Текст книги "По ту сторону жизни, по ту сторону света"

Ворота Дома наёмников исчезают в клубе пыли. Вместе со всем мусором и хламом, что составляли баррикаду за воротами и подпирали их. Сделаю вид, что не заметил и магии, подпирающей воротины. Способом, что мне подсказал старый картограф, прогоняю пыль сквозняком. И выезжаю на землю Гильдии.

– Примешь? – спрашиваю отряхающегося главу, у которого от порванного и развеянного заклинания укрепления ворот волосы дыбом стояли.

– Добро пожаловать! – махнул он рукой в глубь квартала.

Но вместо следования указующего жеста я разворачиваю Харлея и жду, когда «Усмешка Смерти» войдёт на землю Гильдии. Потом выезжаю обратно.

– Люди! – кричу я тем, кто стоит напротив меня, тем, кто осаждал Гильдию наёмников. – Прошу вас минуту внимания! Мы ходили в Ущелье Скорби, имели очень плотный «разговор» с обитателями Башни Скорби и довольно поспешно бежали от полчищ нежити Ущелья Скорби. И мы, как бы, немного притомились. И были бы вам крайне обязаны, если бы вы нам дали возможность выспаться хотя бы до утра. Премного и заранее благодарен. Да, я такой усталый и потому такой злой, что имею сейчас страстное желание весь ваш город разом обратить в руины. Но я пока сдерживаюсь. Благодарю за внимание, надеюсь на понимание, но…

И над нами открывается матовый купол просто невероятных размеров. Когда я сильно злой, у меня получаются удивительные вещи. Когда я чертовски зол штуки получаются просто демонически невероятные.

Глава 3

– Из-за чего весь сыр-бор? – устало спрашиваю я главу Гильдии.

Он изливается долгой матерной речью, где среди сочных эпитетов, характеризующих троицу новых советников, что сломали, к демонам, весь привычный уклад жизни, я уловил и толику рационального. Во-первых, их трое, а не один, как донесла молва ранее. И вот этот пришлый триумвират всего лишь резко завернул гайки в тех процессах, что и так тут плавненько происходили. Гильдия встала на дыбы, естественно, как только узнала, что она расформируется. Просто и без затей ликвидируется с полным сокращением штата. Такой структуры, как Гильдия наёмников, в новом порядке просто не будет. Вот и всё.

Я, конечно же, спросил, а что вместо Гильдии? Но глава не знал. Потому как ему предыдущая новость и получение извещения о сокращении просто снесли крышу. И голову с плеч глашатого, что сию радостную весть и донёс до ушей наёмников. А глашатый – представитель нового порядка. При исполнении. Ну, дальнейшее валяется вдоль Стен квартала Гильдии.

Посмотрел на бушуюшего главу, вздохнул, оставил его материться в кругу единомышленников.

Мои разместились. Иду проверять. В первую очередь уборные. Мне только такого рода потерь и не хватало! Но мои уже знают меня. Всё уже приведено в максимально достижимую в этих условиях норму. И это радует.

Все размещены в просторных комнатах, по восемь-десять человек в каждой. Благо свободных помещений достаточно, хоть в одиночку заселяйся, но кучкуются так же, как я их и распределил, подразделениями, десятками, пусть и не полными. Но самое просторное помещение застолбили за мной. А точнее под штаб. Вот все тут, всем «штабом» и сидят, отцы-командиры. Носом клюют. Поклевали еды, орлы перелётные, вина хлебнули, теперь осоловевшими глазами смотрят на меня.

– Соберитесь! – ворчу я. – Нам удалось проскочить в игольчатое ушко вероятностей и пробежать по лезвию меча меж жерновов неизбежного. Но самое интересное только и начинается. Мы только что довольно дерзко вознесли себя на довольно высокие уровни Игры. Потому и ставки в Игре будут просто ломовые. А приёмы сильные и подлые.

Кивают.

– Нас будут подкупать, – хмыкнул Пизань.

– Обязательно! – киваю я.

– Сожгу! – рычит Мамкоёк.

