Текст книги "По ту сторону жизни, по ту сторону света"

– Но! – воскликнул Кочарыш, разводя руками. – Не судьба! Игра богов!

И все вскричали:

– Хой! – и вскинули кубки. Пленные наши, кстати, тоже.

И тогда я и задал самый для меня животрепещущий вопрос:

– А как вдова Медного Всадника? Вышла за мужа?

Волчара не услышал моего вопроса. Его отвлёк один из комбатов, которому всё не давали успокоиться «лесные драконы». Ответил юноша. Видя, что волчара без утайки отвечает на все вопросы, что были заданы, юноша мотает головой:

– Не слышал подобного. Чтобы Цвет Медной Горы под венец пошла? – удивляется окосевший с хорошего дешёвого вина юноша, повторил: – Не слышал. Говорят, наоборот, так в трауре и ходит. В чёрном вся. Стен детинца не покидает. Досталась ей доля… Врагу не пожелаешь! Изрядно подкосило её горе. Даже вот в поход наш не смогла…

Поняв, что спьяну взболтнул лишка, юноша смутился, испуганно спрятал глаза.

Но я его больше не пытал. Нахлынувшие воспоминания, эмоции растереблённой, так и не зажившей, не зарубцевавшейся раны, так долго гонимые мною, накрыли меня. Вокруг разгорался стихийный, неудержимый, как лесной пожар, накал пьянки. А мне настолько всё стало тоскливо…

Ушёл в себя. Вернуться не обещал. Не удалось мне убить в самом себе – самого себя. Я всё ещё люблю. Зачем? Чтобы было больнее? Мне и так – хоть в петлю лезь! Боги! За что, гля?

Глава 4

Весело веселье – тяжело похмелье.

К сожалению, понимаешь это слишком поздно. Когда уже так паршиво, что топор палача кажется благом, а не карой!

Про топор палача я не для красного словца. Топор на моей шее самое меньшее, что мне светит. И будет это – благо. Потому как все остальные альтернативы – хуже. А мне и так паршиво, а от мысли об нём, о Самом, ломает нестерпимыми фантомными болями.

И есть за что отделить мою бестолковую голову от всего остального бесполезного мяса. И есть изрядно. Весьма изрядно. Накосячили мы – косак на косяке! Не разгрести! Пожалуй, даже лесной пожар не натворил бы дел больше, чем наворотила «Усмешка Смерти» в винном угаре.

Начнём с самого малого – непосредственно с пожара. Самое меньшее. Подумаешь, сгорели палатки и тряпьё глядушек полковых! Да пусть вместе с самими потаскушками!

Сгорели, говоришь? Ага! Почти так и было! Не знаю, почему и как так получилось, но до пожара у меня в этом подразделении числилось семнадцать бойцов пошлого фронта, а вот после пожара на довольствии стояли уже 63 «прачки», мастерицы «постирушек». Как так-то? Может, они в огне размножаются? Самокопированием? Как те самые демонические сущности, духи-воплощения пошлости и разврата – суккубы?

Вот и чешу репу в раздумьях. Решая, как поступить, как правильно или как хочется? Хочется их ещё раз сжечь. Но боюсь, что тогда их опять станет много больше. Если тенденция сохранится, то из огня выйдет батальон суккубов. Хотя… тогда их можно будет гнать перед строем. Они Волков если и не убьют, то до смерти залюбят точно. Потому надо делать как правильно – вводить противопожарную безопасность. Огнетушители, датчики огня и дыма, красные щиты с конусным ведром, ломо-топором, кривой штыко-совковой лопатой и кучей песка. И самое главное – противопожарные инструктажи! Годовые, полугодовые, квартальные, ежедневные, целевые. Заинтруктировать их до полного заёб… до невозможности им выполнять свои обязанности!

Неприятность № 2. А именно разорённая, покорённая, оттра… униженная округа. И забить бы болт, но ведь по законам Вселенской Справедливости получается, что мы в ответе за тех, кого полюбили. И теперь этот долбаный и отлюбленный Пешт как бы наш город. Завоёванный, покорённый, демократизированный и глобализированный. Со всеми втёкшими в его обитательниц сопутствующими обстоятельствами. Вот как хочешь, а бери в расчёт!

