Текст книги "Небо в алмазах"

Глава 7

Начали таскать канистры – если кому велики, а кому малы, то бочки.

– Я не могу поверить, что самолет взлетит с таким количеством керосина, – сказал Бутлеров.

Кетч огляделся, зари еще не было, но все равно было ясно, что проснулись все, и как безмолвные тени:

– Таскали и таскали бензин. – Или что у них есть еще там.

– Самолет не поднимется с каким грузом, – наконец выдохнул один грузчик, и с тяжелым вздохом сел на последнюю бочку.

– Кто это? – спросил Бат и тоже сел на песок.

– Не знаю, – автоматически ответил Кетч.

И вдруг Бат сам понял, что это и есть Фи-лин.

Он потихоньку зашел сзади, и взял голову противника в замок: одна рука под шею, другая цепляет ее сзади головы.

Фи даже не шевелился.

– Не получается? – тихонько спросил Кетч, подойдя поближе.

– Он перешел в состояние Грогги.

– Вот из ит?

– Как пенек, или камень на Ялтинском пляже: под водой скрыт, но он там есть.

– Неужели он правда не настоящий человек? – спросила Кали. – Я думала шутит.

Полковник Бутлеров наконец проснулся, и теперь только решал:

– Кто полетит: первый, Фи-Лин, или второй, Бат.

И выбрал Фи.

– Подождите, полковник, что вы делаете?! – закричал Кетч, – этот парень пришел со мной, зачем вы заковали его, как арестанта?

– Не надо было?

– Вот именно, что не надо, ибо он только-только сбежал из тюрьмы, а вы ему напомнили.

– О чем?

– О самом печальном в его жизни приключении.

– Это опасно? – спросил Буров.

– Очень, сэр, очень, ибо человек, вспомнивший всё способен очень на многое.

– А именно?

И тут Бат накинул цепь на шею полковника, и выбил из руки пистолет. Он потащил его к самолету, как будто кто-то из них умел летать.

Тем не менее, как это здесь принято почти постоянно:

– Ушли с перегрузкой: кто-то успел залезть в багажное отделение, где лежали керосиновые канистры.

– Сколько нас? – спросил Кетч, когда самолет скрылся из вида обитателей пляжа, смотревших, как древние индейцы, на уплывающий, возможно, навсегда к счастью, корабль.

– Человека три-четыре, – ответил Бутлеров.

Кетч обернулся.

– Кто в багажнике?

– Я не заметил, кто успел туда проскочить, – ответил Бат.

– Может это Кали?

– Скорее, это капитан Буров.

– Почему?

– Слишком незаметно он себя вел на берегу. И значит имел возможность, пробраться вместе с керосином туда.

– Поставил канистру и сам не вышел? – спросил, чуть обернувшись Кетч.

– Да, уверен, так и было, – сказал полковник.

– Да и какой смысл вспоминать, кто с нами, а кто остался против? – сказал Бат.

– Я имею в виду, только бы не Фи-лин.

– Только бы не Че, – сказал Бутлеров. – И знаете почему? Я не хочу носить его на себе, если придется идти в Америку через льды. Хотя это и бесполезно, ибо шкур для сохранения жизненного тепла у нас нет.

– Можно снять с кого-нибудь, – возразил Бат.

– Да, так-то можно, но если с людей, то это разрешено делать только в Южной Америке, где есть для этого специальные пирамиды.

– Мы можем остаться навсегда в Аляске, и добывать там, как все, золото вместе с Джеком Лондоном.

– Это кто сказал?

– Ты, Кетч?

– Нет.

– Значит, кто-то из подвала с бензином. Кто мог такое ляпнуть?

– Только Кали, она мечтала об одном из двух: или золото добывать на Аляске, или быть послом в Берлине.

– В Берлине-то чего хорошего?

– Говорит, люблю говорить по-немецки не как здесь все тявкают, а:

– Мурлыкать.

– Значит, она сейчас в нижнем блокгаузе, – сказал Бутлеров. И добавил: – А то я уж думал: мы никогда больше не встретимся, и стало мне ее так жалко, жалко.

– Может не ее, а себя? – спросил Бат.

– Ты чем занимался в тюрьме? – спросил Бутлеров. – Книги читал?

– Да, ибо люблю работать не только руками, но и головой.

Когда достигли северного полюса, оказалось, что там никого нет.

