Текст книги "Ритуал последней брачной ночи"

Но каков покойный виолончелист!

Олев Киви даже после смерти не переставал удивлять меня, он сверкал все новыми и новыми гранями. И, как оказалось, драгоценными…

– Боюсь, что вы не все вернули, Полина. – Я достала свой блокнот и не спеша раскрыла его: как раз на испещренной проткнутыми сердцами странице.

– Что значит – не все? – взвилась Чарская. – Вы соображаете, что говорите?!

– Вполне. – Только бы не сбиться, только бы дотащить эту упавшую мне с неба роль до промежуточного финала. – Иначе меня бы здесь не было.

– Но Олев…

– Олева больше нет. А я в данном случае представляю интересы его доверителей… – Я умудрилась не споткнуться на последнем слове, хотя имела довольно смутное представление о его значении. – Так что придется начать сначала.

Теперь нужно сосредоточиться. Нужно взять опешившую Чарскую за руку и подтолкнуть к той двери, за которой скрывается разгадка. И не впасть при этом ни в угрозы, ни в сюсюканье.

– Чего вы от меня хотите?

– Может быть, еще раз… э-э… уточним список драгоценностей? Вы помните его? – Я с глубокомысленным видом уставилась в пустой блокнот.

– Еще раз?! Господи, неужели всю жизнь меня будут преследовать из-за двух дурацких безделушек и этого чертова колье?!

А ты как думала, милочка? Я уже полностью вошла в роль и посмотрела на Чарскую с холодным презрением.

– Значит, всего лишь колье? И две безделушки?

Неожиданно в глазах Чарской отразилась истинная цена трех предметов далеко не первой необходимости. И в этой цене было столько нолей, что у меня зачесалось в носу.

– А как насчет перстня? Изумруд в виноградных листьях? – Перстень Аллы Кодриной уже выручил меня на «Королеве Реджине». Пусть послужит еще раз.

– Я не трогала перстня. Кольцо, сережки и колье. Только гарнитур, клянусь вам… – Она снова пустила в ход слезы. – Ведь все это было на кассете… Речь шла о гарнитуре, и мы обо всем договорились с Олевом! Он ведь обещал… Сволочь, сволочь, сволочь, так меня подставить!..

– Pea suu![23]23
  Заткнись! (эст.)


[Закрыть] – Я снова стеганула Чарскую безжалостным эстонским бичом, и она притихла. – Вы, я смотрю, не особо жаловали покойного.

Чарская посмотрела на меня с бессильной яростью.

– Не настолько, чтобы убивать.

– Кто знает… – Я на всякий случай покрепче ухватилась за канаты.

– Послушайте… Кайе, или как вас там… Я… я очень хорошо относилась к Олеву. Я думала… возможно, у нас что-нибудь получится… Но кто мог предположить, что он будет так цепляться за свою мертвую жену?! И кто мог предположить, что я… Я не хотела красть камни, правда! Но вы же их видели… Перед ними невозможно устоять… Я просто… Я бы вернула их… А когда все всплыло, он пригрозил мне. Он так кричал, как будто я влезла в потайное отделение его сейфа…

– А вы влезли в потайное отделение его сейфа? – машинально спросила я.

– Нет, – быстро солгала она. И так же быстро прокололась: – Оружие меня никогда не интересовало… А Олев – он просто хотел от меня избавиться. Он использовал эти чертовы драгоценности как предлог. И все из-за его жены… Это был любимый гарнитур его жены. Он подарил ей эти побрякушки на свадьбу. Она блистала в них на свадьбе… А он, видите ли, ее очень любил…

Я могла многое добавить к этому, но промолчала.

– Вы верите мне? – Чарская судорожно вздохнула.

Если бы сейчас меня мог видеть спецкор газеты «Петербургская Аномалия» Сергей Синенко! Он бы сожрал свой рюкзак от зависти. Еще бы, Эта Сука, позабыв о ненормативной лексике, ищет у меня сочувствия! Так что неизвестно, кто действительно имеет право называться «Лучшим репортером года»!

– Давайте выбираться отсюда, Полина.

– А…

– Думаю, что проблем удастся избежать…

Мы подтянули люльку к окну и синхронно забросили ноги на подоконник. И так же синхронно замерли.

В дверном проеме стоял самый настоящий мент!

