Текст книги "Небо в алмазах"

– Я еду на Большую.

– Оттуда нет подземного хода на Малую?

– Дак, есть, конечно, только никто не может удосужиться открыть дверь, ведущую с Большой на Малую, однако, по Листу Мёбиуса.

– Мы сможем, – сказал Кетч, как человек, да, но уже не вполне владеющий своим языком.

– Когда мы садились, – шепнул Кетч Питу, – мне кажется, он был один.

– Да ну, не надо выдумывать магию там, где её нет. Я точно знаю, что их так и было двое.

– Почему?

– Я видел две тени.

– От солнца?

– Да.

– Здесь не бывает солнца, – ответил агрессор с переднего сиденья, и точно, голос шел справа, а здесь правостороннее движение – значит:

– Путешествуют они всегда вместе – двое, – закончил Кетч.

– Я второго знаю.

– Отлично, потому что я когда-то видел первого.

– Тогда я тоже всё понял, и значит, мы попали в свидетели преступления.

– Значит, интуиция и меня не обманула, это киллеры, и осталось только узнать, кого они ищут, ибо грохнуть здесь надо многих.

– Да, по крайней мере, некоторых. Если считать, и Распутин входит в число этих одиозных личностей, которые мешают развиваться новой индустрии – значит:

– Здесь его нет, – сказал Кетч. – Хотя и так, априори, было понятно: этот парень бегать уже никогда не будет, так как имел жизненное кредо – Предопределение бегать только один раз.

– И, значит, ясно, что бегал он только за женой царя Викторией, так как жаждал больше всего только этих двух вещей:

– Любви и Победы.

– Теперь понятно: они хотят подменить царя на Распутина, и сложность возникла в том, что не все этого хочут.

Они решили, что только трое могут хотеть перемены почти лояльного к людям режима на противодействующий им полностью.

– А именно, – сказал Кетч, – Майер, Фью-Черс и Роза Серебряная Нога.

– Я считаю, это будет Фью, ибо уверен, проголосуют за ликвидацию основных оппонентов общества, как-то обязательно немца Майера и Фью.

– Остается в неопределенной вероятности Серебряная Нога, ибо как боцман Стивенсона, мечтающий только об Острове Сокровищ, не может быть именно в этом заподозрена.

– Почему?

– Нужен человек, у которого нет ни ума, ни сердца.

– Да, у нее сердца нет, как и ума, впрочем, но есть связь толи с Сириусом, толи с Альфой Центавра, что в системе координат Тарот – практический одно и тоже.

– Теперь и нам ясно, ребята, что убить Распутина цель только одной Серебряной Ноги, – повернулся с переднего сиденья – как оказалось – полковник Бутлеров, – ибо только Расс способен восстановить угасающий род местных царей, дать ему, как определился недавно Май:

– Силу не только времени, но и древней местной магии.

Это было сказано, когда они уже въехали на территорию Большой, даже Огромной дачи, где обложил себя Расс, консолидировавшись с московским Президиумом, который решил больше не проводить внутрипартийных дискуссий на перекрестке трех дорог, а выбрать старую проверенную:

– Местную магию.

А то ведь действительно, по-налетят тут со всей Вселенной, а нам, извините:

– Чужое счастье может показаться не впору.

Да, уже и сейчас чувствуется:

– Жмет чё-то. – Хотя не исключено, что есть и такие, на ком, как балахон Саванароллы болтается.

– Ясно, – ответил Кетч, узнавая в водителе Ивановского, – вы всё-таки сделали – доперли свой Вирус до досюда, а теперь решили сразиться, но еще не поняли:

– С кем лучше всего в первую очередь.

– Верна-а, – только и мяукнул вирусолог, крутя мерседес к дальнему гостевому подъезду.

– Нет, мы уже почти точно верим: Распутин наш человек, – сказал Бутлеров.

