Текст книги "Ритуал последней брачной ночи"

– Подождите меня на улице, – сказал он. – Я сейчас выйду.

Ждать пришлось недолго: продавец Дементий появился через минуту и деловито ухватил меня за руку.

– Идемте.

– Куда?

– Здесь рядом.

Не успела я опомниться, как мы оказались во внутреннем дворике рынка, уставленного грузовиками, легковушками и деревянной тарой самого фантастического калибра. Неплохое место для консультации, ничего не скажешь. Остается только пожалеть о лощеном кабинете Шамне с его кожаными креслами и напольными часами.

Замызганный, заставленный рухлядью двор был идеальным местом для совершения преступлений против личности, и я слегка приуныла. Но Дементия окружающая обстановка нисколько не смущала. Он провел меня в крохотный закуток, где чахли поддоны с подгнившими помидорами, и по-хозяйски присел на один из ящиков. То же самое (после некоторых колебаний) сделала и я. Ситуация нравилась мне все меньше, задорные баки на щеках продавца откровенно раздражали, и к тому же на мое несчастное темя набросилось сразу несколько навозниц.

– Ну? – нетерпеливо спросил эксперт.

Я отмахнулась от особо назойливой мухи и в нерешительности принялась щелкать замком сумочки.

– Вы хотели мне что-то показать?

– Да. – Отступать поздно, к тому же с ножом в руках я буду чувствовать себя спокойнее. – У меня есть нож. Вернее, кинжал. Я бы хотела проконсультироваться…

Вынув из сумочки футляр, я принялась неторопливо отвинчивать крышку. Дементий следил за моими манипуляциями со все возрастающим интересом. Когда крышка футляра провернулась последний раз, я вновь почувствовала странное волнение.

– Только я хочу предупредить вас. Не стоит браться за рукоятку.

– Почему?

Ответ на этот короткий и вполне резонный вопрос мог занять слишком много времени. И посему вдаваться в подробности я не стала.

– Не стоит, и все. Нож с убийства, на рукоятке – отпечатки пальцев, – я осклабилась во все свои тридцать имеющихся в наличии зубов (два зуба мудрости, вопреки ожиданиям, так и не вылезли).

– Вы, я смотрю, юмористка, – Дементий понимающе хохотнул и взглянул на меня с симпатией. – Люблю веселых девчонок.

Сжав крышку, я вытряхнула кинжал на ящик, стоящий между нами. Ящик доморощенный эксперт предварительно застелил своим носовым платком. Виновник смерти Олева Киви вывалился наружу с глухим стуком. И стук этот совпал с нашими возгласами: сдавленным – Дементия, и отчаянным – моим.

– Черт!!!

Алмаза в навершье рукояти не было! Не было – и все тут! Категорически, решительно, бесповоротно не было. Вместо камня, к которому я так привязалась, прямо над лепестками цветка тускло поблескивала какая-то малоприятная физиономия. С толстыми веками, угрожающим носом и искривленными губами. Черт, черт, черт!!! Kurrat!!! Где камень?!! Куда он мог деться???

Мы потянули кинжал в разные стороны – при этом я бесстрашно ухватилась за навершье (где еще совсем недавно сверкал алмаз), а Дементий – за клинок. Губы Дементия слегка подрагивали, но это было всего лишь жалкое подобие моих собственных губ.

Нужно успокоиться, Варвара, сказала я себе. Когда я запихивала нож в футляр, алмаз был на месте и даже не думал никуда соскакивать. Крышка футляра закрывается герметично… Футляр, кроме меня, никто не открывал…

Сергуня!!!

Ну, конечно, он рылся в моих вещах, он видел нож, он сам в этом признался! Волна ярости накрыла меня с головой, стало нечем дышать, на глаза навернулись слезы, и на секунду я почувствовала себя Олевом Киви, тоже оказавшимся в рабской зависимости от ножа. Но Сергуня!!!

Сукин сын, подонок!

– Сукин сын, подонок! – выдохнула я.

Эксперт по японским мечам уже ощупывал металлические лепестки и потому отнесся к моим словам рассеянно:

– Я, конечно, не подарок, согласен… Но мы не настолько хорошо знакомы, девушка, чтобы клеить ярлыки.

