Текст книги "«Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма"

В этой связи типичным представляется подход азербайджанского философа А. Ф. Дашдамирова, определявшего национальность как «устойчивое, постоянное пребывание индивида в данной социально-этнической системе в качестве ее элемента»[1157]1157
  Дашдамиров А. Ф. Нация и личность. С. 68.


[Закрыть], а «национальную общность» – как «целостное, устойчивое объединение»[1158]1158
  Дашдамиров А. Ф. К методологии исследования национально-психологических проблем // Советская этнография. 1983. № 2. С. 63. Впоследствии Дашдамиров не просто отождествлял «азербайджанскую нацию» с «азербайджанским этносом», но и пытался выработать для нее национальную идею. См.: Дашдамиров А. Ф. Национальная идея и этничность. М.: ЦИМО, 1996.


[Закрыть]. Отражая советскую бюрократическую практику фиксации этничности в удостоверении личности, он писал, что люди не выбирают себе национальность, ибо не вольны в выборе родителей[1159]1159
  Дашдамиров А. Ф. Нация и личность. С. 77.


[Закрыть]. Он, правда, доказывал, что национальные особенности обретаются социальным путем, прежде всего через систему воспитания. Но при этом он отмечал, что в связях личности с национальностью имеется «биологический момент»[1160]1160
  Дашдамиров А. Ф. Социально-психологические проблемы национальной определенности личности // Советская этнография. 1977. № 3. С. 4.


[Закрыть], тем самым обнаруживая источник своей убежденности, коренящийся в советской паспортной системе. И это при том, что он знал о смене национальности, происходящей у эмигрантов.

Подобные противоречия нередко встречались в философских работах, посвященных «марксистско-ленинской теории нации». Например, понимая национальный характер как специфическое сочетание определенных свойств, в равной мере встречающихся у разных народов, философы в то же время в противовес этому иной раз утверждали, что «национальному характеру каждого отдельного народа присущи свои, ему лишь характерные, неповторимые черты и свойства»[1161]1161
  Джандильдин Н. Д. Природа национальной психологии. С. 123–124, 178.


[Закрыть], коренившиеся в особенностях исторического прошлого[1162]1162
  Арутюнян С. М. Социально-психологические факторы… С. 34–35.


[Закрыть]. Когда же речь заходила о конкретных народах, то наблюдалась тенденция давать им такую нравственно-психологическую характеристику, которая фактически получала вневременной характер и становилась «вечным» атрибутом «нации (этноса)»[1163]1163
  См., напр.: Чомаев К. И. Дореволюционные черты этнической психологии горских народов Северного Кавказа // Арутюнян С. М. (ред.). Вопросы национальной психологии. Черкесск: Карачаево-Черкесская обл. типография, 1972.


[Закрыть]. Тем самым марксистские положения оказывались мертвой догмой, тогда как представления о «национальных характерах» конкретных наций и этносов складывались на основе бытовых стереотипов или национальных мифов. Поэтому ожесточенная борьба с этими стереотипами и мифами, которую без устали вели советские философы, оказывалась безнадежно проигранной, и советская «идеология интернационализма», как это ни странно, включала немало вполне националистических положений. Чтобы предупредить такое впечатление, советские философы старались всеми силами подчеркивать строгое различие между «национальным» и «националистическим».

В этой связи не стоит удивляться тому, что даже те авторы, которые на словах отмечали спорность понятия «общность психического склада» и решительно его отвергали, на деле продолжали пользоваться этим понятием, подобно А. Агаеву, называвшему национальное «сгустком свойств психического склада народа» и подчеркивавшему большую устойчивость таких свойств[1164]1164
  Агаев А. Г. К вопросу о теории народности. С. 209.


[Закрыть]. Зачастую это происходило под нажимом коллег, возвращавших фрондирующего автора в русло устоявшихся догм. Так, если, участвуя в дискуссии о понятии «нация», ленинградский специалист по научному коммунизму Т. Ю. Бурмистрова подчеркнула, что вера в «единство психического склада» не просто ненаучна, но приводит к расистским выводам о якобы различной психологии разных наций[1165]1165
  Бурмистрова Т. Ю. Некоторые вопросы теории нации // Вопросы истории. 1966. № 12. С. 105–106.


[Закрыть], то уже через несколько лет она отказалась от своего революционного подхода, сославшись на то, что это понятие когда-то использовал сам Ленин[1166]1166
  Бурмистрова Т. Ю. Теория социалистической нации. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1970. С. 7, прим. 8.


[Закрыть]. Мало того, отрицая категорию «психического склада», она в то же время допускала появление «единой психологии» у советского народа[1167]1167
  Бурмистрова Т. Ю. Некоторые вопросы теории нации. С. 107.


[Закрыть], а позднее писала не только о «единых чертах советского характера»[1168]1168
  Бурмистрова Т. Ю. Интернациональное единство советского народа. Л.: Лениздат, 1982. С. 103.


[Закрыть], но и о «национальной психологии»[1169]1169
  Бурмистрова Т. Ю., Дмитриев О. А. Дружбой сплоченные. М.: Мысль, 1986. С. 73, 119.


[Закрыть].

В работах ряда философов «общность психического склада» выступала одним из важнейших атрибутов нации, будто бы сопровождавшим ее на протяжении веков, причем едва ли не с первобытных времен[1170]1170
  Абдушукуров Р. Х. Октябрьская революция, расцвет узбекской социалистической нации и сближение ее с нациями СССР. Ташкент, 1962. С. 287; Горячева А. И. Является ли психологический склад признаком нации?


[Закрыть]. Другие философы, напротив, вспоминали слова Ленина о наличии «двух культур» – буржуазной и революционно-демократической – в каждой нации[1171]1171
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 129.


[Закрыть]. С этой точки зрения никакого единства «психологического склада» не получалось, и приходилось либо его отрицать, либо связывать с какой-то особой социальной группой. Но если для австрийского социал-демократа Отто Бауэра нацию составляли образованные господствующие классы[1172]1172
  Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб.: Серп, 1909. С. 51, 140.


[Закрыть], то советскому философу С. М. Арутюняну было ясно, что «подлинными носителями общенациональных черт психического склада нации являются трудящиеся массы»[1173]1173
  Арутюнян С. М. Нация и ее психический склад. С. 116, 124–136. См. также: Филатов В. Н. Национальный характер. С. 40.


[Закрыть]. Его коллега К. И. Чомаев доказывал, что именно они, а не нарождающаяся буржуазия были носителями горского национального характера[1174]1174
  Чомаев К. И. Дореволюционные черты этнической психологии горских народов. С. 108.


[Закрыть], а советский этнограф Н. Н. Чебоксаров утверждал, что в феодальном обществе основу этноса составляли эксплуатируемые группы населения, тогда как знать склонялась к космополитизму[1175]1175
  Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А. Народы, расы, культуры. М.: Наука, 1971. С. 74.


