Текст книги "Ритуал последней брачной ночи"

– Это орудие убийства, – просто сказала я.

– Где орудие убийства?

– В футляре.

Рейно протянул к футляру руки, но я была начеку.

– Нет. Так не пойдет. Сначала я объясню… Это нож, которым убили Олева Киви.

– Что?!

– Нож, которым убили Олева Киви, – я тупо переводила глаза с Рейно на футляр. – Но…

– Откуда у вас этот нож?

– Я вынула его из тела…

– Вы? – Он быстро заморгал, открыл рот, чтобы что-то сказать, но в самый последний момент передумал.

– Не забывайте, я проснулась рядом с телом… Увидела нож…

– Зачем вы вытащили его? Вы, дура ненормальная?!

– Не знаю… Я тогда плохо соображала…

– По-моему, вы всегда плохо соображали. Зачем вы это сделали?!. Если, конечно, не вы убили…

– Не я, клянусь! – Я снова пустила в ход тихие, полные сдержанного достоинства слезы.

– А если там были отпечатки пальцев, идиотка?

– Если бы вы его видели…

– Мертвого Олева Киви?

– Нет… Нож…

– Так покажите мне его! – Он снова протянул лапу к футляру.

– Да, конечно… Но сначала я должна предупредить. Это Нож-убийца… Стоит взять его в руки – и невозможно удержаться… Ты думаешь только о том, чтобы добраться до чьей-то плоти… Он руководит тобой, он направляет тебя… Я сама испытала все это… Я сама…

– Еще кого-то замочили?

– Нет!.. – Я надолго замолчала. Стоит ли рассказывать Рейно о досадном эпизоде с пупком Сергуни Синенко и об отважном коте Идисюда?

Наверное, стоит. Если уж ты решила идти до конца.

– Я хотела… Я хотела убить… Вернее, не я сама. Это Нож направлял меня… Он хотел убить… Я бы и сделала это. Если бы меня не вспугнули… Вернее, если бы Нож не вспугнули, – с трудом закончила я и снова почувствовала, как на голове у меня зашевелились волосы.

Но свободный от убийств и предрассудков прагматик Рейно посмотрел на меня скептически.

– Вы, русские, всегда сваливаете свои безобразия на кого угодно… На зиму, на американские спутники, на плохие дороги. Стыдитесь!..

– Сами вы…

– Давайте его сюда…

– Я предупредила.

– Давайте.

Он больше не слушал меня. Он был не в состоянии терпеть. Да что там, его просто корежило от любопытства! Я подтолкнула футляр к коленям Рейно и трагическим шепотом произнесла:

– Открывайте, только не сейчас…

– А когда?

– Когда я отойду на безопасное расстояние! – Конец фразы застал меня уже у двери.

– Теперь можно? – Рейно смотрел на меня с веселым снисхождением.

Я (на всякий случай) приоткрыла входную дверь, прикинула расстояние от себя до Рейно и от Рейно до футляра – и дала отмашку.

– Теперь можно…

О, с каким вожделением он схватился за крышку! Как зачарованная, напрочь позабыв об опасности, которая исходила от ножа, я наблюдала за ним. Наконец Рейно снял крышку и вытряхнул нож. И несколько секунд безмолвно взирал на смертоносные совершенные линии, на точеные лепестки и на упрямый лоб бога Ваджрапани…

– Нет, – едва слышно прошептала я. – Нет… Только не делайте этого… Нет…

Но было поздно. Рейно не слушал меня. А Нож… Нож змеей скользнул в объятья его ладони.

Черт возьми, он был в этих объятьях всегда… Он был создан для руки.

Рейно медленно повернул голову ко мне. И улыбнулся. Нож, который нашел приют в его руке, улыбнулся тоже. Бледным, жаждущим крови лезвием. Все так же медленно Рейно поднялся с колен и двинулся в мою сторону.

Он двинулся в мою сторону, а у меня даже не было кота-защитника Идисюда!

Я отступила на шаг, потом еще на шаг… До входной двери не так уж далеко, выбежать я успею. Какое счастье, что мне не придется тратить время на открывание замков… Какое счастье, что я – умная Маня! – вовремя подготовила пути к отступл…

Сделав еще один шаг назад, я зацепилась ногой за диванный валик – и рухнула на пол.

Сколько драгоценных секунд я потеряла? Одну, две, пять?..

