Текст книги "Свет в ночи"

Наиболее интересный момент похорон произошел в самом конце, когда мы уже подходили в нашему лимузину, чтобы ехать домой. Я повернулась направо и увидела моего сводного брата Поля, торопливо идущего через кладбище. Он даже перешел на галоп, чтобы перехватить нас до того, как мы сядем в машину.

– Поль! – крикнула я. Я не могла сдержать удивления и радости при его виде. Дафна выглянула из машины и сердито посмотрела на меня. Все стоящие неподалеку тоже обернулись. Брюс Бристоу, который собирался пересадить Жизель из кресла в лимузин, остановился, чтобы поднять глаза, а Жизель пропела:

– Посмотрите-ка, кто пришел в последний момент. Хотя с нашей последней встречи прошло несколько месяцев, казалось, что пролетели годы. Поль выглядел возмужавшим, черты его лица стали тверже. В темно-синем костюме и галстуке он казался выше и шире в плечах. Сходство между Полем, Жизель и мной угадывалось в очертаниях носа и небесно-голубых глазах, но его волосы, смесь светлых и темных – людей с такими волосами акадийцы называют шатенами, – были тоньше и длиннее. Когда он побежал, чтобы догнать меня до того, как я сяду в машину, Поль отбросил назад упавшие на лоб пряди.

Не говоря ни слова, он обнял и поцеловал меня.

– Это еще кто? – требовательно спросила Дафна. Те, кто еще не ушел с кладбища, обернулись, чтобы все увидеть и услышать.

– Это Поль, – быстро сказала я, – Поль Тейт.

Дафна знала о нашем сводном брате, но она отказывалась признавать его или даже упоминать о нем. Мачеха ничего не захотела слышать о нем, когда Поль единственный раз приезжал навестить нас в Новом Орлеане. Теперь она скривила рот в некрасивой гримасе.

– Сожалею о вашем горе, мадам, – сказал Поль. – Я приехал так быстро, как только смог, – добавил он, поворачиваясь ко мне, так как Дафна ему не ответила. – Я позвонил в школу, чтобы поговорить с тобой, и одна из девочек из общежития сообщила мне о том, что произошло. Я тут же сел в машину и приехал прямо в дом. Дворецкий рассказал мне, как проехать на кладбище.

– Я рада, что ты приехал, Поль, – заверила я.

– Может быть, мы все сядем в машину и отправимся домой, – недовольно заговорила Дафна, – или вы собираетесь остаться на кладбище и проговорить целый день?

– Поезжай за нами к дому, – сказала я Полю, садясь рядом с Жизель.

– Он очень симпатичный, – прошептала мне сестра, когда мы уселись. Дафна только посмотрела на нас обеих.

– Я не хочу больше никаких посетителей сегодня, – объявила она, когда машина свернула в Садовый район. – Встреться со своим сводным братом вне дома и не задерживайся. Я хочу, чтобы вы обе начали собирать свои вещи, так как завтра вы возвращаетесь в школу.

– Завтра? – воскликнула Жизель.

– Разумеется, завтра.

– Но это так скоро. Мы должны остаться дома еще по крайней мере на неделю из уважения к папе.

Дафна криво улыбнулась.

– И что ты будешь делать эту неделю? Ты собираешься сидеть, размышлять, читать и молиться? Или болтать по телефону с друзьями и принимать их ежедневно?

– Что ж, мы не обязаны превращаться в монашек, если папа умер, – возразила Жизель.

– Именно так. Вы вернетесь завтра в «Гринвуд» и снова приступите к занятиям. Я уже обо всем договорилась, – закончила Дафна.

Жизель скрестила руки на груди и, нахмурившись, выпрямилась.

– Нам надо сбежать, – пробормотала она. – Вот что нам следует сделать.

Мачеха услышала это и улыбнулась.

– И куда же ты побежишь, принцесса Жизель? К полоумному дяде Жану в санаторий? – спросила она, поглядывая на меня. – Или ты присоединишься к сестре и вернешься в райский уголок на болотах, чтобы жить среди людей, которые зубами разгрызают панцири у крабов?

Жизель отвернулась и стала смотреть в окно. Впервые за весь день слезы потекли у нее по щекам. Как бы мне хотелось думать, что она плачет теперь из-за тоски по папе, но я знала – ее слезы вызваны досадой от перспективы возвращения в «Гринвуд» и скорого расставания с друзьями.