[Закрыть].

Разительные расхождения между либеральным западным и этническим советским подходами к нации объясняются разными исходными позициями. Западная политология издавна понимает нацию прежде всего как сообщество полноправных граждан, и поэтому ранние определения нации включали в нее только представителей аристократии, обладавших значимыми политическими правами и привилегиями. Напротив, в условиях авторитарного режима, где политические права граждан резко ограничены, у идеологов, понимающих высокое символическое значение нации, появляется соблазн определять ее в историко-культурных терминах.

Следовательно, это не только вытекало из романтизации «народных масс», «трудящихся», унаследованной советскими идеологами от народников, но и свидетельствовало о позитивной ценности нации (этноса) для советской идеологии. Действительно, такой подход диктовался советской реальностью, где эксплуататорские классы ушли в прошлое – вопрос о них потерял былую актуальность и стал сугубо теоретическим. Зато во имя сохранения легитимности и упрочения этнофедеративного государственного устройства социалистические нации (этносы), сформировавшиеся, как считалось, на основе трудящихся масс, властно требовали признания своей самобытности и уникальности. Это стало особенно актуально в 1960–1970-х гг., когда официальная советская риторика допускала рассуждения о «сближении и слиянии» социалистических наций[1176]1176
  Кравцев И. Е. Развитие национальных отношений в СССР. С. 119; Карымшаков Т. К. К вопросу о развитии и сближении языковой жизни советских социалистических наций // Алтмышбаев А. А. (ред.). Нация и национальные отношения. Фрунзе: Илим, 1966. С. 20; Джунусов М. Теория и практика национальных отношений. С. 56; Цамерян И. П. Нации и национальные отношения. С. 111, 180–181; Он же. Национальные отношения в СССР. С. 71; Гнатенко П. И. Национальный характер. С. 126.


[Закрыть], что породило у местной интеллигенции тревогу за судьбы своих народов. Тогда философ С. М. Арутюнян доказывал, что «социалистические преобразования… не означают ликвидации национальной психологии»[1177]1177
  Арутюнян С. М. Социально-психологические факторы… С. 9.


[Закрыть]. По той же причине некоторые другие философы также настаивали на том, что у каждой нации имелись определенные своеобразные черты психологии и свой «психический склад». При этом, вопреки марксистской догме, они готовы были приписать это даже буржуазной нации, несмотря на присущий ей внутренний классовый раскол[1178]1178
  Арутюнян С. М. Социально-психологические факторы… С. 17–19; Филатов В. Н. Национальный характер. С. 40–41; Джунусов М. Теория и практика национальных отношений. С. 9–10; Зайченко В. М., Сабиров К. Общность психического склада. С. 75–81; Джандильдин Н. Д. Природа национальной психологии. С. 180–229; Он же. Единство интернационального и национального в психологии советского народа. С. 56–74; Агаев А. Г. Социалистическая национальная культура. М.: Изд-во полит. лит., 1974. С. 37–38; Глезерман Г. Е. Классы и нации. М.: Изд-во полит. лит., 1974. С. 17–18; Грдзелидзе Р. К. Межнациональное общение в развитом социалистическом обществе (на примере Грузинской ССР). Тбилиси: Изд-во Тбилисского ун-та, 1980. С. 44–45; Дашдамиров А. Ф. К методологии исследования национально-психологических проблем. С. 70.


[Закрыть]. Глава советских этнографов Ю. В. Бромлей распространил это представление на любые типы этнической общности и даже ввел термин «этнический характер», видя в «национальном характере» его «стадиальную разновидность»[1179]1179
  Бромлей Ю. В. К вопросу о влиянии особенностей культурной среды на психику // Советская этнография. 1983. № 3; Он же. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. С. 158–160. Таким образом, вопреки мнению Хирш, Бромлей вовсе не отрицал «национальный характер». См.: Hirsch F. Empire of nations. P. 314–315.


[Закрыть]. Тем самым «этнический характер», по сути, превратился во вневременную категорию.

Интересно, что такой подход сформировался в советской этнографии лишь в 1970-х гг. Ранее выдающийся советский этнограф С. А. Токарев не усматривал в понятии «психический склад» ничего ценного для научного анализа и не включал его в свое определение «этноса»[1180]1180
  Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей // Вопросы философии. 1964. № 11. С. 44.


[Закрыть]. Другой авторитетный этнограф Н. Н. Чебоксаров также избегал этого понятия, уделяя зато большое внимание этническому самосознанию[1181]1181
  Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А. Народы, расы, культуры. М.: Наука, 1971. С. 27–32.


[Закрыть]. Философ И. С. Кон предостерегал против наивного представления о том, что народы, подобно индивидам, имеют какие-то устойчивые психологические черты, и сомневался в возможности составить «психологический паспорт» для каждого народа. Он также не одобрял увлечения «генетическими определениями, апеллирующими к происхождению и истокам»[1182]1182
  Кон И. С. Нужна помощь психологов // Советская этнография. 1983. № 3. С. 75–76.


[Закрыть].

Вопреки всем этим предостережениям, в 1970-х гг. положение об «этнической психике» вошло в советскую «теорию этноса». Один из ее родоначальников В. И. Козлов, ставя под сомнение представление об общности «психического склада» или «национальном характере», все же допускал, что у отдельных народов имелись «некоторые специфические особенности психического склада». В конечном итоге он включал «особенности психического склада» в число признаков этнической общности[1183]1183
  Козлов В. И. О понятии этнической общности // Советская этнография. 1967. № 2. С. 107–108, 111; Он же. О классификации этнических общностей // Бромлей Ю. В. (ред.). Исследования по общей этнографии. М.: Наука, 1979. С. 12; Он же. О некоторых методологических проблемах изучения этнической психологии // Советская этнография. 1983. № 2. С. 76–77.


[Закрыть].

Похоже, что находившийся под большим влиянием «марксистско-ленинской теории нации» главный создатель «теории этноса» директор Института этнографии АН СССР академик Ю. В. Бромлей придавал психологическому фактору еще большее значение. Он писал о «психическом складе», понимая его как «сложные психические образования, в которые синтезируются интеллектуальные, волевые и эмоциональные свойства психики». По его мнению, наряду с «психическими стереотипами», такой «психический склад» и определял «некоторые наиболее общие типичные черты поведения и деятельности членов этноса». Он смело рассуждал об «устойчивых этнических чертах» и «национальном характере», находя для этого опору в высказываниях классиков марксизма. При этом он, разумеется, отмечал, что «этнический характер» не является чем-то неизменным, и признавал, что об «этнической психике» можно судить только по косвенным показателям, которые он находил в поведении или овеществленных формах культуры[1184]1184
  Бромлей Ю. В. К характеристике понятия «этнос» // Расы и народы. 1971. Т. 1. С. 22–24; Он же. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. С. 78–94; Он же. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. С. 143–172.