И только Кетч удивился таким производным наречиям, не свойственным полковнику. И сказал:

– Я думаю – это Майер, – к счастью про себя. Ибо не был уверен, что этот Прототип из Зальцбурга не сможет его уговорить, пообещав подарить Северный Полюс, практически:

– Навсегда. – Ибо:

– Люди умные смогут и там жить хорошо, питаясь натуральной рыбой и своими – вполне естественными для них – мыслями.

Москва для дураков, Питербурх для мечтающих хоть когда-будь перебраться через границу, или пусть – если ждать придется долго – она, граница, сама нас возьмет за собой.

Май так и ляпнул намедни:

– Столица не может быть здесь, в Питербурхе, ибо никаких других мыслей, как бежать отсель уже в их башках не останется, а нам останется только:

– Их рубить-ь.

Хотя – если задуматься – зачем? Но и вопрос весь во времени, которого у нас нет. Вообще, я думаю, надо будет объявить конкурс на Продавца Времени – сможет:

– Будет жить вечно.

– Вместе с нами?

– Естественно.

– Да, это не позорно.

– Кстати, – чуть не повернулся от дороги Ивановский, – Че – говорят – здесь, и знаете зачем?

– Зачем?

– Не смог придумать ничего лучшего, как сделать по-быстрому на досуге макет садов – вишневого и грушевого – в их именно двойном экземпляре:

– Один для местных прохиндеев, второй для их инопланетной эманации, – ибо предположил, как будто хоть когда-то умел это делать:

– Останутся или инопланетяне, или местные в их прообразе.

– Что, в общем-то, тоже самое:

– Я могу найти разницу, – сказал Кетч.

– Да?

– Да.

– Значит, ты и будешь местным фараоном, – почти заулыбался Бутлеров.

Вышел представитель олигарха и сказал, что барон:

– Пока принять никого не может.

– Так надысь уже будет поздно! – почти рявкнул Ивановский, забеспокоившись, что существует вероятность не получить доступа к золотой шахте, очень ему необходимой для проекта:

– Вирусология – последний приют человеков разумных.

– Надысь – это прошлое, деревня, – брякнул золотыми в алмазной оправе – или наоборот – зубами швейцар.

– Дак, милый мой профессор барского зелья, только в Прошлом и осталось всё самое хорошее, что нам только и надо.

– Теперь понял, – ответил помощник Распутина, – это вы, и значится, пройти можете, но.

– Ясно, – махнул рукой Пит, – в порядке общей очереди, как будто не могли придумать для такой важной миссии:

– Очередь без очереди, – добавил Кетч.

– Опять хорошо, – сообщил вышибала, – и тогда поставлю вас прямо на завтрева, но, извините, всё равно в очередь.

– Почему нельзя по записи: от стольки-то до такого-то? – спросил Ивановский, как ученый.

– Потому что и там всё равно, а драться придется.

– Ну, почему?!

– Дак, мил человек, дорога к счастью одна, и все почему-то именно туда хотят.

– Не знал.

Они удалились во флигель соседнего здания, и тогда только поняли, кто это был. Точнее, понял Кетч, но выдал свою мысль за совместно добытую, иначе всё равно не поверят:

– Это Батька Махно.

– Бат? – только и смог удивиться полковник, не схватившись даже за сердце.

– Да, но это Черномор, а он, скорее всего, не только не местный, но и вообще:

– Сама Собака Ориона – Альфа Центавра.

– Собака Ориона – Сириус.

– Если мы не знаем такой необходимом разницы – победить местных демонов, сплошь имеющих инопланетное происхождение, будет по меньшей мере затруднительно.

– Должна быть связь между ними, – сказал Кетч.

– Да, как перелет через Северный Полюс, – сказал Пит, – не Там находится, а где-то почти:

– Рядом.

Уже в номерах Бутлеров тяжело вздохнул:

– Наша группировка имеет летчиков, но:

– Ни одного мага, – добавил вирусолог.

