Текст книги "По ту сторону жизни, по ту сторону света"

Потом смотрю – плюмажи, фон щитов, вышивка и вымпелы на копьях – меняется. Как тут не орать? Вроде и мужики уже вполне себе половозрелые, вон ускрёбся с их рожами небритыми бороться, а как дети!

Поняли, к чему я? Дневной ускоренный марш в полной выкладке и ежедневная стройбатовская физкультура их уже настолько не напрягает, что они не только языками чешут и тешат амбиции, но и рукоблу… тьфу! Рукоделием занимаются. Впрягать и пахать! И – пороть! Может, им ещё по рюкзакам на спины приторочить, чтобы они бросили этой хренью заниматься? Да загрузить рюкзаки, как у совкового самовольного и дикого туриста!

Да, что цвета! Мои зримо стали отличаться от «мяса» сотней мелких незначительных деталей. Какой походкой ходят, каким шагом неделями отматывая километры, ногами раскручивая шарик Мира, как ставят ноги, как сидит обувь. И как отдыхают на коротких, в несколько минут, остановках. Как носят, держат и крепят снаряжение, что именно и где именно носят и крепят, как держат копьё, как им орудуют, как ворочают щитом, как несут его на переходах, как посажен шлем на голову на марше и в «забаве», чем и как повязана голова, как повязаны портянки, как и что поддето под броню, как и чем замотаны руки (перчатки и рукавицы – офицерская привилегия). Как, когда и что готовят в пищу. Как ставят лагерь и палатки. Всё же уже доведено до неосознанного автоматизма. Руки в хозяйственных делах шурудят, глаза на руки не смотрят, язык мелет о совершенно отстранённом чём-то. Головы, очевидно, тоже заняты чем-то откровенно дурацким! Попугайным, подростковым, выпендрёжным.

С грустью подумал, что батальоны так могут обернуться полками. Пора бы кое-кого из «мясных» в строй ставить. А «Усмешка Смерти» – дивизией станет. Механизированной. Как «Мёртвая голова». Осталось к черепку сдвоенную молнию добавить.

Аж самого передёрнуло от отвращения. Плююсь. И нах-нах – кашляю.

Но всё оказалось немного сложнее, чем я думал.

Нас догнал Сам со своей свитой. Унижал меня прямо при моих подчинённых. Что ещё обиднее.

Ну, это ладно! Куда ж теперь от него, Самого, деваться? Сам виноват. В том смысле, что я и виноват. Хотел найти самого тёмного из всех тёмных? Получи, распишись! Куда темнее пламенного профессионального революционера? Во второй уже итерации! Троцкистского недобитка! Скрытого меньшевика, эсэра и эсэсовца латентного! Что всех этих мифических (для меня) «вождей революции» лично знает! Лично помнит. Только спрашивать его я про это не буду. Многие знания – многие боли. И печали.

По переформированиям. «Усмешка Смерти» не разбухает, а худеет. Ровно на одну десятую часть. Забирает от меня каждое десятое подразделение. Две сотни пехоты, полусотню конных, пять десятков застрельщиков, часть обозной команды. Вместе с одним батальонным управлением. Как раз – «красных».

Причём – лучших! Я лично, своими руками указал на лучших своих офицеров и лучшие десятки и сотни. А ты попробуй соврать архимагу! Я тогда просто пошутил, а до сих пор всего от фантомных болей корёжит. А за ложь он… Что он со мной сделает – не хочу знать! Не желаю!

Вот так мы и остались стройбатовской «Усмешкой Смерти», а Красный особый полк смертников – занялся своими, особыми, красными обязанностями. Учебными.

Полк имел особую структуру. В нём мои «смертники» были «постоянным составом», и был – «переменный состав». Маршевые сотни входили в Красный Полк, и Крапива – Красный Комбат их драл, как сидоровых коз. Пока «мясо» не усваивало необходимый минимум боевых навыков до неосознанного их воспроизведения. После этого «мясо» отваливалось в полноценный полк со своим номером, Крапиве в Красный Полк давали новое «мясо» и день сурка запускался заново. Учебно-боевой конвейер Смерти.

А мы копали рвы и насыпали валы. Да строили мосты-плотины через реки и овраги. Война уже давно шла западнее нас, «Красное мясо», подученное нами, уже начало погибать в тех боях, а мы всё ещё рыли рвы да отсыпали отвалы. Рыли да отсыпали. Благодать! Ха-ха!

