Текст книги "Cоло"

Сила любви

– Ну что ж, вот документы, – Том достал бумаги из верхнего ящика и положил на стол.

София сидела на диване и смотрела на пару чемоданов у противоположной стены.

– Надеюсь, это всё не из-за меня.

– Вы о доме? – спросил Том, оглянувшись через плечо.

– Обо всём.

– Один человек не может быть виновен во всём, это точно.

София кивнула.

– Как так получилось, не пойму… Это был мой не первый раз в Суде. Я всегда справлялась с детектором. Мне всегда было ради кого выходить оттуда. У меня сын, невестка.

– Иногда и этого становится недостаточно.

– Недостаточно?! – она посмотрела на Тома так, будто бы он произнёс смертельное оскорбление. – У вас и этого нет!

София резко прикрыла рот ладонью.

– Простите. Что я говорю.

Том провёл ладонью по отцовскому столу и снисходительно улыбнулся.

– Это пройдёт, станет легче.

– Простите…

– София, правда, я давно хотел продать этот дом, но всё не мог найти достойного покупателя. Судьба сама подарила мне вас.

Он подошёл к чемоданам и посмотрел на женщину. Она была в его растянутой футболке и спортивных штанах.

– Долго мне нельзя будет выходить отсюда?

– Пока всё не утихнет. Дом ваш, они не придут сюда без вашего ведома. А если и придут, то… – он посмотрел на детектор эмоций, – ничего не обнаружат. Ваш эмоциональный уровень в пределах нормы.

Том кивнул.

– Может быть этот дом на вас так влияет.

Он вышел в коридор и подошёл к плакату. Том так и не решил, забирать его или нет, но рука сама потянулась к уголку, пальцы ухватились за скотч.

– Вы его заберёте?

София замерла на пороге гостиной.

– Думаю… я не решил. Он вам нужен?

В гостиной раздался пронзительный сигнал. София покачала головой.

– О нет, это же ваше. Это важная вещь.

Сигнал повторился.

Том убрал руки с плаката и отошёл от стены.

– Я его оставлю, – он внимательно смотрел на побледневшую женщину.

Детектор замолчал.

– Я… Просто хорошие слова, – смущённо произнесла София.

Том улыбнулся, сходил за чемоданами и вернулся в коридор.

– Том, мой сын сказал, что найдёт деньги за дом. Ему нужно время.

– София, я же говорил: деньги не к спеху.

Женщина задумчиво посмотрела на Тома. Она думала, что он научит её жить по-другому: не жертвовать собой и ни к чему не привязываться.

– Я так и не поняла, почему вы это делаете.

Он поправил пальто и посмотрел на Софию.

– Вы хотели помочь Леону, я хочу помочь вам. После всего, что случилось в Суде, возвращаться в квартиру к сыну нельзя. А здесь… – он обвёл взглядом коридор, – здесь вы в безопасности. Только, прошу, выходите на улицу, когда будете в этом уверены. И не разговаривайте с незнакомцами.

София кивнула.

– И куда вы теперь?

Том открыл дверь и посмотрел во двор. Его дом находился недалеко от Суда. Окружённый деревьями он стоял поодаль от проезжей части и тротуара. Приближалась зима, и деревья всё больше открывали дом для посторонних. В это время Том всегда уезжал. Не любил быть на виду.

– Буду ездить по стране. Это моя работа.

– А возвращаться?

– Да, – махнул он рукой, – сколько можно. До свидания, берегите себя.

София наспех закрыла за ним дверь. Тебе всегда есть, что терять, главное, вспомнить об этом.

Том глубоко вдохнул запах поздней осени. Здесь всегда пахло по-другому: то ли дело в близости к океану, то ли в ностальгии, которая обостряет чувства. Он сел на ступени своего дома и вспомнил родителей.

Даже порознь друг от друга они научили его любить так, что жить в этом мире стало не страшно. Они рассказали ему, как должно быть. Они подарили ему эту свободу.

