Текст книги "Ритуал последней брачной ночи"

– Не буду, – клятвенно пообещала я.

Не буду больше размышлять ни о чем. Поручу это неблагодарное занятие Рейно. Пускай эстонцы думают, у них голова большая…

– Слушай, а почему мы сидим на очке?

– Спохватилась. Слава богу. – Я отодвинула щеколду и пропустила Монти вперед.

Мы вывалились из кабинки и сразу же напоролись на застывший взгляд какой-то околонаучной кобры. Кобра стояла на хвосте возле зеркальной панели над умывальниками и поправляла какие-то медалюшки у себя на груди.

При нашем появлении змеиные медалюшки звякнули.

– Простите, вы не подскажете, Тео Лермитт уже выступает? – светски спросила Монти, изо всех сил симулируя принадлежность к искусствоведческому сообществу.

– Сейчас выступает Нгуен Ван Чонг. Профессор Лермитт – следующий, – надменно произнесла Кобра. – А вас, девушка, кто пустил на симпозиум в таком виде?

Конечно же, это касалось моего походного вида. Монти же была выше всяких похвал: она нарядилась на этот чертов симпозиум как на выступление труппы Мориса Бежара. Не хватало только бриллиантов в ушах и театрального бинокля.

– Вообще-то я случайно здесь… Я шприц искала… – Я лучезарно улыбнулась Кобре. – У вас случайно нет шприца?..

Монти совсем не по-бизнесвуменовски ойкнула, сделала нечто похожее на книксен и поволокла меня к выходу из сортира.

– Ты что, ополоумела? Что за тексты? – прошипела она. – Хочешь, чтобы нас отсюда выкинули, как щенков?

– Да ладно тебе, Монти… Уже и пошутить нельзя.

– Тебе же нельзя светиться, дура ты набитая!..

Монти бросила меня на диван в темном углу холла, села рядом и принялась копаться в сумочке.

– Вот. Возьми, – она протянула мне мобильник. – Он уже подключен.

– Зачем?

– Затем, чтобы я была спокойна. Чтобы я могла связаться с тобой в любую минуту. И ты со мной. Обещаешь?

– Конечно.

Подарок был настолько же щедр, насколько и неожидан. Я расчувствовалась и даже подпустила слезу.

– Я с тобой никогда не рассчитаюсь, Монти!

– Пустяки. Рассчитаешься. Будешь вкалывать на лесопилке. В благословенной Швеции. Среди реликтовых лесов. Из мужиков – только бобры и белки-летяги. Отдохнешь душой и телом. Телом, естественно, прежде всего. Пойдем, а то пропустим профессора!..

…Профессора я все-таки пропустила.

Я заснула, едва лишь он приступил к основной части своего доклада и принялся довольно ловко, хотя и туманно, излагать основы непонятной мне балийской мифологии. И ее пантеона, увековеченного в масках, бумажных фонарях и подсвечниках. И как только он произнес имя верховного божества («Санг Хьянг Тунггал»), я содрогнулась всем телом, сдвинула на затылок наушники и благополучно отрубилась.

А проснулась оттого, что Монти трясла меня за плечо.

– Ну-ка, вставай, нравственная уродка! Как можно спать, когда человек говорит о таком!..

– О каком? – Возвращение из сна в реальность всегда давалось мне тяжело.

– О сущности мироздания. – По холеному лицу Каринэ Суреновны Арзуманян, никогда прежде не замеченной мной в религиозном фанатизме, прокатилась одинокая слеза просветления.

– Смотри, как тебя прибило! – Я повесила наушники на спинку кресла. – Куда едешь в качестве миссионерки?

– Не твое дело…

Я сбавила обороты. В конце концов, Монтесума печется обо мне, как о единоутробной сестре, пусть и менее удачливой. И лезшей на свет божий не головой, а задницей. Да еще и мобильник!.. Вспомнив об игрушке, презентованной мне Монтесумой, я сказала примирительно:

– Что, любопытно было послушать?

– Феерически! Только ты можешь спать в такие моменты, чмо необразованное!

– У меня есть смягчающие обстоятельства… Я не спала всю ночь. Мы с Рейно…

– Уволь меня от своих мужиков. Ты даже в могиле найдешь с кем перепихнуться!

– Это вряд ли. А если ты будешь так реагировать на выступления всяких проповедников, то у тебя откроется кровотечение на руках и на ногах… Как это называется, я забыла?