Он прав, ярлыки еще никого не спасли. Я постаралась взять себя в руки и посмотреть на вещи здраво. На вещи и на рукоятку кинжала: навершье выглядело абсолютно нетронутым, и неожиданно выросшая из лепестков физиономия, казалось, была там всегда. Если бы Сергуня вытащил камень, то на месте этого толстогубого божка сейчас зияла бы дырка. Но, как ни фантастически это выглядело, – кинжал с новым сюжетным вкраплением смотрелся абсолютно цельно.

– Очень любопытная вещица, – сказал Дементий, поглаживая нож с таким же сладострастием, с каким поглаживал бы бедра любимой девушки.

– Правда?

– Очень, очень любопытная… У вас есть час вре-мени?

– А что?

– Я бы хотел познакомиться с ним поближе.

Дементий резко поднялся с ящика, завернул нож в носовой платок и с мольбой посмотрел на меня.

– Вы не возражаете?

– Нет, конечно. Иначе я бы сюда не приехала.

– Отлично. Идемте.

– Куда?

Если бы он предъявил мне сейчас корочки фээсбэшного деятеля Лемешонка (кажется, именно так звали ночной кошмар Кайе и ее мужа), я бы нисколько не удивилась. Но Дементий ничего не предъявил, он всего лишь подхватил меня под руку и засеменил к выходу из дворика.

– Куда вы меня тащите? – спросила я, слабо сопротивляясь напору впечатлительного эксперта.

– Ко мне. Это недалеко, квартал отсюда.

– Зачем?

– Нужно кое-что уточнить… Кажется, я знаю, что это такое… Но не уверен… Это была бы слишком большая удача… Слишком. Вы хотите его продать?

Только этого не хватало!

– Нет. Я не хочу его продавать.

– Да-да, я понимаю… Нелогично было бы расставаться с такой вещью, – бессвязно пробубнил Дементий. – Я сказал глупость, простите…

Он действительно жил в квартале от рынка, в ближайшей к набережной подворотне. Пока мы блуждали в проходняках, а потом карабкались на пятый этаж обветшалого дома, я несколько успокоилась. Божок в навершье, так коварно заменивший камень, выглядел одним целым с лепестками цветка на рукояти. Он – часть ножа, в этом нет никаких сомнений. А что, если никто не трогал алмаз, если он и сейчас находится там, где находился всегда? Но теперь уже – за лицом божка? Непонятно, откуда возникла во мне эта уверенность, но она возникла. Однажды подчинившись воле камня, я вдруг почувствовала – нет, не зависимость от него, а какую-то мистическую связь с ним. Но сначала нужно убедиться, что я права и с алмазом все в порядке.

Я остановилась на лестничной площадке между третьим и четвертым этажом и ухватила стремительного Дементия за брючный ремень.

– Подождите. Дайте мне нож.

– Вы передумали? – скорбным шепотом спросил он.

– Нет. Дайте мне нож!

С величайшими предосторожностями он вытащил из-за пазухи кинжал, все еще завернутый в носовой платок, и передал его мне. Я коснулась прохладной стали, пробежалась пальцами по лепесткам, уперла их в губы божка и сразу же успокоилась: из недр божка шли теплые, едва ощутимые токи. Алмаз был там, за ширмой из полуопущенных толстых век.

Он был там! Он никуда не исчез. Всему остальному рано или поздно найдется объяснение.

– Ну что, идемте? – примирительно сказала я. – Сколько еще до вашего логова?

– Почти пришли.

Дементий отпер одну-единственную дверь на самом верхнем этаже и сделал приглашающий жест рукой:

– Проходите.

Ослепление ножом проходило, так же как и помутнение от всего этого, с самого утра не задавшегося, жаркого летнего дня. Что я делаю здесь, на темной лестнице, с темной лошадкой по имени Дементий? Да и настоящее ли это имя? Почему я поверила обрывку объявления в газете? Почему я пошла за первым встречным к нему домой?.. За первым встречным, работающим в оружейном магазине и испытывающим непреодолимое влечение к самурайским мечам. И эсэсовским кинжалам… Картины одна ужаснее другой проносились в моем мозгу, и все они были похожи на старинную открытку, висевшую у меня на кухне.

Под открыткой весьма печального содержания стояла надпись: «ВОТЪ И ПЕСНЕ КОНЕЦЪ!..»