Том покрепче затянул шарф и тогда увидел её.

Надя стояла на тротуаре за деревьями и смотрела прямо на Тома. Он поймал её взгляд. Она едва заметно улыбнулась. Это было похоже на сон.

Она сделала осторожный шаг в сторону дома, подошла ближе. Том видел, как движется подол её пальто, как ветер путается в волосах, как сильно он ещё её любит.

– Успела, получается?

Она протянула ему объявление о продаже дома. Том кивнул на чемоданы.

– Получается так. Садись, – он протёр ступеньку рядом с собой.

Надя села. В её больших янтарных глазах Том видел большую неподъёмную усталость. «Скажи, когда мы успели вырасти?», – хотел он закричать ей в лицо.

Она закусила губу и закрыла глаза. Длинные ресницы, красивый нос.

– Я ехала к Леону, а потом увидела это объявление.

– Вам разрешили встретиться?

Надя молча покачала головой.

– Я думала, что справлюсь, но увидела это объявление и поняла, что не готова. Не готова увидеть его. Если зайду туда, то уже не выйду.

Том посмотрел на голые ветви деревьев.

– Эта осень будет холодной. С ней-то ты справишься?

Надя улыбнулась. Это была их университетская несмешная шутка, которой они перебрасывались, если не знали, что друг другу сказать.

– А ты?

– Я продал дом, уезжаю, а в дороге осень и зима проносятся незаметно.

– Решился, наконец-то.

– Понадобилось немало времени. Этот город связывает по рукам и ногам. Вырваться непросто.

– Знаю, – кивнула Надя. – Я пришла попрощаться.

– Не думал, что придёшь.

– Да, я тоже. Не могу общаться ни с кем, кто напоминает мне о Леоне. То есть со всеми. С этим городом.

– Поехали со мной.

Он сказал это в шутку и испугался, когда в её глазах загорелся тот самый юношеский огонёк.

– Надя…

– А куда ты?

– Я… я пока не знаю.

– Я поеду, – кивнула она.

– Постой, – он схватил её холодную ладонь, – куда?

– Куда-нибудь. Я устала. Я хочу всё бросить, начать заново.

– Это так не работает, Надя. Это больше так не работает.

«Когда мы успели повзрослеть, скажи?».

– Мне всё равно. Где твоя машина?

Она подорвалась, бросилась к парковке. Том смотрел, как ветер развевает подол её пальто. Он ждал. Ждал, что захочет её остановить. Но не захотел. Он тоже устал.

Они выехали из Города молча. Надя открыла окно и смотрела на дикий океан. Тёмно-синяя вода манила тем, что знает всё обо всех. Надя вдохнула солёный воздух, попыталась вспомнить, когда была на океане в последний раз.

Не вспомнила. Не помнила ни себя, ни его, ни свою жизнь до. Слёзы полились сами собой.

– Говорят, пришло отбойное течение. Опасная штука, – сказал Том.

Надя посмотрела на мужчину за рулём: седина у висков, туго повязанный шарф, маленькие внимательные глаза.

– Ты звал меня уехать отсюда.

– Слушай, это было так давно.

Они замолчали.

– Я, кстати, продал дом Софии.

– Софии? Софии Франкс?

– Детектор на выходе из зала Суда зафиксировал превышение допустимого уровня грусти, но как только мы зашли в дом он моментально снизился.

– Нам же рассказывали о силе любви, помнишь?

– Я слышал об этом, но…

– Место, где звучали слова любви, приобретает особую силу. Слова любви, любимые предметы: всё это способно снизить уровень грусти. Поэтому твой дом особенный.

– Как и любой дом.

– В котором любят.

Том посмотрел в её янтарные глаза. На фоне тёмно-синего неба они были особенно прекрасны. Каштановые волосы обрамляли её лицо. Он любил её так же сильно, до боли, но он должен был её остановить.

– Надя, там человек!