И со всеми вытекающими обстоятельствами, а не только втекающими – толпой пар, коих так же толпами родичей тащат ко мне, как к высшей судебно-административной инстанции в округе. Вот, гля, мне только сотен единовременных свадебных церемоний и не хватало! Это замужние женщины – утёрлись, подтёрлись и ладно. А вот остальные повисли на моих бойцах, как репьи. Про бесчинства что-то воют. Девки, вдовушки и прочие разновидности женского поголовья. Хорошо хоть ослицы, козы и мужики, униженные по пьяни, не вешались на мою больную голову. А что? Куда боевая пьянь только не заводила? Война, гля! На войне мозги у всех по определению набекрень! На то она и война. С пьянством, будь она неладна.

Но! На всё это и болт забить же можно, правильно? А то!

Гораздо хуже те самые остановленные техпроцессы. Наш «бетоносмесительный комплекс» приказал долго жить. Или долго долбить самого себя, выколачивая застывший раствор. А раствор, как назло, отменный вышел! Хрен расковыряешь с похмелья!

Ведь мы его, «комплекс», делали «на коленке». На той же коленке и не подразумевалось, что вся эта куча движущихся и перетекающих друг в друга «техпроцессов» – остановится. И что делать? Выкидывать всё и городить огород – заново? А время? Упускаем время.

Но всё это лишь потери времени. А есть потери и более тяжёлые! Невосполнимые! Погибшие в драках с шепелявыми, побившиеся, упавшие с моста, со стен, башен, крыш, поломавшиеся, упившиеся вусмерть, утопшие, сгоревшие.

И пропавшие. Без вести пропавшие. И ладно бы Волки. На то они и волки – недоглядели. Волка же сколько ни корми, а он всё на Скверный лес смотрит! Одним словом, мы проикали пленных, что воспользовались бардаком и сделали ноги. Чисто по-волчьи. Не по-волчьи было тырить своих же лошадей! Кони-то – наши! По-любому! Грабители, гляди!

Или простые, рядовые бойцы недавних пополнений. С ними тоже как-то понятно. Кто-то сквозанул в «самоволку», кто просто и тупо где-то застрял. Может, блукают меж женских грудей, бёдер и половин, напевая: «Мало, мало половин!» Они или найдутся, или патрули выловят, либо сами придут. Либо тела найдём.

А вот куда делась сладкая музыкальная парочка? Дудочник пропал! Вместе с Побегом! Что уже вообще ни в какие ворота не лезет! Устроили, гля, Побег из Шоушенка, да под дудку! Нелегалы, туевы! Позор на мою седую голову! Офицерьё – разбегается! Прикормленное, обласканное утекает! Как крысы с тонущего корабля!

Да ещё с особой дерзостью – с грабежом! И не кого-нибудь, а меня! Меня! Пригревшего этих подонков на груди! И ведь знали, свистуны, что свистнуть! Я ведь не обрастаю вещами. Все мои накопления – накопители и красивые безделушки, изготовлением коих я забавляюсь иногда! Считай, догола раздели!

Ну, вот как так-то? Куда глядели мои (бесстыжие) глаза? В никуда? В прошлое? В пиз… в звезду этого прошлого? Пусть и в столь манящую звезду! Пленительного счастья! Пленительного, но несостоятельного же «щастья» же! Но к ней нет, и не может быть возврата! Как нет пути во вчерашнее утро! Как бы это и не было мучительно больно!

 
Было-было-было, но – прошло!
О-о-о! Было! Но – прошло!
 

Тогда зачем ты, ничтожество, слюнями истекаешь по тому, что твоим быть не может по-определению?! Незачем! Слышишь, проклятое сердце! Незачем! Томиться незачем! Страдать незачем! Всё – незачем!

И уж кому-кому, а мне-то, нежити, лучше знать, что весь Мир – тлен! И всё лишь отражения игры теней на миазмах испарений гниющего компоста!

И будто мало всего этого – вторая арка, застывшая за ночь до готовности, причём бетон вышел – просто заглядение! Только вот, при попытке её установить – рухнула в реку. Утащив с собой оба крана и всех наших стропалей. Опять потери! Погибшие, поломанные! Ни одного боя на этой глупой войне, а у меня груда павших! Толпа побитых! И ни одного госпиталя на всём фронте! Ни одного санитарного поезда!