– Проходите, – еще раз настойчиво повторил Дементий и почти втолкнул меня в прихожую. И с лязгом захлопнул дверь.

Его порочные белобрысые баки тотчас же придвинулись ко мне, его порочные светлые глаза посветлели еще больше, и я вдруг подумала, что с ролью убийц и маньяков лучше всего справляются такие вот природные блондины. В то время как плохо выбритые брюнеты гоняются за каждой юбкой.

«ВОТЪ И ПЕСНЕ КОНЕЦЪ!..»

Додумать я не успела. Белесый маньяк бросил меня в коридоре и ринулся в комнату. Спустя секунду я услышала чудовищный грохот, а потом все стихло.

Постояв в нерешительности еще несколько секунд, я осторожно двинулась по коридору, больше напоминавшему непролазные амазонские джунгли: из-за обилия всевозможного (холодного и не очень) оружия. Со стен лианами свешивались кнуты самых разных мастей, булавы и палицы; в деревянные гнезда были воткнуты несколько алебард и мушкетов, помнящих, должно быть, Варфоломеевскую ночь. Остальная оружейная шушера была помельче, но тоже впечатляла.

Все это великолепие провожало меня настороженным тусклым блеском, и я едва добрела до комнаты, каждую минуту рискуя получить удар в спину от какого-нибудь меча или пики. Но и войдя в скромную обитель продавца-эксперта, я не почувствовала облегчения.

Вытянутая, как кишка, гробовидная (упаси меня бог от такого гроба!) комната венчалась совершенно бесполезным, выходящим на глухую стену окном. В углу, возле окна, стояла раскладушка, аккуратно застеленная одеялом. Поверх одеяла в казарменной позе стояла подушка с накрахмаленной (!) наволочкой.

К раскладушке прилепился стол со стареньким компьютером, а на пол был брошен палас довольно мрачной расцветки. Все остальное пространство комнаты занимали сбитые на скорую руку стеллажи – и оружие! Кинжалы, мечи, какие-то странные предметы, предназначение которых я определить не могла, цепы и веера.

Дементий сидел посередине комнаты, на груде книг и с упоением листал одну из них: толстый и явно старинный фолиант. Одну за другой он переворачивал пожелтевшие страницы, но нигде надолго не задерживался.

– Простите, – решилась напомнить о себе я.

– А-а… Да, – Дементий поднял на меня затуманившиеся глаза. – Садитесь.

Я в недоумении обвела комнату: в ней не было намека даже на стул.

– Куда садиться?

– Да куда угодно… На пол, если хотите… На полу удобно.

Поразмыслив, я устроилась на полу, аккуратно подоткнув Монтесумино маскировочное платье, и принялась наблюдать за хозяином квартиры.

Сейчас он был не опасен – это точно.

Он слишком поглощен изучением книги; если бы было можно, он бросился бы в нее, как бросаются в реку. Он ходил по страницам, как по золотоносному ручью: в надежде найти хотя бы крупицу драгоценного металла. Его широкие ноздри вибрировали, как у фокстерьера, почуявшего лису, а губы непрестанно шевелились.

– Есть! – закричал вдруг Дементий, и я вздрогнула от этого первобытного вопля. – Есть!!! Давайте его сюда, ваш нож!

Я осторожно подтолкнула кинжал к молодому человеку.

Дементий включил маленькие, но довольно мощные софиты, вооружился лупой и кисточкой – и набросился на нож.

– Не может быть… И в таком отличном состоянии… Этого просто быть не может! Идите сюда, девушка… Как вас зовут?

Наконец-то он сподобился спросить!

– Варя. Варвара.

– Идите сюда.

Я на коленях подползла к Дементию, книге и кинжалу, который лежал теперь прямо на странице, под своим нарисованным собратом. Да, черт возьми, они были близнецами, эти два кинжала – нарисованный и настоящий!..

– Эта книга называется «ARM AND RITUAL», – прерывающимся голосом сказал Дементий. – «Оружие и ритуал». Издана в Англии, в 1854 году. Автор – полковник колониальных войск сэр Генри Уолинг. Здесь собран колоссальный материал по индийскому вооружению. Вы знаете, что это за кинжал?

Еще бы не знать – кинжал-перевертыш, кинжал-искуситель, кинжал-убийца!