Самый настоящий мент – с фуражкой в руках, с коньячными звездами на погонах, с усами на дубленой физиономии…

– Сука, – прошептала Чарская и нервно захохотала. – Сука, сука, сука! Значит, «проблем удастся избежать»? Привела «хвост», да еще спектакль разыгрываешь?!.

Но я уже не слышала того, что говорила мне актриса: счастливая воровка, непорочная охотница за непорочными драгоценностями. Гарнитурчик стянула, скажите пожалуйста! Гарнитурчик можно отправить на покой в Алмазный фонд, когда речь идет о двух убийствах. И какой нужно быть дурой, чтобы забыть о том, в чем меня обвиняют! Какой нужно быть дурой, чтобы совершенно открыто ходить по городу, в котором введена операция «Перехват»! Шастать по кафешкам, снимать мужиков, доверять журналистам… Ну, ничего. Ничего-ничего… Когда я выйду из тюряги – лет эдак через пятнадцать, – я буду умнее…

Чтобы не потерять сознание, я вцепилась в руку Чарской.

– Не надо меня держать, – прошипела она и больно ударила меня в бок. – Прыгать в окно я не собираюсь. Во всяком случае, без дублера…

В этот момент усатый ментяра кашлянул и смущенно улыбнулся:

– Я могу поговорить с вами, Полина?

– Поговорить? – Чарская приподняла брови.

– Старший оперуполномоченный ГУВД Вяткин… Я по просьбе ребят… Из управления. Вы бы не могли выступить перед личным составом? Со съемочной группой, конечно… Ребята интересуются кино. Очень хотелось бы…

– Подождите! Вы что – хотите, чтобы я… пришла к вам?

– Ну да. В гости, на чаек… Посидим по-дружески, наши парни могут много интересного порассказать. Глядишь, вам в работе пригодится… Заодно и специфику посмотрите. А то иногда такого наворотят в криминальных сериалах – хоть стой, хоть падай… Ну, так как?

Чарская перевела дух и повернулась ко мне; в ее мгновенно расширившихся зрачках я увидела свое собственное отражение. И это отражение было зеркальным. Наши страхи, помноженные друг на друга, сплелись в клубок, и теперь уже совершенно невозможно было определить – где чей.

– Я согласна, – сказала Чарская старшему оперуполномоченному. – Только договоритесь с линейным продюсером. Молодой человек с бородкой.

– Видел. Спасибо вам. – Ментяра по-военному четко повернулся на каблуках и исчез из поля зрения.

А мы с Этой Сукой все еще не могли отлепиться друг от друга. Я шарила по дну ее зрачков, ежесекундно натыкаясь на осколки украшений, которые она когда-то стащила.

Наконец Чарская отвела взгляд, аккуратно разжала мои пальцы и прошлась по комнате. И даже подняла аккумулятор, которым запустила в бедолагу режиссера: никакая не Эта Сука – скромная полиграфическая очаровашка с обложки журнала «Плейбой». К тому же крашенная под вороново крыло.

– Лихо он нас, правда?

Я улыбнулась, но Полина Чарская уже не верила улыбке. Она слишком долго копалась в моих глазах. И наверняка нашла там кое-что любопытное.

– Я знаю, почему испугалась, – тихо сказала она. – Но вы… Чего боитесь вы?..

* * *

Сергуня несказанно удивился, увидев меня живой и невредимой.

– А я думал, она тебя в окно выбросила…

– Напрасно. Очень милая девушка. Нужно только знать подходы.

– А ты их просекла?

Ответить я не успела. Все вокруг пришло в движение: засуетились осветители, воспрял духом ассистентский корпус, и даже режиссер-постановщик выполз из-за своих боксерских канатов. Линейный продюсер Антон Чехов схватился за мобильный телефон, потом за пояс художника, потом за ворот оператора.

Если принять во внимание полный штиль, пришедший на смену торнадо с именем «Полина Чарская», съемка все-таки состоится.

– Съемка все-таки состоится, – шепнул мне Сергуня. – Как тебе удалось ее укротить, душа моя?

– Я просто ее исповедала. И отпустила все грехи.

– Сумасшедшая женщина…

– Она или я?

Сергуня почтительно ущипнул меня за задницу:

– Надеюсь, ты помнишь, кому принадлежит право на эксклюзив с тобой?..

– Звучит как «переспать», – поморщилась я.

С каких это пор я стала морщиться?..