– Стигматы…

– Вот именно, стигматы.

– Лучше стигматы, чем всю дорогу дрыхнуть. Ты даже убийство проспала.

Что правда, то правда. Монтесума умела вставить в строку нужное лыко. Я зевнула ей в лицо.

– Кстати, об убийстве. Не забывай, что он один из подозреваемых. И подозрения с него еще никто не снимал…

– Может быть, стоит взять у него автограф? Ты как думаешь?

Ценная мысль. Но Монтесума!.. Монтесума была не лучше Кайе, которая жаждала пары строк от Полины Чарской. Хотя, с другой стороны… Автограф и Полина Чарская моментально слились в моем мозгу, обвили друг друга в экстазе и высекли еще одну ценную мысль.

Анонимка Тео Лермитта, которую Рейно передал мне. Она и сейчас лежала в заднем кармане моих джинсов. Так почему бы ею не воспользоваться?..

Но стоило мне подумать об этом, как я получила унизительный и довольно ощутимый удар под колени и оказалась на полу.

– Что происходит? – просипела я.

– Лежи тихо, – таким же шепотом ответила мне Монти. – В зале гиена.

– Какая еще гиена?

– Фээсбэшная. Навуходоносор стриженый. Лемешонок.

– Лемешонок? – Я инстинктивно поджала колени к подбородку. – А что он здесь делает?

– Меня высматривает, подонок. Думает, что я приведу его к тебе.

– А ты?

– Разбежалась! Тварь такая! – От переполнявшей ее ненависти к Лемешонку Монти снова стукнула меня под коленную чашечку. – Нет, я не приведу его к тебе. Я приведу его к разжалованию. И ссылке в область! В какие-нибудь богом забытые Александровские Концы!..

– А я думала, его убрали… Твоими молитвами… – простонала я.

– Не убрали, как видишь. Лемешонок вечен. Как геморрой и туберкулезная палочка. Ладно, оставайся пока здесь, а я его сейчас отважу.

Прошелестев узким платьем, Монти выскочила из ряда, а я так и осталась лежать между креслами. Сначала я валялась на боку, потом перевернулась на живот и подперла подбородок руками. Слава богу, что доклад Тео Лермитта был последним перед небольшим перерывом, – иначе мне пришлось бы туго. Поголовье специалистов по Юго-Восточной Азии и декоративно-прикладному искусству затоптало бы меня на совесть сработанной ортопедической обувкой.

Лежа на полу, я рассматривала окрестности: фантики от конфет, пустые пивные бутылки, шелуха от семечек и даже надорванная презервативная упаковка.

А ведь ученые тоже люди. Кто бы мог подумать!..

Презервативная упаковка особенно занимала меня. Интересно, кто ею воспользовался? И когда? Пока я размышляла над этим, в зоне притяжения упаковки появились чьи-то туфли на толстой прорезиненной подошве. Туфли топтались в конце ряда, на центральном проходе, прямо напротив меня. Топтались и не хотели уходить. А потом я услышала голос:

– Вам плохо?

Владелец голоса говорил на русском, но с сильным, очень сильным акцентом.

– Мне хорошо. Пуговица закатилась, – сказала я и подняла голову.

Передо мной стоял Тео Лермитт. Собственной персоной.

Ну, конечно же, я сразу узнала его! Я столько раз перебирала фотографии: Тео на почте, Тео в мантии, Тео на вечеринке, Тео в Китайском дворце, Тео среди вдохновенных русских реставраторов… Тео реальный почти не отличался от Тео фотографического. То же унылое лицо вегетарианца, те же пегие волосики, окаймляющие застенчивую университетскую лысину…

Человек, за которым я так долго и так лениво охотилась, сам приплыл мне в руки. И теперь бил скользким хвостом, очевидно желая помочь девушке, потерявшей пуговицу.

– Все в порядке, – еще раз произнесла я и поднялась из своего укрытия.

И осмотрела зал. Ни Монтесумы, ни Лемешонка видно не было. Только на отдаленной сцене толклось несколько человек да по рядам было разбросано несколько кучек любителей декоративно-прикладного искусства.

Обстановка более чем благостная. В такой благостной, обильно сдобренной людьми обстановке он не решится вытащить ни удавки, ни заточки. А вот я решусь. Я решусь взять его на арапа. Мне только стоит посмотреть ему в глаза, чтобы увидеть в них холодеющий труп Олева Киви.