[Закрыть]. Отвергая расистский тезис о якобы имманентно присущей отдельным народам одаренности, он тем не менее допускал, что разные этнические группы действительно отличаются по своим специфическим способностям, но связывал это не с «унаследованными природными задатками, а с прижизненно приобретенными способностями». Он делал оговорку о том, что последние «нередко воспринимаются как врожденные». Но в конечном итоге он отстаивал правомерность представления об «общности психического склада (характера)» этнической общности, проявлявшегося у ее отдельных членов независимо от их классовой принадлежности[1185]1185
  Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. С. 88–92; Он же. Очерки теории этноса. С. 155–161.


[Закрыть]. Мало того, как показывает его выступление в дискуссии об этнопсихологии в 1982 г., он даже допускал, что этнопсихологические различия в какой-то степени определяются некими «биопсихическими факторами»[1186]1186
  Бромлей Ю. В. К вопросу о влиянии особенностей культурной среды на психику // Советская этнография. 1983. № 3. С. 73. По сути, это было возвращением к взглядам О. Бауэра и К. Каутского, встретившим обоснованную критику еще в 1930 г. См.: Шийк А. Расовая проблема и марксизм. С. 154–155.


[Закрыть]. Однако, соблюдая осторожность, он не включил это положение в свои основополагающие труды по теории этноса.

Академик В. П. Алексеев тоже оперировал понятием «национальный характер» и высказывал соображение о формировании групповых особенностей психики в ходе естественного отбора. Однако он подчеркивал непостоянство факторов отбора, что вело к его неустойчивому воздействию. Поэтому, по его словам, «отбор выступает не в стабилизирующей, а в рассеивающей форме, постоянно меняет направление своего действия…»[1187]1187
  Алексеев В. П. Человек: эволюция и таксономия. М.: Наука, 1985. С. 14–16.


[Закрыть]. Все же, отвергая вероятный упрек в социал-дарвинизме, он находил возможным утверждать, что «народы различаются не только по своим социально-культурным особенностям, но и по своим биологическим признакам и, главное, по своей приспособленности к среде жизни»[1188]1188
  Там же. С. 113–114, 117–118. Это заключение, навеянное популярными в 1920–1930-х гг. расовыми рассуждениями Э. Кречмера и слабо обоснованное научно, скорее всего, выражало гражданскую позицию автора, протестовавшего против советской ортодоксии, априорно отрицавшей связь между биологией и психологией. Ср.: Колчинский Э. И. Биология Германии и России-СССР. С. 314, 336, 338. Кроме того, концепция расогенеза Алексеева тяготела к полигенизму в духе Карлтона Куна. О представлениях последнего см.: Wolpoff M. H., Caspari R. Race and human evolution: a fatal attraction. New York: Simon and Shuster, 1997. P. 161–162; Alland A. Race in mind: race, IQ, and other racisms. New York: Palgrave Macmillan, 2002. P. 57–77. См. также: Poliakov L. Le mythe aryen. Essai sur les sources du racisme et des nationalisms. Paris: Calmann-Levy, 1987. P. 146–147.


[Закрыть]. Сомнительность этого заключения определяется тем, что здесь «народ» как лингвокультурная общность фактически отождествляется с популяцией, которой действительно свойственны некоторые биологические особенности, как, например, наличие или отсутствие иммунитета к специфическим болезням. Некоторые психологи шли еще дальше, некритически отождествляя расу с национальностью и популяцией. Например, по мнению психолога В. М. Русалова, «раса (национальность) является генетически закрепленной популяцией единого вида человека Homo sapiens»[1189]1189
  Русалов В. М. Биологические основы индивидуально-психических различий. С. 40.


[Закрыть]. Тем самым открывался путь к биологизации этнической общности, хотя сам Русалов выступал категорическим противником этого.

Всплеск интереса советских ученых к биологическому фактору в жизни людей отражал более общую тенденцию, отмечавшуюся и в американской науке, где введение антидискриминационного законодательства и политики аффирмативных действий в 1960–1970-х гг. оживило интерес к проблеме расовых различий в «умственных способностях». Тогда некоторые американские и британские авторы (А. Дженсен, У. Шокли, Г. Айзенк и др.) пытались объяснять их биологической наследственностью. Однако если в западной науке эта тенденция была воспринята как попытка придать научное обоснование социальным предрассудкам и получила мощный отпор, опиравшийся на убедительные научные аргументы[1190]1190
  См., напр.: Gould S. J. The mismeasure of man. New York: W. W. Norton & Company, 1981; Alland A. Race in mind.


[Закрыть], то в советской обстановке она вызвала сочувственное отношение как соблазнительная альтернатива ортодоксальной идеологии, давно утратившей свой прогрессивный заряд и служившей чисто охранительным целям.

Так в советской науке возник интерес к категории «национальный характер», и, как мы видели, специалисты по «марксистско-ленинской теории нации» много писали об особенностях «национального характера», «духовного склада нации» и «национальной психологии»[1191]1191
  Баграмов Э. А. Национальный вопрос и буржуазная идеология. М.: Мысль, 1966. С. 60–105; Он же. К вопросу о научном содержании понятия «национальный характер». М.: Наука, 1973; Калтахчян С. Т. Ленинизм о сущности нации… С. 144–186; Джандильдин Н. Д. Природа национальной психологии; Куличенко М. И. Национальные отношения в СССР и тенденции их развития. М.: Мысль, 1972. С. 29.


[Закрыть]. Однако вскоре выяснилось, что на пути к их изучению стоят почти непреодолимые методические преграды. Философам и этнографам оставалось лишь сожалеть о том, что советские психологи отказывались изучать это явление[1192]1192
  Кон И. С. Национальный характер – миф или реальность // Иностранная литература. 1968. № 9. С. 215–229; Он же. Нужна помощь психологов. С. 75–78; Козлов В. И., Шелепов Г. В. «Национальный характер» и проблемы его исследования // Советская этнография. 1973. № 2. С. 69–82; Дашдамиров А. Ф. К методологии исследования национально-психологических проблем. С. 64–65; Козлов В. И. О некоторых методологических проблемах изучения этнической психологии. С. 75. Между тем методологические трудности выявления какого-либо «национального характера» были ясны еще в 1910–1920-х гг. Столь же ясно было, что вера в «национальный характер» открывает дорогу расизму. См.: Шийк А. Расовая проблема и марксизм. С. 156–160.