Но этих секунд с лихвой хватило, чтобы Рейно… нет, чтобы Нож… склонился надо мной. Издав какой-то нечленораздельный звук (господи, неужели это мой собственный голос?!), я зажмурилась.

Вот оно.

Баста. Каюк. Финита ля, как любил говаривать покойный Стас Дремов. Что ж, соскучиться по мне он не успеет. И Олев Киви – тоже… Там мы все и встретимся, в захламленном аду, среди новеньких тефлоновых сковородок…

Вот только почему он медлит?..

– Не ушиблись? – раздался прямо надо мной голос Рейно.

– Что?

– Я спрашиваю – не ушиблись?

Я несмело открыла один глаз. Потом – второй.

Рейно стоял прямо надо мной с ножом в руках. И улыбался…

– А… – выдохнула я.

– Давайте руку.

– А почему… почему ничего не произошло?

– А что должно было произойти? – Рейно посмотрел на меня заинтересованно.

– Вы должны были… – я запнулась.

– Что?

– Вы должны были… почувствовать непреодолимую тягу к убийству… Вы должны были захотеть меня убить…

Рейно присел на злополучный диванный валик и поиграл ножом.

– Вы правы, Варвара. Иногда меня так и подмывает вас убить. Дать вам piki nupp[46]46
  По башке (эст.).


[Закрыть] чем-нибудь тяжелым. Но это только когда вы порете чушь и путаетесь у меня под ногами.

– А сейчас?

– Не больше, чем всегда, – Рейно даже не смотрел на меня. Он внимательно изучал физиономию Ваджрапани.

– Подождите… Разве у вас не было даже намека на порыв… на помутнение? Разве вы не хотели… вы не хотели воткнуть нож в человеческое тело?

– Вы, русские… Вы меня удивляете! Вы действительно азиаты… Кровожадные азиаты… Как можно находить прелесть в кровопускании?

Вот это да! Нож, вступивший в сговор с флегматичным эстонцем, обвел меня вокруг пальца. Он усмирил свою сущность и в этот раз явился миру кротким приспособлением для резки овощей. Но смириться с этим вот так просто я не могла…

– Неужели вы ничего не почувствовали, Рейно?

– От того, что взял в руки нож? Нет.

А может, Нож действует избирательно? Сворачивает в бараний рог впечатлительные натуры типа меня и ничего не может поделать с гнусными патолого-анатомическими циниками типа Рейно. Неплохой бы получился материал для журнала «Дамский вечерок». Его вполне можно было поместить под рубрикой «На ночь глядя»…

– Я так и знала. Вы абсолютно бесчувственный человек. Ничто не может вас пронять. Даже Нож-убийца о вас зубы обломал…

Рейно все еще рассматривал нож. И о чем-то напряженно думал.

– Нож что, валялся на полу? – спросил он.

– Почему на полу? Он был воткнут в грудь Олева Киви.

– И вы его вытащили? – Он посмотрел на меня со жгучим интересом. – Взяли и вытащили?! Вот так запросто? Ничего не побоялись?

– Честно говоря, я не помню…

– Еще бы… Вы либо сумасшедшая, либо больная, либо…

Выслушивать поток оскорблений и дальше я была не намерена.

– Знаете что… Если бы вы его видели… Если бы вы видели нож… Как тогда… Таким, каким видела его я…

– Я вижу его и сейчас. Симпатичная игрушка… Какому-нибудь коллекционеру наверняка бы понравилось…

– Это не совсем то. Вернее, он выглядел немного иначе.

Отступать было поздно. Если сказала «а», то нужно говорить и «б», Варвара Андреевна! И я, мысленно перекрестившись, бросилась в омут с головой.

– В рукояти был алмаз! Или еще какой-то камень… Но явно драгоценный…

– Вот как! – Рейно посмотрел на меня с насмешливой жалостью. – И куда же он делся?

– Понятия не имею…

– Но ведь нож все время был у вас, если я правильно понял?

– Да… То есть… После того, как я чуть не убила Сергуню… я… максимально ограничила с ним контакты…

– С Сергуней?

– С ножом! Вы следите за моей мыслью?

– Пытаюсь, хотя это довольно тяжело…

– Так вот, я спрятала нож в футляр… А потом, когда в очередной раз вынула его, камня в рукояти не было…

Не говоря ни слова, Рейно встал с валика и направился в комнату. Я осталась сидеть в коридоре.