Подлетевший к нам линейный продюсер Антон Чехов с жадностью припал к моей руке.

– Преклоняюсь перед вами, – промурлыкал он между поцелуями. – Не хотите поработать на сериале?

– В качестве кого?

– В качестве кого угодно. Вы благотворно действуете на Эту Суку. Я пробью для вас единицу и имя в титрах. Соглашайтесь.

Если так будет продолжаться и дальше, то без работы я не останусь. Интересно только, что мне предложат в колонии строгого режима?..

– Я могу воспользоваться вашим мобильным? – скромно спросила я.

Антон Чехов протянул мне телефон, и я вышла на черную лестницу: здесь мне никто не помешает совершить телефонное признание. Нет никаких гарантий, что следующий человек в форме пригласит меня в ГУВД только «на чаек». Как нет никаких гарантий, что я самостоятельно смогу выйти на убийцу Олева Киви. Нужно готовить отходные пути… Только бы Монтесума оказалась на месте!..

Монтесума сняла трубку сразу же.

– Монти, это я. – В трубке что-то булькало, шипело и трещало, но Монтесума меня услышала. И не очень-то обрадовалась, судя по голосу.

– Подъезжай в клуб, – отчеканила она.

– Когда?

– Сейчас. Если можешь…

– Могу. Конечно, могу.

– У… тебя все в порядке?

– Да. А что?

– Жду.

Монтесума отключилась, а я еще долго слушала короткие гудки. Почему она сказала – «если можешь»? И откуда такая срочность? Я ведь даже не успела ничего ей рассказать. Или… Или она уже все знает? Конечно, она иногда смотрит телевизор, она слушает магнитолу в машине, ей могла позвонить Кайе (в том, что ее муженек сдержал слово и приволок с работы мой фоторобот, я не сомневалась ни секунды). И – самое ужасное – ей могло нанести визит высокое милицейское начальство: русофильская шутка в таллинском полицейском департаменте обошлась нам слишком дорого.

А если оно и сейчас сидит у Монтесумы и дует на горящую задницу – это высокое милицейское начальство? А Монтесума – всего лишь приманка, китайский фонарик, на который должен прилететь безмозглый мотылек Варвара Андреевна Сулейменова?

Я тряхнула головой: нет, Монтесума не сдаст меня. Не сдаст.

Пока я, молитвенно сложив руки, уверяла себя в верности Монтесумы-Чоколатль, на площадку выскочил Сергуня.

– Ты куда пропала, душа моя? Они начинают…

– Мне нужно съездить в одно место.

– В какое место? – насторожился репортер.

– К вечеру вернусь…

– Уже вечер.

– Я приеду, Сергуня.

Лицо Сергуни пошло складками.

– Надеюсь, ты не собираешься оформить явку с повинной? – ревниво спросил он.

– Встретимся на Канонерском. – Я уже привычно чмокнула его в щеку и побежала вниз. А потом остановилась на середине пролета. – Послушай, Сергуня… У Киви было оружие?

– В каком смысле – оружие?

– В смысле – «какое-нибудь оружие». – Этот вопрос занимал меня после пассажа Этой Суки о потайном отделении в сейфе.

– А тебе зачем?

– Надо, раз спрашиваю.

Сергуня снова вытащил из рюкзака свой верный блокнот и послюнявил пальцы.

– У него был газовый пистолет. И помповое ружье, подарок Общества охотников швейцарского кантона Шафхаузен. Пистолет он всегда возил с собой, для самообороны, – Сергуня крякнул и посмотрел на меня. – Н-да… Ему нужно было выбрать что-нибудь посолиднее.

– Установку «Град», – крикнула я ему с нижнего этажа.

…Теперь надо быть осторожнее.

Визит милицейского Тараса Бульбы отрезвил меня и вернул к неутешительной реальности. Тебя не взяли сегодня, но нет никаких гарантий, что это не произойдет завтра. Если бы дело ограничивалось одним Стасом Дремовым, я бы так не волновалась. Но произошло убийство крупного музыкального деятеля, к тому же – подданного иностранного государства. Это дело не может быть спущено на тормозах, разве что в нашем благочестивом городе не убьют кого-нибудь рангом повыше. Но на это рассчитывать не приходится. Во всяком случае, в обозримом будущем…. Куррат, куда подевались высокооплачиваемые киллеры, куда подевались продажные политики, куда подевались вороватые олигархи? Где криминальные войны, в конце концов? Тогда чертово убийство чертова Олева Киви можно было бы закидать телами других преступлений. И все, и концы в воду…