Пока я соображала, что же предпринять, и уговаривала себя идти ва-банк, подозреваемый в убийстве повернулся ко мне спиной и направился к выходу.

Нет, такой шанс упускать нельзя!

– Подождите, – крикнула я, и Тео остановился.

И снова повернулся ко мне.

– Вы что-то хотели спросить? – Он был сама вежливость.

– Не совсем…

Сейчас или никогда! Алчный червь Рейно Юускула будет посрамлен!

– Вы Тео Лермитт. Правда?

– Да. Я – Тео Лермитт.

– Я бы хотела взять у вас автограф. Если вы не возражаете.

– Не возражаю, – он покраснел.

Черт возьми, он покраснел!

Я блохой прыгнула к нему, на ходу вытаскивая анонимную писульку.

– Где расписаться? – Он пристроил на локте увесистую папку и вынул ручку.

– Вот здесь, пожалуйста…

Я протянула ему развернутый листок. И принялась ждать, попутно прикидывая, хватит ли мне времени добежать до ближайшей группы людей. Тео машинально подмахнул бумажку. И только потом уставился на нее.

– Sorry, – пробормотал он, вынимая очки.

– Ничего. Все в порядке.

Но и в очках он увидел то, что и должен был увидеть: «ВЕРНИТЕ УКРАДЕННОЕ, ПОКА ОНО НЕ УБИЛО ВАС».

Когда Тео поднял глаза на меня, в них было только пугливое удивление. И больше ничего. Совсем не та реакция, которую я ожидала. Во всяком случае, никто не будет лишать меня жизни здесь и сейчас. Это и коню понятно.

– Откуда это у вас? – спросил он.

– Какая разница? По-русски это называется анонимка. Это ведь вы клеили все эти тексты.

Лермитт молчал.

– Вы ведь ученый. А опускаетесь до шантажа…

– Откуда это у вас? – снова повторил он.

– Разве это имеет значение?

– Вы из полиции? – высказал предположение он, и я едва не рассмеялась ему в лицо.

– Нет. Я не из полиции…

Лучше бы я этого не говорила. Тео с неожиданным для его вегетарианской мускулатуры проворством и силой ухватил меня за руку и почти швырнул в кресло.

– Вы работаете на него?

– На кого?

– Не валяйте дурака. На кладбищенского вора. На Олева Киви!

Ого, какие подробности всплывают!

– Олев Киви умер, – напомнила Тео я, но от его цепких пальцев освободиться так и не смогла.

– Это ничего не значит. Остались такие, как вы. С которыми он обстряпывал свои делишки!.. – выдохнул он и принялся шарить глазами по залу.

Куррат, он пялился на людей, так же как и я! И наверняка был озабочен той же мыслью, что и я несколько минут назад: «Кем бы ни была эта девка, она не решится напасть на меня здесь, среди людей. Она не решится воспользоваться ни удавкой, ни заточкой».

Тео Лермитт боялся меня так же, как и я его! Он был одиночкой – так же, как и я. И в этом мы стали союзниками. Пугливыми союзниками.

– Олева Киви убили, – я уже успела оценить ситуацию и немного успокоилась. – Убили в то самое время, когда вы были в гостинице. И вы сразу же съехали… Что может подумать полиция?

– Полиция не будет заниматься честными людьми, – высказал он предположение весьма сомнительного качества.

– Честные люди не пишут вот это! – Изловчившись, я вырвала анонимку из рук Тео и потрясла ею у него перед носом. – Это уже преследуется в уголовном порядке.

– Вы пугаете меня?

– Нет. Просто если какое-нибудь заинтересованное лицо сличит текст этого послания с тем, что произошло с Киви, вам может не поздоровиться.

– Мне? – Тео снял очки и протер их рукавом пиджака. И слабеющим голосом произнес: – Это вам может не поздоровиться. Вам, разорителям храмов! Я был прав, камни убили его! Камни, которые он крал у богов!..

– Я не имею никакого отношения к Олеву Киви. И к его камням. Я просто хочу знать правду… Это важно. Это может спасти жизнь невинному человеку… – Я вдруг так разволновалась, что начала говорить о себе в третьем лице.

Тео молчал. Его профессией была декоративно-прикладная вечность, что ему до одной, отдельно взятой жизни невинного человека? И тогда я решила прибегнуть к его же собственному средству – к шантажу. Только наглый шантаж может укротить наглого шантажиста.