Когда мы приехали домой, сестра была слишком подавлена, чтобы даже встретиться с Полем. Она позволила Брюсу пересадить ее в кресло и отвезти в дом, не сказав при этом ни слова ни мне, ни Дафне. Мачеха оглянулась на меня с порога, когда машина Поля подъехала к дому.

– Не задерживайся, – приказала она. – Я не в восторге от того, что всякие акадийцы являются в дом. – Дафна повернулась ко мне спиной и вошла в дом, прежде чем я смогла ответить.

Как только Поль вышел из машины, я подошла к нему и бросилась в его успокаивающие объятия. Неожиданно вся печаль и одиночество, которые я удерживала в моем разбитом сердце, хлынули наружу. Я зарыдала, уткнувшись ему в грудь, мои плечи вздрагивали. Поль погладил меня по волосам, поцеловал в лоб, прошептал слова утешения. Наконец я перевела дыхание и отстранилась от него. Мой сводный брат уже приготовил платок, чтобы вытереть мои слезы и высморкать нос.

– Прошу прощения, – сказала я. – Я ничего не смогла с собой поделать, но я по-настоящему не плакала о папе с тех пор, как приехала из школы. Дафна сделала нашу жизнь такой тяжелой. Бедный Поль, – говорила я, улыбаясь сквозь слезы, – тебе пришлось стать тем, на кого пролились все мои слезы.

– Не страшно. Я рад, что оказался здесь, чтобы успокоить тебя. Это, должно быть, было ужасно. Я хорошо помню твоего отца. Он был таким молодым и полным сил, когда мы виделись в последний раз. И Пьер был так добр ко мне, настоящий креольский джентльмен. В нем чувствовался класс. Я понимаю, почему наша мама так сильно любила его.

– Да, я тоже понимаю. – Я взяла его за руку и улыбнулась. – Ах, Поль, как приятно видеть тебя. – Оглянувшись на парадную дверь, я снова повернулась к нему. – Мачеха не позволяет мне принимать гостей в доме, – пояснила я, ведя Поля к скамейке, над которой нависала арка из роз. – Она отсылает нас в «Гринвуд» завтра, – добавила я, когда мы сели.

– Так скоро?

– Для нее недостаточно скоро, – с горечью заметила я и глубоко вздохнула. – Но не давай мне говорить только о самой себе. Расскажи мне о доме, о твоих сестрах, обо всех.

Я откинулась на спинку скамьи и стала слушать его рассказ, дав себе возможность вернуться во времени назад. Когда я жила на протоке, жизнь была куда тяжелее и намного беднее, но благодаря бабушке Катрин намного счастливее. К тому же мне не хватало болота, его цветов и птиц, даже змей и аллигаторов, и я ничего не могла с этим поделать. Там были запахи и звуки, места и события, о которых я вспоминала с удовольствием. И не последним из этих воспоминаний была память о том, как я плыву в пироге на закат, и в моем сердце нет ничего, кроме огромного удовлетворения. Как бы мне теперь хотелось вернуться обратно!

– Миссис Ливоди и миссис Тирбодо все еще держатся хорошо, – говорил Поль. – Я знаю, как им не хватает твоей бабушки. – Он засмеялся. Мне было так приятно слышать этот звук. – Старушки знают, что я не теряю с тобой связи, хотя они не могут прийти и прямо сказать об этом. Обычно эти дамы в моем присутствии громко интересуются, как там поживает Руби, внучка Катрин Ландри.

– Я так скучаю по ним. Я скучаю по всем.

– Твой дедушка Жак все еще живет в вашем доме и по-прежнему, когда напивается – а это происходит частенько, – роет ямы и ищет сокровища, спрятанные, по его убеждению, твоей бабушкой от него. Клянусь, не знаю, как он живет. Мой отец говорит, что дед наполовину превратился в змею. Его кожа выглядит так, словно ее дубили, и он выскальзывает из тени или из кустов в самый неожиданный момент.

– Я готова сбежать и вернуться на потоку, – призналась я.