– Хотя есть даже ученый, – добавил кто-то.

– Вот из ит?

– Что-с, простите?

– Ты откуда здесь взялся?! – рявкнул Бутлеров. – Истопник?

– Дак, естественно.

– Осталось только угадать, – тяжело вздохнул полковник и сел на черный пружинный диван еще почти новый, – это Майер, или его Фью.

– Вы не заморачивайтесь, гости дорогие, ибо: по словам их:

– Узнаете не только их, но и самих себя, – и смысля, приведя почти всех – кроме Ивановского – отвалившего в летний душ, сделанный, как было там написано из Чацкого, имея, тем не менее, в виду, что всё-таки не из него самого, а из им сотворенных:

– Бочек сороковых.

Пит, нашедший трубку, а сигар мало, так как вообще не заметил до сих пор ни одной, разжег ее наконец, и решил, как будто и так знал всегда:

Глава 27

– Да, мы и то не те, за кого себя выдаем. – И испугался, ибо верил, счастье есть только на СП, а кроме, как быть летчиком он больше ничего не хотел.

Бутлеров тоже осознал эту попытку диалога, но решил пока не напрягаться до такой степени, чтобы тут же найти ответ на вопрос:

– Скажи кто ты, и я скажу – кто я.

– Это самая плохая мысль, которую я слышу после того, как мы прибыли сюда, – сказал Кетч. – Ибо это значит, мы уже в плену чьей-то, скорее всего, неблагоприятной для нас системы магии.

– Точно! – так рявкнул вошедший с высокоподнятыми после душа и полотенца волосами Ивановский, – здесь уже до нас была создана группировка, чтобы бомбить таких как мы прибывающих с Большой Земли фраеров.

– С такими преувеличениями, нам лучше сразу и сдаться, – сказал Бутлеров, – я и ноги тогда мыть не буду, ибо зачем, если всё уже намылено?

– Можно ответить? – спросил вошедший как раз истопник, и бросил охапку отборных березовых на нержавейку у топки, что можно было подумать – хотя и после столкновения с другим паровозом и получения таким образом контузии:

– И это не просто хижина дяди Тома, – а тоже:

– Паровоз.

– Ерунда! – опомнился Кетч, – здесь и рельс никогда не видели.

– Да и ёлки фиолетовые рубить жалко, – поддержал друга Пит.

Однако, вопросы еще оставались.

И самый плохой был, естественно, предпоследний, что и к нам относится вопрос:

– Кто мы?

Но Ивановский, как человек, только что смывший с себя всю пыль предыдущих дорог, и, следовательно, как Homo Sapiens новый, и значит, по определению, никому неизвестный:

– Это, скорей всего, значит, что они никак не могут понять, кто мы.

И как говорил, бывало Адриян Прохоров:

– Велели истопнику подавать чай, – или:

– Что у нас есть еще там?

– Да, – сказал после всего Кетч, – эта Теорема, точно, была уже доказана до нас:

– Запутать других может только тот, кто и сам не знает про себя не всё.

Далее, Гражданская Война на территориях Большой и Малой дач, имеющих, как не сразу поняли, между собой какую-то связь.

– Осталось только угадать, – сказал себе под нос Кетч, – можете ли вы, мистер, достать нам очень нужную нам же вещь?

Бутлеров подумал, что истопник, воспитанный в традициях бань, коньяков и балаганный разговоров, ничего абсолютно не раскумекает, но тот – хотя и подумал для осознания своего величия – спросил только для уточнения:

– Именно нам?

И пришлось задуматься, чтобы не позориться на новом месте:

– Нам – это вместе с ним, или вообще, достать что-нибудь такое хорошее, как самолет, для Распутина и его прохинде-ады?

– Второе, – объяснил Ивановский, ибо истопник один, а с Распутиным может быть вся Рассея.

– Да, – согласился Пит, – одного истопника мы как-нибудь уж раскумекаем.

