Текст книги "Cоло"

Запретная музыка

Саша шла по пустому коридору за охранником, который перебирал в руках связку ключей. Их шаги разрезали оглушительную тишину, и девушка ускорилась, проходя мимо комнаты Леона. Саша собиралась с мыслями и делала медленные вдохи с длинными выдохами, акцентируя всё внимание на дыхании. Обычно это помогало.

Конечно, нужно было делать больше, чтобы что-то изменить в этой системе. Только что? Вне этих холодных стен выпускники университета продолжали заниматься своими непосредственными обязанностями, они старались, чтобы заслужить поощрение. Что Саша могла сделать против их честной работы?

Ещё на первом курсе она решила бросить вызов всем этим правилам, которые разрушали её семью. И только это помогло ей справиться с побегом Леона.

***

– Я буду использовать свои навыки для помощи людям, – рассказывала она Алану свои планы.

– Кому это?

– Людям, которые не могут справиться со своими негативными эмоциями. Я буду помогать им не попасть в Суд.

Алан улыбнулся.

– Чтобы не попасть в Суд, нужно просто уметь держать себя в руках.

– А если человек не может?

– Значит, твоя помощь ему не нужна. Чем ты ему поможешь?

– Сделаю так, чтобы людям не приходилось испытывать эти негативные чувства, – после долгой паузы неуверенно сказала Саша. – Сделаю хоть что-нибудь.

Алан сделался серьёзным и строго посмотрел на подругу.

– Чтобы люди не грустили, не скучали, не скорбели?

– Чтобы люди хотя бы не уходили из дома.

Алан вспомнил, как обернулся на границе города и увидел в окне силуэты друзей.

– Иногда людям просто необходимо уйти.

– Им просто нужно было вовремя помочь!

– Эти люди не хотят, чтобы им помогали. Прости.

– А у меня получится.

Саша очень хотела в это верить. Ей это было жизненно необходимо, чтобы справиться.

А потом по распределению она попала в Центральный Суд.

Сначала Саше доверили работу в нижних коридорах, где находились люди с уровнем негативных эмоций, не превышающим порог тридцати процентов. Они были испуганными и настоящими, и у каждого второго был хотя бы маленький повод вернуться домой. На сашино предложение помощи они с радостью отзывались, и она помогала им пройти контрольный тест и выйти на свободу. Это было реально. Они справились бы с тестом и без помощи Саши, вовне им ещё было кого или что терять.

Те, у кого больше половины эмоций были окрашены негативно, попадали в коридор О1.

В отличие от других он занимал всего один этаж. Здесь было тихо, темно и пахло сырым камнем. И здесь было сложно всё: и помогать, и выполнять свои прямые обязанности. Здесь слова Саши встречались равнодушно, а в ответ на предложение помощи у осуждённых не двигался ни один мускул на лице. Они не говорили о тех, с кем делились негативными эмоциями, но и не говорили о себе. Осуждённые в этом коридоре понимали, на что идут, когда заводили разговор с незнакомцем.

Это были те самые люди, о которых говорил Алан. Они не хотели, чтобы им помогали.

Они пытались побыстрее избавиться от Саши, говорили, что сами прекрасно могут разобраться в себе, и она знала, что это означает. Эти люди хотели, чтобы их оставили наедине с собой, разрешили насладиться свободой чувств.

Алан был таким же. Он не гордился своей болью, но настолько привык жить с ней, что не представлял себя без. Эти чувства были его правдой, от которой он не собирался отказываться, о которой он не хотел молчать. Его спасало только то, что единственной, кто знал его историю, была Саша. Он выбрал её, а она умела слушать.

А этим людям казалось, что у них нет никого, кроме того незнакомца.

В обязанности Саши входили разговоры «по душам», во время которых ей следовало определить эмоциональные контакты осуждённого и сообщить в Министерство о новых подозреваемых. И хотя бы просто не распространяться об услышанном казалось Саше ничтожным, но способом хоть как-то изменить этот жестокий мир.

***

– Ничего не получится, он тихоня, – Григорий звякнул связкой ключей и вопросительно посмотрел на девушку. – Пойдёшь?