– Если ты так поступишь… я буду там, чтобы помочь тебе, – ответил Поль. – Я теперь работаю управляющим на нашей консервной фабрике, – с гордостью добавил он. – Я хорошо зарабатываю и подумываю о строительстве собственного дома.

– Правда, Поль? Он кивнул.

– Ты уже с кем-нибудь познакомился?

Его улыбка увяла.

– Нет.

– Ты пытался? – настаивала я. – Поль?

– Не так-то легко найти кого-нибудь, кто может сравниться с тобой, Руби. Я и не жду, что это произойдет немедленно.

– Но так должно случиться, Поль. Так нужно. Ты заслуживаешь кого-нибудь, кто будет тебя любить всей душой. Ты заслуживаешь того, чтобы однажды у тебя появилась собственная семья.

Поль по-прежнему молчал. Потом повернулся ко мне и улыбнулся.

– Мне так нравятся твои письма из школы, особенно все то, что ты пишешь о Жизель.

– Она оказалась больше чем «наказанием», и я точно знаю, что теперь, после смерти папы, дела пойдут еще хуже. Но он заставил меня пообещать, что я пригляжу за ней. Я бы лучше позаботилась о бочке зеленых змей, – сказала я. Поль снова засмеялся, и я почувствовала, как груз печали упал с моей груди. Как будто мне снова дали возможность дышать.

Но прежде чем мы смогли продолжить разговор, мы увидели приближающегося Эдгара. Он выглядел хмурым.

– Прошу прощения, мадемуазель, но мадам Дюма хочет, чтобы вы немедленно пошли в дом и отправились прямо в гостиную, – оповестил дворецкий, подняв брови, чтобы показать, насколько строгий приказ отдала Дафна.

– Спасибо, Эдгар. Я иду следом за тобой, – ответила я. Он кивнул и оставил нас одних.

– Ах, Поль, мне очень жаль, что ты проделал такой долгий путь, чтобы провести со мной совсем немного времени.

– Все в порядке, – возразил он. – Путешествие стоило того. В любом случае минута, проведенная с тобой, все равно что час дома без тебя, – добавил мой сводный брат.

– Поль, прошу тебя, – взмолилась я, беря его руки в свои. – Пообещай мне, что ты выберешь кого-нибудь и полюбишь. Пообещай, что ты позволишь кому-нибудь полюбить тебя. Обещай мне.

– Ладно, – согласился он. – Я обещаю. Нет ничего такого, что я не сделал бы ради тебя, Руби, могу даже влюбиться.

– Ты можешь, и ты должен, – настаивала я.

– Знаю, – прошептал Поль. Он выглядел так, словно я заставила его проглотить ложку касторки. Мне хотелось остаться с ним, поговорить, вспомнить старые добрые времена, но Эдгар стоял на пороге, показывая, что Дафна настаивает на своем.

– Мне лучше войти в дом, пока Дафна не устроила сцену, которая поставит нас обоих в неприятное положение, Поль. Будь осторожен по дороге домой, пиши и звони мне в школу.

– Обязательно, – пообещал он. Поль быстро поцеловал меня в щеку и торопливо пошел к машине, делая над собой усилие, чтобы не оглянуться. Я знала, он ведет себя так, потому что у него на глазах слезы, а ему не хочется, чтобы я их видела.

Когда его машина отъехала, я почувствовала боль в сердце, и на какое-то мгновение снова смогла увидеть то выражение на его лице, когда он узнал правду о нас обоих, ту правду, которую мы предпочли бы похоронить в болоте вместе с грехами наших отцов.

Я вздохнула и быстро пошла к парадному входу, чтобы выяснить, какие новые правила и приказы Дафна собирается обрушить на наши с сестрой головы теперь, когда между нами и ней нет никого, кто мог бы защитить нас.

Мачеха ждала нас в гостиной, откинувшись на спинку кресла. Жизель уже привезли туда, и она тоже ждала, нервничая, с очень несчастным видом. Меня удивило, что Брюс сидит за темным сосновым бюро. Он, что, будет теперь присутствовать на всех наших семейных советах?

– Садись, – приказала Дафна, кивком указывая на кресло рядом с Жизель. Я быстро повиновалась.

– Поль уехал? – спросила Жизель.

– Да.

– Тихо, вы обе. Я собрала вас здесь не для того, чтобы обсуждать всяких там акадийских мальчишек.