– Не скажи, – продолжил дискуссию полковник, – если это Май, и до такой степени, что даже опасаюсь: не напрасно ли я его помянул всуе.

– Что это значит?

– В Суете сознания, ибо оно чуть-чуть растерялось.

– Так-то бы, да, откликнулся на его призыв Ивановский, но Бат здесь не может быть, а только он мог пронести сюда Майера.

– Не скажи.

– Кто еще-то?

– Пит мог бы.

– Но он здесь.

– Тогда эти гуси от соседней бабуси Худи и Отти.

– Их никогда не пустят в Кремль легально.

– Мы не в Кремле.

– Да? Значит могут, но тогда есть другое возражение: он один, а они всегда:

– Парочка.

– Как гусь и гагарочка.

– Ты думаешь, что Отто ЭС может иногда заменятся на эту непослушную стрекозу Серебряную?! Сомнительно.

– Я тоже так думаю.

– Вывод? – спросил Ивановский, как человек уже привыкший не только проводить реальные эксперименты, но спекулировать умственными категориями.

– Это Врангель, – а значит:

– Капитан Буров.

– Он не скажет правды, – вздохнул полковник.

– Так, чё, пытать будем? – спросил Ивановский.

– Бесполезно, – сказал Кетч.

– Почему, мой милый?

– Он вообще не понимает, о чем мы говорим.

– Как ты это понял?

– Рожа совершенно не мими-крирует.

– Ладно, – выразился Бутлеров, – напомни ему, что обещал достать самолет.

– Правильно, если знает, что это такое – значит шпион и притворяется без присутствия совести, как реальной категории.

– Как будет Ис-топ-ник по-английски? – спросил его полковник.

Молчание.

– Теперь ясно, – констатировал Ивановский, – немецкий шпион.

– Надо дать ему шанс доказать, что местный Ванька с Пырловки.

– Хорошо, – стукнул широкой ладонью по столу Бутлеров, – после обеда откроем дискуссию на тему, что лучше лицемерие, или основательное вранье?

– И если он будет за первый – шпион, а за второе: сам по себе приехал из деревни, чтобы любить и наслаждать здесь, как Фан-Фан Тюльпан, или Фигаро.

– Логично, – сказал Пит после обеда и его сна, – значит у него должна здесь быть любовница.

– Да, – поддержал друга Кетч, – по любовнице его узнаете его.

– Кто это сказал? – спросил Ивановский, – Мазарини?

– Ришелье-е.

– Теперь осталось только узнать, на кого она работает, и будет ясно, какая была его предварительная эманация.

– Кто это сказал?

– Он сам и сказал.

– Я его не вижу.

– И знаете почему?

– Почему?

– Вы просто совсем забыли, а я вспомнил, что мы посадили его еще перед обедом в ванну и накрыли чугунной плитой от летнего гриля, который он сам припер сюда, т.к. мы его попросили всё сделать чинно и благородно на полдник, но:

– Не выходя наружу, – ибо:

– После обеда может быть дождь.

– Хорошенькое дело, – приуныл полковник, – ибо: и есть после сна нечего, и помыться негде, и он не может быть, чтобы дышал два часа одной водой, как Байкальский осетр.

Тем не менее, Мирон был еще жив, хотя и дышал, как говорится, уже на:

– Ладан.

– Хорош гусь, – только и промямлил Ивановский, – я бы давно уже ничего не понял.

Зато и допрашивать его не пришлось, так как вырвавшееся само по себе слово не могло не быть делом, а значит это точно Мирон. Хотя и вспомнили про него только:

– Сражался или хотел сражаться с Врангелем, а значит, с нами.

Следовательно:

– Мы другие, не те, за кого спервоначалу себя выдали, и именно:

– Самим себе.