[Закрыть]. Однако ни философов, ни этнографов это не остановило от высказывания своих суждений о рассматриваемых категориях. Любопытно, что советские ученые, занимавшиеся анализом расизма, предупреждали об опасности подхода, представлявшего нацию «в виде униформного социально-психологического образования». Они доказывали, что связанные с этим исследования «национального характера» не только слабы в научном отношении, но рискуют пойти на поводу у расовой теории. В этой связи советские авторы говорили о «психорасизме» и с завидным упорством критиковали западную «этнопсихологию»[1193]1193
  Аверкиева Ю. П. О некоторых этнопсихологических исследованиях в США // Ефимов А. В., Аверкиева Ю. П. (ред.). Современная американская этнография. М.: Изд-во АН СССР, 1963; Она же. Современные разновидности «научного» расизма // Бромлей Ю. В. (ред.). Расы и общество. М.: Наука, 1982. С. 122–133; Рощин С. К. Психологическая на-ука и расизм // Бромлей Ю. В. (ред.). Расы и общество. М.: Наука, 1982. С. 176–178; Гнатенко П. И. Национальный характер. С. 74–103. См. также: Баграмов Э. А. Национальный вопрос и буржуазная идеология; Калтахчян С. Т. Ленинизм о сущности нации…


[Закрыть].

Между тем параллельно с этим советские этнографы и социологи посчитали возможным и даже необходимым создать свою собственную советскую «этнопсихологию». Это и стало предметом оживленной дискуссии, состоявшейся в Институте этнографии АН СССР 7 июля 1982 г. по инициативе А. Ф. Дашдамирова[1194]1194
  Дашдамиров А. Ф. К методологии исследования национально-психологических проблем.


[Закрыть]. Большинство ее участников говорили не о человеке с его особым индивидуальным духовным миром, а о нации (этнической общности) с ее «общностью духовной жизни», «национальным характером» и «национальной психологией». Любопытно, что в ходе этой дискуссии почти никто даже не вспомнил о расизме. Зато участвовавший в ней Ю. В. Бромлей рассуждал о «биопсихических различиях народов» и выказал интерес к «биопсихическому направлению исследований»[1195]1195
  Бромлей Ю. В. К вопросу о влиянии особенностей культурной среды на психику // Советская этнография. 1983. № 3. С. 73–74.


[Закрыть]. Это нашло поддержку в выступлении Г. В. Старовойтовой, представившей психологию «общебиологической характеристикой этноса», подчеркнувшей мысль Козлова о сопряженности этносов с биологическими популяциями и предположившей, что у небольших этнических групп с высоким индексом эндогамии могут закрепляться «генетически обусловленные» психические свойства[1196]1196
  Старовойтова Г. В. О предметной области этнопсихологии // Советская этнография. 1983. № 3. С. 79–80. К сожалению, это не обоснованное никакими реальными фактами предположение до сих пор используется некоторыми авторами в качестве аргумента. См., напр.: Дубов И. Г. (ред.). Ментальность россиян. М.: Имидж-контакт, 1997. С. 12. В те годы, работая вместе с В. И. Козловым, Старовойтова находилась под его большим влиянием. Однако в дальнейшем их пути разошлись. Старовойтова стала последовательной защитницей либеральной демократии и прав меньшинств, а Козлов столь же последовательно защищал расистов и неонацистов, спасая их своими экспертизами от судебных преследований. Об этом см.: Дубровский Д. «Что с научной точки зрения понимается…» // Верховский А. (ред.). Русский национализм: идеология и настроение. М.: Центр «Сова», 2006. С. 125–128. Тем не менее Старовойтова всю жизнь верила в то, что «психология народов» в определенной степени определяется биологией. Однако, в противоречии с этим, она была убеждена в том, что социально-культурный фактор в некоторых случаях мог «пересилить» биологию. Об этом см.: Макаров Д. Галина Старовойтова: Нации биологически отличаются, но это не расизм // Аргументы и факты. 1998. Август. № 35. С. 5.


[Закрыть]. В свою очередь, В. И. Козлов фактически поддержал легитимность тестов на коэффициент интеллектуальных способностей[1197]1197
  Козлов В. И. О некоторых методологических проблемах изучения этнической психологии. С. 78–79.


[Закрыть] и не произнес ни слова критики в адрес упомянутого им американского психолога А. Дженсена, исследования которого, якобы «доказавшие» различия в умственных способностях белых и чернокожих, были признаны на Западе расистскими[1198]1198
  Клинеберг О. Расы и психологические типы // Курьер ЮНЕСКО. 1971. Ноябрь. С. 5–13, 32; Лолер Дж. Коэффициент интеллекта, наследственность и расизм. М.: Прогресс, 1982; Lewontin R. C., Rose S., Kamin L. J. Not in our genes. Biology, ideology and human nature. New York: Pantheon Books, 1984; Nisbett R. E. Race, genetics, and IQ // Jencks Ch., Phillips M. (eds.). The Black-White test scope gap. Washington, D. C.: Brooking Institution Press, 1998. P. 86–102; Cohen M. N. Culture of intolerance. Chauvinism, class, and racism in the United States. New Haven: Yale University Press, 1998; Alland A. Race in mind. P. 79–103. Казус Дженсена нередко приводится в американской учебной литературе как пример тенденциозной интерпретации фактов. См., напр.: Kottack C. Ph. Anthropology. The exploration of human diversity. New York: Random House, 1987. P. 473; Nelson H., Jurmain R. Introduction to physical anthropology. St. Paul: West Publishing Company, 1991. P. 201; Howard M. C., Dunaif-Hattis J. Anthropology. Understanding human adaptation. New York: HarperCollins Publishers Inc., 1997. P. 196–197. Сегодня известно, что исследования Дженсена финансировал Пионерский фонд, созданный людьми, разделявшими нацистские убеждения. А в 1950-х гг. связанные с ним люди участвовали в расистских акциях. Об этом см.: Kühl S. The Nazi connection: eugenics, American racism and German National Socialism. New York: Oxford Univ. Press, 1994. P. 5–7. Расистскими исследования Дженсена называли и советские авторы. См.: Русалов В. М. Биологические основы индивидуально-психических различий. С. 42–43; Баграмов Э. А. Национальный вопрос в борьбе идей. М.: Политиздат, 1982. С. 198–201; Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. Генетика, поведение, ответственность. С. 175–177. Но любопытно, что во втором издании последней книги ее авторы сняли упрек Дженсена в расизме. См.: Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. Генетика, поведение, ответственность: о природе антиобщественных поступков и путях их предупреждения. М.: Политиздат, 1989. С. 200.


[Закрыть].

