Текст книги "Cоло"

Его правда

Леон услышал шаги в коридоре и равнодушно взглянул на часы. Для завтрака было ещё рано. Он лежал на кровати и, вытянув руки, рассматривал свои ладони.

Этим Леон занимался днями напролёт. Лежал в сумраке комнаты и размышлял о своём прошлом. Воспоминания причиняли ему достаточную боль. Достаточную, чтобы себя ненавидеть и гордиться собой одновременно.

В письменном столе в углу комнаты были запасены бумага, необходимая канцелярия и несколько книг, но Леон не брался за них. Он знал, зачем всё это нужно. Предполагалось, что от скуки осуждённые начнут вести дневники, записывать мысли и так расскажут о людях, с кем имели эмоциональные контакты. Это нужно было, чтобы определить новых подозреваемых.

Леону было о ком написать, но он нарочно не подходил к столу, не поддавался этому искушению. Все эти люди и так в опасности.

Леон услышал, как открывается дверь комнаты, а за ней – вторая, и продолжил лежать, даже когда не услышал крика охранника.

– Можешь снять наушники, карантин закончился, – по привычке бросил он.

– Поэтому я здесь.

Леон медленно опустил руки. Дверь закрылась, прозвучал сигнал блокировки, и в комнате снова стало тихо. Но Леон слышал, как она дышит.

Он сел на кровати и потянул за шнурок ночника. Комната наполнилась тусклым желтоватым светом. Не поворачивая голову, Леон посмотрел в сторону двери.

Саша стояла, прислонившись к стене. Её волосы стали темнее и короче, а глаза внимательно смотрели на брата. Она молчала, медленно дышала. Вдох-выдох. Леон дышал с такой же частотой.

Он до сих многое делал так же.

– Ты подстриглась? – он успел отвыкнуть от собственного голоса.

– Привет.

– Тебе идёт.

Саша замолчала и поджала губы. Под её взглядом Леону захотелось провалиться сквозь землю, сбежать или расплакаться, и он разозлился на неё.

Злость всегда давалось ему легче, чем любовь.

Девушка подошла ближе. Она всю жизнь старалась держаться увереннее, быть старше, опытнее, но они не виделись пять лет. Саша не знала, чего ждать. Леон посмотрел на неё с вызовом и постучал по матрасу рядом с собой.

– Садись.

Он протянул руку и дотронулся до ладони сестры. Это была скупая попытка выразить радость, которая отчаянно боролась с самолюбием. Он не хотел, чтобы Саше показалось, что ему страшно. Он сам на это пошёл, он знал, что будет.

– Всё в порядке, Саш, – произнёс он, и Саша вдруг вскинула на него глаза, в которых уже стояли слёзы.

Леон постарался улыбнуться, но отвёл взгляд. Злость снова начала брать над ним верх. У него почти получилось снова начать собой гордиться, и он не мог позволить сестре всё испортить.

– Что? – бросил он, как острое оружие.

Саша замерла и резким движением убрала волосы с лица.

– Всё в порядке, да, Леон?

Она обвела комнату жестом руки.

– ЭТО всё в порядке?! – ещё строже сказала она. – Что ты здесь забыл?!

Устройство в её пиджаке издало неприятный писк, и Саша ударила по карману.

«Я держу себя в руках».

– Ооо, – Леон закатил глаза, как в детстве, когда Саша начинала читать ему нотации. – Прошу… Давай не будем детьми, Саш.

Он встал и стал ходить по комнате, скрестив руки на груди.

– Я знал, на что иду. Ты думала, что я не знал?

– Я не сомневалась.

– То-то же!

– Я просто…

– Хотела спросить, ПОЧЕМУ я это сделал? Или почему я ничего тебе об этом не сказал?

Леон подошёл вплотную к сестре и бросил ей эти слова в лицо. Саша зажмурилась, будто бы он дал ей пощёчину. Открыла глаза. Он всё так же стоял рядом и часто дышал.

– Ты думал, что я буду плакать здесь, жалеть тебя? – процедила она.

– О, – рассмеялся Леон. – Этого я от тебя не ждал, уж поверь!