И решили: пусть каждый выберет себе противника, и тут же заменит его собой, как он про себя мечтал – оказывается только – находясь в заблуждении, возможно, и наведенном Распутиным на всю территорию этой Большой Дачи.

– Нет, нет! – возразил Кетч, – мы и раньше, еще у Царь Пушки были такими самоуверенными.

Истопник очнулся и попросил не воды и не еды даже, а:

– Телефон! – рявкнул он так, как будто был фельдмаршал Кутузов, по меньшей мере.

Все интуитивно испугались, и забыли, как намеревались называть себя в случай конспиративной ситуации. И решили, не сговариваясь связать этого Кутузова, ибо точно, как сами они услышали по его телефону:

– Сдаст Москву в целях ее реинкарнации.

И точно, Мирон сказал:

– Там красные и мы должны сдаться.

– Один раз я допущу демократию, говорите, кто против, – и положил на стол Маузер.

– Зря ему дали самостоятельность, – сказал тихо Кетч, напомнив таким образом, что Мирон – это часть Худи и Отти.

Так сказать:

– Враг у Ворот.

– Они решили взять Москву изнутри! – ахнул, правда про себя полковник, и только выдал на общее недоразумение:

– Так бывает? – Ибо:

– А сможем ли мы воевать сразу на двух фронтах, на Западном и на Восточном?!

Ужас-с.

– Если мы боимся лучше перейти на другая сторона, – сказал разумно Пит. И добавил, ибо:

– Вдруг правда, всё наоборот наоборот?

– Нет, нет, – возразил Ивановский, – так не бывает, потому что иначе мы совсем запутаемся.

– Правильно, – поддержал его Бутлеров, – идем на Вы.

И было принято недвусмысленные решение, впрочем, ошарашившее почти всех, а именно:

– На Вы – это значит: если вы за этих, то мы за других.

И второй раз ужас-с провеял зноем из раскрытого окна, а то иногда говорят, как сказал Ивановский, вытерев пот не только со лба, но и залез за спину:

– Два раза не бывает, – и это верно, потому что второй раз это уже не бывает, а:

– Есть!

Мирон не раздвоился, как и не ожидалось, но попытался сразу прикончить тех, кто против него, что расходилось с мирным довоенным договором, который они все только приняли.

Арестовать его было сложно, ибо Маузер тоже имел значение.

– Он не заряжен, – сказал Кетч.

– Хочешь попробовать проверить? – спросил Мирон.

Информация из далекого прошлого еще поступала к ним, как к людям, авось и местным, но близко соприкасавшимся с потусторонним Майером, Серебряной Ногой и другими делегатами космической реальности, – поэтому было ясно:

– Взять этого Мирона просто так, на испуг, не получится.

– Он был медведем, – вспомнил Пит, как будто сам это видел, хотя на самом деле только летал поверху этих образчиков Тайги Необыкновенной.

Медиум:

Зачем вы нарочно путаете Альфу Центавра с Сириусом?

– Только в связи с ее отражением от Ориона.

– Кого его?

– Кто в этот раз не смог отразиться.

– Насколько я понял, вы уже само, так сказать, стоя-тельно приняли решение, кто будет за нас, а кто решил еще немного подрягать ногами, но облегчу вашу задачу сознательного предательства, господа белогвардейцы.

– Мы нейтральны, и только за саму правду, – сказал Кетч.

– Это одно и тоже. Выбирайте – двое по прямой идут на штурм дачи Распутина, двое под Землей на разведку пути на Малую.

– Они разные? – счел нужным всё-таки мяукнуть Пит.

– Мы не можем желать плохого одни другим, – сказал Бутлеров, – поэтому: предложите игру в темную.

– Охотно. У мя здесь в подвале томятся две прелестные крохи – в прошлом, разумеется – и еще две тоже там, в подвале, но с другой его стороны – берите, следовательно, кому что, или кто – для меня это всё равно – достанется. Это определит вашу дальнейшую судьбу.