Десять лет спустя Козлов уже уверенно сближал расу с этносом и писал о «расовом самосознании», опирающемся на некий «генетический компонент». На этот раз он открыто поддержал идею А. Дженсена о том, что показатель интеллектуальных способностей якобы мог сопрягаться с «этнорасовыми комплексами генов». Он даже заявил, что «в качественном отношении народы и крупные этнорасовые группы – не тождественны…», из чего якобы следовало «неравенство этнорасовых общностей»[1199]1199
  Козлов В. И. Этнорасовые предубеждения и этнологическая наука // Расы и народы. 1993. Т. 23. С. 111–114, 134–135. Любопытно, насколько это перекликается со словами Ле Пэна, который в августе 1996 г. открыто объявил о своей вере в расовое неравенство. См.: Fysh P., Wolfreys J. The politics of racism in France. Basingstoke: Palgrave, 2002. P. 139. Дженсен являлся одним из тех авторов, к авторитету которых регулярно обращались Новые правые, придававшие большое значение генетической наследственности. См.: Sunic T. Against democracy and equality: the European New Right. New York: Peter Lang, 1990. P. 99–105.


[Закрыть]. При этом он уверял, что «трудности восприятия инорасовых групп» не имеют ничего общего с расизмом[1200]1200
  Козлов В. И. Этнос. Нация. Национализм. М.: Старый сад, 1999. С. 235.


[Закрыть]. Важно отметить, что за этой достаточно экстравагантной для советской науки концепцией не стояло никаких оригинальных эмпирических исследований[1201]1201
  В 1980-х гг. В. И. Козлов провел исследование «этнорасовых» проблем в Великобритании, но он основывался исключительно на разработках английских специалистов и данных местной прессы. Собственных этносоциологических исследований он там не проводил. А так как английские ученые, отвергая расовую теорию, не писали ни о каких «этнорасовых генах» или «расовом самосознании», то и Козлов в своей книге не пользовался такими понятиями. См.: Козлов В. И. Иммигранты и этнорасовые проблемы в Британии. М.: Наука, 1987.


[Закрыть]. Это не помешало тому, что в недрах советской науки стало вызревать представление об определенном различии рас по своим способностям, о том, что судьбы народов могли определяться их «генетическими особенностями». Иными словами, если, сохраняя концепцию расы, советский антирасизм отрицал биологический детерминизм, то с крушением советской идеологии выяснилось, что перейти от него к биологическому детерминизму было очень несложно. И этот шаг был сделан одним из главных создателей советской теории этноса.

Так, эмоционально нагруженное понятие «национального (этнического) характера», пущенное на волю, зажило собственной жизнью, и некоторые советские философы тщетно сетовали на то, что многие авторы для объяснения своеобразия культур советских наций активно пользовались такими категориями, как «национальный психический склад» и «национальный характер»[1202]1202
  Рогачев П. М., Свердлин М. А. Нации-народ-человечество. С. 162.


[Закрыть]. Между тем такой подход был поддержан партийной верхушкой, и актуальность изучения «национальной психологии» советских наций была подчеркнута очередным Пленумом ЦК КПСС, состоявшимся 14–15 июня 1983 г.[1203]1203
  Доклад секретаря ЦК КПСС К. У. Черненко «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии» // Правда. 1983. 15 июня. С. 3.


[Закрыть]

Представление об устойчивой «этноприроде» народа вызревало постепенно, и его усвоению способствовала прежде всего складывавшаяся в последние советские десятилетия общественно-политическая среда, благоприятствовавшая усилению роли этнического (этнонационального) начала, нежели какие-либо новые научные открытия. Ведь если в конце 1940-х гг. видный советский этнограф С. А. Токарев делал акцент на исторической изменчивости и писал, например, о том, что между русским народом XIV–XV вв. и нынешними русскими обнаруживаются значительные различия[1204]1204
  Токарев С. А. К постановке проблем этногенеза // Советская этнография. 1949. № 3. С. 17. См. также: Калтахчян С. Т. Ленинизм о сущности нации… С. 167.


[Закрыть], то двадцать лет спустя не менее известный советский археолог М. И. Артамонов утверждал, что русские во все времена, начиная от Киевской Руси и вплоть до нашего времени, оставались русскими, невзирая на все изменения. Тем самым он верил в то, что, как бы ни изменялась социально-экономическая обстановка, этнос сохранял свою «этническую сущность»[1205]1205
  Артамонов М. И. Археологическая культура и этнос // Шапиро А. Л. (ред.). Проблемы истории феодальной России. Л.: Изд-во ЛГУ, 1971. С. 22.


[Закрыть]. Академик Д. С. Лихачев тоже одно время верил в национальный характер[1206]1206
  Лихачев Д. С. Раздумья. М.: Детская литература, 1991. С. 205–207. Но в постсоветские годы Д. С. Лихачев признал, что нет какого-либо единого русского национального характера. См.: Лихачев Д. С. Раздумья о России. СПб.: Логос, 2004. С. 26, 47.


[Закрыть].

В еще большей мере эта тенденция проявлялась в работах местных философов из республик. Например, узбекский философ С. Шермухамедов безоговорочно возводил узбекский язык к раннесредневековой орхоно-енисейской письменности, а узбекские традиции героизма вел со времен борьбы против войск Александра Македонского![1207]1207
  Шермухамедов С. О национальной форме социалистической культуры узбекского народа. Ташкент: Изд-во АН УзбССР, 1961. С. 41, 60.


[Закрыть] А грузинский философ Р. К. Грдзелидзе представлял грузинский народ фактически неизменным во времени «единым национальным организмом», в который мегрелы, сваны, лазы и аджарцы якобы исконно входили «по происхождению»[1208]1208
  Грдзелидзе Р. К. Межнациональное общение в развитом социалистическом обществе. С. 109–110.


[Закрыть]. Именно в этом контексте появилось представление о нетленной «русской душе», в которой журналистка Р. Б. Лерт чутко усмотрела рецидив расовой теории[1209]1209
  Лерт Р. Б. На том стою. С. 235.


[Закрыть].

Надо отметить, что Токарев и позднее сохранял верность идее об исторической изменчивости этноса, хотя и вульгаризировал ее, попытавшись жестко связать формы этноса с общественно-экономическими формациями[1210]1210
  Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей // Вопросы философии. 1964. № 11.


[Закрыть]. Идею о том, что этнические общности разных исторических эпох качественно отличались друг от друга, разделял и другой авторитетный советский этнограф Н. Н. Чебоксаров[1211]1211
  Чебоксаров Н. Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // Советская этнография. 1967. № 4; Чебоксаров Н. Н., Чебоксарова И. А. Народы, расы, культуры. С. 68–86.


[Закрыть]. Такой позитивистский «социально-классовый подход» к типологизации этнических общностей и их закономерной исторической последовательности стал одним из важных элементов советской теории этноса[1212]1212
  Бромлей Ю. В. Опыт типологизации этнических общностей // Советская этнография. 1972. № 5; Он же. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. С. 125–152; Он же. Очерки теории этноса. С. 244–382; Козлов В. И. О классификации этнических общностей // Бромлей Ю. В. (ред.). Исследования по общей этнографии. М.: Наука, 1979. С. 15–21.