– Ни в коем разе! – качаю я головой. – Внимательно выслушивать, всё запоминать, деньги и ценности – брать. Иначе вас будут убивать. Естественно, сразу же докладывать мне. Своей честностью и неподкупностью вы мне игру не ломайте. Это же Тёмные. Приёмы их соответствующие. Нож в подворотне, яд и подкуп. Заговор, подлость, проклятие и мерзость. И вам, дети, в такие игры играть рано. Даже пройдохе Кочарышу. Если только Дудочник. Вишь, лыбится, мурлыка бродячий! Так что, если что мутное случилось, а до меня не добежать, то бежите до музыканта и на ушко ему шепчете. Он вам и подскажет, что говорить и как. А сразу в лицо мутным личностям включаете деревянного Бродягу: «Не знаю, как-то боязно, мне подумать надо!»

Ржут.

Чижик скребёт ладонями лицо, пытаясь разогнать сонливость.

– Нам удалось привлечь внимание к себе? – спрашивает.

– Ещё как! – хмыкает Дудочник.

– А дальше что? – спрашивает юноша, зевая.

– А о чём я тебе только что говорил? Не спи, замёрзнешь! А дальше мы, как привередливая невеста, будем выбирать себе жениха. Под кого и когда лечь, – отвечаю я, но тоже зевая.

– Фу! – скривились.

– А как вы думали? – усмехаюсь я. – Это новый порядок. Хотя старый такой же. Ты имеешь тех, кто под тобой, а тебя, соответственно, те, кто над тобой. Уроборос, змея, пожирающая сама себя.

Чижик в омерзении скривился. Мамкоёк и Пизань задумались, Дудочник ухмыляется своей фирменной усмешкой. Только Кочарыш пожал плечами, ему это данность. И даже мыслей нет о возможности как-то изменить текущее мироустройство. А тех, кто считает, как Чижик, например, что с имеющимся положением вещей можно что-то сделать, как-то можно изменить этот Мир в какую-либо сторону, тем более, в какую-то более мягкую, более светлую, Кочарыш просто и без затей считает прекраснодушными полудурками, мечтательными недоумками, если не откровенно ёкнутыми индивидуумами. Полностью оторванными от реальности бытия.

– Мерзко как! – восклицает Чижик. – А иначе никак?

Вздыхаю. И в задумчивости качаю головой. Кочарыш издевательски усмехается, отворачиваясь.

– Столько светлых голов пытаются придумать иное устройство общества. Вот и Тёмные с этим своим новым порядком. Тоже, небось, хотели как лучше. Только всё это благополепие неизменно заканчивается морем крови. Тут или все вокруг любят друг друга в самых разных формах и позах, или ненавидят и убивают друг друга. Иногда не менее страстно и не менее извращённо. Хотел бы я знать иное! Но!.. Что имеем, тем и довольствуемся. Как-то так!

Дальше разговор пошёл о мелких, но важных, потому что близких и конкретных мелочах. Чижик к тому времени всё же уронил голову на руки и затих. А Дудочник отрешённо смотрел мимо меня, на стену. Возможно, уснув с открытыми глазами.

– Всё же, – вдруг подал голос бродячий музыкант, прервав старшего брата Кочарыша, что довольно дельно излагал способ переноски тяжестей на шесте с крестовиной, имея в виду переделку копья. – Меня беспокоит та бесшабашная легкость, с которой у нас всё получилось.

Усмехаюсь. И я, и я, и я – того же мнения! Только я решил этой ночью обдумать сию несуразность. А улыбнулся от того, что мысли музыканта совпадали с моими тревогами. Но Дудочник мою улыбку истолковал иначе:

– Погоди усмехаться! – возмутился он. – Нет, ты, вне всяких сомнений, велик и могуч, но…

– Верно, – кивнул я, – но!..

– Как-то всё слишком легко получилось! – выпалил Дудочник настолько резко и громко, что Чижик дёрнулся и поднял голову с удивлённо-заспанными глазами. – А хорошо и гладко всё бывает только накануне большой-большой беды!

– Чистая и ровная дорога всегда ведёт к обрыву, – буркнул старший браток, поддерживая музыканта.

– Но получилось же! – усмехаюсь я. – Проскочили же! Это первое. А второе, тревоги твои я нахожу небезосновательными! И заданный тобой вопрос чертовски верный. Вот я вам и предлагаю с этой мыслью переночевать. А утром, на свежую голову жду от вас ответа: с какого такого перепуга нам позволено так себя вести? А тебе, музыкант ты наш, предлагаю обмозговать ещё и такую несуразицу – почему вне города всё у них настолько хорошо организовано, а задумано довольно широко и даже величественно, а вот внутри города – полная глупость и неумность? И связано ли это недоразумение с нашими сегодняшними закидонами, одного ли они ряда явления, связаны ли они, али чисто совпало? Если да, как мы можем это использовать? И можем ли?