Но в этот раз мы застряли надолго. Вышли мы к крупному городу на берегу довольно полноводной реки под названием Перст. Палец то есть. Только вот местные, которых все именуют «змеями», как и наших противников – «волками», а Чижик презрительно «пшеками», называют город – Пешт. Чижик говорит, что это Змея подколодная ввела такую моду. Она же, ползучая, переименовала древние земли княжества в змеиное название. И по смене поколений люди не только привыкли, но и стали как-то соответствовать названию. Вот и не верь, что как называешься, тем и являешься. Лебеди, вон – гордые и самовлюблённые, возможно – верные, Волки – скорые, непоседливые, хищные и боевитые. Змеи – скользкие, хитрые, подлые и шипящие, шепелявящие. Потому – Пешт, а не Перст.

Но это так, к слову пришлось. А главное – река. Её с разбега не перемахнёшь! А единственный мост через реку был разрушен Катаклизмом. Пролёты моста лежали теперь на дне реки, этакими зелёными каменными островками, на которых бурлило и пенилось течение речных вод. Остались только фундаментальные опоры. На которые и были проложены деревянные пролёты. А Волки недавним своим налётом мост сожгли. Восстановить переправу удалось быстро, но хлипкую и временную. Люди и даже коней перевести можно, а вот грузы – понтоном. А понтон – в стороне, там, где берега менее круты и течение поспокойнее. То есть без прикрытия стен шепелявого Пальца, вне видимости городского гарнизона. Естественно, «волки» «погрызли» переправу.

Типичное узкое место снабжения. Много натаскаешь на тот берег мешками? По прогибающимся и гуляющим под ногами помосткам? И если Сам выбрал тактику удушения тотального доминирования, подразумевающую превосходство везде и во всём, то эта безотказная, как асфальтовый каток, тактика имеет ряд недостатков и уязвимостей, снабжение в котором – на первой строке, как самое очевидное уязвимое место. Доминирование как бы подразумевает нагнетание численного перевеса по всем направлениям. А «численное превосходство» имеет свойство значительно превосходить в числе тоннаж поедаемого снабжения.

Вот нам, «Усмешке Смерти», и поставлена задача соединить берега реки и создать предмостное укрепление по ту сторону реки. Чем мы и занялись. Пусть и с видимой неспешностью, но с основательностью.

Начали, конечно, с лагеря, разбив его на том, «вражеском», берегу. Хотя можно было бы базироваться и в Персте-Пеште, стоящем прямо на берегу. Но я испытывал неприязнь к странноватым жителям этого города, а Чижик их вообще истово ненавидел. И не мог скрыть своего презрения, доставая всех кругом насмешками над «змеями» и экскурсами в историю этого княжества. Так получилось, что до того, как эти земли стали княжеством Змея, оно было княжеством Совы, а ещё раньше – Царством Речного Тростника, Рогоза. Камышовым Царством. А Чижик – царевич, оказывается. Ещё и местным оказался. Это, оказывается, его родина. Кто бы мог подумать? Так вот совпало. Бывает? Бывает, как видите. Совпадение? Или – не думаю?

И плевать бы на Утырка и его вкусовые предпочтения, но люди его уважают, хотя на первый взгляд и не скажешь этого за их ироничными шуточками над ним, у Вещей граничащими с открытыми издёвками над Чижиком. Но юмор этот только для внутреннего пользования. Непонятный даже «северянам», принятым к нам в Северном округе. «Смертники» стремятся, осознанно или нет, но подражать царевичу. Неприязнь и брезгливость к «змеям» командира перешла на весь личный состав вверенного ему подразделения. Такие вот пирожки с котятами.

Потому забазировались мы по ту сторону реки. И возвели лагерь. Теперь возводим пять башен сразу. И не из прихоти. Такое ЦУ мы получили от Самого. Строим башни из камней, за которыми приходится нырять в реку, поднимая их со дна, из нанесённого ила, отчищая от водорослей и речного мха. Кроме камня в ход идёт привозной щебень на растворе из того же речного песка и цемента.

Да-да, цемента. Чижик, как оказалось, парень пусть и юный, да по-детски непосредственный, но хозяйственно-прижимистый. Вот он и «прижимил» то разомкнутое кольцо, вокруг которого мы в прошлый раз построили печь. Потому печь – есть. Материал под ногами валяется. Маги имеются. Силу им магическую регулярно поставляют две особые повозки в нашем обозе, с которыми передвигаются семнадцать особых «бойцов» банно-прачечного разгрузочного «батальона». Отсюда презрение Чижика к «обозникам». Народ с регулярной очерёдностью ныряет в палатки этого особого, «глядского» подразделения и похотью своей заряжает камни-уловители. Маги мои к этой дармовой глядской силе уже привыкли, «раскачали» полупроводниковые силовые и магические каналы. И работа с печью и кольцом для них – будничная повинность.