Саша неуверенно кивнула, глядя себе под ноги. Она знала наперёд, что он ей скажет, как будет смотреть. Девушка не знала только, хватит ли ей сил снова справиться с этим.

Пять лет. Пётр провёл в коридоре О1 пять лет. Этот срок её и пугал. Что за человек за пять лет ни разу не постарается, чтобы выйти на свободу?

Она снова прокрутила в голове слова Леона. Нет, пожалуйста.

– Уверена? – уточнил Григорий, поворачивая ключ в замочной скважине.

– Давай, я попробую.

Если у неё получится помочь Петру, то может быть получится и с Леоном. А если нет, то у неё больше не было сил продолжать верить в свою великую цель. Те, кто хотел быть спасёнными, в силах были помочь себе сами. Другим тем более была не нужна сашина помощь.

Смешно, что она себе напридумывала. Саша улыбнулась.

– Удачи, – кивнул Григорий.

Первым делом Саша услышала мелодию, которая вдруг накрыла её ностальгией по детству, и девушка замерла на пороге. Ей померещился запах печёных яблок с корицей и скрип качели во дворе родительского дома.

Бесцветные глаза смотрели на Сашу с простым вопросом. Петя ждал, как забитый зверь, готовый укусить в любой момент. Девушка видела много таких же напряжённых поз, но в этом парне было что-то привлекательное и очень знакомое. Что-то о жизни.

На нём была клетчатая рубашка и тёмные джинсы. Пшеничные волосы едва касались плеч, подчёркивали острую линию скул и нос с горбинкой.

Пётр смотрел на девушку и молчал. В своём горчичном свитере, в ворот которого были заправлены тёмные волосы, она выглядела нелепо и почти мило, но Петя знал, что здесь никому нельзя доверять.

Они смотрели друг на друга непозволительно долго, и Саше вдруг стало страшно. Страшно, что Григорий мог отговорить её от знакомства с этим человеком.

– Меня зовут Саша.

Он равнодушно поднял брови и повернулся к ней спиной.

– Мне не нужна помощь, я и сам в силах в себе разобраться.

Саша кивнула. Вот и всё.

– Эта музыка, – Саша посмотрела на гитару. – Как вы выучили её, ведь…

– Это запрещено, да, – перебил её Петя. – Гитары, лирические песни, ага. Выучил здесь.

– А инструмент?

Пётр недоверчиво посмотрел на Сашу через плечо и ухмыльнулся.

– Хорошо делаете свою работу. Браво, – ладони зависли друг над другом, но хлопок не раздался. – Хотите узнать, кто мне её принёс?

– Я…

– Я знаю, – он поднялся, и Саша увидела, какой он высокий. Его тонкие пальцы продолжали бегать по невидимым струнам. – Думаете, вы первая, кто приходит сюда? Григорий вам не сказал?

Саша смотрела, как он пересёк комнату и подошёл к столу.

– Я тихоня, – Пётр убрал бумаги в ящик. – Я никому ничего не рассказываю.

Саша достала из кармана телефон и положила его на стол.

– Это ещё что такое? – раздражённо сказал Петя, резко закрыв ящик.

Саша успела расслышать, как дрогнул его голос. Он испугался. Это был хороший знак.

– Идёт запись, – сказала девушка и накрыла телефон ладонью. – Мне положено записать тридцатиминутный разговор для отчёта. Так что если вы не будете говорить, то буду говорить я.

– Смешно, – буркнул Пётр, но на всякий случай сделал несколько шагов назад. – Почему вы просто не уйдёте, как все остальные?

«Действительно, – подумала Саша. – Что ты здесь забыла?».

Пётр стоял, чуть ссутулившись, и постукивал пальцами по бедру. На безымянном пальце левой руки в свете настольной лампы блеснуло кольцо.

– Обычно психологи задают вопросы, – напомнил он, желая прервать это неловкое молчание.

Саша кивнула и села на стул, положили руки на колени.

– Нет никаких правил, главное, чтобы кто-то что-нибудь говорил. Тридцать минут.

Пётр кивнул на устройство.

– Они держат нас под колпаком.

– Заботятся о нашей безопасности, – холодно поправила его Саша.