– Где все? – не понял пилот.

– Грохнулись на землю, – печально ответил Бат.

И действительно, самолет стоял на земле, но когда они тоже сели, оказалось:

– Никого.

– Я так и думал, что они пойдут пешком, – сказал Че. И всех очень напугал, так как думали:

– Сам он вылезти из багажника не сможет, и пусть лучше так и сдохнет без мучений. – Точнее, так выразился Бутлеров.

Тем не менее, даже он удивился, что это всё-таки Че, который не дал полковнику даже возразить, а сам констатировал:

– Я с детства мечтал разоблачить хорошую жизнь на Сахалине, так как там выбрасывают рыбу, а берут себе только икру.

– Это не Сахалин.

– Думаю, будет не хуже.

– В том смысле, что не легче?

– Да, я люблю трудности.

– Да, но другое дело любить их в меру, а третье: здесь ледяная пустыня. Хотя с другой стороны, ты здесь лучше сохранишься для потомков.

– Так, может, и нам идти пешком? – спросил Бат. Но сам же и ответил: – С другой стороны, нет смысла, только что останемся живы, а не замерзнем здесь, как скелеты.

– Какие скелеты? – поинтересовался Че.

– Древних мамонтов.

– Сам ты мамонт, – хотел сказать Че, но вовремя понял, что это будет тавтология, и показал обратную его сторону:

– Ты не мамонт. – Что Бат вспомнивший некстати про мамонтов, очень удивился:

– Этот парень не дурак.

– Послушай, обнял он Че за плечи, ты, оказывается, умный мужик, Че.

– Раньше не было видно?

– Нет, честно, ибо мало, кто не только из умных, но и из дураков захотят лететь на северный полюс в бензобаке самолета.

– Не надо меня обнимать, Бати, – ответил Че, я, знаешь ли, в тебе женщину не вижу.

– А зря, – просто ответил Бат, но отошел подальше. Почему? Даже сам он не понял.

– У меня есть мнение, – сказал Кетч, – что они превратились в белых медведей.

– Ты на самом деле так думаешь, или?

– Или?

– Или нет?

– Иначе бы они замерзли.

– Да, я тоже не нашел здесь ледяных мумий, – сказал полковник.

– Не сквозь землю же они провалились? – сказал Кетч.

– Это выход, да, – сказал Че, – его использовали Вергилий с Данте, но, похоже, у них был еще один проводник, кроме самого Вергилия.

– Кто?

– Значит был кто-то.

– Почему? Вдвоем не справиться?

– Точно.

– У меня есть идея, – сказал Кетч. И высказал ее.

– У нас есть еще керосин? – спросил Бутлеров.

– Вы меня спрашиваете? – удивился Че.

– Ну, если вы мой помощник по работе с пространством и временем, то точно, вы поняли, где его искать.

– Да? Но здесь нет садов, тем более, о вишнях даже мечтать не придется ближайшие сто лет.

– Я мог бы попробовать сейчас найти Небо в Алмазах, – сказал Кетч.

– Давай, – ответил Бутлеров.

– Мне нужна помощь.

– А именно?

– Я должен взлететь.

– Хорошо, – ответил полковник, – но придется немного подождать.

– Сколько?

– Как только лед здесь растает – так взлетная полоса освободится от торосов.

– Значит взлететь не удастся? – спросил Кетч зачем-то. И добавил:

– Я мог бы попытаться сосредоточиться, и прямо с земли заглянуть за облака.

– Да? Ты в этом уверен?

– Нет, и знаете почему? Все хотел, но еще ни разу не пробовал.

– Хорошо, что для этого нужно? Взорвать самолет?

– Зачем?

– Чтобы у тебя появилось чувство безысходности.

– Нет, вы идите в сторону Нью-Йорка или Лос Анжелеса, а я если что, вас догоню.

– Если что? Мне это нравится.

Кетч остался один, и беспокойство овладело им.

– Да, но видимо не в этот раз, – решил он, ибо не чувствовал ничего похожего на подъем в небо, где встав на облако можно посмотреть еще выше:

– Есть?

Все шкуры они забрали с собой, и он залез в самолет, чтобы чувствовать себя в помещении. Но холод побеждал, не давал сосредоточиться. Кетч завел мотор, и даже не удивился, что на таком холоде он верно застучал пропеллерами. Ибо думал только о том, как найти для него разбег.