– Говорите, алмаз? – крикнул он из комнаты. Сквозь дверной проем я видела, как он снова ухватил лупу и, распластавшись на полу, принялся исследовать нож. Каждую насечку, каждый завиток. Сантиметр за сантиметром.

– Я не могу утверждать это со стопроцентной уверенностью… – крикнула я.

– А я могу! – Он сунул лупу в карман жилетки и вернулся ко мне на валик. – Со стопроцентной уверенностью… Никаким камнем здесь и не пахнет. Абсолютно литая вещь. Ни единого зазора, ни единого паза… Слушайте, Варвара, зачем вы морочите мне голову?!

– Камень был, – упрямо повторила я. – Камень был на месте головы этого бога. Бог называется Ваджрапани. «Рука, держащая ваджру». А ваджра – и есть алмаз… На санскрите.

Урок, преподанный мне продавцом Дементием, оказался незабытым. Совсем незабытым.

– Все может быть, но камня здесь нет, – Рейно остался глух к судорожным всплескам моего не такого уж мощного интеллекта.

– Он был.

– Вы не слышите? Нож цельный. Никакого камня.

– Он был.

– Его не могло быть.

– Он был.

– Нет.

– Да!

– Нет!

– Да…

– Нет, черт возьми!!!

Разъяренный, обозленный, вышедший из себя эстонец – это было редкое по красоте зрелище. Но насладиться им до конца я не успела. В порыве совершенно необъяснимой ярости Рейно подбросил нож на ладони и изо всех сил воткнул его в диванный валик. Нож вошел в потертую старую кожу по самую рукоять, и горячий эстонский парень Рейно Юускула сразу успокоился.

– У вас есть редкое качество доводить людей до белого каления, Варвара, – тяжело дыша, сказал он.

– Слава богу, хоть что-то во мне вас поразило… Но камень там был, клянусь вам… Камень был на месте головы божества… Я не сумасшедшая, поверьте…

– Придумываете уловки, чтобы откреститься от убийства?

– Почему вы мне не верите? Я ведь еще ни в чем не обманула вас… О господи!!! Смотрите! Смотрите! Вот он! Вот он, камень!!!

Но мне уже можно было ничего не говорить.

В навершье рукояти, там, где еще минуту назад находился бог Ваджрапани, – переливаясь и отбрасывая причудливые блики света на наши с Рейно вытянувшиеся лица, сиял алмаз!

Это было удивительное, почти нереальное зрелище. Несколько минут мы молчали, не в силах вымолвить ни слова.

– Ну, кто был прав? – наконец-то прошептала я.

– Ei voib-olla!!![47]47
  Не может быть! (эст.)


[Закрыть] – Рейно с трудом протолкнул сквозь горло эти коротенькие простые слова. Его волосы, обычно невозмутимые, увлажнились и спутались прямо на моих глазах. Его брови, обычно невозмутимые, поползли вверх. Его рот, обычно невозмутимый, приоткрылся сам собой.

Господи, почему мой фотоаппарат остался в прошлой жизни, в опальной квартире на улице Верности?..

– Этого не может быть… Не может быть… Не может быть… – покачиваясь, как китайский болванчик, повторял Рейно. – Этого не может быть.

Что касается меня самой, то вторую встречу с камнем я перенесла достаточно спокойно. Но Рейно! Рейно нужно спасать, иначе он прямо на моих глазах хлопнется с обширным инфарктом. Кто бы мог подумать, что на совесть склепанный частный детектив окажется таким слабонервным?!.

– Не может быть, – еще раз повторил Рейно, и я опрометью выскочила на кухню.

Черт, даже элементарной чашки нет и в помине!..

Я до упора вывернула кран с холодной водой и подставила сложенные лодочкой ладони. А потом снова бросилась в коридор.

И плеснула воду в лицо Рейно.

Это возымело действие: Рейно наконец-то оторвался от камня и посмотрел на меня. Вполне осмысленно.

– Полегчало? – спросила я.

– Да… Спасибо… Но как же так?..

– Вы больше не удивляетесь тому, что главную улику я забрала с собой?

– Нет… Никогда в жизни не видел ничего подобного… Расскажите мне об этом ноже.

– Я лучше покажу.

Оставив Рейно приходить в себя под присмотром Ножа и раненного в самое сердце диванного валика, я отправилась в комнату и вытащила из кучи улик «ARM AND RITUAL». Ну вот, сбылась мечта идиотки: самоуверенный эстонец нуждается во мне, как грудной младенец. Он жаждет, чтобы я открыла ему глаза на мир ритуального оружия.