Они были безоружны, поэтому согласились, а Мирон остался наверху, как человек, уверенный, что из подвала нет другого выхода, как только опять к нему в Приют Комедиантов. Но для них – пока еще обоюдно – было хорошо и то, что канал связи с Малой Дачей находится не здесь.

– Вы куда? – спросил Бутлеров в полутьме подвала, освещенного не дымящими факелами, что хотелось сказать:

– Как у нас на Альфе Центавра, – а другим, наоборот:

– Наши, с Сириуса. – Но еще не было ясно, кто они, а кто наоборот.

– Возьми факел будешь мне светить, – сказал Бутлеров Питу.

– Ноу, сенкью, я пойду с Ивановским.

– Как хочешь.

– Спасибо и на этом, сэр.

И у первой же двери с решетками на окнах, которых было:

– Не больше одного, – как сказал Кетч, толкая Пита локтем для поддержки его мнения.

– Не могу поверить, – ответил Пит, так как я уже связался с противоположностью.

– Так, сколько тогда здесь окон? – попросил назвать Кетч. – Хотя бы приблизительно, больше или меньше?

– Вообще ничего не могу назвать, если ты против меня.

– Не надо, мэй би, объединяться с Бутлеровым.

– Почему?

– Он очень хочет стать генералом, а за это без капитального испытания не берут.

– Как, как?

– Мне приходится изъясняться на языке осажденной крепости Трои, – ответит Пит.

– Ладно, – ответил Кетч, – пусть она сама выбирает.

И грязная – как будто ее сначала таскали за волосы по грязному полу заместо изнасилования – но всё же точно, ми-леди прохрипела, как с перепоя:

– Я за лицемерие в дотационном её масштабе. – И Пит хотел согласиться, но чучело выбрало Кетча, ибо, как она добавила:

– Хочу чтобы именно он помучился. – А ясно, что через призму чистоты, о которой она мечтала, прохиндейка видела Бутлерова, ибо Кетч, мог быть нужен, но только на время, как летчик, способный видеть Небо в Алмазах.

Кетч облил институтку, как она надеялась, должно быть, водой из ведра, стоявшего здесь, видимо, именно, для этой благородной цели:

– Из стресса в принцессы, – и явилась в непыльном уже виде, кого давно не ждали:

– Щепка, и более того, не одна, а с Кали, которую тоже попросила чем-нибудь оживить, – пусть и немного лицемерно.

Что бы это могло быть, успел подумать Кетч, но всё равно исполнил первое – а оно не хуже, не хуже, чем последнее – желание второй, но, увы, вряд ли графини.

– Их бин рэволющэн! – мяукнул он громко, что посыпалась пыль с ползающих по потолку пауков – или:

– Это были они сами.

– Нет, малыш, – про-кар-кали существа вороньими голосами, – мы за Врангеля.

– Мама мия, я думал он был честный человек, – схватился за голову летчик. Ибо забыл, или так и не понял, что Питу с Ивановским – вообще привыкшим только к микробам, которые никогда не врут – досталось капитальное вранье, что значит:

– Всеми возможными способами, и более того, даже их дальнейшим продолжением.

– Действительно, – спросил Ивановский у своей камеры сгорания, как пошутил Пит, указав на факелы, ее освещающие снаружи, – ведь так и непонятно до сих пор, что лучше, – быть или казаться?

– Получается так, мил человек, – подошла к полосатому в двенадцатимиллиметровую арматуру послушница, неспособная понять своего непослушания, – что быть правдой может только фундаментальная ложь?

– Дак естественно, – ответил Ивановский, впрочем, в только что появившейся надежде, что и микробы врут, но мы этого просто не замечаем.

– Да, – поддержал Пит всех сразу, ибо узнал вторую, с которой, кажется имел в Зальцбурге небольшие шуры-муры, когда ходили вместе – чтобы ей не очень бояться – в колбасный холодильник с тут же появившемся резюме:

– Холода не держит, ибо было очень, очень жарко.