Кетч объехал несколько торосов и дальше не увидел ничего.

– Значит там пропасть, или, по крайней мере, уступ метров в пять, – и не стал снижать газ.

Сначала он ничего не понял: толи есть внизу что-то, толи нет ничего. Но это блеск солнца, отражающегося в воде.

Да, это была вода, ибо на ней была льдина и:

– Люди. – Но они почему не махали ему шапками.

И только заходя на второй круг Кетч понял, что они не только не видят его, но и не слышат звука.

– Что-то одно они должны бы распознать.

Понемногу самолет начал снижаться. Кетч раздумывал:

– Можно ли сесть на льдину?

Наконец, ему удалось понять, что нет:

– Слишком мала для того, чтобы успеть затормозить перед ледовитым океаном.

Мотор неожиданно заглох. И вот тут ему замахали люди на льдине. Но смотрели они в другую сторону, туда, где он был несколько минут назад – значит его самого не видели, а вдруг услышали звук, который уже умолк.

Самолет пошел на льдину.

– Зачем? – ахнул Кетч, – если сяду, то взлететь всё равно не удастся!

Тем не менее, чуда не произошло, и он сел, остановив межконтинентальный лайнер у кромки плещущегося океана.

Но нет, как он надеялся, его все еще не видели. Люди продолжали бросать в воздух шапки.

Наконец самолет замолчал, и один хомо повернулся. Он изумился, и молча побежал. Именно навстречу ему, на бегу раздеваясь, забыв, кто пред ним, а именно:

– Это была Щепка.

Она свалилась на него, как шарообразная лавина тепла и хлеба из рода полусладких:

– Это был рулет с вишней, изюмом и маком немецкого производства, по-видимому присылаемый Майеру до самого последнего времени из Чайного Домина на Зальцбургской горе.

И бывший официант не запылился тут же явиться:

– Вот ду ю сей? – спросил он и тут же попросил Щепку сделать достойный, прибывшего инопланетянина перевод, подбавив, как напутствие:

– Не верь, если скажет, что местный.

– Я его узнала, – хотела сказать Щепка, но логично почувствовала: – Майер не поверит ни за что. Хотя она ничего и не обещала.

– Вот ду ю сей? – опять зачастил Майер.

– Говорит, – сказала Щепка и подумала.

– О чем ты думаешь? – спросил ее Кетч.

– Думаю, что ты сказал в качестве благоприятного приветствия.

– Не могу ничего такого плюсного придумать.

– Вот придумал новое слово на местном диалекте, а это же мысль. – И обернувшись на следующие вполоборота к Майеру, молвила на его любимом немецком:

– Он знает путь на Ванкувер.

– Что хочет? – спросил Май.

– Пароль на прием посылки из космоса.

– Я его не знаю.

– Знаешь.

– Нет, нет и нет, – опять зачастил Майер. – И знаешь, почему? Когда я говорю неправду – на голове выпадет один волос.

– У тебя их и так почти нет, – зачем-то встрял Кетч.

– И знаешь почему? – спросил Ма. – Вот так же, как ты: слишком много умничал.

– Вы думаете – думать – это значит обманывать не только других, но и себя? – не понял Кетч.

– Как-как? – удивился Май его изворотливости. И добавил: – Тем не менее, я не полечу с человеком мне малоизвестным.

– Да? – удивился Кетч.

И еще больше он удивился, что его не узнал Пинч, когда подошел и сказал:

– Я таких самолетов никогда не видел.

Кетч отошел на пять шагов, и осмотрел свой, как он его любовно называл:

– Самовар издали:

– Ничего особенного, почти обычный Ку-Ку-рузник.

И не узнавший его Пинч ответил просто:

– Никогда не видел, чтобы у самолета был керосин.

– Там, мил человек, – решил просветить его Кетч, – это обычное дело.

– Нет, – упрямо ответил Пинч, – обычно – это самолет без керосина.

– Так, стало быть, вы здесь очень давно кукуете?

– Да ты что! Очень давно, – ответила Щепка, – опухли уже от рыбы, которую нам бросает океан на льдину.

– На сейчас ничего не осталось? – спросил Кетч.

– Только что была, но не переживай, если хочешь оставайся, и тогда поешь вместе с нами, – сказала ласково Щепка.

– Хорошо бы, но без хлеба, я не люблю рыбу.