– Понял тебя, – склонил голову Дудочник, поднимаясь.

Следом откланялись и остальные. Задержался только Чижик.

– Хозяин… – начал он.

Я поморщился. Мне подобное обращение не нравится, но не найдя, чем его заменить, промолчал.

– Я вот всё думаю над тем круговоротом взаимного… – он поморщился, подбирая слово, – поимения. И мне вот не верится, что не бывает как-то иначе!

Не найдя, что ответить юноше, в задумчивости смотрю на него, по привычке закрыв нижнюю часть лица рукой. Под моим взглядом Чижик смущается, краснеет, отчего шрамы на его лице наливаются кровью. И ведь это я изуродовал это смазливое личико!

– Понимаешь! – частит он под моим взглядом. – Противно это! Ну, не верю я, что и тебе подобное нравится! Да, сегодня ты показал себя, своё величие, но ты сам же и сказал, что рано или поздно придётся под кого-то лечь!

– Верно! – киваю я. – Более того, именно для этого я и выёживался сегодня. Показал свою силу именно для того, чтобы «лечь» под кого-то.

Чижик отшатнулся. Глаза округлились. Потом он зажмурился и потряс головой. И застонал:

– Ну, зачем?! Может, ну их, Тёмных этих?!

Чувствую, как губы мои расползаются в грустной усмешке. Но молчу.

– У нас сильный отряд! – горячо убеждает меня юноша. – А станет ещё сильнее! К нам с огромным удовольствием присоединяться даже маги уровня Охотников и Красной Звезды! И мы можем быть сами по себе! Жить так, как считаем нужным! Независимо, вольно и свободно! Зачем нам Тёмные?

– А вот это верный вопрос, мой юный ученик! – выпрямляюсь я. – Нам – Тёмные! Причём – самые-самые! Вот утром мне и ответишь – зачем? Иди!

– Так зна… – лицо Чижика вытянулось.

– Иди! Утро вечера мудренее! – выпроваживаю я княжонка, неделикатно выталкивая его, и закрываю дверь на засов.

И наконец, «расправляю крылья». Этот купол жрёт меня поедом, щука!

Утро не принесло облегчения. А целая ночь размышлений не принесла ни одной разгадки. Потому настроения нет. Вернее, оно есть, но особое. Этакое истеричное, бешеное. Зол настолько, что хочется убивать. Потому и ржать хочется. Беспричинно. Желательно – зло ржать. Причиняя боль, ржать над чужими мучениями!

– Ну? – обвожу всех взглядом. Видимо, взгляд мой настолько безумен, что люди теряются, глаза отводят, потупляя взоры.

– Э-э-э, – Чижик заикается, – кажется, мы нашли ответ!

– Гуд! Зер гуд! – оскаливаюсь я. – Молчи! Нашёл – молчи, потерял – молчи! И вообще, молчи! Умнее будешь выглядеть. Тень!

– Угу, – кивает Тамал.

– Сегодня день танцев! – возвещаю я, ударив в столешницу кулаком. – Чтоб к вечеру ни одна падла на ногах не стояла! Задача ясна?

– А то! – кивает Тамал.

– Исполнять! – рявкнул я.

– А ты? – удивляется Кочарыш.

– А я пойду дальше навыёживаюсь на шесть пожизненных, девять расстрелов и три повешения! – в этот раз я хлопнул по столу открытой ладонью. И от хлопка этого помещение опустело. Лишь из дверей мне Дудочник напоминает о моём же правиле «парного катания».

– Лицо обглодаю! – вполне искренне обещаю ему я.

Сегодня я без брони. Если всё обернётся не совсем удачно, то всё одно броня не спасёт. Потому только в штанах и куртке. На голове кепка. Почти бейсболка, точнее – тюбетейка с козырьком. Отрастил анадысь. Вместо кокарды на ней – череп и кости. Видя моё состояние, народ не лезет. Даже на главу Гильдии я зыркнул так, что он решил, что его вопросы ко мне не столь уж и срочные.