– Я не буду тебя жалеть, – её ноздри раздувались от гневного дыхания. – Я пришла, чтобы посмотреть в твои глаза и напомнить, что ты натворил. Потому что тебе, видимо, кажется, что ты совершил героический поступок!

– Мне так не кажется!

– Ты не видел, что стало с родителями! Во что превратился дом, наши отношения! Ты не видел! – Саша окинула взглядом комнату. – И не увидишь!

Леон замолчал. Он отошёл от сестры и упёрся взглядом в стену. В груди рос ком, злость пропала и превратилась в гнусную детскую досаду.

– Это было с нами и до моего побега.

– Прости? – Саша нахмурилась.

– Я говорю, что это было с нами и до моего побега. Ты говоришь, что я не видел, что стало с родителями и нашими отношениями. Ты не права, – он повёл плечами, отгоняя воспоминания. – Это случилось с нами задолго до этого.

Телефон снова издал сигнал.

– Вот, – Леон кивнул на устройство в её руках. – Это случилось с нами до моего побега.

– Это?

– Это, Саш, – кивнул парень. – Мы перестали говорить, когда в нашем доме появилась эта штуковина. Всё стало нельзя. Раньше, помнишь, как было раньше?

Саша помнила.

– Раз в месяц приходили контролёры, вручали анкету, и мы знали, как нужно отвечать, чтобы не по итогу не превысить допустимый уровень эмоций. Всё было проще.

– Мы были маленькими, Леон, – прошептала Саша.

– В том-то и дело. Вы с Лизой успели застать то время, а всё моё детство прошло под контролем этой штуковины. Так я ещё и родился таким «чувственным», к несчастью родителей.

– Леон…

– Я сбежал, потому что это стало невыносимо! Отец бредил этими проверками, его раздражало, что мои показатели зашкаливают, что я не умею держать чувства под контролем, что я подвожу его. Я устал, – Леон провёл рукой по краю стола и посмотрел на сестру, – я хотел испытывать эмоции без оглядки на показатели. Я сбежал туда, до куда ещё не дошёл этот «технический прогресс», где люди всё так же заполняли анкеты. Но потом…

Леон выдохнул. Да, это до сих болело.

– … эти устройства добрались и до туда, и по барам стали рыскать психологи…

– Ты мог бы…

Леон покачал головой.

– Нет, я не умею контролировать эмоции так же, как ты. Я не хочу! И… Лиза никогда не умела.

– Неправда, – Саша отчаянно замотала головой.

Она вдруг заметила, как выглядит бледное лицо брата с большими впалыми глазами, которые продолжают смотреть прямо и уже почти спокойно. Он вдруг предстал перед ней взрослым и рассудительным, и это придавало значительный вес его словам.

– Конечно неправда, – со снисходительной улыбкой ответил Леон. – Конечно.

Матрас со скрипом прогнулся, когда он опустился рядом.

– Отец всегда хотел, чтобы она уехала… Ей он это простит.

Леон нахмурился.

– Она живёт у океана, Саш. Они с отцом всю жизнь об этом мечтали. Мало кто может себе такое позволить. Океан забирает эмоции, снижает до допустимого уровня. Отец знал, чего хочет для неё.

– Но она оказалась там из-за тебя!

– Раньше или позже, – просто пожал плечами Леон. – Какая разница.

– Но из-за тебя!

Он посмотрел на сестру, и она увидела это воспитанный отцом металлический взгляд.

– Я же не должен отвечать за её эмоции. Мне пришлось подумать о себе.

Саша повернулась к брату растерянная и уставшая. Он всегда был таким: боролся, защищался, гнался за свободой, не прощал тех, кто его останавливал, тех, кто его любил.

– Мы поможем тебе… Алан…

– Тот самый? – ухмыльнулся Леон.

– Он не знал. Он не знал, что ты – это ты. Мы не рассказывали ему… Мы никому об этом не говорили.

– Понимаю, – кивнул парень. – Слишком опасная тема – потеря близкого. Понимаю.