Устыдившись такого кровожадного хода мыслей, я по инерции тормознулась у газетного лотка и скупила все сегодняшние издания. И «Дамский вечерок» в придачу. Газеты ничем меня не порадовали. Вал первых сообщений о смерти виолончелиста спал, но и сегодня попадались отдельные зазевавшиеся статейки. Тема убийства особенно не муссировалась, а я (о, господи, – я!!!) представлялась журналистам шизофреничкой, покончившей с Маэстро на фоне болезненного увлечения музыкой.

Ни слова о таллинском следе. Ни слова о Стасе Дремове. Это могло означать только одно: свора ищеек относится ко мне достаточно серьезно, она просто не хочет вспугнуть дичь.

Это было что-то новенькое – никто и никогда не относился ко мне серьезно. Даже раскоряченные шалые бизнесмены, которые изредка хотели на мне жениться. Ко мне нельзя серьезно относиться, и верное подтверждение тому то, что я ношусь по городу, а не залегла на дно. Тот самый случай, когда моя собственная тупость побивает осторожный сыщицкий профессионализм.

…Прежде чем появиться в окрестностях «Бронепоезда», я поменяла несколько автомобилей и исколесила город вдоль и поперек, путая следы. А потом еще час сидела в соседнем кафе и пасла безмятежную клубную вывеску. И думала о Полине Чарской.

История ее отношений с Киви была мне более или менее понятна. Эта Сука исчезла в конце прошлого года, потому что уехала к нему в Вену (что, наверное, легко проверить). Небольшой роман в ее порно-матерном стиле – любой мужчина через неделю устанет от такого темперамента. А тем более – Олев Киви, а тем более – после смерти любимой жены. Ночью на Крестовском он соврал мне, что за год у него никого не было. Соврал, как врут все мужчины и женщины, когда дело движется к постели… Но даже если что-то между ними и было – Киви охладел к Чарской, я была в этом уверена. Он действительно слишком любил свою жену и во всех женщинах искал ее подобие.

А неистовая Полинька не имела ничего общего с Аллой Кодриной. И к тому же оказалась банальной воровкой, не смогла устоять перед обаянием бриллиантов. Нагло залезла в сейф и вытащила колье и все полагающиеся к нему причиндалы. Интересно, до разрыва или после? Или Чарская права – и Киви воспользовался кражей, чтобы порвать с ней?..

В любом случае между виолончелистом и актриской погорелого театра существовала грязная тайна. Они оба хранили эту тайну – каждый в своих интересах – и пребывали в равновесии. Смерть Киви нарушила равновесие и сделала Чарскую уязвимой. Теперь она отовсюду ждет подвоха и появления пленки (должно быть, запечатлевшей ее воровские подвиги).

Нет, мертвый Киви опасен для Чарской. Гораздо более опасен, чем живой.

Я вздохнула.

На Полине Чарской можно ставить крест. И на ее гостиничном номере на втором этаже – в самом конце коридора.

Она не убивала.

Ну и черт с ней, я с самого начала знала, что она не убийца. Придя к такому неутешительному выводу, я расплатилась за кофе и двинулась к клубу Монтесумы-Чоколатль. Но зайти решила не с центрального, а с черного хода. Береженого бог бережет.

* * *

Примерно то же самое думала и Монтесума-Чоколатль. Иначе она не ждала бы меня у обшитой дубом двери подсобки.

– Привет, – я попыталась улыбнуться.

Вместо ответа Монтесума двумя пальцами вытащила «Дамский вечерок», торчавший из моей сумки, и с размаху хрястнула меня журналом по морде.

– Журнальчики почитываем? – осведомилась она, пока я потирала горящую щеку.

Щеке, еще хранившей следы от ногтей Полины Чарской, не повезло во второй раз: сегодня был явно не мой день.

– Не те журнальчики, не те, – продолжила Монтесума, разрывая мою глянцевую, богато иллюстрированную библию на мелкие кусочки. – Купила бы «Вестник правоохранительных органов», идиотка!

– Оставь в покое рядовую проститутку, – я даже не пыталась защищаться.