Подхожу к куполу. Секунду стою в нерешительности. Точнее в задумчивости. И не снимаю купола. Продавливаю его своим телом. Я прохожу, купол остаётся на месте.

На той стороне людно. Человек сто. Битком забили всё имеющееся пространство. И даже с окон и крыш лица. Серо-чёрные стоят коробкой отдельно от остальной пёстрой толпы. Я уже понял, что серо-чёрные немтыри к этому безобразию, что тут происходило, не имели отношения. Но их кто-то подставили под меня, под бой со мной. Осталось выяснить, кто их хозяин и чем я и он, хозяин серо-чёрных, не угодил хозяину остальных? Или хозяевам.

Вот этим я и планирую заняться.

Вперёд выходит человек, одетый так же, как вчерашние советники. Только при свете плащ его гораздо белее и уже не однотонный, а расшитый серебряным орнаментом и узором золотой нитью. Витиевато приветствует меня, представившись вторым советником, хранителем монеты. Сожалеет о произошедших недоразумениях и предлагает обсудить всё это. А я разве против? За этим, собственно, я и пришёл сюда.

Входим в коробку серо-чёрных. И движемся к Залу Совета по знакомой улице.

– Уважаемый Мрачный Весельчак, – говорит советник, – предлагаю вам бессрочный найм. Я вам предложу условия, каких никто из Совета просто не сможет предоставить.

– От чьего имени предлагаешь найм? – спрашиваю. Нехорошо спрашиваю, со звериным порыкиванием. Не люблю уродов, что улучшают своё личное благосостояние и уровень этажности своего личного статуса, используя свои должностные возможности и привилегии должности. И за счёт социума, который тебя на эту должность и поставил. Мелкие и мерзкие уродцы.

– Моего собственного имени, – склоняет голову советник.

– Ты – хранитель монеты? – усмехаюсь я, мои выводы полностью подтвердились. – Сначала заплати мне за уже выполненную работу!

– Я? – удивился советник.

Криво усмехаюсь. Понятно. Этот не путает личный карман и общественный. У него система ниппель: из общественного кармана в личный – дуй, обратно – куй! Отмахнулся от него, полностью потеряв к нему интерес, даже не пообещав, что я подумаю, не сказав, что я ему перезвоню.

Площадь за ночь не стала чище. Воняет только ещё сильнее. А вот Зал Совета убирают. Видимо пленные. Потому как под конвоем. Ну и внешний вид. Подневольность мгновенно накладывает отпечаток рабства на внешность, на взгляд.

Прохожу в Зал. Гулким полом отсчитываю его длину. Потому как проходим насквозь. И идём в какой-то кабинет. Второй советник, тот, что хранитель монеты позолоченный, отстал, с явным разочарованием на лице, ещё на ступенях. Зачем-то пнул ничем не повинную молодую рабыню, что со слезами и соплями боролась больше с собственными рвотными позывами, чем с грязью.

Коробка конвоя останавливается у дверей, у которых стоит своя стража. Беззвучно матерюсь – в позолоте! И эти тоже! Недоумки! Позолоченные недоумки открывают широкие двери, прохожу внутрь. Там коридор с окнами и дверями. У каждого окна, как фикус, позолоченный недоумок. Иду насквозь. Если личная охрана позолоченная, то мне в самый конец, к самым изукрашенным и самым широким дверям.

И угадал. Передо мной двери распахивают. Захожу. Осматриваюсь. Потолок, стены, окна-шторы, шкафы-диваны, ещё дверь за занавесками, расшитыми золотыми нитями, видимо в опочивальню. Только затем смотрю на большой и богатый стол, заставленный изысканными, дурманяще (я – голодный) пахнущими яствами и старыми кувшинами со старым вином. И лишь затем смотрю на Хрена Моржового за столом в белоснежном расшитом золотом плаще и в артефактных кольцах на пальцах с огромными самоцветами. Блестит, как подстилка олигарха. Это тот самый, что стоял в центре. Центровой.

– Ну? – рычу я.

– Не очень вежливо с вашей стороны, – качает головой центровой. У него причёска, макияж, даже маникюр. Глаза подведены, губы подкрашены. Тьфу! Полусладкий!

Он открывает напомаженный рот, видимо представиться, но я перебиваю его:

– Ты готов к смерти, Тёмный? – рычу я.