– Но теперь, – в глазах Саши появился азарт, и Леон остановил сестру движением руки.

– Откуда ты вообще такая взялась? – улыбнулся он. – Успокойся, выход здесь один. Дверь.

– Так пойдём? – вдруг выпалила Саша.

Леон улыбнулся и покачал головой. И это была та его кошачья улыбка, с морщинками в уголках глаз.

– Прости… Но здесь безопасно.

Саша непонимающе посмотрела на брата.

– Здесь можно грустить, прощать, любить и ненавидеть. Здесь это даже нормально.

– Но там… Мы все там, – прошептала Саша, в горле снова появился ком слёз. Она с ужасом поняла, что он прав. – Как же…

– Там это не жизнь, Саш, – грустно улыбнулся Леон.

Послышался звук открывающейся двери.

– Безопасное время, Александра, – Григорий остановился на пороге, строго глядя на Леона.

Саша медленно поднялась. Её рука плавно скользнула по шершавой ладони брата. Леон кивнул.

– Всё правда в порядке, я же говорю, – прошептал он.

Саша с Григорием медленно шли по тёмному коридору.

– Ну и болтун же он до сих пор! Вы как?

Мужчина пристально посмотрел на Сашу и потёр небритый подбородок.

– Есть здесь один. Петя, кажется, в той комнате, – охранник указал в дальний конец коридора, – так тот прилежный: молчит, пишет дневники. Нравится он мне. Шестой год здесь, один из «стариков». Грустно, что его скоро переведут.

Саша остановилась.

– … кто заваливает контрольный тест на эмоции в течение пяти лет, того отправляют в один из закрытых городов. Саша?

Григорий остановился у двери коридора и оглянулся на девушку.

– А можно мне поговорить с ним? – громко спросила она.

Охранник наклонил голову набок и улыбнулся.

– Неет, – он шире открыл дверь, – только один осуждённый в день. Больше – опасно. Пойдёмте.

Саша ещё раз посмотрела в темноту коридора позади себя и вышла вслед за охранником.

– Хороший парень, хороший, – улыбнулся он на прощание. – У него умерла мать, а потом подругу, говорят, в заводской город увезли. Вот и попался.

Саша молча зашла в кабинет и закрыла за собой дверь. Об этом «хорошем парне» Алан и говорил.

Переступить черту

Лиза открыла глаза и сразу же зажмурились. Свет был таким ярким, что проникал сквозь сомкнутые веки, и девушка прикрыла глаза рукой. Мышцы были слабыми и едва отзывались на движения.

– Лиза?

Кто-то подошёл к окну и шумно задвинул шторы. Глазам стало легче.

– Вы в больнице, – участливо кивнула наклонившаяся к ней девушка. – Вы помните, что с вами случилось?

Сквозь боль Лиза попыталась осмотреться: белые стены с тёмно-оранжевым геометрическим орнаментом, лёгкие занавески, журнальный столик с парой стульев и маячащая на фоне всего этого медсестра в зелёной форме. Этот цвет очень подходил к её рыжим волосам.

Голова была тяжёлой, как после глубокого долгого сна, и Лиза невнятно кивнула.

– Вы помните, почему здесь оказались?

Лизе показалось, что медсестра смотрит на неё с недоверием.

– Это не то, что вы думаете, – прошептала она.

Воспоминания до сих пор были очень нечёткими, но теперь, спустя время, Лиза понимала всё гораздо лучше, чем когда очнулась в машине Виктора.

Медсестра присела на край кровати и убрала капельную установку.

– Вы говорили это врачам, но вы были в растерянности, – её голос был твёрдым, – я понимаю вас.

Она приклеила лейкопластырь и поднялась.

– Думаю, лучше сказать правду.

– Это и есть правда.

– Вы же сами вызвали врача.

– Это не я, это он, он вызвал!

Медсестра снова посмотрела на пациентку, и в этот раз Лизе не мерещилось: девушка знает, о чём говорит.

– «Бьёт значит любит» – это неправильная пословица, Лиза.

– Он не бил…

– Можете сколько угодно говорить это врачам, главное, не врите себе…

Девушка пододвинула стойку для капельницы к стене и открыла дверь.