Он резко свернул с дороги, сбросил скорость, и машина остановилась на песчаной обочине.

– Что он делает?!

Они выбежали из машины и остановились возле серого забора, отделяющего проезжую часть от дюны, поросшей мелким кустарником.

– Это Лиза, Том! Это Лиза!

Мужчина не успел опомниться, когда Надя уже сбежала вниз по песку. Её ноги заплетались, ветер трепал волосы. Том бросился следом.

Новый начальник Суда

Утром в здании Суда было холодно. В своём кабинете Николай Евгеньевич не выключил обогреватель и крепче обхватил кружку с кофе. Он сидел в кресле рядом с лампой-бра и ждал звонка.

Жена звонила ему каждое утро за завтраком. С готовкой она управлялась быстро, а вот с техникой всегда была на «вы», но однажды отговорки «Долго, непонятно, я не причёсана» перестали иметь смысл, и она звонила. Каждое утро, уже мастерски пользуясь ноутбуком.

– Опять потеряла тот переходник! – Нинель опустились на стул и перевела дыхание. – Прости что так долго.

Её густые каштановые волосы были собраны в хвост. Она внимательно взглянула на мужа и улыбнулась.

Николай смотрел на стену за её спиной и пытался проникнуться домашней атмосферой, вспомнить, как это было: как там пахло, как ложился свет, скрипели ли стулья. Всё это было так давно и при этом так нереально близко, что не укладывалось в голове. Слышать любимый голос, который менялся с годами, замечать каждую новую морщинку на её лице и каждое утро проводить вместе. По видеосвязи. Не так они представляли себе свою старость.

– Дорогой? – Нинель проследила за его взглядом.

– Тридцать лет на службе. Вещи собраны.

Он постарался поймать её взгляд, понять, о чём она думает. Несмотря на разлуку, ему до сих пор это часто удавалось.

– Поздравляю, – её тонкие губы, покрытые алой помадой, сложились в мягкую улыбку. – Ты справился.

Николай поморщился.

– Ты же это не серьёзно.

– Я устала жить в этой трагедии. Дышать ею. Вдыхать. Выдыхать. Мне надоело.

– Мне тоже, – грустно ответил начальник Суда.

Он отвернул экран от себя и попытался уместить в кадр собранные вещи и собственную тоску.

– Вот, видишь? Я готов.

– Ну и пусть.

С экрана на него смотрели глаза, полные оптимизма.

– Ты же просто избегаешь этой боли. Откуда в тебе столько сил на это, честное слово?

– Ну я же здесь.

– Я и спрашиваю, откуда в тебе столько сил быть здесь.

Нинель внимательно посмотрела на мужа. Острые уголки глаз, глубокая ямочка на подбородке. Всё, что она узнала о нём и о себе за эти тридцать лет, стало её стержнем. За это время она поняла, что сможет справиться со всем.

– Мне кажется, что я пуст. Я затащил себя в этот капкан и вас – за собой. Теперь мы не видимся, Павел пропадает в больнице, а ты каждый день проводишь в одиночестве в нашей квартире, ухаживаешь за ней, за нашим прошлым, настоящим.

– Цветы завяли, кстати, – небрежно бросила она.

– И при этом мы с Пашей можем чувствовать всё, что хотим. Если не выходить из суда и больницы, то можно чувствовать всё, что угодно. А ты… ты осталась без защиты.

Николай посмотрел на лицо жены. Улыбка осталась только в мелких морщинках в уголках её глаз. Нинель выпрямилась, разгладила платье на коленях.

– И что же?

– Тебе не кажется, что это несправедливо?

– Казалось, – кивнула она. – Раньше так казалось.

– И что изменилось?

– Ничего, – покачала она головой. – Ты сделал это ради нас. Я делаю это ради тебя. Так это работает в семье. Скорее всего так.

– Это больно.

– Если каждый день думать о боли, то будет болеть вечно.

– Да как не думать! – крикнул Николай и, смутившись, снова перешёл на шёпот. – Ты не понимаешь!