– Ну, это уже слишком парень, у нас здесь не так много места, чтобы приглашать гостей на лето, когда будем сажать овес.

– Из овса надо делать овсянку? – спросил нарочно без удивления Кетч.

– Да вот решили заняться этим летом.

– Нам нужна польза для здоровья, – высказался и Майер.

И Кетч правильно решил:

– Они еще не спятили, но считают за правду всё происходящее: если оказались одни на льдине в Северном Ледовитом океане – значит только для чего-нибудь хорошего, нового, и как-то:

– Сеять и собирать овес, а из него – в дальнейшем! – делать овсянку для Шерлока Холмса.

И соответственно этому резюме пилот спросил:

– Кто из вас Шерлок Холмс, можно я сам угадаю?

– Понимаете, – сказал Майер, прежде чем ответить, – среди нас действительно есть Шерлок Холмс, но – поймите нас правильно – распознать его может только Доктор Ватсон.

– Думаю, я не готов им быть.

– Доктором Ватсоном можешь ты не быть, – высказалась Щепка, – но теперь уж – извини – казаться обязан.

– И знаете почему? – оживился Майер, – у меня есть предсказание с Ориона, что Шерлок Холмс найдет выход даже из нашего безвыходного положения.

– Но мы не знаем, кто Шерлок, – сказал Пинч, поэтому даже не можем решиться начать искать имеющийся выход, ибо:

– Вдруг заблудимся, – согласилась и Щепка.

– Я могу подумать? – спросил Кетч. – Ибо если правда именно то, что вы придумали, то и я сразу не могу согласиться.

– До весны у тебя время есть? – спросил Пинч.

– Скорее всего, нет, ибо мои спутники, которых я потерял, тоже могли еще не погибнуть в льдах, а вот также, как и вы:

– Сажают вишни и груши.

– Хорошо, тогда говори сразу: кто? – улыбнулась Щепка. – Кто из нас может увидеть на этой льдине самолет, предсказанный нам с Ориона?

– Последний вопрос можно?

Они пошептались и ответили да.

– Могу я по вашей системе отсчета сам быть Шерлоком Холмсом?

Ребята отошли на несколько шагов и провели диспут-совещание, с правом решающего голоса Майера.

– Нет, – ответил он молча, и покачал головой.

– Я рад, сэр, что вы болгарский шпион, – ответил ему таким же приветствием Кетч.

– Он понял, – обрадовались все, а не только Май.

И тогда Кетч показал им самолет.

Но они его не увидели.

– Что ты хочешь сказать своим обманом, путешественник? – спросила Щепка.

– Да, – поддержал ее Майер, – обманщиков мы съедаем.

– Если не на сегодняшний ужин, то на завтрашний обед – одного однозначно, – прищурил один глаз Пинч.

Кетч понял, что самолета они не видят даже по прямой наводке. И сказал:

– Я имел в виду, давайте сначала поиграем в игру, прорепетируем, как будем вести себя в самолете, если я его найду.

Они согласились.

– Только один вопрос, – сказал Май, – кого его, самолет? Нам нужен Шерлок Холмс.

Кетч начал внимательно осматривать каждого, и после окончания осмотра заглядывал в глаза с немым вопросом:

– Это не ты. – И все понимали его правильно:

– Это ответ.

– Ничего не вышло? – спросила Щепка после окончания осмотра.

– Сейчас немного подумаю и получите ваше резюме сразу и без конверта.

– Это я, и более того, в одном лице и Шерлок Холмс, и Доктор Ватсон.

– Я так и знал, – сказал Май, – он нас обманет.

– Вы мне не верите? – сказал Кетч, – так проверьте!

– Нет, парень, обмануть нас легко, но, к счастью, не всех, – сказала Щепка, и вынула наган, объяснив для изумленных: – Подарила Кали при прощании на Земле.

– На Земле, а мы где? – спросил Кетч.

– Не волнуйся так человек: на Большой Земле.

И Кетч решил попытаться передать информацию о самолете Питчеру – если уже самому не дают найти свой самолет на одной льдине, пусть попробует Питч.

И он посмотрел на него пристально. Еще пристальней. Еще!

– Чего ты хочешь? – наконец спросил Пит.

– Иди и лети.

– Что? Прости, что ты сказал?

Майер тоже вмешался:

– Вот ду ю сей?