[Закрыть]. Одно время близкой к этому позиции придерживался и этнограф М. В. Крюков, однако в основу своей исторической типологии он положил не социально-экономические критерии, а особенности этнического самосознания[1213]1213
  Крюков М. В. Еще раз об исторических типах этнических общностей // Советская этнография. 1986. № 3. С. 66–69.


[Закрыть]. Сохраняя верность марксистскому подходу, некоторые другие специалисты отмечали, однако, что культурная основа этнических общностей не позволяет жестко связывать их с социально-экономическими формациями и придает им определенную устойчивость при переходе от одной формации к другой[1214]1214
  Рогачев П. М., Свердлин М. А. Нации-народ-человечество. С. 49; Першиц А. И. Этнические общности и формационный процесс // Советская этнография. 1986. № 3; Семенов Ю. И. О племени, народности и нации // Советская этнография. 1986. № 3. Любопытно, что в эти же годы прямо противоположная тенденция развивалась в американской культурной антропологии. Там, напротив, участились выступления против реификации этничности. Американские антропологи начали подчеркивать необходимость различать специфику этничности в разные эпохи и в разном социальном контексте. См., напр.: O’Brien J. Toward a reconstitution of ethnicity: capitalist expansion and cultural dynamics in Sudan // American Anthropologist. 1986. Vol. 88. № 4. P. 898–907.


[Закрыть]. Например, философ Э. А. Баграмов доказывал, что если изменения общественного строя приводят к коренной трансформации духовного склада нации, то многие черты национального характера отличаются большей устойчивостью и сохраняют преемственность в новых общественных условиях[1215]1215
  Баграмов Э. А. К вопросу о научном содержании понятия «национальный характер». С. 13.


[Закрыть]. Аналогичным образом, в книге о «советском народе» азербайджанский философ А. Ф. Дашдамиров счел нужным отметить, что история азербайджанской национальной общности уходила «в глубь веков»[1216]1216
  Дашдамиров А. Ф. Советский народ. Баку: Азербайджанское гос. изд-во, 1977. С. 111–112.


[Закрыть]. А казахский философ Джандильдин, отрицавший идею «чистоты крови», находил возможным писать о плавном, незаметном развитии народа и его психологии от племенной стадии до современной нации[1217]1217
  Джандильдин Н. Д. Природа национальной психологии. С. 157; Он же. Единство интернационального и национального в психологии советского народа. С. 31.


[Закрыть]. Правда, другой философ С. Т. Калтахчян не допускал и мысли о такого рода непрерывности этнического развития[1218]1218
  Калтахчян С. Т. Ленинизм о сущности нации… С. 127–136.


[Закрыть]. Выход из этой дилеммы нашел философ М. И. Куличенко, отметивший, что этнические общности, с одной стороны, проходят по пути прогресса через несколько общественно-экономических формаций, но, с другой, всякий раз по своему социальному содержанию отражают природу соответствующей формации[1219]1219
  Куличенко М. И. Нация и социальный прогресс. С. 33–34.


[Закрыть]. Еще проще эту мысль передавал философ С. М. Арутюнян, утверждая, что «народ бессмертен»[1220]1220
  Арутюнян С. М. Нация и ее психический склад. С. 26.


[Закрыть].

Научную основу таким взглядам создавали исследования по этногенезу, относившие истоки формирования народа все глубже и глубже в прошлое вплоть до таких незапамятных времен, где антропогенез сливался с этногенезом и биологическое (расовое) начало не отчленялось от культурного[1221]1221
  Об этом см.: Шнирельман В. А. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье. М.: ИКЦ Академкнига, 2003; Он же. Быть аланами: интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в 20-м веке. М.: Новое литературное обозрение, 2006.


[Закрыть]. Действительно, представление о «коллективных этнических предках» позволяло придать этносу небывалую временную глубину. Фактически речь шла о реабилитации представления о вечном «духе расы»[1222]1222
  По сути, концепция «национального духа» играла в СССР ту же роль, что идея «расовой души» и «расового сознания» в Бразилии. См., напр.: Winant H. Rethinking race in Brazil // Journal of Latin American Studies. 1992. Vol. 24. № 1. P. 189–190.


[Закрыть], хотя на словах советские авторы заявляли себя противниками такого подхода, связывая его с расовой теорией. Так, этническая общность фактически обретала бессмертие, а субъектами истории оказывались не люди, а народы и нации с их «психическим складом» или «национальным характером»[1223]1223
  Любопытно, что аналогичный процесс норвежская исследовательница фиксирует в послевоенной Европе, где при поддержке ЮНЕСКО и социальных антропологов концепция «культуры» пришла на смену «народному духу». См.: Wikan U. Generous betrayal: politics of culture in the New Europe. Chicago: The University of Chicago Press, 2002. P. 140.


[Закрыть].

Движение советской науки к расиализации окружающего социального мира нашло выражение также в представлении об этносах как «коллективных телах». Начало этому неумышленно положил известный советский философ Ю. И. Семенов, который в своем стремлении приспособить марксизм к изучению конкретной истории ввел в советскую науку категорию «социальный организм». Под этим он понимал отдельное конкретное общество, в рамках которого и проходила реальная жизнь людей[1224]1224
  Семенов Ю. И. Категория «социальный организм» и ее значение для исторической науки // Вопросы истории. 1966. № 8. С. 88–106.


[Закрыть]. В то же время он пытался разграничить понятия «социальный организм» и «государство», а его оговорка о том, что русские и чукчи представляют собой разные социальные организмы, позволила широко использовать введенный им термин для этнической общности. Действительно, вскоре советский этнограф В. И. Козлов объявил этническую общность «социальным организмом»[1225]1225
  Козлов В. И. Динамика численности народов. М.: Наука, 1969. С. 56; Он же. Этническая демография. М.: Статистика, 1977. С. 21. Так это объясняет и сам Козлов. См.: Козлов В. И. Этнос. Нация. Национализм. М.: Старый сад, 1999. С. 49.


[Закрыть]. Это представление в виде «этносоциального организма» стало одной из важнейших основ советской теории этноса, разработанной академиком Ю. В. Бромлеем[1226]1226
  Бромлей Ю. В. Этнос и этносоциальный организм // Вестник АН СССР. 1970. № 8. С. 48–54; Он же. К характеристике понятия «этнос». С. 29; Он же. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. С. 35–46; Он же. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. С. 34–35, 63–82.