– Он не мальчишка, а молодой человек, – возразила я. – К тому же управляющий на фабрике своего отца.

– Прекрасно. Надеюсь, что он станет королем болот. Итак, – Дафна выпрямилась, положив руки на подлокотники кресла, – завтра рано утром вы обе уедете, поэтому я хочу кое-что выяснить и кое-что уладить, прежде чем отправлюсь в свои апартаменты. Я падаю с ног от всего этого.

– Почему мы должны уезжать завтра? – заныла Жизель. – Мы тоже измотаны.

– Это решено, вы уезжаете, – повторила Дафна, расширив глаза. Потом она успокоилась и продолжила. – Во-первых, я наполовину сокращаю сумму, которую вам посылал отец. Вам практически не на что тратить деньги, пока вы учитесь в «Гринвуде».

– Это неправда! – завопила Жизель. – На самом деле, если ты дашь нам разрешение выходить с территории…

– Я не собираюсь этого делать. Ты считаешь меня сумасшедшей? – Мачеха посмотрела на Жизель, словно ждала ответа. – Считаешь? – язвительно заметила она.

– Нет, – ответила моя сестра. – Но такая скука оставаться в школе, особенно по выходным. Почему мы не можем съездить на такси в город, сходить в кино, по магазинам?

– Вы там для учебы и работы, а не на каникулах. Если вам срочно понадобятся деньги, вы можете позвонить Брюсу в офис и объяснить, в чем дело, а он проследит, чтобы вам послали деньги. Их, естественно, возьмут из вашего наследства. Ни одной из вас ничего не нужно из платьев. Ваш отец слишком снисходительно относился к вам, когда речь шла об одежде для вас. Он настоял на том, чтобы я отправилась с тобой по магазинам, когда ты приехала, Руби. Помнишь?

– Я думала, тебе захотелось это сделать, – негромко заметила я.

– Я сделала то, что от меня требовалось, чтобы не позориться перед людьми. Я не могла допустить, чтобы ты жила здесь и выглядела как беглая акадийка, верно? Но твой отец счел, что я купила недостаточно. Его драгоценным близнецам всегда было мало. С вашими двумя платяными шкафами я могла бы открыть магазин. Брюс знает наши счета. Разве не так, Брюс?

– Совершенно верно, – отозвался тот, кивая головой и улыбаясь.

– Объясни им быстро и просто, в чем состоит управление по доверенности, если тебя не затруднит, – попросила его Дафна.

Бристоу встал и заглянул в какие-то документы, лежавшие перед ним на столе.

– Говоря просто, все ваши потребности удовлетворяются: обучение в школе, расходы на переезды, на все необходимое и небольшая сумма на удовольствия, подарки и тому подобное. По закону деньги выдаются после того, как Дафна подпишет документы. Если вам потребуются дополнительные средства, вы пишете об этом записку в офис, и я принимаю решение.

– Писать записку? Мы, что, теперь служащие? – возмутилась Жизель.

– Едва ли, – отозвалась Дафна сурово, с деланной сардонической улыбкой. – Служащие работают, чтобы получить то, что им причитается.

Они с Брюсом обменялись удовлетворенными взглядами, потом мачеха снова повернулась к нам.

– Я хочу еще раз напомнить вам о том, что я говорила о вашем поведении в «Гринвуде». Если директриса позвонит мне по поводу ваших проступков, последствия для вас будут ужасными, уверяю вас.

– Что может быть более ужасным, чем пребывание в «Гринвуде»? – пробормотала Жизель.

– Есть другие школы, намного дальше от дома и с правилами куда более строгими, чем в «Гринвуде».

– Ты имеешь в виду исправительные школы? – спросила Жизель.

– Жизель, – сказала я, – прекрати спорить, это бесполезно.

Она посмотрела на меня, в глазах у нее стояли слезы. Я покачала головой.

– Дафна однажды чуть не объявила меня душевнобольной. Она на все способна.

– Достаточно, – резко бросила мачеха. – Отправляйтесь наверх, собирайте вещи и помните о моем предупреждении по поводу вашего поведения в школе. Я не желаю слышать ни одного плохого слова. Достаточно того, что Пьер взял и умер, оставив меня опекуном его двух побочных дочерей, этого результата его дикой терпимости. У меня для этого нет ни времени, ни сил.