– Вы как? – снова поинтересовалась я, вернувшись. – Готовы воспринимать информацию?

– Честно говоря… – Рейно с сомнением покачал головой, но тут же взял себя в руки. – Да. Готов.

Я раскинула перед ним книгу, как гадалка раскидывает карты. И, добросовестно подвывая и время от времени прибегая к наглядному пособию, состряпанному в свое время полковником колониальных войск сэром Генри Уолингом, пересказала лекцию продавца Дементия.

Когда я закончила, Рейно посмотрел на меня с уважением.

– А вы не такая дура, какой кажетесь на первый взгляд.

– Заблуждение, – я все еще принимала активное участие в декаде предельной откровенности, которую сама же и организовала. – Я такая дура. Такая. Иначе я бы не влипла в эту историю.

– Откуда у вас книга?

– Взяла у одного человека. На время. Он консультировал меня.

– Понятно.

Рейно снова упал на колени перед ножом и, вытащив лупу, принялся рассматривать алмаз в навершье.

– Как вы думаете, это дорогая вещь?

– Я не ювелир. Но думаю, не дешевая. Если это действительно драгоценный камень. Во всяком случае, размеры впечатляют. Я только не могу понять принцип. Почему исчезло лицо божка и появился камень?..

Неожиданная догадка осенила меня. Впрочем, не такая уж она была и неожиданная. «Легионер» Дементий с его поклонением духам оружия все еще маячил за моей спиной.

– Помните, я говорила вам, что Ваджрапани… тот самый бог… Он призван охранять моление Будды. Алмаз обозначает силу и нерушимость Учения Будды. Почему бы этому самому Ваджрапани не охранять еще и Силу и Нерушимость?.. Понимаете, о чем я говорю? Ваджрапани охраняет алмаз от посторонних глаз.

– Ну, это, допустим, и так ясно, – мелочно опустил меня Рейно. – Меня интересует сам механизм. Принцип. Как это сделано. Прочтите, что там еще написано?

Я с тоской взглянула на сбившиеся в кучу английские буквы. Отделить их друг от друга и понять их тайный смысл не представлялось никакой возможности.

– Ну, что вы застыли?

– Здесь на английском… Боюсь, что мне не под силу…

– Так я и думал, – Рейно наконец-то нашел способ отыграться. – Вы, русские, претендуете на мировое господство, а не знаете ничего, кроме своих пословиц и поговорок… Дайте книгу мне.

Я безропотно передала ему краденую «ARM AND RITUAL», и Рейно немедленно углубился в ее изучение. Он прочел страницу, потом перескочил на следующую, потом отправился в оглавление и ссылки по главам. И лишь спустя десять минут оторвался от своего увлекательного занятия и с едва скрываемым торжеством посмотрел на меня.

– Хитрые штучки, которые индусы переняли у китайцев. Вы правы. Это ритуальный нож. Для храмовых жертвоприношений.

– Я же говорила…

– Не перебивайте. Здесь написано: «Когда Он коснется твоей плоти, глаз Будды откроется и цепь перерождений сансары предстанет перед тобой…» – Рейно ухватился за нож и вытащил его из валика. – Все ясно?

– В общих чертах…

Он все еще не хотел выпускать опасную игрушку из своих рук. Наоборот, приблизил рукоять к лицу и протер камень тыльной стороной ладони.

– Глаз Будды… По-моему, похож… Подождите!

Неугомонного эстонца снова осенила какая-то мысль. Перевернув нож, он принялся рассматривать подбрюшье рукояти. И даже позволил себе присвистнуть.

– Гениально. Простейшая конструкция, но до чего впечатляет! Смотрите.

Он всучил мне лупу и ткнул носом в застывшие лепестки лотоса.

– Видите два маленьких кружочка? Они не очень хорошо заметны и похожи на насечки… Видите?

– Нет…

– Разуйте глаза.

Я последовала совету Рейно и с трудом, но обнаружила то, о чем он говорил. Нет, это были не кружки, скорее хитросплетения лепестков, накладывающихся друг на друга. И все же я их увидела!

– И что это значит?

– Должно быть, рычажки, которые приводят в движение механизм рукояти. Когда нож сталкивается с препятствием… С диванным валиком, например…

– Или с чьим-то телом, – тихо проговорила я.