[Закрыть], хотя тот неоднократно предупреждал против понимания «социального организма» в биологическом плане[1227]1227
  Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 14; Он же. Очерки теории этноса. С. 33–34. См. также: Козлов В. И. Этническая демография. С. 21.


[Закрыть]. В свою очередь, М. И. Куличенко видел в нации «живой социальный организм», стремящийся к образованию национального государства[1228]1228
  Куличенко М. И. Нация и социальный прогресс. С. 67. Вслед за ним идею о том, что этносы якобы неизбежно стремятся к созданию своего государства, подхватил и этнолог В. И. Козлов. См.: Козлов В. И. Этнос. Нация. Национализм. М.: Старый сад, 1999. С. 12.


[Закрыть].

Бромлей отмечал различия в подходах к проблеме соотношения биологического и социального, с одной стороны, у этнографов, а с другой – у антропологов. Если первые делали акцент на сравнительно однородном расовом составе большинства народов мира, то вторые, напротив, подчеркивали неоднородность физического типа отдельных этнических общностей. Этот парадокс Бромлей объяснял различиями в применяемых критериях: если физические антропологи оперировали понятием «антропологический тип», то этнографы имели в виду большие расы и абстрагировались от их более дробных подразделений[1229]1229
  Еще Н. Н. Чебоксаров писал о том, что «народ может быть однороден в отношении больших рас, но крайне неоднороден в отношении их подразделений». См.: Чебоксаров Н. Н. Проблемы происхождения древних и современных народов. М.: Наука, 1964. С. 18.


[Закрыть]. Иными словами, антропологи пытались опираться на специальные научные знания, тогда как для этнографов более важным представлялось субъективное восприятие обществом визуальных характеристик людей. В то же время Бромлей полагал, что расовые черты, как правило, не воспринимались советскими людьми как важные этнические признаки[1230]1230
  Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. С. 28–29.


[Закрыть]. Все же для советских людей внешний облик человека, включая его физические черты, играл роль определенного этнического маркера. Правда, специальные исследования показывали, что такие представления упрощали картину и отличались от более сложной и многообразной реальности. Короче говоря, речь шла о расиализованных этнических стереотипах, возникавших в групповом сознании и поддерживавшихся им[1231]1231
  Кожанов А. А. Внешность как фактор этнического сопоставления // Советская этнография. 1977. № 3. С. 14–21.


[Закрыть].

Не ограничиваясь обсуждением одних лишь представлений о физических особенностях этноса, Бромлей искал их реальную основу и находил ее в эндогамии, видя в ней «стабилизатор этноса». С одной стороны, он отвергал идею о кровном родстве членов этноса и отмечал, что та свойственна лишь обыденному сознанию, склонному интерпретировать общность этнического происхождения как, пусть и отдаленное, кровное родство. Но, с другой стороны, он подчеркивал роль эндогамии как важного свойства этноса, придающего ему устойчивость и преемственность во времени. Надо сказать, что это – вполне легитимный вывод, разделяющийся и западными социологами[1232]1232
  Lieberson S., Waters M. From many strands: ethnic and racial groups in contemporary America. New York: Russell Sage Foundation, 1988. P. 207–208; Cornell S., Hartmann D. Ethnicity and race. Making identities in a changing world. Thousand Oaks, London: Pine Forge Press, 1998. P. 170–171, 173, 200–201. В то же время представление об эндогамии как о некой норме человеческого сообщества входит в инструментарий современного «неорасизма». Об этом см.: Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс: двусмысленные идентичности. М.: Логос-Альтера, 2003. С. 69–70.


[Закрыть]. Однако Бромлей шел еще дальше и уподоблял этнос популяции, хотя и подчеркивал, что биологическое начало выступало здесь производным от социальных, культурных и политических факторов. Иными словами, по его мнению, не популяция порождала этнос, а этнос – популяцию[1233]1233
  Бромлей Ю. В. Этнос и эндогамия // Советская этнография. 1969. № 6; Он же. К характеристике понятия «этнос» // Расы и народы. 1971. Т. 1. С. 25–26; Он же. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973. С. 114–124; Он же. Очерки теории этноса. С. 200–211; Он же. Человек в этнической (национальной) системе // Вопросы философии. 1988. № 7. С. 17–18.


[Закрыть]. Любопытно, что сходным образом «расу» понимали итальянские фашисты, для которых именно политика и «биопсихическое единство» определяли «круг эндогамных браков», что делало нацию «колыбелью расы»[1234]1234
  Coogan K. Dreamer of the day: Francis Parker Yockey and the postwar fascist international. Brooklyn, N. Y.: Autonomedia, 1999. P. 482; Gillette A. Racial theories in Fascist Italy. London: Routledge, 2002. P. 151–153.


[Закрыть]. Следовательно, ценность для такого рода идеологии представляло само интегрированное «коллективное тело» независимо от того, как именно оно возникло.

Имея в виду то же субъективное видение реальности, Козлов стал со временем делать все больший упор на «частое внешнее совпадение расы и этноса», что, по его словам, позволяло «использовать расовый показатель в качестве этнического определителя». При этом он тоже находил основания для такого субъективного видения реальности в обычае эндогамии, якобы придававшей этносу устойчивость, наделяя его «чертами биологической популяции». Впрочем, подобно Бромлею, причиной этого он называл географические, социальные, культурно-религиозные и политические факторы. При этом он доказывал, что современные этносы с их выраженным самосознанием стремятся избегать смешанных браков: «Целостность этнического самосознания препятствует проникновению в этнос расово отличающихся типов». Он называл это «естественной этнорасовой сегрегацией». Правда, многочисленные приводимые им этнографические материалы свидетельствовали скорее о нарастающем в современном мире процессе метисации[1235]1235
  Козлов В. И. Этническая демография. М.: Статистика, 1977. С. 28–30; Козлов В. И., Чебоксаров Н. Н. Расы и этносы // Бромлей Ю. В. (ред.). Расы и общество. М.: Наука, 1982. С. 92–119. Обсуждая роль социального и культурного факторов в организации брачных кругов и «этнорасовой сегрегации», Козлов, по сути, повторял аргументы, которые еще в 1950 г. выдвигал Карлтон Кун. См.: Coon C. S. Human races in relation to environment and culture with special reference to the influence of culture upon genetic changes in human populations // Warren K. B. (ed.). Origin and evolution of man. Cold Spring Harbor Symposia on Quantitative Biology. 1950. Vol. XV. P. 247–258.