– Если вы расскажете мне обо всем, что знаете, я просто порву эту бумажку. И все остальные тоже. Которые вы отправляли из Лаппенранты. Из почтового отделения рядом с вашим домом… И снимки, на которых запечатлено это увлекательное времяпрепровождение. А негативы пришлю вам по почте. Подумайте…

По лоснящейся лысине Тео было видно: он уже подумал. Ему не нужны мелкие, как клопы (или крупные, как жуки-навозники), неприятности «с полицией».

– Извольте, я расскажу вам правду. А с этим письмом вы можете делать все, что угодно. Я не боюсь. Я и раньше не боялся. И его не боялся тоже… – патетически закончил Тео. И ловко вынул из моих пальцев злополучную анонимку.

* * *

Я выползла из Дома ученых с квадратной головой.

Не то чтобы рассказ Тео Лермитта как-то особенно потряс меня – после всего пережитого выбить меня из колеи могла бы разве что Варфоломеевская ночь. Или ядерная бомбардировка. Или известие о разводе Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова, любимых персонажей журнала «Дамский вечерок».

Но ясно было только одно – Тео Лермитт не убивал.

Он даже не представлял себе, как это делается. Он слишком долго прожил среди беззащитных, молчаливых, не имеющих возраста вещей. И слишком хорошо изучил их. И он не хотел смерти Олева Киви. Он вообще не хотел ничьей смерти. И только поэтому писал письма. По большому счету, это был даже не шантаж, а предупреждение. Пусть и составленное из наклеенных на листок букв.

Все услышанное от Тео проливало новый свет на жизнь удачливого виолончелиста. И этим ослепительным светом я хотела теперь залить Рейно.

Вот кто удивится! Вот кто наконец поймет, что принадлежность к маленькой, но гордой эстонской нации – это еще не повод отказывать в существовании другим народам. И не повод утверждать, что все без исключения эстонцы – ангелы с перепончатыми крыльями.

…Я долго бродила по улицам, а потом села в первый попавшийся трамвай и только в салоне позволила себе посмотреть на часы. Без пяти восемь.

Рейно наверняка еще не вернулся.

Что ж, придется сходить в какую-нибудь киношку и устроиться на последнем ряду. С фантастической историей Тео Лермитта в обнимку. Я уже знала, что эта история не будет давать мне покоя, что через какие-нибудь полчаса она начнет терзать меня и проситься наружу.

Я должна. Я должна хоть с кем-нибудь поделиться.

Вот только странно, что Филипп Кодрин так испугался фотографии с безобидным Тео. Наверняка Филипп работал на Киви. Но ведь Филя мог и не знать, что как убийца Тео Лермитт бесперспективен. Даже сверчок, даже ладожская корюшка были более опасны, чем специалист по Юго-Восточной Азии…

Пока я думала об этом, пошел ливень, а первый попавшийся трамвай привез меня туда, куда и должен был привезти.

На Васильевский.

Монтесума или Аурэл Чорбу?

Аурэл Чорбу или Монтесума?

Монтесума наверняка отбивается от фээсбэшной гиены Лемешонка. Таскает его по самым клоачным питерским местам, загоняет в сети армянской банной мафии, приманивает его к кафе «Севан»…

А с Аурэлом Чорбу я безнадежно опоздала.

Я обещала ему появиться в «КАСА МАРЭ» вчера, а сегодня – уже сегодня. Он наверняка меня не ждет. Но можно просто зайти в винную галерею и купить бутылку вина, которым поил меня Аурэл. Из своих ладоней.

Вот только названия этого вина я так и не запомнила.

…Я добралась до «КАСА МАРЭ» вымокшей до нитки, сопровождаемая раскатами грома и молниями, бившими прямо по темени. И сразу же нарвалась на табличку «CLOSED».

Винная галерея работала с 11 до 20. Без выходных и без перерывов на обед.

Что ж, приходится признать, что я действительно безнадежно опоздала. Даже купить вино.

Дождь потоком лил за шиворот, и только для того, чтобы защититься от его домогательств, я прижалась к стеклянной двери. И расплющила нос по стеклу.

И увидела…

Я увидела того, кого и должна была увидеть.

Аурэла Чорбу.

Аурэл что-то писал, склонившись над стойкой. Совсем как Соломон, подсчитывающий все богатства мира, которые достались ему от боженьки. И сердце у меня снова заколотилось – то ли от грозы, то ли от… Нет, лучше об этом не думать.

Ты все равно не сможешь уехать в Кишинев.