– Вот именно – рядовую проститутку! Ря-до-ву-ю! – Она ухватила меня за ворот футболки, втащила вовнутрь и закрыла дверь на засов. – Ну и спала бы со своими рядовыми членами… А ты куда влезла?! Куда, я тебя спрашиваю?!

Солидная бизнес-леди Каринэ Суреновна Арзуманян самым унизительным образом проволокла меня по темному коридору и втолкнула в свой кабинет. В кабинете, возле стола, поглаживая рукой живот, сидела Кайе. Только этого не хватало!..

Обогнув меня, Монтесума подошла к столу, открыла ящик и вытащила оттуда мой собственный, наскоро состряпанный силами милиции портрет.

– Узнаешь? – спросила она.

– Очень хорошо. Теперь вы все знаете. И объяснять не нужно…

Кайе заплакала, но выбить из колеи Монтесуму-Чоколатль было не так-то просто. Она снова отвесила мне подзатыльник. И снова я не оказала никакого сопротивления.

– Нужно. Объяснять нужно. И ты все объяснишь. Сейчас же. – Выпустив пар, Монтесума отпала от меня и забегала по кабинету. – Ты хоть соображаешь, во что ты вляпалась?!

– С трудом.

– Idiootlikkus!!![24]24
  Идиотство (эст.).


[Закрыть] – В порыве сильного душевного волнения Монтесума всегда переходила на эстонский. – Sonimine!!![25]25
  Бредятина (эст.).


[Закрыть] Ты хоть понимаешь, что дело дрянь?!

– Это что-то меняет?

– Прекрати отвечать вопросом на вопрос, ты же не дочь Сиона! Кур-рат!!!

– Не ругайся при беременной женщине, – мягко сказала я.

– Ага, ты вспомнила о беременной женщине. – Мы перебрасывались интересным положением Кайе, как шариком от пинг-понга. – А когда ты приперлась к ней после убийства?! Сочинила дурацкую историю, а ночью вылезла через окно?..

– Откуда же я знала, что ее муж мен… работник органов?! Ты хотела, чтобы я осталась и он увидел мою физиономию? А женщина на сносях и моя подруга по совместительству подала бы ему наручники?

– Но у меня-то нет никакого мужа! – радостным голосом сообщила Монтесума. – Никакого!!! А ты и здесь постаралась… Вешала лапшу на уши полночи!.. Как это – «близкая подруга влипла в историю», да?..

– Я не хотела втягивать вас…

– Ах, ты не хотела! Pahn!!![26]26
  Дрянь (эст.).


[Закрыть]

– Успокойтесь, девочки. – В порыве сильного душевного волнения Кайе всегда переходила на русский. – Пусть Вари все нам расскажет. И мы вместе решим, что предпринять.

Я с благодарностью взглянула на Кайе и на ее рассудительный живот.

– Ничего предпринимать не нужно. Я никого не убивала.

– Ну, положим, Стаса я бы и сама убила, – не выдержала Монтесума. – Колись, горе мое!

Перед тем как приступить к изложению истории, я с облегчением прорыдалась. Никогда еще я не плакала так сладко и так искренне. И даже девчонки, мои любимые девчонки, – единственное, что у меня было в жизни, – пустили слезу со мной в унисон. Монтесума – гордую и надменную, а Кайе – жалостливую и мелкую, как песок на пярнуском пляже для нудистов.

Я рассказала им все – и об убийствах, и о Сергее Синенко, и о «Королеве Реджине», и о фотографиях Рейно, и о сумасшедших родственниках Аллы Кодриной – и даже подобралась к Полине Чарской. В этом месте моего рассказа Кайе оживилась: она была фанаткой фильма «Колыбель для убийцы», в котором Чарская сыграла жену милиционера, ждущую ребенка.

Чтобы не травмировать будущую мать, я опустила историю с кражей драгоценностей и благополучно доплыла до финала.

После чего экспансивная Монтесума отвесила мне очередную затрещину.

– Какого черта, Монти? – взвыла я. – Тоже мне, нашли девочку для битья!

– Это тебе за то, что ты скрыла все от подруг. И обратилась к какому-то грязному репортеришке… Это членоподобное сдаст тебя с потрохами при первом же удобном случае! Разве можно так нам не доверять, Варвара? Лично меня это оскорбляет. А тебя, Кайе?

– Ты взяла у нее автограф? – Кайе смотрела на меня во все глаза.

– У кого?

– У Чарской?..