– Силы у тебя есть, Дафна, – возразила я. – У тебя есть сила.

Она смотрела на меня какое-то мгновение, потом прижала руку к груди.

– У меня сердце так сильно бьется, Брюс. Я должна подняться наверх. Ты проследишь за тем, чтобы они сделали то, что им велели, и чтобы завтра здесь был лимузин отвезти их в школу утром? – Конечно, – ответил он.

Я быстро встала и повезла мою сестру из гостиной. Может быть, теперь она все поняла. Может быть, Жизель поняла, что после смерти папы мы стали сиротами, пусть и из богатой семьи, но беднее самых бедных, когда речь идет о тех, кого можно любить и кто может любить нас.

12
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

Несмотря на то, что Жизель слышала и видела в гостиной накануне, она все-таки обвиняла меня, настаивая на том, что я недостаточно сделала для того, чтобы убедить Дафну оставить нас дома и разрешить нам ходить в школу в Новом Орлеане.

– У тебя там есть хоть что-то, что тебе нравится, – ныла она вечером накануне отъезда. – Твоя драгоценная мисс Стивенс и занятия живописью, чтобы приятно провести время. Ты можешь сбегать в особняк Клэрборнов, чтобы подразнить слепого внука миссис Клэрборн. А у меня только и есть, что кучка глупых, незрелых девиц, которые могут меня позабавить.

– Я не дразню Луи, – ответила я. – Мне его жаль. Это человек, перенесший серьезную эмоциональную травму.

– А как насчет меня? Разве я не перенесла серьезную эмоциональную травму? Я чуть не погибла. Я искалечена. И мы сестры. Почему же ты не жалеешь меня?

– Жалею, – сказала я, но это было правдой лишь наполовину. Несмотря на то, что Жизель прикована к инвалидному креслу, мне становилось все труднее и труднее сочувствовать ее тяжелому положению. В большинстве случаев моей сестре удавалось получить желаемое – неважно что именно – и как правило, в ущерб другим.

– Нет, не жалеешь! А теперь я должна вернуться в этот ад, – тяжело вздохнула она.

Жизель рассердилась и стала передвигаться по комнате, сбрасывая вещи с туалетного столика и повсюду расшвыривая одежду. Пришлось бедной Марте прийти и все привести в порядок, пока Дафна не обнаружила, что натворила Жизель.

Утром сестра словно одеревенела в своем кресле, она настолько окаменела, как будто ее облили бетоном. Жизель не шевелилась, делая пересаживание из кресла в кресло и из кресла в машину как можно более трудным. Сестра отказалась проглотить хотя бы кусок за завтраком, ее губы оставались крепко сжатыми, как если бы их зашили. Хотя Жизель делала все это в расчете на нашу мачеху, Дафна не проявила ни капли гнева. Она лишь отдавала приказания Эдгару, Нине и шоферу, а нам – последние предупреждения. Брюс Бристоу пришел как раз перед нашим отъездом, проследить, чтобы все прошло гладко и мы выехали вовремя. Тут только Жизель заговорила.

– Кто же ты теперь, – съязвила она, – маленький паж Дафны? Брюс, поди туда, Брюс, поди сюда. – Сестра рассмеялась над собственным ироническим замечанием. Брюс покраснел, но лишь улыбнулся и пошел посмотреть, как укладывают багаж. Раздраженная, разгневанная, Жизель сдалась. Она выпрямилась, закрыла глаза, напоминая сумасшедшего в смирительной рубашке из санатория дяди Жана.

Дорога обратно в «Гринвуд» оказалась такой же тягостной, как и наш путь домой на похороны отца. Стало еще холоднее, темно-серое небо висело над нами во время всей поездки, мелкий моросящий дождь падал на ветровое стекло, заставляя монотонно поскрипывать дворники. Жизель съежилась, словно улитка в своем домике, на заднем сиденье, практически не глядя в окно после того, как мы выехали из Нового Орлеана. Время от времени она бросала на меня тяжелый взгляд.