– Понятия не имею, – осторожно сказала я.

Дементий посмотрел на меня сквозь лупу:

– Это ваджра. Основа большей части холодного оружия. Ваджра на санскрите означает «алмаз».

– Как? – Я вздрогнула.

– Алмаз. Сила и нерушимость учения Будды. Ваджра – единственный путь избавления от злых сил и соблазнов. Символ мужского начала.

Хорошо, что со мной не было Монтесумы, иначе это мужское начало вылетело бы в окно. И хозяин квартиры – следом. Да и Будда явно просчитался со злыми силами и соблазнами. Я была склонна думать, что этот кинжал – скопище пороков, которое присоединяет к себе только новые дурные наклонности.

Пока я предавалась этим невеселым мыслям, Дементий протянул мне лупу и легонько подтолкнул к кинжалу.

– Вот, смотрите. Лепестки, украшающие рукоять, – цветки лотоса. Лотос в индуизме – символ божественного и бессмертного начала в человеке… – Он сглотнул слюну. – Грубо говоря – синоним совершенства… Видите, лезвие как будто вырастает из лепестков лотоса… Видите?

– Ну-у… Да. А этот тип? С губами?

Этот тип, подменивший собой благословенный кусок камня, интересовал меня больше всего.

– Это бог Ваджрапани. «Рука, держащая ваджру». Он охраняет моление Будды и призван уничтожать заблуждение и тупость.

В том, что кинжал «призван уничтожать», у меня уже была возможность убедиться. И не одна.

– Откуда у вас эта вещь? – неожиданно спросил Дементий.

Я опустила лупу и пригорюнилась. То, что он достался мне не по наследству от полковника колониальных войск сэра Генри Уолинга, – и ежу понятно.

– Это подарок… От одного близкого мне человека.

– Царский подарок… Это очень редкая вещь. Очень редкая. Ритуальная ваджра, да к тому же в почти идеальном состоянии… Ее кто-то реставрировал?

– Понятия не имею.

– Уолинг упоминает о нескольких видах ритуальных ваджр, но ваш нож выглядит просто копией описываемого кинжала. Просто копией. Или…

– Что – или?..

Я посмотрела на собравшийся в складки лоб Дементия, и мурашки поползли у меня по спине.

– Или это и есть тот самый кинжал… Тот самый. Как вас зовут, девушка?!

От страшного напряжения я даже на секунду забыла, как меня зовут.

– А-а, да… Варвара. Варя. А что там еще написано, в этой вашей книге?

– Вот, читайте!

Он чуть ли не носом ткнул меня в истончившиеся от времени страницы. Дохлый номер – английский пугал меня не меньше, чем китайская грамота. А некоторые выражения, которые мне все же удалось заучить, носили весьма специфический характер.

– С этим текстом мне не справиться, – честно призналась я.

– Здесь кое-что о ритуальном оружии вообще. Оно призвано устрашать грешников…

Я поежилась: в списке грешников я шла всего лишь под двузначным номером и располагалась между звездой эстонского любительского порно Анне Раамат и Иваном Грозным, убившим собственного сына.

– И… каким образом оно призвано устрашать грешников?

Дементий плотоядно улыбнулся и провел рукой по шее. Что ж, возможно, Олев Киви погиб не случайно. И Сергуня Синенко, беспринципный репортер, едва не стал жертвой кинжала тоже не случайно. Может быть, лепестки лотоса сами выбирают себе жертвы – в зависимости от собственного представления о грехе и искуплении?..

– Брахман… – пропел Дементий, переводя лупу с рисунка на кинжал.

– Не поняла?

– Эта ритуальная ваджра, во всяком случае в классификации Уолинга, имеет собственное имя, как вы или я…

– Меня зовут Варвара. Варя, – машинально сказала я.

– Да-да. Я помню. Так вот, она имеет собственное имя – подобно мечу короля Артура. «Брахман» – вот как ее называют.

– И сколько он может стоить? Этот «Брахман»?

Дементий укоризненно посмотрел на меня, и я сразу же устыдилась своего меркантильного вопроса.

– Я не знаю, сколько он может стоить. Вам нужно проконсультироваться с серьезными специалистами. С музейными работниками, например.