Кетч хотел рискнуть и указать на Пита, что он Шерлок Холмс, но абсолютно не почувствовал уверенности. Неужели нет никого? А если есть, то Ма или Щепка? Надо выбрать Майера.

– Ты!

– Что?

– Ты будешь Шерлок Холмсом.

Май улыбнулся, и молвил ангельским голоском:

– Не угадал.

– Подождите, подождите, я имел в виду, Щепка, простите, немного оговорился.

– Нет, нет и нет! – точно также не утешила его дама, считавшая себя подмастерьем Шекспира, но никак не реципиентом медиума, посланного к ней от неизвестного гипнотизера. Но все же спросила:

– Вы не Гудини?

– Гудини среди вас, – ответил Кетч, даже не думая.

И не зная уже, что придумать, он предложил всем взяться за руки и бежать туда, где стоит самолет.

– Но в нас нет уверенности, – сказал Пит, – что он там.

– Да? Все так думают?

– Разумеется, – ответил Майер.

– Тогда это именно то, что вам нужно, а именно: надо поверить.

Они уже побежали, но метров за пять до самолета, с которым – рассчитывал Кетч – они столкнутся, Майер вдруг задергался, как перед огненной лавой, но, к счастью, его отпустили и Пит, и Щепка с обеих сторон, и:

– Упали в воду, обогнув самолет с разных сторон.

Майер уже было простерший лапы с невысказанной мыслью:

– Подождите, друзья, – звонко рассмеялся.

И:

– Я сказал, надеюсь, что был уже заговоренный?

– Невероятно, – только и сказал Кетч.

Они втащили промокших и уже замерзающих Щепку и Питча, но что делать дальше никто не знал.

– Вы правильно решили эту задачу, – стуча зубами протявкала Щепка, – теперь остается только одно. Чтобы мы не мучились, съешьте нас и вам будет тепло, так как мне очень холодно.

Питч предложил почти тоже самое:

– Разделайте на полутуши и заморозьте: дольше будете мечтать о жизни вечной.

Тогда Кетч сказал:

– Просто идите за мной.

Но это оказалось тоже не так просто. Промокшие Щепка и Пит отказались.

– Мы не пойдем.

Тогда вмешался Майер:

– За рога поведем, – промямлил он.

Но они почему-то согласились.

– Неужели они уже привыкли к такому к себе отношению за небольшое время проведенное с Майером? – успел подумать Кетч, пока все шли к самолету, видимому только ему одному.

Но и здесь случилась непредвиденная неувязка. Пит и Щепка не могли подняться по лесенке внутрь самолета.

– В чем дело? – спросил Кетч. – Высоко?

– Не то, что высоко, – ответил Пит, – но не понятно: зачем?

– Какая вам разница уже теперь? Лезьте и всё!

– Без понимания ничего не получается, – стучала зубами ответил Пит.

– Вот и я говорю, – вмешался Майер, – человек закостенел в древнем обществе от постоянного увязывания всех своих поступков с их пониманием.

– А как? – спросил даже Кетч.

– Не надо ничего понимать – лезь и всё.

– Ну, вот они не могут.

– Отчаливаем вдвоем, будешь моим личным пилотом. Давай, давай, всё равно уже поздно пить боржоми: они замерзли почти совсем.

– Давайте их вместе втащим, а потом, я думаю, оттают, оттают.

– Два раза, как написано на упаковке мороженой рыбы – не оттаивают, – сказал Май.

Тем не менее, они попытались это продемонстрировать, и вышло, ибо реципиенты уже не оказывали никакого сопротивления.

Но, о ужас! стекляки не лезли в дверь, как будто она была закрыта, а не наоборот, открыта, как сейчас.

– Не хочут, – сказал Кетч растерянно.

– Да, не хохочут, – подтвердил и Ма.

Ну, что, – добавил он, – полетим, или так и будем думать, куда их девать?

И Кетч обрадовался, что наконец вспомнил:

– Можно погрузить их в бомболюк вместе с канистрами топлива.

И оказалось, что вошли.

– Они уже не считали себя за людей, поэтому и не могли пройти в верхние этажи человеческого языкознания, – резюмировал ситуацию Майер.

– Что-то не нравится мне всё это, – сказал Кетч, переключая кнопки запуска двигателя.

– Так это, – заглянул в окно Ма, – там нет пути, чтобы разогнать самолет.