– Или с чьим-то телом, – с жаром поддержал меня Рейно. – Защитный кожух опускается, и возникает алмаз. Глаз Будды, призванный надзирать за праведностью смерти.

Я посмотрела на Рейно с уважением.

– Вы рассуждаете как участник жертвоприношения.

– Да, – он философски пожевал губами. – Каждый день я приношу себя в жертву таким клиентам, как вы.

– Да ладно вам… А защитный кожух – это и есть голова бога Ваджрапани?

– Судя по всему.

– И как долго алмаз будет находиться на свободе?

– Вы у меня спрашиваете?.. Наверное, до тех пор, пока глаз Будды не устанет пялиться на мирские безобразия. Можем засечь время, если хотите…

– Не хочу. Когда я… когда я взяла его… Камень был в рукояти больше суток. А потом исчез.

– Все зависит от механизма… А может, вы сами как-то по-особенному перехватили кинжал. Кстати, каким образом он располагался в теле Олева?

– Он был загнан. По самую рукоять.

– Вот видите! Я тоже постарался. Испортил кожаную обивку… И тоже загнал этого красавца по рукоять. Древние индийцы знали толк в убийствах. Они умели делать это красиво…

– Не то что мы, русские, – не удержалась я.

– Именно! Именно это я и хотел сказать. А теперь, когда мы разобрались с этим тесаком, удивите меня еще чем-нибудь…

Рейно менялся на глазах, и это были плодотворные изменения. Поняв тайну кинжала, разгадав загадку, он, как и полагается прожженному детективу, потерял к ваджре всякий интерес. И к Будде тоже. Теперь его интересовала суетная бумажка в двадцать шиллингов.

– Где вы ее нашли? – спросил у меня Рейно, когда мы переместились на паркетный пол комнаты.

– В баре. Я уже говорила. В баре гостиницы. Она валялась под столом.

– Значит, вы пошли в гостиницу… Обнюхать место преступления… И как же вы туда забрались? По веревочной лестнице?

– Зачем? Меня пригласил один симпатичный мужчина… Постоялец гостиницы.

Стоило мне вспомнить о великолепном Аурэле Чорбу, вислоусом Соломоне с золотым зубом во рту, как сердце у меня сжалось и во рту появился привкус винограда.

– Значит, еще один постоялец.

– У него винная галерея на Васильевском. И он не причастен к убийству.

– Правда?

– В это время они все выпивали в номере у одного известного актера. У Аурэла удивительные вина. Говорящие вина… И он так о них рассказывает… Как о близких людях.

– Лично я предпочитаю грог, – осадил меня Рейно. – Так что о винах как-нибудь потом. Давайте разберемся с вашими бумажками.

Он принялся вертеть в руках банкноту.

– «5101968». Какие у вас соображения?

– Свои соображения я уже озвучила по телефону, – напомнила я. – Школа № 113.

– Где вас собирались пустить голой в Африку, – Рейно никогда ничего не забывал. – Тогда одно из двух. Либо этот телефон находится в другом городе… Или в другой стране…

– Либо?

– Либо это вообще не телефон.

– А что же это?

– Все, что угодно. Шифр камеры хранения. Шифр сейфа… Я должен подумать, – Рейно аккуратно расправил бумажку и отложил ее к ножу, окуркам в целлофане и скомканной упаковке из-под одеколона. – Что еще у вас есть?

Я с готовностью принялась рыться в вещах, высыпанных из сумки. Я полностью подчинилась Рейно.

– Еще вот это.

– Что это вы мне всучили? – Рейно нахмурил брови и с выражением зачитал: – «Ты кайфовая баба, Кайе. Хоть одно нормальное рыло в этом богом забытом городишке. Круто мы с тобой потусовались. Чухляндия – дерьмо, Рашэн – помойка. Да здравствует остров Пасхи! Суки, объединяйтесь в профсоюз! Полина Чарская».

После упоминания Чарской в комнате повисла нехорошая тишина.

– Что это за пасквиль? – Эстонский акцент Рейно стал таким невыносимым, что мои уши испуганно прижались к черепу. – Что значит – «Чухляндия – дерьмо»? Это значит – «Эстония – дерьмо»?!

– Не думаю, – прошептала я. – И потом, вы же видите, что «Рашэн» тоже «помойка»… так что мы с вами в одной лодке.