– Как-то не сообразила, извини…

Монтесума расхохоталась:

– Я смотрю, у вас обеих проблемы с головой. Ну, ладно. Сначала Кайе. – Монтесума достала из бара бутылку коньяка «Реми Мартен» и быстро разлила его по бокалам. – Расскажи Варваре все, что рассказала мне.

– Начинать с того, как Юри показал мне портрет?

– Эти леденящие душу подробности можешь опустить. – Монтесума со свойственной ей энергией взялась за руководство маленьким совместным предприятием «Спасение святой Варвары». – И про то, как ты чуть не родила маленького мента раньше срока, – тоже.

– Юри показал мне этот…

– Фоторобот, – с готовностью подсказала я.

– Да. Ты не очень похожа, но узнать можно. Юри сказал, что они послали запрос в Эстонию и в Австрию, где жил этот человек. И из Эстонии пришел ответ.

Я с укоризной посмотрела на Монтесуму.

– Оказывается, ваши, – Кайе щелкнула пальцами, – ваши sormejaig[27]27
  Отпечатки (эст.).


[Закрыть] внесли в какой-то там компьютер. Они переслали данные, там ничего особенного не было, просто род занятий…

– И когда ты только его сменишь, этот род занятий? – вставила Монтесума.

– Считай, что уже сменила.

– Потом они установили, где ты живешь… Твой паспорт на прописке, правда, Вари?

– Этим паспортом уже можно подтереться, – Монтесума мыслила глобально. – И навсегда о нем забыть. Давай про версии, Кайе.

Кайе запрокинула голову и интенсивно зашевелила губами.

– Короче, у них две основные версии. Одну версию разрабатывает Юри, а другую какой-то парень из ФСБ по фамилии Лемешонок. Лемешонок – большая сволочь, он хочет отстранить Юри от дела…

– Кайе, эти ведомственные склоки мы тоже опустим. Думаю, Варваре глубоко плевать, кто ее посадит – твой муж или какой-то там фээсбэшный хрен. Прошу прощения за ненормативную лексику…

– О, вы не знаете Юри! – Кайе разрывалась между долгом и чувством: суровым долгом нашему маленькому братству и большим и светлым чувством к мужу. – Если было бы можно все рассказать ему – он бы понял, он бы помог.

– Ну да, – цинично перебила Монтесума. – Помог бы затянуть веревку на шее. Я вообще сомневаюсь в умственных способностях мужчин. Чем дольше живу – тем больше сомневаюсь… Давай по теме, Кайе…

В дверь постучали. Кайе испуганно заслонилась животом, а я с трудом подавила в себе желание залезть под стол Монтесумы и остаться там навсегда.

– Да, девочки, – заметила Монтесума, идя к двери. – Нервы у вас ни к черту, как я посмотрю. Это Акоп.

– Тебе хорошо… – снова захныкала Кайе. – Тебе вообще можно на все забить… Твоя мебель на даче у губернатора стоит.

В кабинет, почтительно согнувшись, вполз бармен Акоп с огромной корзиной в руках. Согнувшись еще ниже и еще почтительнее (бедняжка!!!), Акоп принялся выкладывать салфетки, столовые приборы и тарелки с едой.

– Перекусим, бабцы? – Монтесума обожала роль радушной хозяйки. – Давно мы не собирались… Жаль, что повод сомнительный… Может, кого-нибудь из моих парней пригласим?

– Это еще зачем? – удивилась я.

– А что, пусть попляшут, пока мы тут ужинаем… У них как раз новая программа. Танец живота. Очень впечатляет…

– Я против, – тотчас же вылезла Кайе. – Mina naine abielus![28]28
  Я замужняя женщина (эст.).


[Закрыть]

– Господи, какая тоска! – Монтесума подцепила вилкой кусок копченого угря. – Тогда, если не хочешь оттянуться, давай версии…

– Юри считает, что вы были знакомы еще в Эстонии. – В отличие от Монтесумы Кайе ограничилась персиками и виноградом. – И что у вас были какие-то отношения. И что ты – сумасшедшая…

– Очень мило.

– Прости, Вари… То есть не совсем сумасшедшая… У тебя были счеты и с Киви, и со Стасом. Ты работала на Стаса, Стас подсунул тебе клиента, клиент оказался твоим старым приятелем. Возможно, он плохо с тобой обращался… Ты защищалась и убила его… У тебя поехали мозги. Ты вернулась к Стасу и сделала то же самое с ним, потому что он был твоим сутенером… И тоже плохо с тобой обращался.