– Безопасность, – хмыкнул он и пристально посмотрел на девушку.

Его раздражало, что с ней ему хотелось разговаривать, а она продолжала молчать, сомкнув губы, и не отводила глаз.

– Этому можно научиться?

Уголки её губ приподнялись.

– Чему?

– Так спокойно работать на эту систему? Здесь, – он прижал ладонь к своей груди, – ничего не ёкает?

Устройство издало пронзительный сигнал. Пётр забрался на кровать, скрестил ноги и взял гитару. Раздался аккорд. Саша сделала глубокий вдох, посчитала до десяти, но это не помогло.

Пётр стал играть ту самую песню. Устройство снова просигналило.

– Долго это будет продолжаться? – кивнул парень на телефон, перекрикивая звуки гитары.

– Эта штука оснащена датчиками. Реагирует на превышение допустимого уровня негативных эмоций.

– Я ничего такого не чувствую, – крикнул Петя.

Он накрыл ладонью гитарный лад и в тишине посмотрел на Сашу. На кромке её глаз стояли слёзы, и она, не скрывая, прямо смотрела на Петю.

Он отложил гитару, спустил ноги с кровати.

– И давно это с тобой?

Петя смотрел на девушку с недоумением, чувствуя, как желание прекратить этот разговор перерастает в искреннее любопытство. Он попытался себя остановить.

– Такому вас тоже учат?

Саша ничего не ответила, и Петя удивился собственной жестокости. Такого с ним раньше не было. Он хотел ранить её своим равнодушием, своей самоуверенностью и поэтому продолжал.

– Решили идти против системы? – его брови изогнулись.

– Я просто решила помогать людям тем, что в моих силах. Это что, странно? – тихо ответила Саша.

Петя пожал плечами.

– Странновато.

– Я такой же человек, как ты. Я тоже могу устать.

– Тебе не положено, – он не понял, когда они перешли на «ты», но это ещё больше подзадоривало его. – Ты же человек системы. Ты другая.

Саша закрыла глаза. Телефон издал ещё один сигнал.

– Эй, – Петя потянулся и дотронулся до сашиной руки. Его ладонь была холодной. – Кажется, это уже небезопасно.

Девушка молчала. Сердце бешено билось о грудную клетку, отзывалось болью во всём теле. Саша вдруг поняла, как скучает по брату с сестрой, по их вечерам за просмотром сериала, по совершенно нелепой игре «У кого поместится больше попкорна во рту». Леон всегда выигрывал. Диван был весь в крошках.

Её губы пересохли, на щеках замерли дорожки слёз, к которым прилипли выбившиеся волосы.

– Вдруг тебе что-то за это будет? – произнёс Петя, продолжая держать её за руку.

Волнение возникло в нём по инерции, как-то неосознанно. Словно снежный ком, чувства зародились где-то в области сердца, и вдруг стало тепло. Необычайно тепло и ясно. Захотелось увидеть отца, что-нибудь ему сказать.

– У меня первый уровень Доверия, – тихо ответила Саша. – Мои эмоции ненаказуемы.

Петя выпрямился.

– Можно чувствовать всё, что хочешь?

– Кроме любви, – кивнула Саша. – Любовь…

Она посмотрела на петино кольцо и остановила себя.

– … ты знаешь.

– Какой же уровень доверия у меня, если сразу после похорон матери ко мне подходит ваш парень и за выпивкой вытягивает, что я чувствую?! Я был в чёрном пиджаке! – в его глазах сверкнула злость. Петя до сих пор не простил ей, что она ушла. – Мама просила меня надеть что-нибудь яркое, а отец настоял на чёрном.

– По нему тебя и вычислили.

– Ага. Парень в чёрном пиджаке с заплаканными глазами в баре. В точку! – Петя хлопнул себя по коленям. – Это просто смешно. Как они думали я буду справляться с тем, что её больше нет?

– Ты мог бы ничего ему не говорить. Незнакомец в баре – это же известно.

– Извеестно, – фыркнул Петя. – Эля тоже вечно так говорила.

Произнеся эти слова, парень резко уставился на устройство в сашиных руках. Его дыхание стало частым, кровь отлила от лица.