Её глаза сузились. Она медленно положила ладони на стол, глубоко вздохнула.

– Ты знаешь, я хотел уйти спустя пять лет, но мне не позволили!

– Ты просто не хотел, – холодно сказала она. – Ты гнался за престижем, ты попался на этот крючок.

– Я просто не мог найти себе достойную замену!

– А теперь?

– Теперь есть Филипп и Надя. Я сам воспитал из них профессионалов, передал им все свои знания, чтобы они продолжили то, что я начал.

– Лучше бы не продолжали, – бросила Нинель. – Лучше бы начали что-нибудь своё.

– Не уверен, что так будет лучше.

– Всё будет лучше, чем это.

Она окинула взглядом пустую комнату позади себя. В ушах звенело от оглушительной осточертевшей тишины. Не было аппетита, не было желания всё это продолжать. Все тридцать лет она верила, что делает это ради кого-то. Прошло тридцать лет, и никто не поблагодарил её за эту жертву.

– Ты любил эту работу. Ты верил Министру. Ты был предан этой системе. Будь твоя воля, ты бы и сейчас остался.

– Это глупости, Нинель.

– Попроси Филиппа что-нибудь придумать для этого, ведь придумал же он эту локальную видеосвязь для нашего с тобой общения. Придумал же он это устройство по контролю за эмоциями.

– Ты никак ему не простишь…

Николай зажмурился, пытаясь пересилить боль, которую причиняли ему эти слова.

– Мне не за что его благодарить. Это разрушило мою семью. Но я буду сильной.

Николай смотрел, как от ярости вздымается её грудь, и дыхание становится шумным. Она устала злиться, ещё хотела, но сил на это больше не было. Уголки губ были опущены, но морщинки в уголках глаз выдавали то, что в жизни она больше улыбалась. Он полюбил её за это.

На любую боль Нинель всегда находила оптимистичные интонации в своём голосе и сердилась, если это не помогало; она верила, что печаль пройдёт, даже если для этого не было оснований; она терпела, любила и жила. Продолжала жить. Она знала, что справится.

– У него были на то свои причины.

– Я знаю, но не могу не злиться.

В дверь постучали, и Николай испуганно посмотрел на жену.

– Оттуда я не смогу тебе звонить.

Она резко подняла голову вверх, шмыгнула носом, улыбнулась, глядя в потолок.

– Я люблю тебя.

На пороге кабинета возник Филипп. Он закрыл за собой дверь и, заметив на экране ноутбука Нинель, вежливо улыбнулся.

– Хорошо, что вы здесь. Я кое-что принёс.

Он достал из кармана пиджака телефон и протянул Николаю.

– Что это?

– Чтобы звонить, – он ткнул устройство в грудь начальнику. – Спрячь.

Николай растерянно посмотрел на Филиппа.

– Связи там не будет.

Мужчина ухмыльнулся.

– Считаешь, что я глупый? Не думаю, что тогда бы ты назвал меня своим преемником.

Нинель видела, как Николай побледнел. Его губы беззвучно шевелились в поисках верных слов.

– Это локальная связь. Та же, что здесь, – Филипп кивнул на ноутбук. – Пользуйтесь.

– Фил, мне просто… просто нужно было на кого-то всё это оставить.

Мужчина остановился в дверях.

– Я понимаю, ага. Только я думал, что ты хотя бы спросишь, согласен ли я.

– Я знал, что ты не согласишься.

– Поэтому второй в списке была Надя, да?

Он обернулся и посмотрел на коробки, составленные возле стола.

– Вещи собраны, – хмыкнул он. – Как же ты быстро.

– Фил…

– Слушай, – он посмотрел на Николая через плечо. – Не нужно списывать меня со счетов, ладно? Я справлюсь. И не с таким справлялся. Просто нужно было рассказать мне. Я к сыну.

Он бросил это будто бы невзначай, и Николай поставил ноутбук на кровать, поднялся.