Филипп Кодрин, единственный музейный работник, с которым я была знакома лично, меньше всего подходил на роль консультанта. Я надолго задумалась, и Дементий расценил мою задумчивость по-своему.

– Если вы хотите, я могу сам поговорить со специалистами. Я дам вам расписку, под гарантии…

– Какие гарантии?

– Под любые… – не на шутку взволновался он. – Под свою квартиру…

– Вы дурак?

– Мы сможем заверить это у нотариуса.

Я посмотрела на него с сожалением: у нотариуса такие вещи не заверяются, разве что в приемном покое психиатрической клиники на Пряжке.

– Думаю, это не лучшее решение. Скажите, Дементий… – Литой божок Ваджрапани, занявший место камня, не давал мне покоя. – А у этих ножей не может быть секретов?

– Каких секретов?

– Ну-у… – я замялась. – Какого-нибудь двойного дна? В них может быть что-то спрятано? Какая-нибудь штучка…

– Штучка? – он снисходительно улыбнулся мне. – Какая, например?

– Не знаю, – сразу же поджала хвост я. – Вы же говорите, что это индийский нож. А у индусов было полно всяких камней… Они помешаны на камнях, правда?

– На камнях?

– На драгоценных камнях, – выдохнула я, завершая свою простецкую мысль.

Дементий наконец-то оторвался от кинжала и снова принялся листать книгу.

– Вы имеете в виду, что рукояти могли быть украшены драгоценностями?

– Вот! Именно это я и имею в виду.

– Такое практиковалось, но это больше относится к светскому оружию. А ваджра – во всяком случае, эта – храмовый ритуальный кинжал. Никаких излишеств, полная аскеза…

Да, никаких излишеств, кроме лужи крови на простынях…

– Но, может быть…

Дементий снова вооружился лупой и снова принялся шарить глазами по поверхности ножа.

– Нет, – вынес свой приговор он. – Поверхность абсолютно цельная, никаких гнезд для камней… Вот, посмотрите сами.

Но и без чертовой лупы я видела: бог Ваджрапани намертво вцепился в лепестки лотоса: ни единого зазора, ни малейшей трещинки, ни малейшей щели, ни заступа, ни выступа – удивительно монолитная штуковина! А может, чертов алмаз (или кусок слюды, кто его разберет?) просто пригрезился мне? Не было никакого камня?!. Так, игра воображения съехавшей с катушек девицы? В любом случае я выдоила из этого общительного и довольно интеллигентного эксперта максимум, пора и честь знать.

– Ну что ж, Дементий… Большое спасибо за консультацию. Очень познавательно, нужно признать. Сколько я вам должна?

– В каком смысле?

– По деньгам. – Черт, денег-то у меня как раз и немного, остатки Сергуниных полташек, едва ли я наскребу больше полутора сотен…

– Не знаю. – Малахольный молодой человек обвил клинок пальцами, демонстрируя явное нежелание с ним расставаться. – Не думаю… Речь не о деньгах… Это удивительная вещь… Удивительная! Для меня большая честь… Вы даже не представляете… Для любителя – счастье хотя бы просто прикоснуться…

– Понимаю, – я сделала попытку притянуть нож к себе. – Но мне пора.

– Вам нужно уходить? – испугался Дементий.

– Да. И знаете что… Я, пожалуй, воспользуюсь вашим советом. Насчет музейных работников.

– Это хорошая идея, – прерывающимся голосом сказал Дементий, хотя я видела, что идея уже не казалась ему такой уж хорошей; прямо скажем, она была отвратительной!

Главное теперь – вырвать нож из цепких интеллигентных лап и добраться до спасительной двери! Но вырвать нож по-прежнему не удавалось: мы шарили пальцами по лезвию, и никто не хотел уступать.

– Может быть, кофе? – настигло Дементия неожиданное просветление. – Кофе? У меня очень хороший кофе. Молотый.

Так. Для того чтобы сделать кофе, ему нужно будет по меньшей мере встать и выйти на кухню. За это время я успею взять нож, добежать до двери и справиться с замками. На кофе нужно соглашаться, потому что следующим шагом Дементия будет предложение выйти за него замуж. И он сделает предложение, я ничуть не сомневалась, – только для того, чтобы эта сволочная ваджра осталась в зоне его досягаемости…

– Кофе?.. Пожалуй, кофе! – Я широко улыбнулась. – Не откажусь.