Чтобы хоть как-то заглушить, замаскировать этот бешеный стук или, наоборот, усилить его, я начала ломиться в двери.

Аурэл поднял голову. Очевидно, он пытался разглядеть кого-то за сплошной стеной дождя. А этим «кем-то» была я. Он подошел к двери.

И улыбнулся мне. И перевернул табличку: «OPEN».

Теперь можно было входить.

Я упала ему на руки, отряхиваясь от брызг и отфыркиваясь от нахлынувших на меня чувств. Он взъерошил темными жесткими пальцами мои темные жесткие волосы и смачно поцеловал меня в щеку.

– Не обязательно было высаживать стекло. Там колокольчик.

– Хорошо. Я буду знать. В следующий раз…

– Следующего раза не будет. Завтра я уезжаю, а тебе без меня здесь нечего делать. Вообще-то я жду тебя со вчерашнего вечера.

– Правда?..

Он подхватил меня на руки и понес от двери. И посадил на стойку.

– Нет. Неправда. Просто у меня сегодня дела, и я задержался. Привожу в порядок бумаги.

– Понятно.

– Сиди здесь и никуда не исчезай.

– Я буду сидеть здесь и никуда не исчезну.

Аурэл покинул меня, а я так и осталась сидеть на стойке. Подо мной натекла лужа, подо мной в полной боевой готовности стояли бутылки с самыми удивительными наклейками. А совсем рядом, в низком зальчике, обшитом ореховым деревом, в маленьких уютных гнездах спало вино. И у каждого вина было свое собственное нежное имя. Когда-нибудь я выучу эти имена. Все до единого…

Я закрыла глаза, сбросила ботинки и принялась болтать босыми ногами.

– Раздевайся!

Аурэл стоял совсем рядом. С рубашкой и лохматым пледом в руках.

– В смысле? – спросила я севшим голосом.

– Раздевайся – в смысле раздевайся. Или есть еще какие-нибудь другие смыслы?

– Но…

– Ты вся мокрая. Нужно высушиться.

– Но…

– Ты стесняешься? – Он несказанно удивился. – Ты меня стесняешься? Напрасно… Я очень старый человек.

– Хорошо…

Я принялась стягивать футболку через голову. А он принялся открывать бутылку коньяка. И когда я, совершенно голая, завернулась в жесткий колючий плед, протянул мне низкую рюмку.

– Пей.

Я сделала глоток, и горло обожгла терпкая, даже на вкус янтарная жидкость.

– «Калараш», – Аурэл смешно сморщил усы. – Держу специально для девочек, попавших под дождь.

– И часто приходится открывать?

– Не часто. Совсем не часто. Сегодня – первый раз…

Я положила руки ему на плечи и рассмеялась:

– Вы удивительный!

– Я обыкновенный. – Он поправил бесстыдно разошедшийся на моей груди плед. Хотя слово «бесстыдный» можно было смело опускать.

С Аурэлом все было естественно, как в библейских виноградниках. Я, конечно, никогда не подвязывала там лозу, но все же, все же…

– Хочешь есть? – спросил он, и я снова рассмеялась:

– Как зверь.

– Ну, как зверь не получится. У меня только виноград и яблоки.

– А черешня?

– Черешня уже отошла. Вчера доел последнюю. Ты ведь так и не появилась. Что было делать?

Интересно, почему я вчера не появилась в «КАСА МАРЭ»? Какие у меня были неотложные дела? Какие задачи решала?.. Не отрывая взгляда от темного, изрытого светлыми южными морщинами лица Аурэла, я пыталась вспомнить вчерашний вечер.

И не могла.

– А я могу попробовать любое вино, Аурэл?

– Любое. Скажи какое, и я разбужу его для тебя.

– Но сначала виноград и яблоки.

– Виноград и яблоки. Хорошо.

Аурэл зашел за стойку, нагнулся и выставил передо мной поднос с яблоками и гроздьями винограда. Шардонне здесь и не пахло. Хорошо, что я поехала не к Монтесуме, а к Аурэлу…

– Тебе почистить?

– Почистить.

Еще в наш первый вечер я помнила, как легко и проворно Аурэл чистит яблоки. И как сексуально. Вот и сейчас он подбросил в руке самое большое яблоко и вытащил ножик из-за голенища. Как самый настоящий цыган-конокрад… И ножик был тот же самый. Фигурный…

– Так ты поедешь со мной? Я научу тебя разбираться в винах. И в коньяках. Я покажу тебе, как рождается вино. Даже ребенок появляется на свет с меньшими муками… Эй… Ты слышишь меня?