– Привет.

– Привет.

К кровати подошёл молодой врач. Он поправил съехавшие на нос очки и пригладил взъерошенные волосы.

– Хорошо поспал? – бросила ему медсестра.

Парень смущённо потупился.

– Виктор Петрович сказал, что ты ошибся. Будь внимательнее.

– Как себя чувствуете? – врач провёл молоточком по стопе Лизы и пристально посмотрел на гематому над её бровью. – Отдохнули?

Девушка кивнула.

– Я Павел Малеев, ординатор неврологического отделения. Вы помните, как попали сюда?

– Да, я уже сказала медсестре.

– Что? – его брови приподнялись. – Что вы ей сказали?

– Что никто меня не бил.

– Тогда что же случилось?

Он был достаточно молод для этого серьёзного тона, но серые глаза смотрели внимательно, будто бы знали всю правду. Ему просто было интересно, что придумает Лиза.

– Просто скажите, – его учили вести такие разговоры.

– Я же уже…

– Да, – одобрительно кивнул парень. – Что тогда случилось?

Лиза закрыла глаза. Хотелось уснуть или хотя бы сделать вид. Её раздражал этот человек: его вид, дыхание, взгляд. Её раздражало, что он знает, что она его обманывает.

– Я устала, – прошипела Лиза.

– Да, конечно.

Девушка не ожидала, что он так легко согласится. Павел отошёл от кровати, обработал руки и улыбнулся.

– Я зайду вечером, – кивнул он. – Вечерний обход.

– И снова будете спрашивать?

– Ничего он спрашивать не будет!

Дверь палаты открылась и на пороге остановился пожилой врач. Лиза смутно помнила его голос и крепкие руки. Павел выпрямился, по привычке поправил рукава халата.

– Я её врач, Паша.

Парень засунул руки в карманы и подошёл к Виктору. Его губы были поджаты, и он с вызовом смотрел на учителя. Так, что мужчине стало не по себе. Стыдно.

– Я не дурак, Виктор Петрович, – прошептал он.

Мужчина резко схватил его за рукав, и Павел отдёрнул руку.

– Ты не понимаешь.

– Я всё расскажу полиции.

– Павел!

Виктор бросился за ординатором, когда позади него раздался слабый женский голос.

– Они ему не поверят. Я же ничего не сказала.

Мужчина оцепеневшим взглядом смотрел в пустой коридор.

– Вы жертва, поэтому они могут не поверить вам, – не оборачиваясь. бросил он.

– Он не бил меня. Я не жертва.

Виктор удивлённо покачал головой и подошёл к кровати.

– Как себя чувствуете?

Брюки висели на его исхудавшем теле и выдавали, каким крепким оно было раньше. Тёмные круги под глазами и желтоватая кожа напоминали, что мужчина много курит и мало спит. Лиза внимательно смотрела на него, чувствуя, как в груди начинает расти грусть. Чувство, с которым ей так помогал справляться океан, теперь, здесь, готово было её раздавить.

Виктор отвернулся и отошёл к окну. Его руки скользнули по тонкой тюли.

– Здесь безопасно. Это можно.

– Как вы?

Виктор повернулся и устало посмотрел на девушку. В его глазах стояли слёзы.

– Я чувствую себя ничтожеством.

– Вам просто нужно было сразу мне обо всём рассказать. Я бы попросила Алана. Кристина никогда не рассказывала мне о своём брате. Я не знала, – девушка постаралась приподняться, оперевшись на подушку.

– Разве же можно о таком говорить?

– Что случилось?.. – несмело спросила Лиза.

Виктор посмотрел в окно. Больница – слепое пятно для эмоционального контроля. Детекторы часто дают здесь сбой: слишком много эмоций и чувств разного спектра.

– Умерла их мать, моя жена, – Виктор произнёс это так просто, что сердце Лизы сжалось.

Он кивнул в сторону коридора.

– Значит, вы отрицаете побои?

– Он просто испугался, Виктор, – Лиза вскинула на врача свои огромные голубые глаза. – С кем не бывает?