Кстати, про будничность. С каменными башнями лагерь – крепость. А у крепости должно быть имя. И когда я услышал слово «Пешт», то строящийся лагерь на ассоциациях назвал – Будда. Чтобы стало, со временем – Будапешт. Только народ не принял бессмысленного для них названия и сначала за моими глазами называли лагерь «Будним», а потом и в глаза – так же, привычно, для них опять же. Искренне удивляясь, если я поправлял. Вот я и махнул рукой ну, Будний, так Будний. Хоть Будущий! Будний Пешт. Рабочий Палец. Пролетарский. Бывает!

Севернее города была небольшая горная гряда, южнее болота. С гор нам возили камень и щебень, но мало и медленно, потому как гужевым двуногим транспортом – рабами, грузоподъёмность коих весьма-весьма ограниченна, да ещё и караванным методом, когда охраны рабов больше самих рабов, Волки себя уважать заставили. Потому мы и занялись подъёмом камня с реки, не в силах ни стерпеть перебоев снабжения, но и не желая самим таскать камень из-за горизонта. С реки же брали глину и песок, а с болот добывали тростник и немного забавлялись истреблением болотных тварей. Потому как лесов тут нет, строительные деревянные конструкции и опалубки строить просто не с чего. Плели камышовые циновки, корзины и прочие формы, обмазывали их глиной – готовая заливочная форма для бетона. После засыхания глины. Из глины же лепили и прочие формы, и даже кирпичи формовали. Кирпич такой, высыхающий самостоятельно на ветру и осеннем Светиле, был, естественно, просто никакой. Без отжига-то? Но как временное явление – пойдёть! Нам тут не детей собственных поднимать, а «сдать объект», да и валить дальше!

Вот и поднимались башни из кирпича-сырца, матов, плетённых из камыша, обмазанных глиной, и мегалитов бетонных. Печь и бетономешалку сделали быстро, кран-журавль, один, потом второй – тоже быстро. Один кран – в Буднем, второй – посреди реки, на опоре моста. Им поднимали камни с воды, зачаленные нашими «боевыми ныряльщиками».

Работа шла с некоторым весёлым ажиотажем, чётко, споро, весело, посменно, со взрывами смеха то на одном фронте работ, то на другом.

Сам нас не забывал. Присылал помощников. Так как Перст был полупустым – народ, излишний, да и вообще какой попался под пылесос мобилизации, новый порядок отсюда выгреб ещё по весне. А сейчас зима на носу. Потому ещё на стадии котлованов под башни к нам прибыл маршевый «мясной» полк, сразу же попавший как раз на рытьё этих ям, под стадию заливки фундаментов пришли ещё четыре сотни. И потом каждые день-два подтягивались по полторы-две сотни человек. Вместе с караванами снабжения. Только караваны и конвой уходили, а новобранцы оставались в нашем ведении. Вооружали мы их заступом, и – аля-улю! Бери больше, кидай дальше! С такой прорвой народа работа шла просто магическими темпами! Всё кипело и бурлило.

И подобной движухой заинтересовались товарищи. Да-да, те самые, которым волк тамбовский – друг, товарищ и флаг. Когда из-за гребня вылетели десятка три всадников неизвестной принадлежности, мои конные разъезды устремились к ним, с ажиотажем нагоняя коней. Ну, скучно же в карауле! А тут что-то новенькое!

Но, когда через гребень перевалили остальные, мои разъезды поняли, что это всё это «жу-жу» – неспроста. Потому как под три сотни всадников, характерных для Егерей Запада силуэтов и экипировки, тонов и цветов одежды, да под знаменем с летящим в прыжке волком на красном фоне – не могли быть не чем иным, кроме Волчат, что уже заставили уважать себя даже в тыловых городах Змей, коим значится Пролетарский Палец. И с ещё большим ажиотажем мои дозорные полетели в наступление. Назад, в тыл, к строящимся коробкам пехоты караульного батальона.

Народ массово бросает инструмент, забыв и забив на одежду и броню, как были полуголые и грязные, так и бежали к пирамидам с щитами и копьями, стекаясь к гребням шлемов десятников и к вымпелам сотников.

Волки развернулись широкой лавой и с дикими криками полетели догонять моих конников.

Что это – дерзость или глупость? Почему они проигнорировали тысячи вооружённых людей и пошли в атаку?!

Бегу к Плетёному, «зелёному» комбату, сегодня на карауле как раз они, «зелёные». Переживаю же. Сколько ни тренируйся, а бой идёт всегда поперёк любой теории, против любого, самого умного и продуманного плана.