Но я уже не слышала его. Я смотрела на нож.

Где-то я уже видела его. Я определенно его видела. Узкий серповидный клинок, узкая рукоять с маленьким колокольчиком. И трезубец в навершье. Да, я определенно его видела. Вот только где?..

Куррат!

Сэр Генри Уолинг.

«ARM AND RITUAL»!

Сегодня утром, изгнанная Рейно из комнаты, я листала эту книгу. И видела этот нож. И описание этого ножа. Нет, он не сопутствовал убийце-ваджре, их разделял добрый десяток страниц. Но это тоже было ритуальное храмовое оружие.

И вот теперь молдавский виноторговец запросто срезает им кожицу с яблока.

– Ты меня не слушаешь, – сказал он без обиды в голосе. Он был слишком мудр, чтобы обижаться. Он был слишком мудр и для всего остального.

По всему моему телу пробежала дрожь.

– Забавная вещица… Нож, я имею в виду.

Аурэл сверкнул золотым зубом и, ловко перебирая пальцами, ухватил нож за лезвие.

– Нравится?

– Очень, – сглотнула слюну я.

– Держи.

И нож попытался скользнуть в мою руку.

Ошибки быть не могло. Колокольчик на рукояти, потемневший трезубец. И лезвие. Изогнутое и удивленно приподнятое, как бровь. Оно выглядело жаждущим крови, и сердце мое оборвалось.

– Нет… Ненавижу ножи.

– Напрасно. Ножи – самые интересные вещи в мире. После вина, разумеется.

– Разумеется, – блеклым эхом откликнулась я.

– Знаешь, сколько лет этому ножу?

– Догадываюсь…

– Правда? – Кончики его усов удивленно приподнялись.

– Думаю даже, что не сколько лет, а сколько веков. – О, господи, ну кто тянул меня за язык?

– Верно. Ему пять веков, а я режу им яблоки. Для девочки, попавшей под дождь. У меня много таких ножей. И почти каждому я нашел самое необычное применение, – и Аурэл Чорбу зловеще улыбнулся.

Это верно. Клинок в груди виолончелиста – куда уж необычнее! Вино и ножи. Ножи и вино. Но для вина Аурэл Чорбу был богом. А для ножей – ребенком. Это видно невооруженным глазом. Что может сделать с ножом ребенок? Да все, что угодно!.. И никогда не будет ни о чем жалеть. Дети никогда ни о чем не жалеют…

Кажется, я на секунду потеряла сознание.

А когда очнулась, Аурэл Чорбу обнимал меня! Он сомкнул руки на моем позвоночнике, и я могла поклясться, что ощущаю их влагу сквозь плед. Красную влагу. Руки Аурэла были по локоть в крови. Теперь он больше не казался мне богом. В смуглости его кожи теперь было нечто порочное. Как будто он убивал свои жертвы, и кровь фонтаном брызгала на лицо. И он застирывал это лицо, как застирывают сомнительные с криминальной точки зрения пятна на одежде…

Черт возьми! Я пила вино из рук убийцы. Из рук, которые вершили лишь одним им понятный суд.

Мне снова стало дурно.

Но что я могу сделать сейчас – голая, завернутая в плед убийцы? Голая, завернутая в руки убийцы…

– Что с тобой? – спросил Чорбу.

– Нет, ничего…

Единственный выход – держать себя в руках. В своих собственных – не молдаванина.

– Вы не принесете мне вина, Аурэл?

– Конечно. Ты можешь выбрать любое.

– Вон то, – я судорожно дернула подбородком. – В том углу…

Пусть сходит в самый дальний угол. Тогда, может быть, у меня появится время…

– Там ведь сухие вина?

– Десертные.

– Все равно. Я хочу десертного вина.

– Как скажешь…

Он отошел от меня, и почти тотчас же раздался телефонный писк. Я видела, как Аурэл сунул руку в карман, достал мобильник, послушал и пожал плечами. Звонили не ему!

Звонили мне!

И это могла быть только Монтесума!

Я скатилась со стойки и подползла к своим разложенным на полу мокрым джинсам. Так и есть: писк шел именно оттуда. Я вытащила телефон из кармана, нажала кнопку и задышала в мембрану.

– Это я! – раздался далекий и такой родной голос Монти. – Ты сидишь?