– Рашэн, может, и помойка. Но оскорблять мою Родину я не позволю никому.

– Она ненормальная, эта Полина Чарская… Она актриса.

– А почему вы берете автографы у ненормальных актрис?

– Не для себя… Для моей подруги… Кайе…

– Она эстонка? – Рейно сжал подбородок побелевшими от гнева пальцами.

– Она эстонка… Из Пярну.

– И вы хотите отдать это эстонке? Или это не помнящая родства эстонка? Отступница?!

– Патриотка! – с жаром заверила я.

Рейно уже хотел было порвать навет на милую его сердцу Эстонскую Республику, когда я коршуном налетела на него. После непродолжительной, но отчаянной борьбы на паркете я изловчилась, цапнула Рейно за сбитый в Куккарево палец и вырвала квитанцию.

– Болван! – тяжело дыша, бросила я, отползая от Рейно к батарее отопления. – Гробить мне улику!

Совсем офонарели?

– Какую улику? – спросил Рейно, посасывая многострадальную конечность.

– На обратной стороне – квитанция из антикварного магазина.

– Перечислите сразу все улики. Чтобы мне легче было ориентироваться. И вообще. Сейчас мы запремся в комнате…

– Это еще зачем?!

– Надо. Мы запремся в комнате и не выйдем отсюда до тех пор, пока вы обо всем мне не расскажете. Обо всем и обо всех. Подробно. Ничего не утаивая… Согласны? – Он встал, подошел к двери и плотно прикрыл ее.

– Согласна, – вздохнула я. – Только приготовьте носовой платок. Это будет очень грустная история…

…В течение последующих двух часов я рассказала Рейно все. Начиная от своего визита в кабинет Стасевича с бесполезной папочкой под мышкой и заканчивая последним разговором с Чорбу у кромки Каменноостровского проспекта. Я опустила только род своей деятельности – он мог отвратить от меня Рейно Юускула-старшего и вызвать нездоровый интерес у Рейно Юускула-младшего. Ни того ни другого я не хотела. В прямом и переносном смысле.

Сначала Рейно слушал меня просто так, потом стал записывать.

Некоторые события прошедшей недели он заставлял меня пересказывать по нескольку раз, некоторые вообще пропускал мимо ушей. Он комбинировал персонажей драмы, выспрашивал об их привычках, манере говорить и держаться. Он уделил массу времени супружеской чете Кодриных («oh, pime vaeseke!»[48]48
  О, слепая бедняжка! (эст.)


[Закрыть]), их сценам ревности по телефону и страстному желанию Филиппа Кодрина свалить всю вину за убийство сестры на Олева Киви. Полина Чарская, напротив, нисколько не заинтересовала его. Даже история связи актрисы с виолончелистом и кража драгоценностей не вызвали ничего, кроме легкой улыбки. Очевидно, Рейно навсегда запомнил немудреный тезис Чарской – «Чухляндия – дерьмо». Эстонцы могут быть очень злопамятными, если захотят…

Лишь в одном месте он оживился – в том самом, в котором оживился и сам Киви: когда речь зашла о потайном ящике в сейфе. Но сообщить подробности об этом повороте в истории взаимоотношений Олева и Полины я не могла.

Потом пришел черед Иллариона Илларионовича Шамне с его лавчонкой и сдачей в салон фальшивых драгоценностей. Это позабавило Рейно, но не более. Однако когда я сказала, что это и был тот самый гарнитур, из-за которого Чарскую изгнали из виолончельного рая, он сделал себе пометку в блокнот.

Выслушав все до конца и уяснив расстановку персонажей, Рейно принялся гонять меня по каждому из них. Он требовал невозможного. Он требовал назвать марки вин, которым поил меня из рук Аурэл Чорбу, расспрашивал о том, как Чорбу выводил из строя электрическую цепь и как Калью Куллемяэ спутал этажи и попал в номер покойного Киви… Он попросил меня подробно пересказать разговор с ювелиром Илларионом Илларионовичем… И даже начертить схему гостиницы. И схему дома Стаса Дремова.

Через два часа я была выжата как лимон.

А еще через полчаса он выставил меня за дверь.

Самым беспардонным, самым наглым образом.

– Мне нужно подумать… – сказал Рейно, нетерпеливо подпихивая мою уставшую от длительного допроса задницу. – Кое-что перечитать… Все улики я оставляю себе. Там тоже есть кое-что любопытное…

– А… что делать мне?