И почему? Почему она упала-то? Потому как вторая арка всего-то на три пальца оказалась короче первой! При её общей линейной геометрии – сущий пустяк, совершенно незаметный. Вот тебе и «кустарщина», да – «на коленке», да измерение узелками на верёвочках! А верёвочки отмокают, подсыхают, скручиваются, гуляют их размеры. Проклятие!

Арка же встала! И даже постояла. А как начали её увязывать с первой – ухнула в воду, соскочив с «пятки». Утащив с собой оба «журавля», всех ребят, что ползали по ней. И чуть не утащив в реку и первую арку. Но наша первая арка, вчерашняя, наш «первенец», успела схватиться, укорениться раствором в «гнезде» крепче, чем те верёвки, которыми успели их увязать меж собой.

Вот тогда я и схватился за голову. Когда познал причины случившегося. Про те самые «три пальца». Только тогда я и понял, насколько Сам прав! И придётся всё же более серьёзно подходить к работе. Как-то более основательно, более технологично, а не тяп-ляп – готово! И придётся ведь начинать всё заново!

После череды свадеб.

Ох, и будет мне на орехи! Как только Сам узнает, что у нас тут началось сразу за его отъездом – порвёт меня на тысячу маленьких, но мрачных весельчаков!

* * *

Но, оказалось, что это ещё не всё! Народная молва верно учит, уж коли пришла беда – отворяй ширше ворота! Или ширее? Не суть!

– Не суть тут! Вон яма, туда иди! Выкопай новую! У-у, засранцы! Загадили уже! Или самого по шею в яму загоню! Бегом, тля!

А-а! Беда! Да! Приползла беда откуда не ждали! Вот уж реально, отворяй ворота и ширше, да и ширее заодно! Потому как многоуважаемая Матерь Драконов, она же змея подколодная, не ползает малым числом! Обязательно с полной свитой! Так что ворота ширее, потому как я хирею! Прямо на глазах! Утопиться, что ли? Лопнувшую злосчастную вторую арку на шею, обернув вокруг воротника на погнутой арматуре и в омут! К полоскухам болотным! Тоже говоришь заебу… залюбят? И куда нам, простым смертникам податься? На тот свет?

Смотрю на небо. Зимой почему-то даже не пахнет. А я что-то так зажился на этом свете, что ажно тошнит!

– Мрачный Весельчак! – слышу.

Не успел! Блин!

– К Госпоже! – кричит посыльный. И я его посылаю. Тоже. Не идёт. Мои приказы против её, что выдох кишечника. Придётся идти мне. Её, подколодную, злить опасно.

Она привела с собой своих питомцев. Невообразимо жутких тварей. Тех самых! Я одного такого урода, когда увидел во дворе Старой Волчицы чуть, не окочурился от карачуна кондратыча. А эта… Повелительница Химерологии, привела в бедный, несчастный Пешт целый выводок. Счётом не на штуки, а на десятки! Идут, аж земля трясётся, звеня цепями с руку толщиной, коими скованы в одну вязанку, пыхают Тьмой, смердят ужасом. Закованные по макушку в танковую броню. По самую трёхметровую макушку! Спустит эта одержимая похотью тварь этих безумных созданий на моих пацанов – только клочки полетят по закоулочкам от «Усмешки Смерти»!

Бронекавалерийская, щука, дивизия! Танковый, гля, корпус! СС «Рейх»! Такие же безумные и устрашающие! И такие же чуждые Жизни! Чуждые Миру! Ненавижу!

Ох, гля! Куда я попал? Где мои Вещи? Остановите этот Мир, я сойду! С ума!

 
Сойти с ума! Хотя бы на час!
Сойти с ума! Вспоминайте о нас!
 

* * *

– Сдаётся мне, что ты меня избегаешь, а, Весельчак? – будоражащим низким грудным голосом говорит она, вызывая у меня забег мурашей сразу по всему телу. Эта её легкая шепелявость – врождённая, оттого как-то особенно умиляющая, не бесящая, как у её поклонников и почитателей.

– Отнюдь! – мужественно отрицаю я очевидное. Подчёркнуто твёрдо и чётко, в пику её шепелявящему окружению.