Девушка убрала телефон в карман пиджака и вопросительно взглянула на Петю.

– Он записывает только колебания эмоций.

Петя шумно выдохнул.

– Тебе больше не с кем было об этом поговорить, – подытожила Саша. – Тебе нужен было кто-то, кто не знает, что её больше нет, кому будет не так больно об этом слышать.

– Я думал, что он не знает.

– Тебя предупреждали.

Саша подошла к двери и обернулась. Петя сидел на кровати и крутил кольцо на безымянном пальце.

– Она тебя предупреждала.

Петя замер. От частых прикосновений кольцо блестело больше положенного. За пять лет на безымянном пальце образовалась неглубокая вмятинка – след.

Он смотрел на Сашу и больше не понимал, что можно говорить, а что нельзя.

Девушка хлопнула себя по карману.

– Пять минут на выход из палаты, устройство отгружает записанную информацию в облако. Это время – его слепое пятно.

Парень потёр переносицу, крепко зажмурился. Саша ждала, зная, как тяжело заставить себя снова довериться незнакомцу.

– Я не знаю о твоей боли. Мне ты можешь рассказать.

Она посмотрела на дверь. Внутри больше не было сил даже на то, чтобы осознать свою беспомощность и никчёмность. В груди образовалась пустота, всё вокруг померкло и стало чёрным, неосязаемым, душным, неповоротливым. Саша попытались сделать глубокий вдох, сделать хоть что-нибудь.

– Мне пора, – она поднесла пропуск к двери.

В коридоре послышались скорые шаги Григория. Слова поддавались ей с трудом.

– Мне нельзя чувствовать любовь, а тебе – нужно.

Григорий за дверью достал связку ключей.

– Её вернули в заводской город из-за меня. Она первая узнала, что мамы не стало. Я не должен был ей говорить.

Охранник открыл дверь и кивнул Саше.

– До свидания.

Они с Григорием вышли из коридора и остановились возле кабинета Саши.

– Как прошло?

Девушка пожала плечами.

– Вы были правы.

– Молчал? – довольно протянул парень и расплылся в широкой улыбке. – Я же говорил. Я не первый год его знаю. Жалко будет прощаться.

Дом с зашторенными окнами

Здание Министерства находилось на севере города. Стеклянная башня высотой в шестьдесят восемь этажей стремилась к пасмурному небу. Местные жители недолюбливали это архитектурное решение, обходили стороной, кривились, если замечали «стеклянного монстра» на горизонте. Министерство было видно из любой точки города, его корпус отражал солнечные лучи и неспроста выглядел вызывающе.

Это здание было создано, чтобы напоминать о себе.

Алан вышел из лифта, убрал пропуск в портфель и прошёл к выходу через рамку детектора. Лампочка загорелась красным, и охранник смущённо посмотрел на Алана, привстав за компьютером.

– Мама, – холодно бросил Алан. – Опять болеет.

Парень в униформе кивнул. Он недавно стал отцом и теперь не понаслышке знал, как меняется эмоциональный мир, когда волнуешься за своего человека, как зашкаливают чувства, как тяжело это бывает контролировать. Это была солидарность. И страх, конечно. Про Алана ходили слухи, что у него нет ничего святого, и он готов идти по головам ради продвижения по службе. С таким связываться не хотелось.

На улице было прохладно. Воздух доносил запах влажного песка и водорослей. Так пахла каждая осень Алана после встречи с Лизой. Она научила его всё это замечать.

Сердце в груди предательски сжалось. Ещё чуть-чуть и охранники перестануть верить его байкам о больной матери. Он бы посмотрел, как они придут за ним, чтобы отправить на внеплановое тестирование, как они удивятся, не разглядев в Алане страх.

Он сел в машину и отпустил голову на руль. Как же будет приятно впервые их опередить!

Алан несколько раз стукнулся лбом о руль. Дурак. Он просто хотел забыть своё прошлое. Сделать всё, чтобы быть здесь.

Телефон разразился громкой мелодией, и Алан вздрогнул, выпрямился, провёл рукой по лбу. Никаких слёз, никакой усталости. Держи себя в руках. Ещё рано.