– Стража! – визжит он, отшатываясь, портя тем свою укладку, звенят подвески на его шее.

Двери с грохотом распахиваются, влетают позолоченные недоумки, оттесняют меня от центрового, выдавливают за дверь. Вот и поговорили! Хотя не очень-то и хотелось общаться со всякими недоумками, попутавшими собственную половую принадлежность!

Хорошо, они двери передо мной открывают. Хотя плохо. Я хотел бы с ноги разнести парочку дверей. Или парочку морд. Мерзких позолоченных морд. Народовластие говоришь? Хэх!

Но оказываюсь в коробке серо-чёрных бойцов. У этих морды не лоснятся. Лица, что ремни подвески меча наёмника с большой дороги – дублёные, в складках и застарелых шрамах. Носы не у всех стоят ровно. Но все до одного выбриты, ни один не воняет. Ничем, кроме запаха кожи доспеха и смазки, которой обработано оружие. Они и ведут меня на выход.

На площади пятно, отмечающее след, где моя пехота вчера стояла, и пока я беседовал с Советом, вымели за пределы собственных рядов всю падаль. Вот тут я и остановился.

– Ты! – тыкаю я в лицо одного из немтырей. – Я тебя узнал! Как самочувствие?

Это тот самый, которого я приголубил оплеухой в затылок, а потом отправил с поручением в город.

Серо-чёрный вежливо наметил улыбку краем губ и почтенно опустил глаза, чуть совсем, но кивнув.

– Можешь отвести меня к своему хозяину? – спрашиваю я.

Взгляд серо-чёрного остекленел. А когда вновь ожил, то серо-чёрные, по знаку одного из них (видимо эти чёрные иероглифы, что у них повсюду, всё же имеют какое-то значение, возможно номера, звания, принадлежности), повернулись, и мы пошли налево от Зала.

Обогнув громадину Зала Совета, что занимал места в городе, наверное, столько же, сколько и весь квартал Гильдии наёмников, входим в пристройку, пусть и капитальную, но пристройку.

Казарма! Так это казарма серо-чёрных! Мог бы и по запаху догадаться ещё на входе! Хотя… Там столько намешано в той вони. Серо-чёрные бойцы отдыхающих вахт, занимающиеся своими бытовыми делами, с удивлением поворачивались в нашу сторону. Проходим казарму насквозь. В то место, где по типичной казарменной логике должен быть «красный уголок». В дверь коробка не пройдёт, потому вежливо, ногой, стучу в дверь и захожу, с криком-рыком:

– Ты что ли самый Тёмный тут Тёмный?

Обычный и довольно скромный кабинет. Не очень маленький, но и не очень большой. Без помпезности, вообще без украшательств. Голая функциональность. Ничего более. Спартанская обстановка. Койка, точнее, нары – тут же. Застелена, как по линейке, простым бурым шерстяным одеялом из грубой некрашеной шерсти. На окнах, кстати, занавески, типа штор. Серые, как можно было бы и сразу догадаться. Большой, старый, но грубый стол с тумбами. На столе бумаги, письменный прибор, крайне примитивный, глиняный, какие-то непонятные приборы и запчасти. Ни свечей, ни подсвечников в кабинете не было. Прямо над столом плавают в воздухе сразу три святящихся шара, при моём появлении усиливших своё свечение.

– А-а! – трубно восклицает хозяин кабинета. – Мрачный Весельчак! Ну, проходите, раз уж пришли!

Это тот самый, присвистывающий гундосый советник, крайне левый. И теперь, когда он не скрывал лица, он без своей накидки советника, я увидел причину его нарушения речи. Пожалуй, большего урода я и не видел!

– Ты готов к смерти, Тёмный? – спрашиваю я.

– Конечно! – пожимает плечами урод, доставая из стола кувшин с вином и два серых (уже привычно серых, серебряных) кубка. – Ты убьёшь меня?

И разливает вино в кубки.

– Конечно! – рычу я, ногой пододвигая стул со спинкой к столу, сажусь, как истинный пендос, закидывая ноги с сапогами в пыли Ущелья Скорби прямо на стол, придавливая бумаги и свитки, беру кубок и шумно отхлёбываю из него. Потом решив, что маловато быдлячества, отрыгиваю в лицо собеседника и собутыльника: – Ну, ты и урод!