– Так ты ещё и лжец! – притопнув ногой, Змея надула губки бантиком, на мгновение показав кончик своего раздвоенного языка, уперев руки в боки так, что её обворожительная грудь чуть не выпрыгнула из выреза её платья мне в лицо.

Чую, как вспыхнула моя физиономия. И волосы встали дыбом. Не только на голове. И не только волосы. Это не осталось незамеченным. Лицо Змеи разгладилось, стало довольным произведённым на меня эффектом.

– Следуй за мной, Мрачный Весельчак! – велела она, махнув своей точёной ручкой, другой рукой занося подол своего шикарного платья. – Доложишь мне все подробности строительства.

Все присутствующие склонились в низких подобострастных поклонах, как и положено, когда госпожа покидает место своего присутствия, испепеляя меня уничтожающими взглядами. Едва сдерживаюсь, чтобы не пожать плечами. Если бы их взгляды были пулями – меня бы разорвало, как капля никотина хомячка. А так пусть зенки свои бесстыжие ломают. У меня броня два пальца толщиной! И на сердце, и на душе. Причём многослойная, композитная. Палец цинизма, ещё палец пофигизма.

Потому следую за миниатюрной фигуркой Змеи, за её широченным подолом с гордо поднятой головой и расправленными плечами. Докладывать, так докладывать! Тем более что я уже давно ни в кого ничего не «докладывал». А в этом теле этот аспект хуже, чем в том теле кастрата, поддавливает. Давление. Кровяное. На черепную коробку, изнутри. Надо бы это давление из себя стравить.

* * *

Стравил, называется! До полного опустошения. До звенящего вакуума! В голове, в чреслах, в сердце. Пусто, как в казне «Усмешки Смерти».

– Так почему же ты меня избегаешь, Весельчак? – тихо спрашивает Змея, от окна, через которое она любовалась «стройплощадкой». Из этого окна «объект» выглядел макетом самого себя – изумительная обзорность! При свете двух лун, возможно, нагромождение объектов и материалов казались её чем-то необычным, красивым? Или просто любопытным? Ты не утратила любопытство за эти бесконечные века своей жизни?

– Не молчи! – просит она.

Не требует. Просит. Жалостливо так. Спина её напряжена. Сейчас она не выглядит величественной, божественной Матерью Драконов. Сейчас она маленькая девочка. Которую так хочется пожалеть, утешить, прижать к себе, уверить её, что рядом с тобой, таким сильным и крепким, бесстрашным и решительным ей, ну совершенно, ничего не угрожает. Что ей не надо ничего бояться, ни о чём не надо беспокоиться. Ведь я уже здесь, я всё решу, горы для неё сверну. Вместе с шеями этих гор. И к её точённым, идеальным ножкам будут сложены знамёна поверженных полков вместе с головами казнённых правителей неподвластных ей земель.

Гоню от себя это наваждение. Именно наваждение. Она может быть какой угодно. Может из себя показать кого угодно. На меня всё это, конечно, действует, она же гений. Но мозги у меня всё чуть, но фурычат. И я уже знаю, как и каким местом, какими умениями она пробивалась из рабынь, из постельных шлюх в богини этого не самого лучшего из Миров. Сейчас уже половина Империи пресмыкается у её ног. Ещё и я?

– Почему я? – хрипло спрашиваю я. Да-да! Я как загнанная лошадь. Как тот самый Стаханов, что дал стране легендарную выработку угля за смену.

Её плечи ещё больше опустились. Поняла, что я вижу её манипуляции. Но я продолжаю мыслить.

– Вот поэтому, – тихо выдохнула она.

Она грациозно приподнялась на носочки, повернулась, присела на подоконник, припадая к холодному стеклу виском. Каждое микродвижение её, каждую микросекунду было до крайнего предела переполнено нестерпимой сексуальностью, желанностью. И если бы я уже не был опустошён сверх всяких пределов, то гормональный взрыв бы мне точно оторвал бы голову, к хренам вышвырнув из меня любую мыслительную активность.

– Ты похож на него. Каким он был когда-то, – тихо пела она своим мелодичным голосочком, водя пальчиком по стеклу, выписывая на вспотевшей матовости затейливые вензеля.

Хотел спросить – на кого? Но промолчал. Мне фиолетово.

– Я лишь похож, – вздыхаю я, садясь на скомканной постели, пытаясь высмотреть свои вещи. – Я – не он. И не буду.