Плетёный кивает мне с видимым облегчением. Он не из «моих», из «новеньких». Не моя Вещь, без метки. Уже из набора Чижика. Но столь ярко проявил свои недюжинные командирские таланты, доселе дремлющие в нём, что пробежал широкими прыжками нашу нехитрую иерархию – десятник, сотник, комбат. Причем вижу, что Плетёный дергается не от страха перед противником, а передо мной трусит. За своих ребят переживает. Потому орёт, кричит. Ловлю его за наплечник, придавливаю, затыкаю.

– Теперь орать – только людей с толку сбивать! – говорю ему. – Возьми себя в руки, комбат! Ты должен быть примером стойкости и монолитической незыблемости! Теперь – уж чему успели научить!

Смотрю на летящую на нас конницу. Эпично так идут. Аж дух захватывает! Красиво и страшно. Широкой лавой, волной прибоя. Чудится – не остановить их! Стопчут, пролетят прямо по нам, не заметив! Что им наши коробочки в двадцать шагов шириной? Кажется, щиты пехоты – листочки фиговые, копья – зубочистки. А Егеря – эпические исполины. И копья их длиннее, и сами они мясистее и более прокачанные, ловкие, бесстрашные и явно – бессмертные.

Вижу, что не только у меня такое смятение в голове. Вон, народ оглядывается, осматривается, как будто проверяя – на месте ли соратники? Не разбежались ли, оставив тебя один на один перед устрашающей волной волчьих Егерей? Гонящих перед собой не только волну ужаса, но и ужасающего грохота копыт, воинственных криков. Как будто мало этого сама земля боится Волков – трусит мелкой испуганной дрожью под твоими ногами, идёт волной ужаса. Оглядываются поглядеть, не уменьшились ли до пигмеев твои соратники перед исполинскими великанами Скверного леса?

Только у таких, как я, стукнутых, в голове может родиться мысль, что отчаянная атака трёх сотен всадников на десятикратно превосходящего вооружённого и изготовившегося к бою противника не уверенность в собственном бессмертии и не отчаянная смелость, а – отмороженность!

– Не ссы, народ! – кричу я. – Я и сам – боюсь! А как им страшно скакать на ряды ваших крепких щитов и на ваши длинные и острые копья! Да на наших магов, маменькиных сынков!

Вижу колыхание рядов щитов и волну колебаний копейного частокола. Нехитрая и не особо смешная шутка муссирующихся в «Усмешке Смерти» слухов про источник звания наших магов – зашла. Именно своей неожиданностью – страшно же, не время вроде бы для «гы-гы»! Страх в сердцах моих копейщиках обратился пусть и в мимолётную, но – в усмешку. А когда смешно – не так страшно. Так ведь?

«Выхожу из себя» и всматриваюсь в накатывающую волну тёмно-зелёных всадников. И готовлю Щит своей «немагии».

Вон они, маги противника! Трое! У меня на всю «Усмешку Смерти» – столько. Не считая меня. А у них – на малый диверсионный отряд – трое! Да – каких! Двое из магов – огненные. Мощью – боевые маги, может и – магистры! Самоходки магические! Мста, гля, Эс! Саушка двуногая!

Ослепительно сияет росчерк стремительно приближающейся от Волков к нам кометы. Эпический такой заряд Огненного Шара, ярко сияющий мощью вложенного заклинания. Говорю же, самоходка. С такой огневой мощью им и в самом деле трёх сотен «гусар летучих» хватит для слома любого сопротивления. Как говорится, против танка нет приёма, окромя другого танка. Или грамотно организованной системы ПТО. Только вот, их есть у нас!

Ловлю Шар Огня ещё издали, впитываю в себя вложенную в него мощь заклинания и по «вкусу» магии узнаю мага. Ну, привет, пасынок! Как дела? Вижу, что жив и здоров. И в мощи магической изрядно прирос. Рад за тебя! За подарок тоже спасибо. Зарядил пустующие «батарейки».

– Стрелки! Залп! – ревёт Плетёный.

Вскинулся было остановить эту команду, но задавил сам себя. Комбат «зелёных» всё сделал верно – дистанция оптимальна для первого залпа. А откуда ему знать, что атакующих прикрывает маг воздуха высокой мощи? Если я до него не довёл? А? Рассопливился, узнав Сируса. Дальше я догадался, кто именно маг воздуха. Понял, что на знамени не волк, а волчица. И почему фон стяга именно красный. Не кровавый он, не пролетарский, а огненно-медный. Порадовался за них. Гадал, кто второй маг огня, красноголовый брат или сестра? И всё это молча! Сам и виноват. Потому не роняй авторитет комбата в глазах его же людей!