– Слушаю.

– Алан, – он сразу узнал этот голос, и дыхание перехватило.

Глубокий вдох.

– Да.

– Нужна твоя помощь.

Выдох.

– Ты же хотел помочь тому парню, помнишь?

Алан посмотрел в сторону входа в Министерство, выпрямился и завёл двигатель.

– Я в дороге, Саш.

– Не можешь говорить? – она перешла на шёпот.

Это была её замечательная черта – проницательность. За это Алан её уважал. И за многое другое – тоже.

Он выехал на окружное кольцо. Поток машин нёсся по трассе, ярко освещённой фонарями. Урбанисты которой год выступали против расширения этой автомагистрали. Она шла вдоль береговой линии и угрожала океану, и Алан поддерживал протестную инициативу, но по своим собственным причинам.

Раньше он часто ездил по этой дороге домой. Мало кто мог позволить себе жизнь в пригороде – месте уединённом и недоступном для эмоционального контроля, поэтому на дорожной полосе Алана всегда было свободно, а на противоположной собирались заторы. Алан смотрел на лица людей в автомобилях, замечал старомодные иконы на солнцезащитном козырьках, детские автокресла на заднем сиденье.

Все эти люди знали конечную цель своего маршрута. Он видел в их глазах пульсирующее волнение возвращающихся домой – в место свободы, место, где любят.

Алан никогда не испытывал ничего подобного.

В детстве никто не ждал его. Ему было некуда и не к кому идти в том возрасте, когда особенно важно иметь дом. Во взрослой жизни он сам по привычке лишал себя этого ощущения. Хотел, но не мог. Посмотреть Лиза кому-нибудь в глаза, обрадоваться по-настоящему, рассказать правду без страха и желания навредить. «Привязанность – это уязвимость» стало главным уроком его детства.

Он не мог позволить себе слабость, а все эти люди во встречных машинах – могли. Именно на этой дороге на Алана нападало тоскливое одиночество – самое опасное из чувств, и именно поэтому он выступал за демонтаж автомагистрали. И именно поэтому он стал реже уезжать из Города. Он ненавидел этих людей во встречных машинах и восхищался ими одновременно.

Здесь на него всегда нападало унизительное желание почувствовать себя нужным, услышать знакомый голос. Лишь бы не быть одному.

– Говори, – он постарался сказать это равнодушно, но прекрасно понимал, что врать бессмысленно: Саша слишком хорошо его знает.

Она замолчала, дала ему время, и Алан мысленно поблагодарил её за это.

– Говори, – повторил он через пару секунд.

Держи себя в руках.

– У него была… есть девушка.

Алан закусил губу и зажмурился, как от дикой боли. Машину повело в сторону, и он снизил скорость. Океан шумел совсем рядом.

Ты-то всё знаешь.

– Да ты что? – хрипло произнёс Алан.

Саша замолчала. Дала себе время свериться с чувствами.

– Ты что-то знаешь?

– Что?

– Ты что-то знаешь.

Алан резко свернул на обочину. Колёса оставили на песке внушительные следы. Он нажал на тормоз и открыл окно.

– Я…

– Алан…

Все эти машины позади, все эти люди.

Он открыл дверь, поставил ноги на песок. Следы были неглубокими, почти незаметными. Океан продолжал существовать, он издевался над ним: знал, что Алан сделал, и молчал.

– Слушай…

– Мы должны помочь ему, – строго сказала Саша, то ли наставляя, то ли напоминая.

Алан вообще не хотел в это ввязываться. И так много всего угрожало его карьере, его хоть и мнимой, но свободе. Он знал, о чём Саша хочет его попросить, и не понимал, ради чего.

– Эта девушка… – начала Саша.

– Нет.

– Нет?

– Я не могу.

– Только ты и можешь, Алан.

Мужчина закрыл глаза. Пожалуйста, пусть это будет просто сон.

– Ты хочешь, чтобы я поехал в заводской город?

– Заводской город? Слушай, я ничего тебе про это не говорила.

– Да ладно, Саш.