[Закрыть]. Несмотря на это, отождествляя этническую общность с «социальным организмом», он приписывал ей такой признак, как «воспроизводство в биологическом смысле»[1236]1236
  Козлов В. И. Этнос. Нация. Национализм. М.: Старый сад, 1999. С. 49–50. Любопытно, что, усматривая в подходе Бромлея к эндогамии как важном признаке этноса «биологизацию сущности этноса», Козлов и сам утверждал, что «эндогамия создает важные основы для существования этносов», и соглашался с Бромлеем в том, что она придает этносу «черты биологической популяции». См.: Там же. С. 52, 231. Между тем, анализируя конкретные этнографические материалы, он демонстрировал более тонкий подход, обращая внимание на социальные факторы, способствовавшие эндогамии, что далеко не всегда определялось именно этничностью. Он отмечал и фактор советской паспортной системы, создававший представление о передаче «национальности» «генетическим путем». См.: Там же. С. 245–246, 255.


[Закрыть].

Все же вопрос оставался открытым, и более осторожный Бромлей подчеркивал малую изученность проблемы соотношения биологического и социального. В конце своей жизни он писал: «Что же касается проблемы взаимодействия популяции и этнической общности, то на неразработанности той части проблемы, которая касается воздействия биологического на социальное, видимо, сказались опасения оказаться в объятиях расизма или в лучшем случае быть обвиненным в биологизаторстве»[1237]1237
  Бромлей Ю. В. Человек в этнической (национальной) системе // Вопросы философии. 1988. № 7. С. 19.


[Закрыть]. Эта фраза дает ключ к объяснению траектории движения «советской теории этноса» к расиализации этничности. Наряду с упомянутым выше выступлением Бромлея в дискуссии по этнопсихологии в 1982 г., она показывает его готовность к позитивному восприятию биологических аргументов. Действительно, именно к этому с железной последовательностью вела сама логика, расиализующая этнос как интегрированное «коллективное тело». Эта логика, как мы видели, исходила из восприятия этноса как «организма» и включала такие положения, как «самобытность» национальной (этнической) культуры, «национальный характер» и «единство психического склада», поиски их устойчивости в этногенезе и, наконец, утверждение об эндогамии, превращавшей этнос в биологическую популяцию[1238]1238
  Об этом процессе вполне справедливо пишет Пол Гилрой: «Идея коллективной идентичности возникала как предмет политического мышления даже в том случае, когда ее появление говорило о прискорбном состоянии дел, при котором люди отказываются от четких правил современной политической культуры в погоне за примордиальными чувствами и мифическим родством, ошибочно считая их более основательными». См.: Gilroy P. Between camps: nations, cultures and the allure of race. London: Routledge, 2004. P. 106.


[Закрыть].

Такие представления обнаруживают поразительное сходство с мировоззрением американских расистов-язычников, которые так описываются исследователем: «Раса представляется органическим единством, наделенным своей душой, которая передается генетическим путем с помощью мощных архетипов, закрепленных в расовом коллективном бессознательном, и оживляется кровью, текущей по венам каждого члена расы, имеющего чистое происхождение. Тем самым члены расы объединяются как в природе, так и природой, и поэтому их самоопределение в качестве независимой нации нисколько не нарушает природного порядка. Относя воображаемую расовую нацию к легендарным временам, заставляя ее переживать глубокую национальную травму и рисуя историю повторяющихся угроз и бедствий вплоть до наших бурных времен, дети Вотана обеспечивают нации ощущение вечного членства в ней»[1239]1239
  Gardell Mattias. Gods of the blood: the pagan revival and White separatism. Durham, N. C.: Duke University Press, 2003. P. 225.


[Закрыть].

Сегодня некоторые западные специалисты справедливо отмечают, что «советская теория этноса формировалась под влиянием этнонационалистических идеологий и в то же время сама внесла вклад в их развитие»[1240]1240
  Allen T., Eade J. Understanding ethnicity // Allen T., Eade J. (eds.). Divided Europeans: understanding ethnicities in conflict. The Hague: Kluwer Law International, 1999. P. 19.


[Закрыть]. Другие еще в 1980-х гг. понимали, что советская теория этноса биологизирует культуру[1241]1241
  Greenfeld L. Soviet sociology and sociology in the Soviet Union // Annual Review of Sociology. 1988. Vol. 14. P. 119, note 8.


[Закрыть]. Мало того, теперь уже не вызывает сомнений, что «от веры в примордиальную теорию этничности и расы остается небольшой шаг до представления о генетической ущербности»[1242]1242
  Spencer S. Race and ethnicity. Culture, identity and representation. London: Routledge, 2006. P. 66. Тот же автор пишет о расизме, присущем крайним формам примордиализма. См.: P. 78.


[Закрыть]. Любопытно, что позднее сам Козлов подтвердил, что с развитием «теории этноса» «этническое» в ней все больше «отодвигалось в сторону “биологического”», однако он винил в этом прежде всего специалистов по «марксистско-ленинской теории нации»[1243]1243
  Козлов В. И. Этнос. Нация. Национализм. М.: Старый сад, 1999. С. 16, 52.


[Закрыть].

Разумеется, последние также были небезгрешны. Незадолго до полного крушения советской идеологии некоторые из них все еще старались примирить марксистские догмы с идеями, с которыми десятилетиями боролась советская наука. При этом, представляя себя новаторами, некоторые из них активно принялись за разработку проблем «национальной психологии». Один из них, еще недавно изображавший изучение «национального характера» творческим развитием марксизма[1244]1244
  Гнатенко П. И. Национальный характер.


[Закрыть], теперь объявил, что советская наука якобы полностью игнорировала «национальную психологию». Вновь обращаясь к проблеме соотношения социального и биологического, он доказывал, что «национальный характер» складывался на основе исторических и социально-экономических факторов, а «национальный темперамент» – под влиянием генетических и географических. В то же время он утверждал, что черты «национального характера» формируются под влиянием темперамента, в основании которого лежит тип высшей нервной деятельности. Он сознавал, что тезис о предопределенности черт «национального характера» генетикой ведет к расизму. Не желая прослыть расистом, он тем не менее заявлял о том, что у народов имеются способности к каким-то определенным видам деятельности, и, следовательно, это присуще «национальному характеру». Правда, он оговаривался, что реализация таких способностей зависела от социальных условий[1245]1245
  Гнатенко П. И., Кострюкова Л. О. Национальная психология. С. 13, 28, 31–32.


[Закрыть]. Таким образом, подобно Бромлею, он с трудом удерживался от соблазна в полной мере использовать биологический аргумент. И лишь довлеющее над ним марксистское наследие заставляло его от этого воздерживаться. Тем не менее биологизация этноса представлялась местным интеллектуалам последним надежным ресурсом, к которому они прибегали в своем сопротивлении нивелирующему советскому проекту. Вот почему все этнонационалисты без исключения с восторгом приняли этногенетическую концепцию Гумилева[1246]1246
  Шнирельман В. А. Войны памяти. Мифы, идентичность и политика в Закавказье. М.: Академкнига, 2003. С. 514–515.


[Закрыть].