Это стало первой моей ошибкой, но разве могла я предположить, что ни на какую кухню идти не надо, что весь набор для кофепития, включая чайник с водой, находится здесь же, в маленькой стеллажной нише, до которой можно легко дотянуться?

Придерживая нож одной рукой и проявляя чудеса эквилибристики, Дементий вытащил поддон с песком для кофе по-турецки (стоящий на маленькой горелке), поджег ее, засыпал молотое зерно, плеснул воды и… Не успела я опомниться, как напиток был готов.

– Прошу! – сказал Дементий.

– Спасибо…

Я решила на время оставить нож в покое, взяла чашку и принялась шарить глазами по стенам, украшенным натюрмортами из самых удивительных приспособлений. Настолько удивительных, что ритуальный нож ваджра казался на их фоне бедным родственником.

– А зачем здесь веер? – спросила я.

– Веер? – Дементий, не сразу понявший суть моего вопроса, нехотя оторвал глаза от кинжала. – А-а… Это фехтовальный веер. Шань-цзы. Видите, концы пластин заострены. В умелых руках – довольно опасная вещь. Вы можете подойти, посмотреть…

Я поднялась с пола и подошла к стене. Раскрытый веер, украшенный тонким, едва заметным рисунком бедной хижины и таких же бедных гор на заднем плане, впечатлял. Но еще больше впечатляли маленькие изящные железки, окружавшие веер со всех сторон.

– Это тоже оружие?

– Конечно, – улыбнулся Дементий. – Видите эти металлические кисточки? Почти не отличаются от настоящих. Техника их использования полностью копирует движение руки при начертании иероглифов. Воин не может не быть художником. Или поэтом. У взаимоотношений с врагом должна быть своя философия, иначе все скатывается к банальному убийству.

Очень ценная мысль. И актуальная.

– Сами придумали? – с легкой завистью сказала я.

– Почему сам? Это же вытекает из формы. Ничто так не совершенно, как оружие само по себе.

И снова я позавидовала – теперь уже дурацкой внутренней убежденности обыкновенного продавца обыкновенного оружейного магазина.

– Так уж и ничто?

– Конечно. Оружие может сделать вид, что подчиняется вам, а на самом деле заставит вас делать то, что хочет само. Оно поступит с вами, как бог поступает со своей паствой: или будь со мной, или умри. А бог совершенен. Вы же не будете этого отрицать?

У меня были довольно напряженные отношения с богом, особенно в свете последних событий, – и потому я сочла за лучшее промолчать.

– Достигнув совершенства, оружие может спрятаться за любым обличьем. Вот, например, палочки… Они рядом с кистями.

Как раз палочки волновали меня меньше всего – самые обыкновенные палочки для еды. Я так и не научилась ими пользоваться; с несколькими моими восточными клиентами дело обстояло точно так же – их телами я тоже не научилась пользоваться, как и палочками. Они были слишком непроницаемы для меня. Слишком непроницаемы и слишком терпеливы.

– Ну и? Палочки для какой-нибудь жареной лапши. – «Жареная лапша» была единственным китайским блюдом, о котором я имела представление. – Ничего выдающегося.

– Все правильно. Это куай-цзы, палочки для еды. Их можно перебирать незаметно – потрясающий эффект в боевом применении. Или бяо – шпильки для волос. Тоже, между прочим…

Шпильки мне не понадобятся – во всяком случае, в ближайшее время. Хотя, судя по всему, помешанный на колющих и режущих предметах Дементий готов развлекать меня до тех пор, пока волосы у меня не отрастут. Пора поставить его на место.

– Очень любопытно, правда. Но мне пора.

– Да, конечно… – Его лицо исказила страшная мука. – Простите меня.

Я снова предприняла попытку отобрать нож. И снова потерпела неудачу. Чертов сумасшедший даже и не думал выпускать его из рук.

– Отдайте нож, – потеряв всякое терпение, прошептала я.

– Да, конечно, – он еще крепче ухватился за клинок.

– Это моя вещь.

– Да, конечно.

– Уберите руки!

– Да, конечно.

– Да что же это такое, в самом деле?! Мне что, милицию вызывать?

– Да, конечно.