– Да… – Впрочем, я уже не сидела. Я лежала.

– Я вытрясла все из этой безмозглой дуры. Дочери коммерческого директора. Она все мне рассказала. В тот день она действительно ехала в лифте с мужиком. Никакой он не иностранец. Вернее, теперь он уже иностранец. Смуглый тип с усами. С усами, ты слышишь?! И с золотым зубом!

Вся «КАСА МАРЭ» завертелась у меня перед глазами. Мне неоткуда ждать поддержки. Каждая бутылка вина, каждая засургученная пробка будут на его стороне. На стороне убийцы Аурэла Чорбу.

– Ты говорила о молдаванине, помнишь? Думаю, это он…

– Я тоже так думаю, – машинально ответила я, не отрываясь от затылка Аурэла Чорбу, склонившегося над вином.

– Да? – похоже, Монтесума обиделась. – Ты не можешь так думать. Это я…

– Монти, – жарко зашептала я, сбивая губы о равнодушную мембрану. – Гиена поблизости?

– Понятия не имею. Я его умотала… Кажется, он сдулся.

– Найди гиену и приезжайте… Васильевский… Винная галерея «КАСА МАРЭ»… Только быстрее, пожалуйста. Быстрее.

Я отключилась.

А Аурэл Чорбу уже терся возле меня с бутылкой десертного вина «Гратиешты».

– Ты кого-то пригласила? – спросил он.

– Нет, – солгала я и поплотнее укуталась в плед.

– Если да, то напрасно. Я не открою никому. Я сам выбираю себе гостей. Извини. Сегодня ты моя гостья. Единственная гостья. Единственной и останешься.

Остаться – вот что совсем не входило в мои планы. Я смотрела в лицо Чорбу. А видела…

Я видела его затылок.

Затылок с маленькой косичкой. Когда-то этот затылок уже мелькал в моей жизни. Так же, как и нож. Но теперь я вспомнила быстрее.

Фотография с пати.

Филипп Кодрин в левом верхнем углу.

И хмырь с рок-хвостом в центре – снятый со спины. Это и был Аурэл Чорбу. Только теперь он сменил хвост на косичку, но это ничего не значило. Теперь фотография приобретала совершенно другой смысл. Теперь стало ясно, кого так испугался Филипп Кодрин. Он и знать не знал о Тео Лермитте. Он испугался Аурэла.

Я видела на снимке искусствоведа, но Филя!.. Филя увидел совсем другого.

Аурэла Чорбу.

Это на фотографии Аурэл стоял спиной к объективу. А в жизни Аурэл стоял лицом к Кодрину. И Филипп не мог этого забыть… Господи, откуда она звонила, Монти? Счастье, если из дому… От Большого к Среднему плюс еще три квартала – минута езды. А если – не из дому? А если фээсбэшная гиена отправилась на покой?!. Подбирать всю остальную криминальную падаль города Питера?..

– Да что с тобой? – Аурэл никак не хотел отстать от меня.

– Что-то мне нехорошо… – пролепетала я. – Я, пожалуй, пойду.

– Нет, – почти пропел Чорбу, и я удивилась угрожающей легкости его голоса. – Ты никуда не пойдешь!

– Почему?

– Дождь.

– «И дождь смывает все следы», – ляпнула я первое, что пришло мне в голову. Так назывался фильм, который был признан сентиментальными читательницами «Дамского вечерка» лучшим в последнем тридцатилетии.

– Да? – развеселился Аурэл.

– Вообще, это название фильма.

– А похоже на правду. Похоже на жизнь…

Я беспомощно оглянулась. Нож лежал на стойке. Если Аурэлу что-нибудь взбредет в голову, у меня не будет ни единого шанса.

– Что-то ты мне не нравишься… – Он, не отрываясь, смотрел на меня.

А уж как ты мне не нравишься!

Все обаяние Аурэла вылетело в трубу. И теперь я видела перед собой закоренелого убийцу. С ножом за голенищем.

– Да? – Я ухватилась за эту мысль. – Тогда, может, я пойду?

– Нет, – отрезал Аурэл. – Нет. Дождь.

Перспектива пробежек голышом по винной галерее меня нисколько не прельщала. И пока я раздумывала, что же мне делать и как выбраться из «КАСА МАРЭ», в дверь кто-то сильно и отчаянно постучал.

Монти! Слава богу, Монти!

Я вскочила, но хитрый Аурэл опередил меня. Он первым оказался возле двери.