– Нельзя, Филипп!

Мужчина отпустил дверную ручку и посмотрел на начальника.

– Что?

– Начальнику суда нельзя с ним разговаривать, он в коридоре О1. Только психолог. Никого больше. Тем более родственников.

– Будешь рассказывать мне о правилах?

– Филипп…

– Ты видел эту штуку? – он показал на телефон в его руках. – Это я сделал для тебя.

Николай кивнул.

– Можешь сделать что-нибудь для меня?

– Это правила безопасности, Филипп! Пока я ещё начальник Суда, ты должен меня слушаться!

– Коля! – крикнула Нинель.

– Он мой сын, – процедил Филипп. – Все его эмоции – это то, что я запрещал ему чувствовать, чтобы не попастся, чтобы не подвести тебя, чтобы остаться в этой системе.

– Она тебе много дала: свободу, безнаказанность, – напомнил Николай. – С твоим прошлым ты мало на что мог рассчитывать.

– Но получилось же?

– Это всё Надя.

– Может быть, – кивнул Филипп.

– Если бы не она…

– Если бы не она, – Филипп кивнул на экран ноутбука, посмотрел в растерянные глаза Нинель, – ты бы не сдал ни одного теста, а у тебя их было немало.

– Поэтому…

– Поэтому если бы на месте Леона был твой сын, я бы тебя не останавливал. Из солидарности.

Филипп вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Николай бросился за ним.

– Коля! – женский голос остановил его на пороге. – Дай ему исправить свои ошибки. Каждый имеет на это право, пожалуйста.

– Это, – Николай Евгеньевич схватил со стола детектор эмоций, показал его жене и бросил об пол, – уже не исправить!

– Это и не самое страшное.

Филипп поднимался по лестнице, стараясь ступать по возможности тихо. Перед пунктом охраны коридора О1 он положил телефон на стол, достал из кармана связку ключей и достал подходящий, долго пытаясь вспомнить, какой именно. Ему было категорически запрещено посещать заключённых. Судьи должны были оставаться эмоционально нейтральными, не видеться с подсудимыми ни до, ни после заседания.

Коридор показался Филиппу безжизненным, и он вдруг вспомнил, как Лиза боялась засыпать в темноте, и он подолгу сидел рядом с ней на кровати. Иногда это выводило его из себя. Сегодня – напоминало о самом главном: у тебя есть шанс всё исправить, пока вы рядом.

Звук поворачивающегося ключа в замочной скважине разбудил Леона. Приподнявшись на кровати, он вгляделся в силуэт человека, который стоял против света из коридора.

– Дверь, – Леон посмотрел в дверной проём, – ты не закрыл дверь.

– Это лишнее, правда. Сейчас мы с тобой далеко не уйдём.

Леон кивнул. Он смотрел на отца, будто бы не было этих пяти лет разлуки на грани предательства, будто бы не было обиды, гнева, скучания и равнодушия. Будто всё это время Филипп был вот так рядом, сидел на стуле напротив и внимательно слушал.

– Я не пью уже второй день, – зачем-то сказал мужчина.

– Ты ведь знаешь, что я горжусь этим?

Филипп замолчал.

– Это тяжело.

– Я знаю.

– Ты так вырос, – он с нежностью смотрел на его широкие плечи.

– А ты постарел, – ответил Леон.

– Это неизбежно.

Когда долго запрещаешь себе что-то чувствовать, то со временем эти чувства становятся неуместными.

Филипп смотрел на повзрослевшего сына. Что он не успел ему сказать? Он ещё имеет на это право?

– Думаю, это было правильным решением.

Леон поднял на отца глаза, полные недоверия. Когда тебе долго не говорят то, что ты хочешь услышать, со временем ты просто перестаёшь верить этим словам.

– Ты же знаешь, как выйти отсюда, да? Я же тебе говорил.

Филипп посмотрел на сына в неуверенности.

– Я же говорил?