– Подожди, Кайе… Это, вообще, чья версия? Твоего мужа или твоя собственная?

Кайе задумалась, машинально отщипнула виноградинку и так же машинально раздавила ее в руках. Мой вопрос застал ее врасплох.

– Мы оба так думаем, Вари… И я, и Юри… Это очень разумное объяснение. И потом, я ведь не знала тогда, что ты не убивала…

– А вторая версия?

– Лемешонок хочет выслужиться, – Кайе затрясла головой. – Он считает, что все не так просто и что ты настоящая наемная убийца.

Монтесума посмотрела на меня со скрытой завистью.

– Я? Наемная убийца?

– Ну да. И что дело сложнее и связано с драгоценностями.

– С какими драгоценностями? – Я насторожилась.

– У Киви крупная коллекция бриллиантов. В Европе ее знают. Возможно, что и убит он был из-за камней.

– Увела камни, признавайся?! – Монтесума постучала ногтем по моему бокалу.

Единственной более или менее ценной крошкой, упавшей с виолончельного смычка Олева Киви, был перстень его жены. Только им я могла похвастаться перед подругами, но делать этого не стала.

– Никаких камней я не видела. А он что, привез их с собой?

– Нет. – Лоб Кайе наморщился. – Во всяком случае, ничего задекларировано не было. Но он мог кое-что приобрести и здесь. У него в записной книжке нашли адрес одного ювелира. Подпольного.

– Что за тип? – спросила я.

Монтесума настороженно приподняла тонкую бровь:

– Никаких подвигов, Варвара! Ты уже и так увязла по коренные зубы.

– Вот именно. Терять мне нечего.

Но убедить в этом Монтесуму не представлялось никакой возможности.

– Есть. Иначе бы ты не позвонила. Ты ведь позвонила, чтобы… – она выжидательно посмотрела на меня.

– Все правильно. Я позвонила, чтобы ты помогла мне выбраться из страны. – Отпираться было бесполезно. – Ты ведь поможешь мне?

– Поможет, – встряла Кайе. – Ее мебель стоит на даче у губернатора.

– И не только у него, – Монтесума горделиво улыбнулась. – Но дело не в этом. Мне нужно время, чтобы все подготовить. А пока поживешь здесь.

– Нет.

– Что значит – нет? – Монтесума терпеть не могла, когда ей возражали. – Где же ты собираешься отсиживаться? У своего репортеришки?

– Я не собираюсь отсиживаться…

– Ага. Ты собираешься проводить самостоятельное расследование, – она методично заколачивала гвозди сарказма в мое несчастное темя.

– Но ты же сама говорила: «Чтобы перестать считаться убийцей, нужно найти того, кто действительно убил».

– А при чем здесь ты? «Найти убийцу»!.. Ты даже своих трусов не могла найти по утрам, вспомни! Вечно у меня одалживала.

– И у меня тоже. – Кайе всегда принимала сторону Монтесумы. И всегда смотрела ей в рот. Точно так же, как смотрела теперь в рот своему мужу.

– Вот видишь! А то, что ты носилась по городу, прекрасно зная, что тебя ищут, – это что, от большого ума, что ли?

– Но ведь кое-что я все-таки узнала…

– Что, например?

– Во-первых, я определила круг подозреваемых. Во-вторых, мне удалось проникнуть на паром и выцепить фотографии. В-третьих, я вышла на Филиппа Кодрина…

– Ну, и о чем это говорит? – процедила Монтесума, рассматривая свои наманикюренные ногти.

– О чем?

– О том, что любой мужик в сто раз глупее любой женщины. Нет, в тысячу, – быстро поправилась Монтесума. – И в мыслительном процессе у него задействован только его гребаный хобот. Пенис. Член.

– А как быть с импотентами? – поинтересовалась Кайе.

– Импотенты думают задницей. Вопросы есть?

– Юри не такой…

– Твой Юри вообще… – начала было Монтесума, но, бросив взгляд на живот Кайе, осеклась. – Нет правил без исключений. Твой Юри – исключение.

– Ладно, пусть любой мужик глупее женщины, – подпела я Монтесуме, хотя вовсе так не думала. – Но я ведь и Чарскую раскрутила. Узнала, что она была знакома с Киви… А Чарская – тоже баба, ты ведь не будешь возражать?