Лицо у него крайне необычное. Если рукой закрыть одну половину лица – будет один человек. С бронзовой кожей, с тёмно-русыми жидкими волосами и зелёным глазом. А закрыть рукой эту сторону, то будет другой человек – с карим глазом, с жидкими тёмно-рыжими волосами, тёмно-красной кожей и ожогом на щеке, стянувшим щёку в горестную усмешку. И вроде бы по отдельности и ничего страшного, бывает и не такое, но вот вместе эта двуличность пробирает до дрожи.

Советник слегка улыбается и склоняет голову, будто я ему высказал комплимент:

– Слухи о моей внеземной красоте завсегда опережают меня и неизменно поражают в самое сердце, с первого взгляда, – с коверканьем слов в нос от «заячьей губы» отвечает он мне.

Ржу, не могу! Расплёскивая вино на стол, на бумаги, да и себе на куртку и штаны.

– Вы меня сейчас убивать будете? – спрашивает он.

– Не, – мотнул я головой, – я передумал. У тебя вино вкусное. Да и понравился ты мне. Твоя внеземная красота, поразившая меня в самое сердце с первого взгляда. Может, позже.

– Может, вовсе не надо? – пожимает он плечами.

Будто мало его крайне «симпатичного» лица, его левая рука ещё и суховатая, меньше правой. Даже плечи разные в ширине. Вот вроде он и маг уровня магистра сразу нескольких Школ магии, не считая Тёмной Школы, я не знаю градаций шкалы этой запретной школы, а ведь не исправил своё уродство. Непонятно только зачем в кабинете, там, за шкафом – зеркало в полный рост.

И одет советник скромно. Да, материалы его облачения не самые дешёвые. Костюм, штаны из дорогих тканей и кожи тонкой выделки, но расцветки неброской, без декора вышивки, а рубаха пусть и из выбеленного, но обычного льна. Не шёлк. И не кружевная. Видимо, не понты и не цена были решающими в выборе материалов и форм его одежды. А функциональность. Удобство важнее понтов?

– Ну, как не надо? – возмутился я. – Ты же в ответе за смерть моих людей. Смерть за смерть таков закон мироздания. Да и… Я слышал, что у вас, Тёмных, принято так, что Тёмный Ученик должен убить своего Учителя.

Лишь на долю мгновения глаза его прищурились.

– Вы, признаюсь честно, меня изрядно удивили! – покачал головой советник. – Маг Смерти и Разрушения невероятной мощи, в легендарном и считавшемся утраченным Поющем Доспехе…

Вот тут и я «изрядно удивился»! Просто похудел, если честно! Оказывается, то что опарыш, а потом и я выращивали, всё же уже имеет название и классификацию! Вот это новость!

– Уже нашёл! – заявил я, с грохотом ставя кубок на стол. – Когда приступать к службе?

Он смотрит на меня задумчивым и даже глубокомысленным взглядом. И за взглядом этим неуловимо, но и сам он изменился. Из деревенского простоватого гундосого дурачка-уродца превращаясь в хищного и жестокого, умного и коварного, уродливого и ужасающего зверя. Хищника и людоеда.

Но он ещё не понял, что я уже увидел его натуру, продолжает «отыгрывать простачка»:

– Но у меня нет столько золота! Вы же требуете оплату за Ущелье Скорби! Кроме тех двух тысяч золотом!

– А-а, ты про то ничтожество? Было бы у него две тысячи, я бы назвал три. Было бы три, назвал бы пять.

Советник рассмеялся. Его смех был похож на крик простуженного петуха, которому яйца отдавили кованым сапогом, а голову запихали в рог.

– А как они перед тобой золотые перья распушили! – давясь смехом, сказал он.

– Тупые, – пожал я плечами.

И смех его резко оборвался, как выключили. И лицо, и глаза такие, будто смех мне вовсе почудился.

– Но мне не нужны ученики. И слуг я не имею, – заявляет он. – Только рабов!

Хмыкнув, встаю.

– Ну что ж! – пожимаю я плечами. – Обознался! Бывает! Тады покедова, Тёмный! Ну и урод же ты, если честно! Знаю, что говорил, но ты реально страхолюдина! Ты бы к Живчику съездил бы, что ли? Поможет! И да! Передай петухам этим позолоченным и тупорылым, чтобы даже не думали вставать у меня на пути. Мы уйдём из этого города и икайтесь тут как хотите! Начхать! Бывай! Мы не рабы! А рабы – немы!