И усмехаюсь:

– Не можешь понять, почему нам не следует заниматься этим? Причин против много больше, чем за! Кто ты – не забыла? А вот я не забыл. И кто я не забыл. И что со мной будет, когда кое-кто решит, что, то волшебство, что подарила мне ты…

– Ты так мил! – пропела она.

Я не смотрел на неё в это время, штаны натягивал. Но перед моим мысленным взором проигралась анимация в её исполнении, соответствующая произнесённому. Бросил косой взгляд за подтверждением моей прозорливости. Но оказалось вдруг для меня, что она всё ещё привалилась к холодному стеклу, на лице её грусть, пальчик всё ещё выводит кренделя.

Мотнул головой – это тоже игра. Вся её жизнь – театр. И она актриса, прима этого театра.

– Я ему уже не нужна больше. Что я есть, что нет. Смотрит, не видя. Будто нет меня. Хуже, я лишь мешаю ему, – жалится мне она.

Встаю, цапаю саблю, куртку.

– Останься! – просит она. – Просто поспи рядом со мной. Прошу!

Взгляд её умоляющий. С болью где-то глубоко в этих бездонных глазах, за этими чарующими ресницами, за этой непокорной чёрной прядью, что сбилась на лоб. Задавленной, тайной, но острой, резкой болью, будто она только что сломала сама себя.

Поморщился, вздохнул:

– Понимаешь… – и спешно накидываю куртку на плечи, кивнув на окно. – У нас там всё пошло малёхо не по плану. Да что там! Всё там наперекосяк раскорячилось. Дел невпроворот. А время не ждёт.

– Я же не только беды могу множить, но и помочь! – тихо пропела она. – Я ведь привезла сюда первый выпуск новой школы. Не помню, как именно… какой-то строительной. А мои детки могут и кранами поработать.

От её слов «мои детки» меня пробил озноб. Бежать!

– Останься! Не уходи!

В другой раз, ладно? Как у меня подожмёт давление, как начнут срываться клапана, а болтовые соединения погонят стружку – приезжай! Отдраю тебя с полной самоотдачей. Обещаю. С твоими чарами иначе не выйдет.

– Я расскажу тебе о его уязвимости! – летит мне в спину убийственный довод.

Замедляюсь, запинаюсь на идеально ровном полу, как от выстрела под левую лопатку.

– Займи его место во мне! – частит она, отчаянным голосом бросает слова мне в спину, как пулемёт обжигающую очередь в половину ленты. – В моей жизни! В моей постели! В Совете! В Державе нашей! Вернись!

Убила меня! Навылет! Аж ноги подкосились, голова кругом пошла, как от ураганной кровопотери, тело деревянно-ватное, как от болевого шока смертельно раненного, сердце бухнуло и встало. Смертная тишина.

Точка схождения вероятностей. Критическая точка! Тот исчезающе редкий случай, когда взмах крыла бабочки может перевернуть планету. Перекрёсток судеб. И я – на нём! В тот самый миг, когда от моего решения зависит – ВСЁ!

Мысли – ураганом! Сметающим всё на своём пути смерчем.

Соблазнительно? Конечно же! Соблазнительно. Кому, как не ей знать его изъян? Не бывает систем без изъяна! Не бывает! В любой системе есть явные или скрытые уязвимости. Таков закон Мироздания. И в его защите просто обязан быть изъян. Тщательно скрытый и тайный, естественно, засекреченный по высшей категории. Но он должен быть. И она его знает. Никого к себе ОН не подпускает. Никого. Кроме неё. Ведь она не только сама себя сделала тем, кто она сейчас, но и его. Вместе они взлетали ракетоносителями, первой и второй ступенями, в заоблачные выси!

И да, вполне реально. Не звездёшь! Грохнуть самого главного Тёмного? Самого мощного! Ах, какая манящая цель для самонаводящейся торпеды. Главная миссия. Ах, какая цель! Темнее тёмного.

Обладать ею. Всегда. В единоличное пользование. Навсегда. Её! Идеальную, соблазнительную, томную, нежную, сладкую, неутомимую, кончающую, как станковый пулемёт – часто, ярко, потрясающе. Даже сейчас, опустошенный, а всё одно, от этой мысли, аж капает с краника.