– Что хотите… Можете посидеть на кухне.

– Там нет даже стула…

– К сожалению…

– Может быть, вы уступите мне раскладушку? Я почти сутки не спала…

– Я тоже. – Рейно был непреклонен. – Не нужно мне мешать. Я должен подготовиться к отчету. Вы же хотите получить отчет? Хотите или нет?

– Хочу.

– Вот видите… Закройте дверь…

В конечном итоге я все-таки была выкинута из комнаты и оттеснена на кухню. Единственное, что мне удалось отстоять, была книга «ARM AND RITUAL». Именно в ее обществе я и провела последующие несколько часов. Я вдоль и поперек изучила буддийские ритуальные атрибуты, всевозможные кинжалы с усиленными и ослабленными гардами, модификации ваджры и приемы фехтования. Один из них, довольно поэтически изложенный сэром Генри Уолингом, очаровал меня. Он назывался «НОЖ В ОБЛАКАХ». Я тренировала стойку до изнеможения и жалела только об одном – что писаный красавец, отчаянный убийца Нож-ваджра находится сейчас у Рейно.

А ваджра была создана для этого приема. Она действительно казалась неземной.

С мыслями о Ноже, облаках и Рейно Юускула, корчащем из себя крутого детектива, я и заснула. Подложив под голову редкое коллекционное издание «ARM AND RITUAL».

А проснулась оттого, что Рейно немилосердно тряс меня за плечо.

– Вставайте! Тоже, нашли время спать! Я должен уехать. Может быть, надолго…

– Ничего. Я подожду.

– Не получится. Сегодня в три, в Доме ученых, Тео Лермитт. Очень хотелось бы, чтобы вы там побывали.

Черт, я совсем забыла! Тео Лермитт, шантажист в профессорской мантии! Специалист по Юго-Восточной Азии, умудрившийся наследить везде, где только можно, и до сих пор не засветиться! Неуловимый Тео, которого никто никогда не видел. А если и видел – то не помнил.

– И что я должна делать?

– Ничего. Просто послушайте, и все. Говорят, он читает очень недурные лекции…

– А вы?

– Я же сказал… Я еду по делам. Буду очень поздно… Вы, если хотите, можете сходить в кино. Встретиться с подругой… С этой вашей… Оцеолой…

– Монтесумой! – поправила я.

– Не вижу никакой разницы…

Скотина! Самодовольная эстонская скотина!.. Он даже не довез меня до метро!..

* * *

В Дом ученых я прорвалась почти без боя.

Стоило мне только потрясти перед носом рассеянного мальчика-секьюрити папкой с докладом Тео Лермитта («профессор ждет, мой дорогой!»), как я была сразу допущена в эпицентр тайфуна под названием «Юго-Восточная Азия».

До доклада Тео Лермитта оставалось еще полчаса, и я решила скоротать их в дамской комнате: уж слишком моя простецкая физиономия отличалась от отягощенных извилинами искусствоведческих черепов. Да еще дурацкие джинсы!.. Джинсы, в которых я ползала по дому Кодриных в Куккарево и совершала экскурсии на сельское кладбище. Сквозь дикий шиповник и наглую деревенскую траву.

В небесно-чистом клозете я оккупировала крайнюю кабинку, взгромоздилась на унитаз и уставилась на часы, которые выпросила у Рейно перед тем, как выйти на улицу. Часы он дал, но не преминул прочесть мне лекцию на тему: «Вам, русским, время уже ни к чему. Вы всюду безнадежно опоздали».

Стрелки ползли медленно, они цеплялись друг за друга, склеивались вместе и менялись ролями: секундная вдруг стала минутной. А минутная – часовой. На саму часовую, раздувшуюся от непомерных амбиций, мне было даже страшно смотреть.

«Слава богу, хоть назад не идут», – подумала я, и в то же мгновение раздался вкрадчивый стук в дверь.

Я едва не свалилась с унитаза.

– Варвара, я знаю, что ты здесь, – раздался знакомый требовательный голос.

– Монти! – воскликнула я и бросилась открывать.

Монти просочилась в кабинку и пристроилась рядом со мной. Мы расцеловались, хотя загон для унитаза был не самым лучшим местом для проявления дружеских чувств.

– Как ты меня нашла? – спросила я.