– Вам никто не говорил, что вы сумасшедший?

– Да, конечно. Конечно…

Мы снова потянули нож в разные стороны, но Дементий был явно сильнее. И я, не удержав равновесие, хлопнулась прямо на спину. И посмотрела на него снизу вверх. И все поняла. Дурацкий обрывок газеты с частными объявлениями прямиком вывел меня на тихопомешанного. Пока – тихопомешанного. Но нет никаких гарантий, что через минуту он не станет буйным и не воспользуется какой-нибудь смертоносной прелестью типа куай-цзы, шань-цзы или бяо. Или вообще ограничится менее изысканным тесаком. Ну почему, почему все в моей жизни делается через задницу, как у какого-нибудь распоследнего гомосека?! Почему из всех возможных путей я выбираю самый дрянной и неукоснительно ему следую?!

Нет, обострять ситуацию сейчас бессмысленно, в комнате и без того полно острых предметов.

После недолгих размышлений я решила пустить ситуацию на самотек и попытаться усыпить бдительность умалишенного.

– Еще кофе, – отрывисто бросила я.

Дементий с радостью бросился выполнять мою прихоть. Похоже, он готов на все, лишь бы не дать ножу выскользнуть из его квартиры.

– Что происходит? – спросила я, по-пролетарски громко отхлебнув из чашки.

– Ничего, – не моргнув глазом, соврал он.

– А по-моему, что-то происходит. Не совсем… м-м… нормальное. Вы не имеете права меня задерживать.

– Я вас не задерживаю.

Идиотизм ситуации был настолько очевиден, что я даже рассмеялась. Дементий счел это хорошим знаком и тоже попытался улыбнуться.

– Вы очень симпатичная девушка…

Сейчас он сделает мне предложение!..

– У вас такой милый смех…

Сейчас он сделает мне предложение!..

– Мы ведь так и не познакомились толком. Расскажите мне о себе…

Нет, предложения он мне не сделает, но и из квартиры просто так не выпустит.

– С какой стати я должна рассказывать вам о себе?

– Я подумал… Ну, хорошо. Не хотите рассказывать о себе – не надо. А что это за человек, который подарил вам нож?

Так и есть, все будет вертеться вокруг ножа!

– Послушайте, Дементий… – я позволила себе повысить голос, но он не дал мне закончить.

…В последующие несколько часов я не произнесла ни слова. Вначале, пока способность соображать еще не оставила меня, я проклинала покойничка Стаса Дремова, сделавшего из меня образцово-показательную шлюху. Да, именно так – образцово-показательную шлюху, для которой прихоть клиента – закон. А странный парень с бледными баками и фанатично горящими глазами оказался самым изощренным клиентом, которого я только встречала в жизни. Он осторожно, шаг за шагом, как заправский Казанова, овладевал моим девственным пугливым мозгом; он ласкал мои крошечные, не до конца сформировавшиеся извилины умопомрачительными вещами. Какими-то «Письмами мастера дзэн мастеру фехтования», – трепетными, как первый поцелуй моего первого парня Сюлева Хааса… Какой-то «ХЭЙХО КАДЭН СЁ, переходящей в роду книгой об искусстве меча», – не терпящей возражений, как пах моего последнего парня Лешика Богомола… В ход пошли совершенно неведомые мне имена, скорее всего японские, – Басе, Сайге, Исса, Бусон: странные сочетания слов, складывающиеся в трех– и пятистишия. И я как последняя дура иссоплилась над кретинической судьбой неизвестного мне пернатого, когда Дементий с подвыванием прочел:

 
Больной опустился гусь
На поле холодной ночью.
Сон одинокий в пути.
 

Я заплакала! Клянусь богом, я заплакала – так горько, как будто бы по мне прошелся взвод солдат срочной службы! А потом этот блондинистый гад добил меня окончательно:

 
Есть особая прелесть
В этих бурей измятых,
Сломанных хризантемах.
 

Почему я никогда не думала об этом? Почему я никогда и ничего не хотела знать? В изголовье моей кровати столько раз умирали эти хреновы бледно-желтые хризантемы, а мне и в голову не приходило их пожалеть! Мне и в голову не приходило, как тонок и влажен может быть мир… Мне и в голову не приходило, как тупа и ограниченна я сама… А ведь все могло быть по-другому, если бы мне встретился не Стас, а этот нежный сумасшедший!