– Да, я знаю.

– И что ты думаешь?

– Пап…

– Нет, подожди, – Филипп перебил его.

– Саша же сказала тебе, – он прищурился, посмотрел в покрасневшие от бессонницы глаза отца. – Она не могла тебе не сказать. Только не тебе.

– Что это значит?

– Я не хочу выходить. Здесь безопасно. Можно чувствовать всё, что хочешь.

– Я отвезу тебя на океан, Леон! Я всё придумал! – протараторил Филипп.

– На океан? Откуда у нас такие деньги? – хмыкнул парень.

– В дом Алана. Океан умаляет чувства. Всё становится чуть легче!

В его глазах горел огонь. Надежда. Приправленная крепким похмельем она приобрела ажиотаж и безрассудность.

Леон не хотел его останавливать. Леон больше не хотел причинять ему боль. Время, когда он взрослел об отца, прошло.

Филипп разглядел это, и надежда пропала. Ему отчаянно захотелось напиться и обо всём забыть.

– Отлично придумано, – ответил Леон.

– Но ты не согласен?

– Ты же хочешь всех туда перевезти, да?

– Я думал об этом.

– Ты же знаешь, что такому количеству людей нельзя жить в одном доме.

– Мало ли что нельзя.

Леон внимательно посмотрел на отца.

– У тебя большая семья, ты не сможешь всех защитить. Дай мне позаботиться о себе самому.

Филипп яростно ударил по матрасу, и Леон даже не вздрогнул. Это была ожидаемая родная реакция.

– Хочу напомнить…

Филипп напрягся.

– Ты сам сделал эту систему такой жёсткой. Ты верил в это. У тебя были свои причины, но теперь так. До четырнадцати лет ты был в ответе за наши эмоции, и это было тяжело. После четырнадцати мы сами стали за себя отвечать…

– И стало ещё тяжелее, – закончил Филипп.

Леон кивнул. Верить отцу спустя столько важных лет было тяжело, но он всегда знал, что родители не желают им ничего плохого. В отличие от Саши. Та всегда искала в поступках родителей злонамеренность, но, возможно, именно это её и закалило.

– Леон…. – Филипп задумался. – Что было самым тяжёлым в твоём «путешествии»?

Парень дёрнул плечом.

– Знать, что я вернусь другим.

– Ты знал, что вернёшься?

– Я же написал в записке, что вернусь.

– Я не поверил, – сказал Филипп.

– Но я вернулся.

– Они искали тебя. Я просил не искать, а они всё равно.

– В тебе я не сомневался.

Это не было похоже на комплимент, и Филипп нахмурился.

– Вы всегда хотели сделать нас сильнее. Прости, что ничего не получилось. Прости, что всё испортил.

Филипп потёр переносицу, чтобы скрыть неловкие, забытые слёзы.

– Если что, я здесь. Я новый начальник Суда, я буду навещать тебя, – он поднялся со стула.

– Пап? Не нужно, правда. Зачем ты это делаешь? Начальник Суда… ты же знаешь, что это за должность, ты же знаешь правила.

– Знаю, Николай многому меня научил, поэтому я и могу сделать по-другому. Вдруг – станет лучше.

Леон лёг на спину и посмотрел в маленькое окно под потолком.

– Ты очень странный человек.

– Спасибо, что сказал.

Филипп вышел в холодный коридор. Оглянулся и посмотрел на макушку сына. Ему просто нужно было чуть больше времени.

– Я рос в равнодушии, и однажды мне стало казаться, что в нём моя сила, что я неуязвим, когда ни к кому и ни к чему не призван. Свободен. Ваша мама разломала мою реальность, а потом каждый из вас. Так что я знаю, как строить другую, лучше прежней.

Филипп шёл по длинному коридору на первом этаже, когда открылась одна из дверей, и несколько людей в форме вывели Алана. Разом загорелись все лампы, и Филипп зажмурился.

– Что происходит?