Я уже почти ушёл. Он меня окликнул в дверях:

– Вино отравлено!

– Знаю! – усмехнулся я в ответ.

– Противоядие только у меня!

– В задницу себе засунь! – посоветовал я ему. – Не нуждаюсь! Что мертво – умереть не может!

– Что это, гля, было?! – орёт Чижик, пытаясь вырвать себе волосы.

Это его настолько поразила запись моих переговоров с Советом.

– Что именно? – спрашивает Дудочник, ехидно прищуриваясь, будто только что украл у Чижика кошель, воспользовавшись его оплошностью и невнимательностью.

– Вот это! Я совсем ничего не понял! – кричит Чижик.

– Что ещё раз говорит о твоих умственных способностях, – издевается музыкант. – Точнее, об их отсутствии.

– Это было прощупывание позиций договаривающихся сторон и договор о намерениях, – отмахиваюсь я.

– Я всё одно ничего не понял! – в отчаянии кричит Чижик. – Ну, объясни же ты!

Со вздохом сажусь обратно на своём топчане, ворча, что не дадут полежать спокойно, всё им обоснуй да поясни! И не забить на них! Потому как они, молодые да заблудшие – цель. И средство. Достижения цели. Придётся. И, пригладив отрастающий ёжик на макушке, говорю менторским тоном:

– Происходящее в городе и за его пределами говорит нам о наличии нескольких разных центров принятия решений и нескольких разных стилей управления. Несоответствие масштабов и несопоставимой успешности этих проектов говорят нам о несогласованности деятельности управленцев, ведущих проекты. И о возможной их неприязни друг другу, если не о скрытой враждебности, ведь кто-то из них явно портит игру остальным. Но остальные это терпят, не выплёскивая неприязнь наружу. Причины их терпеливости в данном случае вторичны. Первично как раз то, что имеющееся положение вещей раздражает кого-то из них. Но мы же помним, что всё же тут было уравновешено, так? Для нарушения равновесия нужен внешний фактор. И вот он появляется – «Усмешка Смерти» возвращается из страны Невернись, из Ущелья Скорби. Отряд наш мал. Но слухами нам, прямо уже тут, создана и умело, да ловко состряпана грандиозная легенда. Достаточная, чтобы обратить на нас всеобщее внимание и колыхнуть равновесную чашу весов. Не важно в какую сторону. Неважно даже, что мы, конкретно мы, сделаем и как среагируем. Важно было отвернуть всем глаза на нас. И вот нас злят броском копья в немощного старика, встают у нас на пути, провоцируя на бой. Дальнейшее уже не важно. Равновесие нарушено. Движуха началась. Чьи-то ошибки стали видны. Кто-то поплатится и потеряет часть влияния и возможностей, кто-то возвысится. Обычная подковёрная грызня крыс вокруг престола. Люди не меняются. Хоть вокруг престола Императора, хоть в Зале Совета нового порядка. Везде интриги, подлость, двуличие. Мне просто было любопытно понять расклад в этой игре. И я выяснил.

– И?.. – приплясывает от нетерпения Чижик.

– Нам ведь не нужен потенциально мёртвый работодатель? Я ведь не ищу разовой работы и гвоздей в крышку собственного гроба. Помнишь, мы же ищем того, кто высоко взлетит? И вот я нахожу того, кому в этом городе так же тесно, как Кочарышу в рубашке Побега. И вот я озвучиваю ему условия нашего найма, он мне свои условия. С тем и разошлись, довольные друг другом.

– Гля-а-а! – выдыхает Чижик. – Что ж так сложно всё!

– Просто у позолоченных петухов и недоумков, – качает головой Дудочник, – потому их и зароют в яму в позолоченных и изукрашенных гробах.

– Может, они к твоему приходу позолотой украсились? – чешет затылок Пизань. – Ты же тут на каждом углу кричал, требуя золота!

– Все сразу позолотились, нанесли золото сразу на все комплекты брони! – усмехается Чижик. – Стол накрыть богато, вина выставить – согласен. Но броня быстро не делается! Завтра ты пойдёшь к оружейникам Гильдии. Пусть они и тебе мозг сломают!