– Чарская – актриса. А актрисы еще тупоумнее мужиков. К сожалению. Сделаем так. Я переправлю тебя в Швецию, Варвара. Поживешь в Треллеборге какое-то время. Потом что-нибудь сообразим.

– «Какое-то время» – это какое?

– Не знаю, – обычная уверенность покинула Монтесуму. И это ей не понравилось. Очень не понравилось. Она нахмурилась и быстро закончила: – Пока все не уляжется. Или пока не будет найден настоящий убийца…

– Но ты же понимаешь, что настоящий убийца никогда не будет найден! Что его никто не будет искать. Ищут меня. Потому что думают, что убийца – я.

– Это правда, – подтвердила Кайе, наша беременная лазутчица в стане врага. – Никто не сомневается, что Стаса и виолончелиста угробила Вари. Ее все видели.

Монтесума залпом допила коньяк и снова забегала по кабинету.

– Слушай, Кайе, – задумчиво сказала она. – А если ты намекнешь своему благоверному, что дело не такое простое, как кажется? И что, возможно, действовал совсем другой человек? Мужчина. А лучше – два. Или три… Чем больше их посадят – тем лучше…

– Как ты себе это представляешь? – Кайе закусила губу. – Чтобы я, честная женщина, жена и будущая мать, ни с того ни с сего отводила подозрения от какой-то проститутки? От падшей женщины, которую нужно стерилизовать и которой место за колючей проволокой на сто пятом километре…

– Как?! – синхронно спросили мы с Монтесумой.

Кайе захлопала белесыми ресницами и с готовностью зашмыгала носом.

– Это Юри так говорит….

– Твою мать, где ты с ним познакомилась?! На проповеди в лютеранской церкви? – В голосе Монти послышалось жгучее любопытство.

– Или на закладке памятника жертвам СПИДа? – добавила я.

– Lollpea!!! Дуры! В парке на Елагином острове. Мы катались на лодке…

– …и он купил тебе воздушный шар и сахарную вату… Тяжелый случай, – только и смогла выговорить Монтесума. – Но, во всяком случае, понятно, что переломить общественное мнение твоего мужа мы не сможем.

– Юри сказал, что если будет хороший адвокат, то Вари получит лет пятнадцать, не больше. Или даже десять…

От такой радужной перспективы я нервно закашлялась. Монтесума похлопала меня по спине.

– Не пойдет, – отрезала она. – В тюрьме, конечно, тоже можно жить. Но регулярно таскать тебе передачи в течение пятнадцати лет… На такой подвиг я не способна, извини.

– Я могу. – Кайе всегда отличалась жертвенностью. Даже в таллинские бордельные времена, когда месячные заставали нас врасплох, а клиент напирал, на нее всегда можно было положиться. – Я тебя не оставлю, Вари!

– Значит, за подружку горой? А если муженек узнает? – подмигнула Монти нашей раскаявшейся Магдалине. – Что ты поддерживаешь падшую женщину, которую нужно стерилизовать и которой место за колючей проволокой на сто пятом километре…

– Не узнает, – пролепетала Кайе. Впрочем, никакой уверенности в ее голосе не было.

– А потом подрастет твой отпрыск, – Монтесума присела рядом с Кайе и нежно положила руку ей на живот. – И тоже будет носить тете Вари… печенье курабье и вязаные носки.

– Ненавижу печенье курабье! – вставила я.

– Тем более. Вариант с тюрягой отпадает. Остается одно. Переправить тебя в Швецию. Но это не раньше чем через неделю. А пока… Где твой список подозреваемых?..

Последующие полчаса мы перемежали список подозреваемых коньяком «Реми Мартен», потом верный Акоп принес нам две бутылки десертного «Сотерна» и молочно-водочный коктейль для Кайе.

– Значит, так, – подвела итог наших бдений Монтесума. – Я займусь этим долбаным буддистом Тео Лермиттом. У меня как раз готовится эксклюзивный проектик «Сукхавати – спальня в индийском стиле»…

– Сукхавати? Это что такое? – спросила Кайе.

– Необразованные дуры! Как не мыслили дальше своего лобка, так и не мыслите. «Сукхавати» – в переводе «счастливая страна», поле Будды. Ложишься в такой спаленке – и сразу впадаешь в нирвану.