За которой стоял Рейно.

Дивный Рейно. Благословенный Рейно. Божественный Рейно. Лучший в мире Рейно.

– У нас закрыто, – сказал Аурэл из-за двери.

– А висит табличка «OPEN», – голос Рейно, приглушенный стеклом, звучал для меня райской музыкой. – Раз висит – нужно открыть. Так делается во всех цивилизованных странах.

– Рейно! – заорала я из-за плеча Чорбу. – Рейно, я здесь!

И вцепилась в локоть молдаванина.

– Откройте. Откройте, или я разобью витрину.

– Я ошибся. Ты нравишься мне все больше и больше, – сказал Аурэл. И открыл двери.

Рейно вошел в «КАСА МАРЭ» и внимательно осмотрелся. На нем не было ни одной капли, хотя на город все еще лились дождевые потоки. Ничего удивительного, эстонцы всегда выходят сухими из воды.

– Рейно, – закричала я, отбегая к стойке. – Он убийца, Рейно! Он убийца, и у него нож.

Рейно шмыгнул носом, а Аурэл рассмеялся и посмотрел на меня.

– Успокойтесь, Варвара, – Рейно нисколько не удивило ни мое присутствие здесь, ни мой экстравагантный прикид.

– Варвара? – Чорбу повернулся ко мне. – Не Римма?

– Не Римма, – подтвердил Рейно. – Варвара.

– И слава богу, – почему-то обрадовался молдаванин. – Имя Варвара идет тебе больше.

Рейно прошелся по магазинчику. И уставился на Аурэла.

– Вы Аурэл Чорбу?

– Убийца, – вставила я. – Убийца Аурэл Чорбу! Его видели в доме Стаса. И нож…

– Да помолчите! – прикрикнул на меня Рейно и снова обратился к Аурэлу: – Вы Аурэл Чорбу, винодел, виноторговец и коллекционер холодного оружия.

– Допустим. А с кем имею честь?

– Рейно Юускула. Гражданин Эстонской Республики. Частный детектив.

– Ну-ну, – Аурэл продолжал веселиться. – И что же вы хотите, гражданин Эстонской Республики?

– Это ваша вещь?

И Рейно, мой дивный, благословенный, божественный, лучший в мире Рейно вытащил ваджру. В рукояти все еще сверкал алмаз. Неужели он передаст убийце обличающую его улику?

Он передал.

Аурэл взял нож и несколько секунд его рассматривал.

– Если бы не этот непонятный камень, я бы сказал, что мой.

– Камень легко убирается. Представьте, что он без камня.

– Он с камнем.

– Представьте, что без. Что там было?

– Понятия не имею. Голова какого-то божка.

– Все верно, – Рейно выразительно посмотрел на меня. – Когда он пропал?

– У меня их столько… Всего и не упомнить. Что-то около года назад. Хотите коньяку, Рейно?

– Нет. А при каких обстоятельствах вы его потеряли?

– Я его не терял. Погодите… Я отдал его на экспертизу одному парню из Эрмитажа. Он несколько раз оценивал мои ножи.

– И что произошло?

– Он сказал мне, что работал на даче… И что дачу обокрали.

– И вы поверили?

– Поверил. Этот парень никогда меня не подводил. Потом мне привезли еще один нож. Похожий на этот, только лучше. Без камешка…

– Как звали парня?

– Филипп. Филипп Кодрин. А что?

– Возможно, камень в рукоятке – очень крупный алмаз.

Аурэл подбросил нож в руке, и ваджра сделала удивительный пируэт. Это было похоже на взмах кисти. Такой кистью можно нарисовать все, что угодно.

«Нож в облаках» – именно этот прием я отрабатывала сегодня на кухне. Но без ножа.

– Без камня он был лучше… – задумчиво протянул Чорбу. – Камни портят ножи. И все остальное – тоже…

– Позвоните Филиппу Кодрину.

– Зачем?

– Позвоните и пригласите его в гостиницу. Скажите, что хотите дать ему еще одну вещь для экспертизы.

– Но у меня нет никаких вещей для экспертизы.

– Есть, – Рейно кивнул на ваджру. – Это же ваша вещь.

– Это так уж необходимо? Если честно, я бы хотел выпить вина с девушкой. Здесь.

– Девушка сейчас оденется и поедет с нами в гостиницу. От этого зависит ее жизнь. И ваша в какой-то степени.

– Моя жизнь не зависит ни от кого. Только от бога и от вина…