Болты самострелов и тяжёлые пули, свинцовые и чугунные, пращников бессильно скатились по проявившемуся Щиту Воздуха. Да-да, мои пращники больше не метают подобранные камни. Пули для них поставляют централизованно. Это помогло сильно поднять эффективность этого вида оружия. Пули были почти одновесные, ну, плюс-минус, что изрядно повышало точность стрельбы. А набравшая обороты металлургия нового порядка гнала боеприпасы мощным потоком. Но камни всё одно собирают. Пращникам всё ещё кажется, что этот аттракцион невиданной щедрости временное явление. Что ящиков чугунных катышков больше не будет. И не поспоришь! А вдруг?

По команде Плетёного, первый ряд пехоты грохнул, одновременно, потому эпично, нижними срезами щитов о землю, ставя их, опускаясь на колено за щитами, выставляя копья. Второй ряд накрыл первый своими щитами. Коробки ощетинились копьями на всадников.

А с тыла, от лагеря, накатывало наводнение бегущих «смертников». Впереди, естественно, Утырок. Верхом, с мечом, но голый. Почти. Он совсем не стремается не только раздеться при подчинённых, но и взяться за любую работу. В том числе и за лопату с киркой землекопа. Работая, он потеет. А перегрева юноша не любит. Потому в работе он почти всегда голый. Лишь в коротких подштанниках, как в шортах.

И всё это происходит почти одновременно, почти синхронно – краткий и бессильный полёт кометы, столь же бесплодный залп «Усмешки Смерти», волна подкрепления из лагеря. И резкая команда, мощный волчий вой, прокатившийся по конной лаве.

Решив, что это боевой клич Летучих Волков, коробки пехоты «Усмешки Смерти» сжали «бубенцы», напрягшись и стиснув оружие, многие зажмурившись и задержав дыхание в ожидании сокрушающего многотонного удара разогнавшейся конницы в ряды нашей пехоты.

Но удара не последовало. Прямо перед ощетинившимся копьями строем щитов конница Запада дружно осаживала коней и разворачивалась, набирая разбег для спешного отступления.

Дружный выдох облегчения и недоумения пехоты придал Летучим Волкам дополнительное ускорение попутного ветра в спину.

– Что это было? – взревел Утырок, блестящий от пота, покрывающего его полностью, доскакав, наконец.

Качаю головой:

– Что же ты натворил, Утырок? – сокрушённо кричу я.

– Я? – изумился Чижик, крутясь на разгорячённом коне. – А чё я-то?

– Ну, зачем ты их так напугал? – качаю я головой. – Нехорошо!

– Я? – кричит юноша, окончательно сбитый с толка. – Я? Чем?

– Голой своей натурой! – захлёбываясь от сдерживаемого смеха, кричу я. – Ну, где мы теперь их будем всех искать? Они до самого Скверного леса теперь улепётывать будут, обгоняя собственный визг! От обнажённого блеска твоего великолепия!

Взрыв смеха испугал коней. Шутка удалась.

Одно плохо – пока проржались, пока стрелки вспомнили, что они стрелки, пока совладали с собой, выбежав из строя, праща не самострел, на метание пуль требует некоего «мёртвого» радиуса, пока конница совладала с конями, Волки были уже далече. Сначала для обстрела, а потом и для стремительной контратаки. Как оказалось, «летучими» их прозвали весьма метко – мы и оглянуться не успели, как конница противника растаяла в тучах пыли Пустошей, поднятых ими же.

А спешную погоню организовывать мы «постеснялись». Опасаясь засады. Я же сам этих юнцов, красноголовых, и учил особенностям «скифской войны». Заманить врага в хорошо подготовленную засаду видом собственной улепётывающей спины. Потому мы свою конницу сначала собрали в кулак, выстроили, неспешно и основательно инструктировали и мотивировали, толкая пламенные речи, а уж потом направили в неспешное преследование плотной конной колонной. Четвероногие воины «Усмешки Смерти» прогулялись по следам Летучих Волков и на закате развернули коней.

Вот такая «битва» у нас получилась. Весёлая и шумная. И без убитых.

Только без потерь всё одно не обошлось. Правда, я так и не понял, откуда взялись почти три десятка раненых? Недоумков! Следующим же караваном пойдут догонять «красное мясо». Нам такой сорт «рыбы второй свежести» без надобности. Дурак и трус за твоей спиной – хуже приставленного к пояснице кинжала.

С шумом и смехом народ расходился по рабочим местам, расставляя копья и щиты в пирамиды, обратно перевооружаясь киркой, заступом и лопатой.