Стать высшим советником? Как сладко для ЧСВ. Что мне поставить этот долбаный Совет на четыре кости? Прижать к ногтю? Несогласных в распыл. Из соображений революционной целесообразности. Запросто! Обрести абсолютную власть?

Уж я-то развернусь. Я-то точно знаю, как надо. Уникальный шанс! Стать Сталиным! Развернуть новый порядок в правильную сторону, в нужную. Против врага. Обратить оружие противника против него самого. Использовать мощности нового порядка, его более прогрессивного общественного устройства во благо этого несчастного Мира, во благо страждущих людей.

– Не интересует! – буркнул я, вылетая за дверь.

* * *

– Как? – спрашиваю, смахивая пот со лба.

– Не видать! – весело отзывается Кочарыш.

Его изрядно веселит то, что я, такой великий и ужасный, как Гудвин, прячусь от потрахушек. Дурень! Не от этого я бегу. Но даже объясни я ему – не поймёт, не поверит. Посчитает оправданиями.

Что ещё раз говорит, что как маг я – пустое место. Нелепость. Тут Ясам прав на триста процентов. Подконтрольная марионетка из Кочарыша никакая. А ведь он марионетка. Что это за кукла, что надсмехается над собственным манипулятором? Этак они об меня ноги начнут вытирать и сморкаться в мои косы.

Ну, вот! Сам себя развеселил! Зримо представив этот процесс – Вещей, унижающих меня. Смешно!

Так вот, на знамённую группу моих прапорщиков возложена новая, сверхважная задача – контрразведка и дозор. При приближении ко мне в пределы видимости прислужников Змеи упреждать меня. Чтобы я успел накрыться скрытами и исчезнуть. Сбежать. Потому как я вовсе не уверен, что Змея меня не почует и сквозь маскировку. С неё станется!

А работа меж тем кипит.

Естественно, что в ту ночь, после моего бегства из спальни Змеи мне было не до сна. А так как я был в особом состоянии сознания, то меня пёрло буквально во все стороны! На краткий миг у меня включился «режим бога». Столько новых идей пришло в мою многострадальную голову! Столько неразрешимых проблем, безнадёжно взаимноувязавшихся, запутавшихся в глухой клубок противоречий, оказались до смешного легкоразрешимыми. Почему-то я увидел простые и изящные выходы и безвыходных тупиков.

Зачем увязывать проволоку, зачем рисковать исполнением столь ответственной работы неквалифицированным персоналом, когда можно использовать сварку? Нет сварки? Неразрешимая проблема? А я? На мгновение раскалить концы контактируемых поверхностей и вдавить их друг в друга даром. Как два пальца об асфальт! Вообще не сложно в исполнении. А сварка получается диффузорная, когда материалы взаимопроникают друг в друга, сцепляясь так, будто так «и було усегда»!

Тем более на кой, спрашивается, баян связывать балки на мосту меж собой верёвкой? Если уже есть сварка!

Я тут всю голову сломал, как отливать арки в размер? Да чтобы крепкие получались, не крошились и не лопались? Сделать многоразовую заливочную форму? Из чего? Из бетона? А как изделие из неё извлекать? Переворачиванием? А чем эту неподъёмность, собственно, поднимать и опрокидывать? А раскорячиться? Если арка залипнет в форму? Бетон же не эластичный, выкрашивается, в образовавшиеся со временем каверны прольётся жидкий раствор, расклинивая арку в форме. Из металла заливочную форму делать? Не смешно. И гидравлика тут даже не фантастика, не магия. Даже не мечта.

А тут, когда голова блаженно пуста, вспомнил, как сами же надстраивали опалубку на опорах, заливая опорные пятки. И что нам мешает повторить? Что мешает, кроме узости мышления? То-то, тля!

Тупой! Ну, какой же я тупой! Как я сразу не догадался?!

Да и сам подход к заготовке смесей, к замешиванию бетона надо менять! Вот так, так и… так! Так же будет много проще и быстрее!

Ну, куда мои глаза глядели?! В звезду? То-то и оно, что давно надо было в звезду окунуться. Как говорится, за неимением самок Самого, надо было бы возлюбить и ближних своих.