Алан открыл дверь машины и снова сел за руль. Колёса прочертили на песке резкие линии. Он развернулся и вклинился в противоположный поток машин. На время стал одним из них.

– Ты знаешь про неё? – прошептала Саша в телефонную трубку.

– Где ты?

– Я… я в Суде, на работе. Не приезжай сюда, хорошо? Здесь работают детекторы.

Алан кивнул.

– Буду ждать тебя возле парка.

– Возле парка, хорошо.

Саша села на пассажирское сиденье и стянула с головы капюшон. Взгляд её янтарных глаз пробежался по салону автомобиля. Она поджала губы и кивнула Алану, который молча смотрел прямо на неё.

– Можешь меня ненавидеть, – бросил он и повернул ключ зажигания.

Саше стало неуютно, неудобно, страшно.

Машина выехала с парковки и направилась к центру города. Алан молчал. Больше ему было нечего сказать, потому что не придумали ещё таких слов, которыми ты можешь объяснить, как же так вышло.

– Что ты сделал для этого? – Саша провела рукой по кожаной обивке кресла.

Алан равнодушно проследил за её движениями, хмыкнул.

– Просто работаю.

Саша не выдержала. Абсурдность ситуации просто не укладывалась у неё в голове, она слишком долго молчала и делала вид, что ничего не произошло. Не так просто потерять близкого человека, на самом деле. Не так просто принять тот факт, что твой близкий тебя предал.

В груди будто бы что-то надорвалось и выплеснулось. Саша понимала, как это всё нелепо, но продолжала смеяться, еле переводя дыхание. Алан смотрел на дорогу.

– Ты работаешь, – Саша приоткрыла окно, – второй месяц, если что.

Он молчал, и девушка внимательно посмотрела на его профиль, подсвеченный придорожными фонарями. Она знала его наизусть. Слишком хорошо. Профиль напрягся, сомкнул челюсти, чтобы не сказать лишнего.

– Я работал ещё во время учёбы.

– В той забегаловке что ли?

– Ага, – бросил Алан.

– Официантом?

– Ага. Почти.

Они остановились на светофоре, и Алан перевёл взгляд на Сашу. Его опухшие глаза с красной каймой выдавали долгие бессонные ночи, проведённые за компьютером. Саша нахмурилась, пытаясь сопоставить те факты, которыми обладала.

– Официант…

– У меня хорошо получается чувствовать людей, – кивнул Алан, глядя на Сашу бесстрашно прямо. – Они отзываются на мою боль. В нашей профессии это дорогого стоит.

– Боль?

– История, да.

Алан положил руки на руль.

– В том кафе они меня и нашли. По старинке. Моя история уже была у них на руках. Каждый мой шаг. С меня взяли слово, что профессия станет для меня всем, а иначе… – Алан резко повернул на перекрёстке, – … сама понимаешь.

– Они приняли тебя без диплома с условием, что ты будешь…

– … сдавать своих. Как-то так. Моя история для них лучше всякого диплома.

– И они знали, что ты сбежал из закрытого города?

– Знали, конечно, – хмыкнул мужчина. – После меня случаи побегов участились, и им нужен был кто-то, кто будет находить беглецов – самых опасных преступников по версии Министерства. Я находил, – кивнул он, – и сдавал их без зазрения совести. Меня благодарили за профессионализм.

Он обвёл взглядом салон автомобиля.

– Очень хорошо благодарили.

Машина Алана остановилась у серого пятиэтажного здания. Окна были плотно занавешены тёмными шторами. Алан шумно выдохнул, откинулся на спинку кресла.

– Вот этот дом.

Саша посмотрела в окно. Кое-где в них можно было разглядеть тонкие полосы света. Иначе могло показаться, что этот дом нежилой.

По вечерам люди закрывали окна, особенно сильно боялись быть видимыми, заметными, уязвимыми. Давно известно, что вечер – самое чувственное время из всех. Мало кто хотел, чтобы люди узнали, что именно он чувствует.

– Тот самый? Здесь твоя квартира?

– Не совсем.

Саша посмотрела на Алана. В её янтарных глазах светились подозрение.

– Это не моя квартира. То есть я снимаю её не для себя.

– Для кого же?