– Клэр Цэт и Роз Люкс, – сказал Ивановский, прочитав на еще не стершейся надписи на бирке их резервуара.

Леди возмутились и не захотели даже выходить:

– Вам все равно не удастся узнать, сколько нам лет.

– Нам достаточно примерно, – ответил Пит, уже вовлекаясь в круговорот вранья не только в обществе, но, похоже, и в его:

– Природе.

– Не беспокойтесь, ребята, защебетали касатки – или что у них есть еще там – когда после недолгих уговоров согласить составить им недолгое счастие.

– Как не беспокоиться? – удивился Пит, – если счастье вы называете недолгим.

– Мы имели в виду, – пристрастилась вторая, – что:

– Их счастье на Земле не может быть долгим, – другая указала в направлении главного удара, а это должна была быть по их задумке Малая Дача, а вовсе не особняк мага Распутина здесь.

И чтобы избежать лишних вопросов революционерки – всё-таки это они и нашлись – заверили авторитетно, что не только всегда знали Майера, но и нарочно заставили Распутина посадить их в подвальное помещение, где всё равно легко дышится тем, кто.

– Что?

– Я могу ответить, – сказал Пит, – они имеют в виду, кто:

– Не умеет летать, ап-ри-о-ри-и.

– Да, – поддержала общее мнение Роз, – нас не сможет оторвать от Земли никакая премудрость ученых. – А другая напомнила, что раньше была слаба, и может быть, и летала во времена незапамятные в Зальцбурге с Маем, но это было:

– Не на Пасху, – оскалилась зубами Клэр, да так, что не только Пит, но и всегда готовый к эксперименту Ивановский, забеспокоился:

– Неужели под нами только ложь, а наверху уже никого?!

– Что? – спросил его Пит.

– Боюсь, не пройду фэйс-контрол этой организэйшэн.

– У него сердце слабое, – завякали между собой оборотни-ши.

– Сожрем на привале.

И Пит от ужаса только подумал сгоряча:

– Туда ли мы идем? – Точнее:

– Куда мы идем? – И даже продолжил:

– Мы на Распутина?

– Пантеры не жрут Колибри, – ответили они почти хором.

– Мы не тех выбрали, – чуть не заплакал Пит.

– Почему?

– Я не умею врать.

– Может, научимся?

– Ты меня спрашиваешь?

И Ивановский так прямо и обратился к террористкам:

– Вы можете нас научить врать, да так, чтобы было настолько капитально:

– Не отличишь от правды, – закончил за него Пит.

– Милые птенчики, мы только за этим к вам приставлены.

– Комиссары, – сказала вторая.

– Это просто, – сказала Роз Люкс, – всегда делайте то, чего вам абсолютно не хочется, – а:

– Надо-о, – пояснила Клэр Цет, что у многих защемило в копчике, означающем прошлое, а именно, как чуть не сказали оба хором:

– Мы лучше будет снова лазить по деревам.

– Опять они за своё! – толкнули секретарши друг друга задами, как в кабаке на танцах с мальчиками, чтобы они не сомневались:

– Траться тоже придется.

Имеется в виду:

– Небось, небось – вы заплатили за котлеты по-Киевски и шампанское с водкой, больше уже ничего не надо: я и она – ваши.

И они рассмеялись так, что паутина попадала со стен и потолка, а впереди тоннеля замаячили теннисные корты Малой Дачи.

– Я не пойду, – сказал Пит, не совсем поверив, что это именно он и проблеял.

И ответ подтвердил ориентацию его языка:

– За рога потащим.

– Я не понимаю, – тоже хотел оказать сопротивление Ивановский, – неужели нельзя врать культурно?

– Дак, можно, но только зачем? – спросила одна.

А вторая добавила:

– Нельзя иво тратить бес-толку по всяким пустякам – должна быть профилактика, и до такой степени, что даже если мы пернем – они задумались.