…Kurrat, как же далеко он меня заманил, этот парень! В самые непролазные дебри моей собственной души. И ничего хорошего я там не обнаружила: жалкий подлесок, сломанные кусты жимолости, использованные презервативы, банки из-под джин-тоника, банки из-под оливок с анчоусами, мятые купюры – выгребная яма и та выглядела бы лучше!..

Я не знала, сколько времени прошло (глухое безжизненное окно не давало никакого представления о времени суток), – да это было и неважно. Лишь изредка, с трудом вырываясь из омута слов и жадно глотая воздух у поверхности, я думала: неужели все это ради проклятого ножа?!.

…Дементий срубился неожиданно, так и не дорассказав мне о кулике, потерявшем свое гнездо. Я даже не сразу поняла, что произошло: его ресницы сомкнулись, рот вытянулся в нитку, а голова сама собой прислонилась к стеллажу.

Наваждение спало, и воздух свободы защекотал мне ноздри. Я щелкнула пальцами перед лицом Дементия – никакой реакции!

Аккуратно разжав его руки, я вытащила нож, прихватила «ARM AND RITUAL» и на четвереньках поползла к выходу. И лишь у самой двери обернулась: Дементий спал. И вместе с ним, свернувшись клубком, спали все его ножи, все его мечи, все его давно умершие японцы.

…Через три минуты я была уже на набережной, перед вздыбившейся плотью моста Лейтенанта Шмидта. Вот он – питерский бич, разводка мостов, которая всегда застает врасплох! Воистину, нужно родиться в этом городе, чтобы жить в унисон с его мостами.

У первой же попавшейся парочки я узнала, который час. Было около двух, следовательно, в арсенале у сумасшедшего Дементия я провела почти десять часов. И выползла оттуда с напрочь покосившейся башней. Причину этого помутнения я объяснить не могла. В любом случае от временного пристанища на Канонерском меня отделяла вода, оставаться на набережной и искать приключений в ушибленных белой ночью кафешках мне не хотелось, и я решила отправиться к Монтесуме.

* * *

Монтесума жила на углу Одиннадцатой линии и Большого проспекта.

Несколько лет назад, сразу же по приезде в Питер, она расселила склочную четырехкомнатную коммуналку и теперь являлась счастливой обладательницей эркера, двух балконов, двух санузлов и камина.

Я честно простояла в подворотне напротив ее дома полчаса и ничего подозрительного не обнаружила. И только потом решилась войти в подъезд.

Монтесума не спала.

Я вообще была склонна думать, что Монтесума никогда не спит, ничего не ест, а только курит сигары, вкалывает как лошадь и все свободное время посвящает мужененавистничеству.

– Опять ты за свое? Сколько на этот раз? – хмуро спросила Монтесума, пропуская меня в квартиру.

– Что – сколько?

– Сколько мужиков тебя трахало? У тебя такой вид, как будто по тебе взвод солдат прошелся.

– Срочной службы? – уточнила я, вспоминая слабосильного симпатяжку Дементия.

– Пойди умойся, – Монтесума всучила мне полотенце. – Халат на вешалке, зубная паста на полке… Смотреть противно.

– У тебя есть Басе? – неожиданно спросила я.

– Какой Басе в три часа ночи? Совсем озверела? – Она закрыла за мной дверь в ванную и задвинула щеколду. – Оклемаешься – постучишь.

 
Есть особая прелесть
В этих измятых,
Сломанных хризантемах, –
 

вместо ответа продекламировала я, приложив ухо к двери.

– Точно, озверела. Мозгами тронулась, – удовлетворенно констатировала Монтесума и отправилась в комнату.

Я пустила воду, вылила в голубое джакузи целый флакон пены и только потом отважилась заглянуть в зеркало. Видок еще тот, Монти права: распухший рот, лихорадочно блестящие глаза, запавшие щеки, заострившиеся скулы. Эстет Дементий за десять часов битвы за нож вымотал меня так, как ни одному взводу солдат не снилось. Срочной службы. После подобных утех нужно отсыпаться по меньшей мере сутки. Откисать в воде по меньшей мере половину суток. И драить себя мочалкой по меньшей мере два часа.