Что касается меня, то я обнаружила, что мне самой хочется сделать именно то, о чем говорила Жизель, – вернуться к занятиям с мисс Стивенс и направить всю мою энергию и внимание на развитие моих способностей к живописи. Проведя несколько дней под пристальным взглядом и тяжелой рукой Дафны, я на самом деле обрадовалась показавшемуся «Гринвуду», когда мы свернули на подъездную аллею и увидели девочек, суетящихся после уроков на территории школы. Все смеялись, хихикали, разговаривали с таким оживлением, что я позавидовала. Даже Жизель позволила себе немного оттаять. Я знала, что она не захочет показать свое поражение и разочарование перед своими последовательницами.

И правда, как только Жизель оказалась в нашем общежитии, она немедленно вернулась к своему прежнему поведению и манерам, отказываясь принимать чье-либо сочувствие, ведя себя так, словно папина смерть и похороны были всего лишь ужасным неудобством. Жизель не пробыла в своей комнате и двух минут, как принялась за своего нового мальчика для битья – соседку по комнате Саманту, ругая ее за то, что та имела наглость переложить какие-то ее вещи, пока она отсутствовала. Мы все услышали шум и вышли посмотреть, что происходит. Саманта в слезах стояла на пороге, куда Жизель загнала ее во время ссоры.

– Как ты смеешь трогать мою косметику? Ты без спроса пользовалась моими духами, так? Так? – проорала моя сестра. – Я знаю, что во флаконе оставалось больше.

– Я ничего не брала.

– Нет, брала. И ты к тому же примеряла некоторые из моих платьев. – Жизель развернула кресло и посмотрела на меня. – Погляди, с чем мне приходится мириться с тех пор, как ты заставила меня переехать из твоей комнаты и делить комнату с ней! – закричала она.

Я чуть не расхохоталась над этой ложью.

– Я? Я сказала тебе, чтобы ты переехала? Ты сама хотела переехать, Жизель. Именно ты настояла на этом, – возразила я. Вики, Кейт и Джеки смотрели на меня с сочувствием – они знали, что я говорю правду. Но никто не захотел прийти мне на помощь и навлечь на себя гнев Жизель.

– Неправда! – выкрикнула Жизель. Ее лицо так покраснело от гнева и досады, что казалось, ее голова сейчас лопнет. Она заколотила кулаками по подлокотникам кресла и стала раскачиваться из стороны в сторону с такой силой, что я подумала, она сейчас перевернется. – Тебе так сильно хотелось быть с этой квартеронкой, что ты меня выставила. – Сестра прикрыла глаза задрожавшими веками, на губах выступила пена, Жизель задыхалась. Все подумали, что у нее начнутся судороги, но я видела этот ее фокус и раньше.

– Ладно, Жизель, – произнесла я так, словно сдавалась. – Успокойся. Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы она убралась отсюда! – потребовала моя сестра, указательный палец правой руки уперся в Саманту, выглядевшую такой смущенной и испуганной, как птенец, выброшенный из гнезда.

– Значит, ты хочешь снова жить со мной в одной комнате? Этого тебе хочется? – спросила я, медленно закрыв и открыв глаза.

– Нет. Я буду жить одна и сама о себе позабочусь, – твердо ответила Жизель, обхватывая себя за плечи и выпрямляясь в своем кресле. – Просто пусть она уберется отсюда.

– Ты не можешь вышвыривать людей из своей комнаты, Жизель, как будто это твои мягкие игрушки, – пристыдила ее я. Она медленно повернула голову и уперлась взглядом в маленькую Саманту, обжигая глазами миниатюрную розовощекую блондинку. Та отступила еще дальше.

– Я ее не вышвыриваю. Она хочет уйти, правда, Саманта?

Девушка беспомощно обернулась и посмотрела на меня.

– Ты можешь жить в моей комнате, Саманта, – предложила я, – если моя сестра по-прежнему хочет жить одна.

Теперь, когда Дафна заставила нас вернуться в «Гринвуд», я понимала, что Жизель станет заниматься только тем, чтобы сделать жизнь остальных такой же несчастной, как ее собственная.

– Конечно, – заныла сестра. – Ты как всегда встаешь на сторону кого-нибудь другого. Мы близнецы, но ты поступаешь так, будто мы чужие. Ведь так?

Я закрыла глаза и сосчитала до десяти.

– Хорошо. Так чего же ты все-таки хочешь, Жизель? Ты хочешь, чтобы Саманта переехала или нет?