Кстати, раз уж вспомнил про них, про это, то и эти естественные потребности моих же подопечных надо как-то организовать, систематизировать и упорядочить. Строим же мы туалеты, типа сортир. Для гигиены. А тут на самотёк? А дармовая сила утекает. Они же как кошки, где поймали, там и дерут. Тем более, что «кошкин дом» сгорел. Тут или завязывай узлом естественные потребности сотням страждущих, либо строй специализированное здание. На сотню «рабочих мест». На вырост, так сказать. Силы магической много не бывает. Или сразу на две сотни? Гля! Это какого линейного размера будет сооружение? Ага! Этот бордель? С офисный центр? Если каждой жрице любви надо по отдельному «кабинету»? Не будут же они вповалку? То-то же! А может им вон ту башню в пользование выделить? Всё одно же пустует. Пусть так и будет Кошкиной Башней.

 
Тилли-бом, тилли-бом, мы откроем кошкин дом!
Стоит он столбом, бегут шлюшки в кошкин дом!
 

И будет там вестись круглосуточная вахта бдительности. Ха! ТЭЦ! Теплоэнергоцентраль. По генерации энергии трением.

 
Давай, давай, Дуся! Ты, Дуся, агрегат!
Давай, давай, Дуся! На сто киловатт!
 

Ну, хватит о низком. О высоком нужно. Про мост.

Сварщик у нас работа уникальная. Не только высотный сварщик, а вообще. Пока в единственном лице. Надо ли говорить, в каком?

В усталом и озлобленном, в каком же ещё! А озлобленном, потому как некоторые тут не оставляют упорных попыток уникального специалиста поэксплуатировать не по специальности и не по назначению. Не имея ни письменного приказа, ни согласия выборного профсоюзного органа на подобное непрофильное использование уникального специалиста.

Но выглядело это потрясающе! Тонкая изящная фигурка, чуть поджав одну ногу и раскинув руки, соблазнительно выгнувшись, летела прямо по воздуху без какого-либо летающего устройства, с того берега прямо сюда, на паутину свариваемых арматурных конструкций. Подол её платья, как у Мерлин, что не Мендсен, а та, что доктрина Монро, и её шикарная грива иссиня-чёрных волос плавали в воздухе сами по себе, как будто воздух был водой. Оголяя на долю мгновения девичьи колени и умопомрачительный изгиб бёдер.

Выглядело это великолепно. Волшебно. Поразительно. Настолько сногсшибающе, что я не только зазевался и чуть не попался в её цепкие и влажные объятия, но и чуть не свергнулся с высоты прямо на притопленные пролёты моста. А ведь я не обладаю подобным навыком воздухоплавания, в отличие от этого Воздушного Змея.

И хотя я всё же сообразил стать невидимым и не свергся вниз, не размазал собственные внутренности по камням, но попотеть пришлось изрядно. То ли арматура меня выдавала, прогибаясь подо мной, то ли она сама как-то каким-то ненасытным местом чуяла моё местонахождение, но момент тот был весьма волнительным.

И не только для меня. Тысячи пар глаз, затаив дыхание, следили за этой сценой. За этой игрой в салочки невидимого Мрачного Весельчака и летающей Матери Драконов.

Естественно, я победил в этой игре. В тот раз. Змея улетела ни с чем. А это был урон её авторитету. Потому ночью сам влез в её окна. Извиняться. Обиженная баба обязательно ответит агрессией на урон себе. И она нанесёт мне урон больнее, чем я даже мог подумать. С её женским коварством-то? И пресловутыми женскими и змеиными логикой и обидчивостью?

Хорошо хоть взяла на себя всю эту канитель с сотнями свадеб, что последствия половых бесчинств моих подчинённых. Ну, ей и по должности положено. Она же, ёпта, княгиня. Мать её Драконов! А я… Так, на подачках. Подай, принеси, того вон убей, иди накуй, мост построй! Поручик. Делаю то, что поручили. Поручик Ржевский. И да! Поржать я люблю. И моим ближним анекдоты про данного персонажа заходят. А что нет-то? Ситуации там приводятся простые, пошлые. Ну, это так, лирика.

Помощь Змеи этим не закончилась. Она взяла на себя… Ну, как на себя? На свою свиту. Короля же играет свита? Так вот, все административно-хозяйственные вопросы по ту, шепелявую сторону реки и до самого Василиска на них. Удалось перевалить. И они довольно грамотно сработали. Порядок, ёпта! Новый, тем более. Так вот порядок в тылах они всё же навели. И это хорошо!