Алан поднял глаза и посмотрел на тёмное небо. Вечер – опасное время, когда тебе есть, что терять.

– Для Эли.

Сашино лицо стало непроницаемым, глаза на секунду потухли и вспыхнули чем-то похожим на гнев. Гнев, которого заслуживают предавшие нас друзья. Но друзья, в первую очередь.

– Д… для…

– Это та самая Эля, Саш, – помог ей Алан.

– Она… Пётр сказал, что её отправили обратно в заводской город. Из-за него.

Алан сделался серьёзным. Он свёл брови и строго посмотрел на Сашу.

– Из-за него, – процедил мужчина. – Но в заводской город её не отправили. Я не отправил.

– Пять лет назад! – прошептала Саша.

– Гораздо раньше.

Их телефоны синхронно издали предупреждающий сигнал. Саша вздрогнула. Алан сильнее откинулся на спинку кресла, прищурился, посмотрел на дом. Сколько историй происходит там, внутри, прямо в эту минуту? Что они друг другу говорят? О чём спорят, за что любят?

– Вы знакомы?

Саша накрыла динамик телефона ладонью, и Алан умилился этому жесту. Для него в нём было больше любви и заботы, чем в чём-либо. Саша несмотря ни на что хотела ему помочь. Так поступают только настоящие друзья.

Алан смотрел на её широкую ладонь, которая лежала на телефоне, и уголки его губ едва приподнялись. Саша поймала этот взгляд, этот жест и смутилась. Посмотрела на свою руку, но не убрала её.

– Спасибо, – кивнул Алан.

– Не факт, что это поможет.

– Мне уже ничего не поможет, Саш. Даже ты.

Такие слова работают, даже если вы больше не друзья, потому что бывших друзей не бывает. Это с вами навсегда.

Саша внимательно взглянула на Алана. Он лежал на сиденье, подложив руки под голову, и смотрел прямо перед собой. Никогда раньше она не видела его таким расслабленным и уверенным в себе.

И от этого Саше стало страшно. По телу пробежал холодок.

– Что-то случилось?

– Я попался, Саш.

– Попался? – голос дрогнул.

– Я пытался тебе сказать.

– О чём?

Алан медленно закрыл и открыл глаза.

– Лиза в больнице.

Саша почувствовала, как её тело сжалось, а руки вцепились в кресло. Кожаная обивка скрипнула под пальцами.

К боли никогда не будешь готов. Сколько же можно?

– Что с ней? – спросила Саша, будто бы речь шла не о её сестре, будто бы душа не рвалась наружу.

Эмоциональная сдержанность – ещё один сашин талант, которым Алан восхищался.

– Она узнала про Леона и хотела уехать в Город. Из дома. Из дома на Океане, – уточнил Алан.

Саша внимательно слушала, как он растягивает слова и никак не может добраться до сути. Это её раздражало. Хотелось бросить в него чем-нибудь, но она ждала. К боли нельзя быть готовым, но Саша продолжала надеяться.

– Я попросил её не уезжать, но она очень хотела. Я попытался её остановить, она упала…

Воздух замер. Прекратили движение атомы, молекулы, кровь перестала течь в сашином теле. Она даже не могла вдохнуть, чувствуя, как внутри тело распирает от того, что она так профессионально себе запрещала. Всё то, что было наказуемо, запрещено и опасно для окружающих – все её чувства.

Сестра была кумиром, которого Саша однажды возвела на пьедестал в своей голове. Она с подобострастием смотрела, как этот идеал разговаривает, ходит, дышит и даже ошибается.

Лиза была красивая, любимая и удачливая, и эти красота, любовь и удача давались ей с лёгкостью. Они были в её природе, ей ничего не стоило просто быть.

Есть такие люди. Ты смотришь на них и понимаешь, что они никогда не сломаются, им всё по плечу. Сама жизнь за них, для них. Им завидуешь, их ненавидишь, ими восхищаешься.

Лиза казалась такой всем, кто плохо её знал. Так это работает.

Поверить, что красота, любовь и удача – это труд, означает признаться себе, что ты просто недостаточно сильно стараешься. А на это уже способны немногие.