– Так быть не должно, – мужчина строго посмотрел на девушку. – Так. Быть. Не должно. Понимаете?

– Он же предложил вам помощь?

Виктор кивнул.

– Тогда и вы ему помогите, хорошо? Он просто испугался. С кем не бывает.

Виктор закрыл дверь палаты и пошёл по коридору к пожарному выходу. Ржавая дверь была открыта, мужчина толкнул её и оказался на улице.

Здесь стояли машины скорой помощи, возле урны санитары делали последние сигаретные затяжки перед тем, как отправиться на вызов. Виктор запустил руку в карман и нащупал визитку.

Он смог переступить эту черту, человек вообще много всего может. Но простит ли он себя? Найдёт ли оправдание?

– Что говорит? – нежные женские руки коснулись его щеки, и Виктор вздрогнул.

Кристина стояла рядом. Белый халат был накинут поверх серого трикотажного платья.

– Говорит, что Алан не при чём.

– Это же хорошо?

– Ага.

– Пап? – Кристина тронула его за плечи и повернула к себе.

Её янтарные глаза пристально смотрели на отца.

– Если ты сдашь Алана полиции, то Пете уже никто не поможет. У нас не так много времени, ты помнишь?

– Я помню, дочка.

– Пап, – снова протянула девушка. – Если ты не справишься, я тебе не этого не прощу.

Кристина запахнула халат и вернулась в больницу. Виктор посмотрел на санитаров, толпившихся возле урны. Один из них при виде врача махнул рукой в знак приветствия. Мужчина кивнул в ответ.

Если он не позвонит в полицию, то станет кем-то другим. Он не сможет больше смотреть им в глаза, чему-то их учить. И всё это ради помощи сыну. Не так мало.

Личный дневник

Саша спустилась на первый этаж по лестнице и увидела отца, который стоял возле книжного шкафа. Время шло, а он всё так же ложился спать позже всех.

– Давай что-нибудь придумаем.

Саша замерла в темноте коридора. Прижав телефонную трубку плечом, Филипп снял с полки несколько книг и достал коробку.

– Подожди, – отец принялся быстро перелистывать страницы толстого блокнота. – Они до сих пор ждут, когда можно будет воспользоваться моим прошлым против меня. Но жертвовать всем во имя этой системы – это уже слишком!

Телефон Саши издал сигнал. Девушка быстро достала устройство из кармана, но оно выскочило из рук и упало на пол. В тишине коридора раздался металлический звук.

Филипп прекратил листать книгу и, не попрощавшись, закончил разговор. Саша слышала его медленные шаркающие шаги по паркету. Он остановился на пороге и поднял сашин телефон.

– Прости, – начала девушка.

Его пальцы скользили по металлическому корпусу устройства, замирали возле каждого шва.

– Они его усовершенствовали, какие молодцы, – прошептал мужчина.

Филипп развернулся, подошёл к столу в гостиной, взял початую бутылку вина и, подумав, поставил её на место. Саша смотрела на его сутулую спину, на седые волосы, на усталую походку. Когда отец стал таким? Почему она не успела это заметить?

– Что это?

Он протянул Саше её телефон и показал на золотистый стикер на задней панели.

– Это знак доверия, – виновато ответила девушка.

– Я не сомневался, что ты его получишь, – Филипп сжал челюсти и посмотрел на дочь. – Тебе всегда можно было доверять.

Он кивнул.

– Ты правильная, вот, что я хотел сказать.

– Неправда, – огрызнулась Саша.

– Это неплохо, слушай. Просто, – он пожал плечами, – ты могла бы быть посмелее. Интересоваться.

Огромная люстра висела над столом, бросала вокруг себя неуютный, искусственный свет. Казалось, что хрусталики в ней дрожат от повисшего в комнате напряжения.

– Я и так посмелее.

Филипп ухмыльнулся, но в его глазах не было той обычной издёвки. Было что-то новое. Уважение, любопытство. Они с Сашей всю жизнь будто бы подтачивали друг о друга свои острые углы. Каждый раз Саше приходилось раздражать его, чтобы напомнить о себе.