А когда возводили пролёты той, Пештовой, стороны моста, её ужасающие «детки» помогали. Работая домкратами. Силищи в них! Правда, невероятная сила этих гигантов компенсируется их невообразимой тупостью.

– Ну, а что ты хотел, мой сладкий? – поёт она мне. – Они же так и остались разумом младенцами.

Меня передёрнуло всем телом. До меня только сейчас и дошло, зачем новый порядок собирает подкидышей повсюду. У-у-у! Уроды!

А она заливается звонким чистым смехом, журчащим, как ручеёк, звенящим как колокольчики под дугой тройки удалой. Невозможно не умилиться, не очароваться.

– Какой ты милый, дурашка! – льнёт она ко мне. – Как ты остался таким хорошим при всём этом? Ты же демон! Повелитель Смерти и Разрушения! Ты же Тёмный!

Пожимаю плечами, отстраняюсь. Надо одеваться, идти.

– Останься же! Хоть раз! – просит она, умоляюще вытягиваясь ко мне.

– Некогда! – взрыкиваю я от задавленной в себя ярости. – Работы много.

– Не понимаю тебя, – тихо поёт она. Её выговор такой милый! Не могу не наклониться, не поцеловать. Тут же и жалею об этом – впилась в меня, как пиявка. Ненасытная! Шесть часов же подряд!

– Ты такой весь правильный, – продолжает она, наблюдая за моими сборами и руками расчёсывая растрёпанные, спутавшиеся космы. – Так выкладываешься в этой своей работе!

– Что в этом такого? – удивляюсь. – Каждый должен так же.

– Должен каждый, – охотно соглашается она, – делает… никто. Даже самые одержимые нашим новым порядком адепты не вкладываются в него так, как ты. А ведь ты ненавидишь новый порядок.

– Ты ошибаешься, – усмехаюсь я.

– В чём?

– В моей ненависти к новому порядку, – отвечаю я. – То, что вы строите не зло. Ну, не большее зло, чем любое другое общественное устройство. Ваше ещё и более прогрессивное.

«Из имеющихся».

– Ваше… – подтверждающее кивнула она. – Не твоё. Наше. Зачем же ты тогда так яро утверждаешь новый порядок, если он не твой?

И что ей ответить? Пожимаю плечами.

– Вот и я о том же! – вздыхает она, откидывается, выгибаясь соблазнительно, демонстрируя всю прелесть своей груди, ложбинки животика, манящих впадин и расщелин. – Останься! Ну, хоть на часок!

– Пора мне. Засиделись мы в этом Будапеште. Дальше пора двигаться. Зима близко, как говорил один старый, лютый волк. А мост не готов. Ты же своих уродов в воду так и не смогла загнать? А их туши только каменный мост и может выдержать. А на фронте без твоей бронекавалирийской дивизии тяжко. И кроваво.

– Не понимаю я тебя! – вновь качает она головой. – Тебе-то что с этого? Пройдут ли мои «детки» дальше или нет? Ты же к Западу не испытываешь неприязни. Вон, докладывают твои злопыхатели, что миловался с пленными Волками и даже погром затеял, чтобы дать им сбежать.

– Даже так? Так весь тот бардак был умышленным? – качаю я головой. – Вон как всё повернулось. Вот недоумки.

– А ты думал? – усмехается она. – Ты хоть понимаешь, что между тобой и палачом – только я.

– Бывает! – пожимаю я плечами.

– Понимаешь, что ты у меня вот где?! – и демонстрирует мне свой кулачок.

Я накрываю её кулачок своим, накрывая другой рукой место схождения её бёдер.

– Я у тебя там!

Жадно целую её, ухожу. Прямо в окно. Так ближе, так быстрее. Работы много. Даже спать некогда. Ещё и эта допнагрузка на мой консольный кран. Да, пусть и приятная допнагрузка, но насколько же опустошающая!

И опять, как и в прошлый раз, я в особом состоянии. Многое, скрытое за тёмной занавесью непостижимого, стало простым и понятным. Думать мне легко и приятно. Доселе скрытые причинно-следственные связи перед моим мысленным взором проявились, многое объясняя. В происходящем, во мне самом.