Он прикрыл глаза ладонью и посмотрел на вытянувшихся по струнке полицейских.

– Нарушение, Филипп Георгиевич. Не сдал тест. Вот, – один из парней протянул длинный лист бумаги, – взгляните.

Филипп медленно покачал головой, глядя на Алана. Он так и не разобрался, что чувствует к этому странному парню, но точно знал, что должен ему помочь. Однажды он пообещал себе, что не оставит его.

– Что там?

Он подошёл ближе, выхватил из рук полицейского протокол тестирования и бегло изучил результаты. Его взгляд приковали последние цифры. Детство. Где-то он уже видел подобные показатели.

– Отдай, – он потянул документ из рук парня.

– Филипп Георгиевич!..

– Я сам с ним разберусь! – рявкнул мужчина. – И так всё ясно.

– Ясно-то, ясно, но нам было сказано… – начал один из полицейских.

– Я разберусь, так и скажете, договорились?

Парни переглянулись.

– Мы…

– Свободны.

Когда за полицейскими с грохотом закрылась железная дверь, Филипп посмотрел на Алана.

– И что это такое? – показал он на бумагу в своих руках. – Попробуй это объяснить.

– Я не должен ничего объяснять.

– Слушай, Алан, то, что случилось с Лизой…

– Мы же не должны говорить об этом? Давайте просто доберёмся до закрытого города, и вы оставите меня в покое?

– Ты сам приехал ко мне и во всём признался. Ты передал документы на дом. Думал, что я не пойму, что ты задумал? Что это? – Филипп указал на часть график, где уровень отрицательных эмоций резко поднимался вверх. – Что с детством?

Алан посмотрел прямо на Филиппа.

– Что было, то было, – холодно ответил он. – Может быть закончим всё это?

– Я спрашиваю, что с твоим детством? – с той же интонацией повторил Филипп.

Алан пытался пересилить его, разозлить. Он хотел саботировать всю ту любовь, которой его окружила эта семья.

– Что вы привязались ко мне, честное слово?! Что вам от меня нужно?!

– Просто скажи, – потребовал Филипп.

– Да! Я сбежал! Рос без родителей, попал в заводской город, сбежал! И теперь собираюсь туда вернуться. Можно?!

Филипп перевёл дух, медленно сжал протокол тестирования.

– Так я и думал.

– Это никак меня не оправдывает! – рявкнул Алан. – Хватит!

Филипп молчал. Он чувствовал, как затекла спина, как раскалывается голова. Ему срочно нужен был алкоголь, чтобы забыться, чтобы ничего больше не чувствовать.

– Я не пью уже два дня, – произнося эти слова вслух, на несколько секунд становилось легче.

В глазах Алана потух гнев.

– Неплохо, – кивнул он.

– Плохо, – протянул Филипп. – Это плохо, что то, что я не пью два дня, такое достижение. Мог бы вообще не пить. Но я не мог.

– Так все говорят.

Филипп посмотрел на смятый протокол в своих руках.

– Эта штука, – он указал на часть графика. – У людей из социальных учреждений она особенной формы. Рост отрицательных эмоций на моменте детских воспоминаний. Тотальный рост. Такого больше ни у кого не бывает.

– Да потому что ничего хорошо я оттуда и не помню.

– У меня такой же.

Он сказал это так просто, что Алан не сразу понял, о чём речь. Он посмотрел на Филиппа, окинул взглядом пустой длинный коридор, в котором они стояли.

– Я же тоже сбежал.

Алан в ужасе посмотрел на него.

– В смысле?

– Только мне помогли, – Филипп огляделся. – Николай помог. Он тогда ездил по закрытым городам и тестировал выходцев из соцучреждений. Это было для какого-то исследования, для переписи что ли. Так мы и встретились. Я поделился с ним своей идеей устройства по контролю эмоций. Он забрал мой дневник и через какое-то время вернулся и сказал, что я могу быть полезным. Позвал, я согласился.