– А причём тут позолота? – искренне недоумевает Кочарыш.

Все смотрят на него. А я на них. Братва вообще на наших «планёрных совещаниях» предпочитает помалкивать, пока не спросят. Слово – не их конёк. Потому поясняю для «прилипал»:

– Ребята, не надо в мои Вещи какашки бросать! – качаю головой я. – Для них золото – чуть большее смысловое явление, чем для вас. И нет тут их вины. Они золота, не в виде монет, и не видели никогда. Для них золото – смысл всего и всегда. До них дойдёт, со временем, и то зло, что оно тащит на себе.

– Сам и нагадил мне на голову, – ворчит Кочарыш. – Это что я не догнал?

– Золото – самый бесполезный металл из всех возможных, – вздохнув, поясняю я, – мягкий, тяжёлый, не обладающий ни прочностью, ни твёрдостью. Вся его сомнительная ценность – долговечность и красота. Только как красивость и средство накопления.

– Ну?! – вскидывается Кочарыш.

– В доспехе? – удивляюсь я – Прочном, лёгком, удобном?

– А-а! – восклицает Кочарыш. – Так, красиво же!

– Красив доспех из рубиновой стали! – отмахивается Чижик. – И оружие из Изумрудной! Даже шлемы из сплава Светила, что мы добыли в Башне Скорби, красивее, если их начистить и натереть мелким песком. А это всё – позолоченные перья будущих Бродяг!

– Ой-ой! Какие мы! Ты хоть раз неделю подряд не жрал? – вскакивает Кочарыш.

– Не жрал! На днях! Вместе с тобой! – вскакивает Чижик.

– Эй! Горячие финские парни! Сядьте! – тихо осаживаю я их. – Кочарыш, согласись, что первому советнику, ну, центровому, голод уже давно-давно не грозит. Согласен? А потому блеск золотой в его глазах говорит не о нужде, как у тебя, а о его неуёмной, пусть и скрываемой алчности. Новый порядок же декларирует, буквально кричит на каждом углу о стремлении к скромности и презрении к роскоши, если не об откровенном аскетизме. Это если не вспоминать о его бабской напомаженности. И его перстни с крупными самоцветами. Артефактные, защитные. Вон, у музыканта нашего стальные. И сталь много лучше держит заклятия, чем золото. Но золото же красивше. Тем паче брюлик блестящий. Красиво же! Дорого! Кичливо. Да?

Отводят глаза.

– А ведь у него уже и так всё есть, – продолжаю я, – а он хочет ещё! И ещё! Да побыстрее! И вот тебе и источник ошибок. Имеющихся или будущих. И его будущей гибели. Потому Дудочник, которому с его железного столба виднее, и сказал про позолоченный гроб.

– Всё это ваши заумные высеры! – отмахнулся Кочарыш и сел, пригорюнившись. – Вонючий выдох задницы!

– У тебя же есть золото, – усмехается Чижик. – Всё наше золото. Сделай себе доспех из этих золотых монет!

– Да пошёл ты, сопля болотная! – вяло отмахнулся Кочарыш. – Мне в строю рубиться, а не на дверях стоять и мужикам блеском глаза застить!

– А ведь ты прав, Кочарыш! – качаю я головой, откидываясь от стола и опёршись спиной на стену, прикрыв глаза, размышляю вслух: – И такое использование этого бесполезного металла имеет право на существование. Молодец! Так что, может, ты и прав, и центровой такой же хитрец. Всем прочим золотую пыль в глаза пускающий, а сам презирающий сей злой металл. И напомаженность его такой же выверт ёкнутый, как моя одержимость Смертью. Пугало для недоумков.

– А я и говорю, благозвучные пустословы! Всё бы вам сказки рассказывать, бла-бла! – отмахнулся Кочарыш. – Вонь одна и больная голова! Пошли, братья, потанцуем! На топориках! Тень, ты с нами?

– А то! – весело откликается «учитель танцев».

– И то верно! – подхватываю я. – Кто пойдёт нашу жабью шкурку искать?

Даже Кочарыш остановился. Вздохнул, затянул пояс и мотнул головой:

– Пошли бронироваться! – ворчит он. – Как бы не пришлось за шкуру дракона кровушку пролить!

– Никакой крови! – кричу я им в спину. – Только найти! Доставать сам буду!