– Я сто лет тебя знаю… Ты всегда чистишь перышки перед ответственными мероприятиями, – начала Монтесума и тотчас же прикусила язык, взглянув на мою затрапезную футболку.

– Монти! Посмотри на меня! Я уже почти две недели брови не выщипывала! Я не крашусь, я сижу без крема и без масок… Мне даже подмышки нечем побрить. Я в бегах, Монти!!!

– Бедная ты моя… – Монтесума обняла меня за плечи и тотчас же резко отстранилась. – Тогда что ты тут делаешь?

– Жду начала выступления Тео Лермитта.

– У меня новости. Приехала дочь коммерческого директора. Сегодня вечером постараюсь с ней встретиться. Может быть, удастся выяснить, с кем она прохлаждалась в лифте. Кстати, его квартиру я покупаю.

– Кого?

– Стаса.

– А-а… – Только сейчас я вспомнила о желании Монтесумы приобрести жилплощадь своего бывшего и такого ненавистного ей сутенера. Выходит, она не шутила. – Поздравляю.

– Пока не с чем. Предстоит бойня, но я все равно своего добьюсь.

Я вздохнула. Монтесуме было мало одной маленькой, крошечной, никому не нужной смерти маленького, крошечного, никому не нужного типа. Монтесума была готова нанять бригаду столяров, чтобы они загоняли гвозди в гроб Стаса всю оставшуюся жизнь.

– Попугая я уже забрала, – продолжала удивлять меня Монтесума. – У консьержки. Правда, пришлось выложить двести баксов…

– Старого Тоомаса?

– Его, родимого. Развлекает меня матами. Да еще с интонациями Стаса.

Я вспомнила голову Стаса, залитую кровью. И Старого Тоомаса, гадившего на простыню. Старый Тоомас видел убийство Стаса, но он был таким же ничего не значащим свидетелем, как и перстень Аллы Кодриной, как и Нож-убийца, как и я сама…

Старый Тоомас был свидетелем-неудачником.

Меня ведь тоже можно причислить к свидетелям-неудачникам. Мир полон свидетелями-неудачниками, мир кишит ими. Ни один волос не упадет с головы жертвы без молчаливого благословения какой-нибудь никому не нужной, изгрызенной собакой тапки. Тапка будет валяться под креслом и глазеть на место преступления… Ни одно горло не будет перерезано без молчаливого согласия какой-нибудь фарфоровой пастушки с отбитыми руками. Пастушка будет стоять на комоде и глазеть на место преступления…

И вообще, черт возьми… Арены убийств окружены вещами! Вещи толпятся, подталкивают друг друга и становятся на цыпочки – только бы рассмотреть, только бы не пропустить самое главное! Они всегда опускают палец вниз. Они всегда требуют смерти. И почти никогда – жизни.

Они никого и никогда не спасут.

На них нельзя положиться.

Интересно, что думает об этом частный детектив Рейно Юускула-старший?..

– Эй! Что это с тобой? – вывела меня из философского (чур меня!) транса Монтесума.

– А что?

– У тебя такое лицо…

– И какое же у меня лицо?

– Дурацкое. Как у законченного олигофрена. Прости, конечно…

Куррат!.. Порассуждала о высоком, на свою голову! Нет, надо прекращать эту порочную практику: чуть что – сразу же хвататься за мозги, как за револьвер, и делать далеко идущие выводы. Прав, прав был покойный Стасевич: от излишнего мудрствования у женщин моего типа образуются морщины…

– Это потому что я не крашусь. Совсем себя забросила.

– Ничего. Когда выберемся из этой истории, отведу тебя к своей косметичке.

– У меня – своя косметичка, Монти… И своя массажистка. И своя маникюрша…

Я оперлась рукой на сливной бачок и задумалась. Массажистку звали Ленусик. А маникюршу – Светик… Или наоборот? И кто такая Наденька? Дознаватель по делу об убийстве Олева Киви или все-таки парикмахерша?.. В моей несчастной голове спутались имена и события, они легко менялись местами и замещали друг друга. Даже покойный Олев Киви прятался за спину покойного Станислава Дремова. Даже настоящее колье было подменено фальшивым. Даже отчаянная сериальная героиня Полины Чарской не смогла бы разгрести те кучи дерьма, которые меня окружали…

– Ну вот, опять, – испуганно бросила Монтесума. – Опять у тебя та же фигня с лицом. Не расстраивай свою любимую подругу. Умоляю!