– О чем? – автоматом спросил Пит.

– Дак именно о том, мил хренц, на месте ли их махонькое, – она показала двумя пока еще не накрашенными пальчиками его величину, – лицемерь-юшко-о.

– Мне страшно, – сказал Пит.

– Нет, я просто боюсь, – согласился Вирус Ивановский.

– Не так страшен черт, как его Малюта, – пообещали девушки, и спасибо, что не хором.

– Я, честно, говоря, уже не понимаю, кто нас ждет на этой Даче, – промямлил Пит.

– Я хотя и не запутался до такой степени, – согласился профессор, – но, может быть, это Май-ер?

– Вряд ли он добрался сюда из Сибири без самолета, а нас никто не вызывал.

– Эх-х, – обняли их девушки, – вот и вызвали!

Так поплакать лучше, а с другой стороны:

– И смеяться-то уже не хочется.

– Мы должны разоружить охрану музея изобразительных искусств имени Пабло Пикассо, – сказала Роз Люкс.

– Будем продавать на Кубу ворованные сигары? – удивился Пит.

– Наоборот, милый мальчик, сигары очень нужны нам, как древним богам их духовная пища, – сказала Клэр, выбирая его, как спутника будущей операции, да и следующей, возможно.

– Вы хотите помолодеть?

– Да, но не обольщайся, не с помощью тебя.

– Теперь и я понял, – сказал Ивановский, – мы летим в ставку фюрера. Только вот не совсем ясно, где она.

– Предположение есть, где находится Майер, но мы должны взять языка здесь, чтобы нам не рыскать по всей тайге, – сказала Клэр.

– А возможно и в лесах Зальцбурга, куда этот обожаемый фрукт мог сбежать, пока здесь все не перестреляют друг друга, – сказала Роз.

– Я никуда не полечу, – сказал Пит.

– Хорошо, пусть самолет ведет Ивановский, а тебя мы.

– Что пристрелите? У вас нет таких полномочий.

– Полномочий нет у нее, – Роза показала на Клэр, – но есть у меня, а что я имею, то может попросить и тот, кого я хочу.

– Я не обладаю её полномочиями, – сказала Клэр, – но затрахать могу до смерти. – И повела Ивановского к ближайшему бункеру.

– Ладно, птенчик, заводи самолет, – сказала Роз после кофе с пиццей.

– Понарошку, что ли?

– Нет.

– Но я его не вижу.

И тогда она кивнула в окно на планер.

– Ах, это! Но вы спутали, мэм, не я умею летать на планере, а Кетч.

– Думаю, два вертолета не пара, – сказала Роз.

– Их бин не понимайт вашей шифровки.

– Этот ящик полетит, если ты в него залезешь.

– Да?

– Да.

– Я не верю.

– К счастью, это и не обязательно. Он летает сам.

– Хорошо, но возьмите еще одну пиццу с белыми грибами, хочу съесть ее в воздухе, где я родился.

– Почему?

– Ибо сесть я не смогу, даже если удастся взлететь. И знаешь почему? Крыльев нет.

– Лопасти наверху – это и есть его крылья.

– Сомневаюсь, что так бывает.

Тем не менее, они вернулись в бар, и попросили то, что задумали.

– Белые кончились – только маслята, – ответил бармен, и очень удивился допросом:

– Куда они делись?

– Но людям благородным отвечу, – сказал бармен, – отдал всё в правительственную столовую.

– В Кремле? – дружно спросили Роз и Пит.

– Нет, здесь есть филиал.

– Веди, – сказала Роз, но вдруг остановилась, как будто споткнулась о большой мухомор. Но решила пока не подавать виду, что узнала Майера.

А ведь как всё просто:

– Рожденный под стеллажом швейцарской библиотеки – в лесу жить может только в теле какого-нибудь юноши, как, например, уже было:

– Бата.