Саша не верила, что Лиза однажды сломается, но это витало в воздухе, об этом не переставал говорить отец. Филипп неистово искал способ помочь дочери, предупредить крушение. Он всегда чувствовал такое лучше других.

И это произошло, когда Леон ушёл из дома.

Отец пришёл к Саше в комнату и сказал, что сам сообщит Лизе. Он умолял. Это был единственный раз, когда он плакал и так сильно злился. Саша согласилась, но когда Лиза проснулась, отец всё молчал и прятал глаза. И тогда не справилась Саша. Она постучалась, открыла дверь, сказала. Сестра, которой Саша восхищалась, должна была справиться, но Лиза казалась сильной только тем, кто плохо её знал.

Это стало последней каплей. Допустимый уровень грусти был превышен, и отцовский детектор издал пронзительный сигнал. Лиза собрала вещи, вышла из дома и больше не вернулась.

– Она…

– Она в порядке.

– Ты…

– Я струсил, Саш. Я испугался. Я дал слово твоему отцу, что не буду отпускать её в Город. Ты же понимаешь, чем это ей грозит.

– Теперь она в больнице, Алан! Чем ЭТО ей грозит?! Что ты наделал?!

Саша закрыла лицо руками.

– Я испугался, испугался!

– Ты считаешь, что это оправдание?

Она смотрела на Алана, в её глазах замер ужас и растерянность, и он не смог выдержать этот взгляд.

– Ты всё испортил.

Ещё один сашин талант. Она всегда называла вещи своими именами, не боясь причинить боль.

– Ты испортил всё, что мы… я для тебя сделала. Что теперь будет? Как она пройдёт психологическое тестирование во время выписки? Как она выйдет из этой больницы?! Ты, – телефон издал сигнал, и Саша глубоко вдохнула, – ты…

– Саша…

– … ты испугался.

– Её остановили бы на первом пункте контроля при въезде в Город.

Это было ужасно, но Саша даже могла его понять.

– А в больнице, – Алан посмотрел на тёмный дом, – к ней на выписку отправляют меня.

Он взял телефон и показал Саше входящее уведомление.

– Это проверка, – кивнул мужчина, – на профессионализм.

– Ты поедешь к ней?

– Получается так.

– Они хотят, чтобы ты подвёл её под Суд?

Саша закусила губу.

– Да. Тогда они договорятся, чтобы в полиции не проводили тест на уровень моих эмоций. И никто не узнает о моём прошлом.

Они смотрели прямо перед собой и думали об одном и том же.

– Это такая свобода, знаешь, – прервал паузу Алан. – Не бояться эту штуковину.

Он кивнул на телефон и ухмыльнулся.

– Что с тобой будет в этом заводском городе?

– Прошлое.

– Послушай…

Алан улыбнулся.

– И не думай мне больше помогать, Александра Соло. Сколько можно?

Он кивнул на дом перед ними.

– Я говорил тебе, что у тебя не получится помочь тем, кому не нужна помощь?

– Тебе она нужна, Алан!

– Вот опять ты за своё, – он выпрямился и посмотрел на часы. – Мне пора.

Саша растерянно выглянула в окно.

– Эля живёт здесь. Квартира 332, Третий этаж. «Марк» – наше кодовое слово. И да, – Алан завёл машину, – это я запретил ей общаться с Петром. Он мог бы подумать о том, что она слишком уязвима для этих откровений о смерти. Не знаю, что ты сможешь сделать, но позаботься о ней. Им нужна помощь, им и помогай.

Саша открыла дверь, поставила ноги на землю. Они едва заметно дрожали, и девушка никак не могла взять себя в руки. Сил ненавидеть Алана, прощать, любить, защищать больше не было. Кажется, он израсходовал все отведённые для себя её чувства.

– Спасибо тебе, – сказал он, но Саша не обернулась. Это было уже слишком. – Вы – лучшее, что случилось со мной в этой жизни.

Машина резко развернулась и выехала на дорогу. Возле подъездов загорелся свет. Саша стояла посреди пустого двора, рядом с домом, который притворялся нежилым. Если нужно подобрать лучшую ассоциацию к слову «одиночество», то это она.