– Разумеется, хочу! Она трогательная маленькая… девственница! – громыхнула Жизель. Потом она сложила губы в кривую улыбочку и добавила: – Которая мечтает переспать с Джонатаном Пеком. – Сестра подкатила кресло к Саманте. – Разве ты мне об этом не говорила? Не гадала ли ты о том, на что это будет похоже, когда Джонатан прикоснется к твоим драгоценным маленьким грудям и поцелует тебя пониже пупка? И коснется кончиком языка…

– Прекрати, Жизель, – выкрикнула я, а та улыбалась Саманте, по щекам которой теперь текли потоки слез. Девушка не знала, как реагировать, как справиться с таким жестоким предательством.

– Собери свои вещи, Саманта, – велела я ей, – и перенеси их в мою комнату.

– И я хочу, чтобы оставшиеся у тебя мои вещи были перенесены в мою комнату, – скомандовала Жизель. – Кейт поможет, правда, Кейт? – спросила она, улыбаясь ей.

– Что? Ах, да, конечно.

Сестрица еще шире улыбнулась мне, взглянула на Саманту и развернула кресло, собираясь вернуться в комнату, громко бормоча при этом, что ей придется проверить все свои вещи на предмет того, что еще украла или использовала Саманта.

– Я не брала ничего из ее вещей, честное слово, – снова воскликнула несчастная девушка.

– Просто переезжай в другую комнату, Саманта, и не пытайся объясняться или оправдываться, – посоветовала я.

Я не возражала против новой соседки по комнате, и мне казалось, что Жизель пойдет на пользу пожить без посторонней помощи. Может быть, тогда она оценит то, что делали для нее другие. Но Жизель удивила меня, со злости или бросая вызов, самостоятельно распаковав свои вещи, переодев платье и туфли к ужину и причесавшись. Теперь Кейт получила привилегию катать ее кресло, так как Саманта стала персоной нон грата. Наконец, на какое-то время, все как будто успокоилось, во всяком случае, внешне.

Этим же вечером после ужина, когда Вики помогала мне наверстать пропущенное на тех занятиях, что мы посещали с ней вместе, пришла Джеки и сообщила, что меня просят к телефону. Я заторопилась к аппарату, полагая, что звонит либо Поль, либо Бо, но оказалось, что это Луи.

– Миссис Пенни рассказала мне о твоем отце, – начал он. – Я хотел позвонить в Новый Орлеан, но моя кузина не дала номер твоего телефона. Она считала, что это неуместно. В любом случае, мне жаль.

– Спасибо, Луи.

– Я знаю, что такое потерять родителей, – продолжал он. Луи с минуту помолчал, а потом тон его изменился. – С моим зрением я делаю медленные, но определенные успехи, – сказал он. – Я могу лучше и яснее различать свет и тень. Все еще покрыто серой дымкой, но мои доктора настроены очень оптимистично.

– Я рада за тебя, Луи.

– Скоро ли я тебя увижу? Так приятно звучит «увижу тебя». Так скоро?

– Да, конечно.

– Приходи завтра. На ужин, – возбужденно проговорил он. – Я прикажу повару приготовить гумбо из креветок.

– Нет, я не могу прийти на ужин. Я сейчас дежурю в столовой, и несправедливо было бы просить кого-нибудь подменить меня.

– Тогда приходи после ужина.

– У меня, вероятно, будет огромное количество домашних заданий, чтобы восполнить пробелы, – сказала я.

– Ах, вот как. – Трубка просто сочилась разочарованием.

– Просто дай мне немного времени, чтобы все наверстать, – попросила я.

– Конечно. Но мне так хочется продемонстрировать тебе мои успехи. Успехи, – негромко добавил он, – которые появились после того, как я встретил тебя.

– Очень мило с твоей стороны, Луи, что ты так говоришь. Но я не знаю, какое отношение я имею ко всему этому.

– Зато я знаю, – ответил он с чувством. – Я тебя предупреждаю. Я тебя сведу с ума, пока ты ко мне не придешь, – поддразнил Луи.

– Отлично, – рассмеялась я. – Я приду в воскресенье после ужина.