– Они знали о вашем прошлом?

Филипп ухмыльнулся.

– Знали, конечно. Легче всего контролировать того, кто боится. Я боялся. А ещё я верил, что помогаю этому миру в борьбе с опасными чувствами. Со своими, в первую очередь. А это гремучая смесь: страх и безусловная вера.

– Это про вас говорили? – тихо воскликнул он. – Что вы первый, кому удалось сбежать.

– Скажем откровенно, я не сбегал. Мне помогли.

– А мне принесли тот флакон с клеем для удаления отметки в документах, и на посту в то утро не было охраны, никого не было. Я думал, что повезло!

Филипп покачал головой.

– Думаю, ты тоже был нужен. Было неспокойное время. Системе были необходимы такие люди. Равнодушные, неуязвимые, отрицающие любые чувства. Ты идеально им подошёл.

Алан закрыл глаза.

– Пойдём, – Филипп тронул его за руку.

Они вышли из здания Суда через служебный вход и встретили Григория. Он стоял, прислонившись к стене.

– Машина вот, – показал он.

– Я сам отвезу.

– Нет-нет-нет, – охранник перегородил мужчинам лестницу. – Меня предупреждали, что вы захотите помочь, но нельзя, – он кивнул на Алана. – С ним нельзя. Вы новый начальник Суда. Никаких опасных связей!

– Я ещё не в должности!

– Это приказ, Филипп Георгиевич!

– Пропусти!

– Папа? – Саша поднялась на лестницу и встала за спиной охранника. – Алан?

Она взяла Григория за плечо и попробовала отодвинуть.

– Ну что вы, правда? – закатил глаза охранник. – Я обещал. Ну не могу я, в самом деле.

– Я увезу его в закрытый город. Вот постановление, – Филипп протянул Григорию помятый протокол.

Григорий остановился, посмотрел на протянутый лист бумаги, потом на Филиппа.

– Вы сами? – задумчиво спросил охранник. – Вы даже без наушников. Мало ли что он вам скажет?

Григорий медленно отошёл к перилам.

– Это как же так?

Филипп подтолкнул Алана в сторону лестницы.

– Это же опасно, в самом деле. Филипп Георгиевич! Саша!

Девушка пошла за отцом к машине.

– Как отвезёте его, вам придётся пройти тест! – крикнул Григорий им вслед.

Филипп ухмыльнулся. Открыл машину.

Они выехали из Города молча. Каждый смотрел, как наступает новый день: холодный воздух наполнял салон автомобиля и не давал уснуть.

Алан сидел на заднем сиденье и смотрел на чаек на сером небе. Он бы, наверное, смог справиться, но было уже слишком поздно.

Вдруг машина Филиппа остановилась на обочине.

– Мы не первые, – задумчиво добавил он, глядя на автомобиль, неаккуратно припаркованный рядом. Он обошёл его со всех сторон и заглянул в салон.

– Идём?

Алан выглянул из салона.

– Что это значит, Филипп Георгиевич? – он постарался перекричать ветер.

– Твой дом, – кивнул он на сосны позади.

– Какой ещё дом?!

Саша подошла к отцу и посмотрела на него снизу вверх.

– Ты думаешь так можно?

– Ты думаешь можно как-то по-другому?

Алан вышел из машины. Его следы на влажном песке были заметными и глубокими.

– Останешься здесь.

– Филипп…

– Алан, не начинай.

– Вы понимаете что это нарушение? Саша, он понимает?

Девушка серьёзно посмотрела на Алана, перевела взгляд на отца.

– Не всё ли равно теперь?

– Всё равно, – Филипп шагнул на песчаную тропинку.

– Идёмте.

– Что вы за люди? – бросил Алан и поплёлся следом.

Саша с Филиппом переглянулись.

– Они называют это любовью, – кивнул мужчина и вдруг разглядел нескольких людей на пляже.

Он бросился вперёд.

Небо зависло над ними. Всё замерло.