– Посмелее, – ухмыльнулся он.

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Поверь, ты тоже.

В его бледных глазах снова появилась та выматывающая усталость, и Саша остановилась. Ей больше ничего не хотелось ему доказывать.

– Когда-нибудь ты мне расскажешь? Когда это будет можно.

Филипп улыбнулся. Сложно было поверить, что Саша задала ему этот вопрос. Он посмотрел на неё, чтобы разглядеть признаки взросления, но увидел перед собой ту же маленькую девочку, которая появилась в его жизни и стала самым большим откровением. Лучше всего на свете она умела слушать, он всегда знал это.

Слушать и прощать. Идеальное и и очень опасное сочетание для этого мира. Но она справлялась. Значит, можно.

– Книгу видела? – кивнул он.

Саша посмотрела на толстое блокнот в потрёпанной обложке, который лежал на столе, и покачала головой.

– Это моя история.

Он взял сашин телефон и протянул его дочери.

– Я виделась с Леоном.

Мужчина замер, тяжело вдохнул и с трудом выдохнул.

– И как он? – бросил он к своим ногам.

– Он хотел оказаться в Суде. Говорит, что там можно чувствовать, что угодно, и это безопасно.

Филипп посмотрел на Сашу. Он тоже понимал, что это правда, что это похоже на Леона.

– Он не хочет выходить, пап.

– Может и не надо.

Его шаги стали ещё тяжелее. Он потянулся к дверной ручке, чувствуя на себе внимательный взгляд дочери. Сердце сжалось от чего-то похожего на любовь.

– Ты правильная, – сказал он на пороге кабинета, – я никогда не переживал за твои эмоции.

Филипп закрыл за собой дверь.

Саша убрала телефон в карман, подошла к столу и открыла книгу.

Это оказалась толстая записная книжка с пожелтевшими заломанными страницами. Девушка сразу узнала почерк отца: мелкие буквы, размашистые подчёркивания и неразборчивые рисунки на полях. В верхнем углу стояли даты. Первые записи были сделаны больше тридцати лет назад.

«Я в городе. Сижу в какой-то забегаловке. Вокруг столько незнакомых людей! Как они не боятся вот так собираться».

Саша листала страницы и не могла понять, о чём он пишет. Местами слова стёрлись, местами были вырваны целые страницы.

«Мне нельзя быть слабым, чтобы никто не узнал про моё прошлое».

«С кем мне поговорить, чтобы стало легче быть сильным?».

«Сижу в поезде, с ней так легко. Что если жениться?».

«Нужно следить за чувствами детей. Дети… Зачем я вообще на это пошёл?».

Саше не хватило воздуха. Она подошла к двери, которая вела на веранду, и открыла её пошире. В комнату, теребя занавески, ворвался свежий ночной воздух.

Саша вспомнила, что когда отец курил на веранде, то присаживался на корточки под окном, чтобы его не было видно из дома, и прикрывал сигарету ладонью. Смешно, но именно так Саша поняла, что он их любит. Благодаря этому нелепому обману.

Девушка открыла блокнот на последней странице.

«Главное, что нужно знать – это то, что для выхода из Суда необходимо оживить в себе чувство, которое сглаживает все остальные. Любовь. Я всегда думал, кто полюбит меня таким. А они появились. И полюбили».

Она провела пальцами по контуру мелких квадратных букв.

«Саше: за тебя я не боюсь, ты умеешь контролировать себя. Ты сможешь выжить в этом провальном мире, к которому я приложил руку. Прости».

На странице появилось тёмное пятно, и Саша подняла голову к потолку, чтобы остановить слёзы. Они возникали где-то внутри, поднимались выше и обрушивались на бумагу, на слова отца.

То, что он дал ей это прочесть, было самым главным его откровением.

Впервые в жизни отец сделал большой шаг навстречу. Саша не знала, как себя вести и чем на это ответить, но теперь его «Будь посмелее» засело в голове монотонным напоминанием.

Саша боялась. Мы все боимся. Но есть те, кто всё равно делает, и Саша была именно такой.