– Хорошо. Может быть, к тому времени я добьюсь еще больших успехов и удивлю тебя, сказав, какого цвета у тебя волосы и какие глаза.

– Надеюсь на это, – проговорила я, но, повесив трубку, почувствовала, как глухая тревога поползла откуда-то из желудка к моему сердцу и угнездилась там, причиняя тупую боль. Приятно, если Луи думает, что я ему помогаю. Мысль о том, что я могу оказать такое решающее действие на столь серьезную проблему, как слепота, льстила, но я знала, что Луи придает нашим отношениям слишком большое значение и чересчур надеется на мое общество. Я боялась, что молодой человек подумает, будто влюбился в меня, и вполне вероятно, что он вообразит, будто и я влюблена в него. «Скоро, – пообещала я самой себе, – скоро я скажу ему о Бо». Только теперь я боялась, что это может повлиять на небольшое улучшение его зрения. А его бабушка и его двоюродная сестра миссис Айронвуд получат еще один повод быть недовольной мною.

Я вернулась в свою комнату и зарылась с головой в чтение, записи и учебники, потому что это помогало мне не думать о печальных событиях, которые произошли, и о тяжелом бремени, легшем на мои плечи. На следующий день все мои преподаватели проявили понимание и пошли мне навстречу. Теплее всех, конечно, меня встретила мисс Стивенс. Возвращение в ее студию было похоже на смену темной, летней грозы на солнечный свет. Я вернулась к моему неоконченному наброску, и мы назначили приблизительную дату нашей встречи на озере на территории школы в субботу утром, чтобы начать новую работу.

В течение нескольких следующих дней Жизель продолжала удивлять меня и других своей новой независимостью. Если не считать того, что Кейт возила ее кресло, обо всех своих нуждах она заботилась сама. Если Жизель находилась в комнате, то дверь была плотно закрыта. А Саманта выглядела печальной и потерянной. Если Жизель была вместе с Кейт и Джеки, вся троица игнорировала ее. Саманта таскалась за ними, как щенок, которого выкинули из дома и которому теперь некуда идти. Явно по приказанию Жизель, Джеки и Кейт отказывались обратить на нее внимание или поговорить с ней. Они вели себя так, словно их подружка стала невидимкой.

– Почему ты не пытаешься завести себе новых друзей, Саманта? – поинтересовалась я. – Может быть, тебе следует пойти к миссис Пенни и попросить, чтобы тебя перевели в новый сектор.

Саманта отчаянно затрясла головой. Сама мысль о таком драматическом разрыве даже при сложившихся обстоятельствах пугала эту неуверенную в себе девушку.

– Нет, все в порядке. Все будет отлично, – ответила она.

Тем не менее в четверг вечером, когда мы с Вики вернулись из библиотеки, я обнаружила Саманту, свернувшуюся калачиком на кровати. Она тихо плакала. Я закрыла дверь и торопливо подошла к ней.

– Что случилось, Саманта? Что еще сделала моя сестра? – устало спросила я.

– Ничего, – простонала та. – Все замечательно. Мы… снова друзья. Она меня простила.

– Что? О чем ты говоришь? Простила тебя? Саманта кивнула, но не повернулась ко мне. Она плотно закуталась в одеяло. Что-то в ее поведении разбудило мои самые худшие подозрения. Мое сердце забилось быстрее от ожидания, когда я положила руку ей на плечо, а девушка подпрыгнула так, словно я ее обожгла.

– Саманта, что случилось, пока меня не было? – потребовала я ответа. Но та лишь громче заплакала. – Саманта?

– Мне пришлось это сделать, – простонала она. – Они все заставили меня. Все девочки сказали, что я должна.

– Что сделать, Саманта? Саманта? – Я потрясла ее за плечо. – Что сделать?

Неожиданно она повернулась ко мне, уткнулась лицом мне в живот и обхватила меня руками за талию. Ее тело сотрясалось от рыданий.

– Мне так стыдно, – сквозь слезы выговорила моя соседка по комнате.

– Чего ты стыдишься? Саманта, ты должна мне рассказать, что Жизель заставила тебя делать. Расскажи мне, – настаивала я, крепко держа ее за плечи. Саманта медленно выпрямилась, ее глаза оставались закрытыми, и уронила голову на подушку. Я увидела, что она лежит под одеялом обнаженная.