– Надо было его развернуть, – ответил Кетч, продолжая крутить и вертеть ручки и задвижки. – Впрочем, – ужаснулся он, – вы правы, идите и занесите хвост в обратную сторону.

– Я не умею, – просто ответил Майер.

– Вместе пойдем, – сказал пилот, и первым полез из кабины. Он подождал Майера, и попытался один занести хвост самолета, и получилось, но не совсем.

Ибо самолет стоял у самой воды, и, следовательно, хвост тащить было некуда.

Он решил подумать, и заодно осмотреть небо: нет ли и там чего-нибудь интересненького.

Глава 8

И хотел уже крикнуть Мая, что он там так долго возится, как самолет заверещал пропеллером, потащил свой хвост прямо в воду, расплескивая ее, как переполненный тазик с живой рыбой, которого только и ждал кот, чтобы переловить их, этих живых рыб, и:

– Съесть, – как будто так и надо.

– Кто за рулем?! – только и успел подумать Кетч, как самолет пошел прямо на него, и, оторвавшись от противоположного края льдины:

– Начал набить высоту.

– Майер, сволочь, обманул, я не знал, что он умеет летать, – только и промолвил Кетч, вытирая лицо от пота, откуда взявшегося?

– Непонятно.

Единственная мысль, которая кидалась на прутья решетки в этом момент в его голове, была:

– Неужели люди могут поступать так безжалостно?

Вот бросили его одного, и как будто это так и надо. И если предположить, что, действительно надо, возникает непреодолимое противоречие:

– Не понимаю зачем?

Заморозить его здесь на случай? Полетим когда-нибудь мимо этой льдины, а тут:

– Мясной гастроном: не только мясо, но уже в его вялено-сублимированном виде, только бери с собой спирт – коньяк замерзнет на таком холоде – и внизу на льдине открывай консервные банки, хочешь:

– С печенью, а можно и с чистым филе из жопы, и так далее, и тому подобное, вплоть до ночной стоянки, когда кое-какие части этого склада продуктов питания можно потушить.

– Кажется, я докатился до полного вымысла, – сказал сам себе Кетч, – ибо никто не будет строить планы так далеко вперед.

Вот так если кому сказать, что не только весь экипаж потерял на северном полюсе, но и сам самолет – никто не поверит. Потому что всё сразу не теряется. Ибо:

– Кто украл самолет, если и так все потерялись?

Он посмотрел в небо, надеясь, что хоть там-то его поймут, что хотел, как лучше, а получилось:

– Обманули уже не в первый раз.

Конечно, надо быть спокойным, так как выхода отсюда уж если нет, то нет навсегда, но а:

– Беспокойство почему-то чувствовалось, как будто всё еще предлагалось не забывать про надежду.

И самолет появился, неужели Майер что-то забыл, и решил вернуться? Нет, вряд ли. Такие не возвращаются, ибо как-то запомнили на всю оставшуюся жизнь:

– Случайность – это и есть настоящая жизнь, которую надо прожить так, чтобы она состояла из них по больше своей части.

И никакой логики. Тогда противник, который всегда за нами гонится, как Циклоп за Одиссеем – абсолютно потеряет ориентировку в пространстве.

В принципе здесь жить можно, если бы было потеплее, и водились Незнаю, с которым можно поиграть в настольный теннис, как минимум, и футбол – если повезет, что их полная резервация.

Ибо льдина – это та же резервация, где не только есть все, что нужно человеку для жизни, но и плюс:

– Свое казино, – со всеми полагающимися благами:

– Рэкет, вино и девочки. – Как, собственно, и решили Адам и Ева, что попали на Землю:

– Не зря, не зря, – и здесь жить можно на нетрудовые доходы.

Пчелы несут мёд, а мы продаем его медведям в два раза дороже, и так дальше по цепочке:

– Медведи продают свою шкуру, охотники свою жизнь в битве с ними, эту жизнь, которая уже ничего не стоит, мы берем себе, и таким образом:

– Живем вечно.

Он стал вспоминать, почему Пит, Майер и Щепка бросили свой планер, почему он не смог преодолеть Северный Полюс? Но пока так и не мог понять. Не мог даже вспомнить точно, на чем они летели:

– На самолете, или на планере.

В такой ситуации полной адаптации памяти к местной жизни в виде ее полного отрицания – понять ничего не удастся, решил он. Но тут как раз и вспомнил с третьего, кажется, раза, что:

– Надо увидеть Небо в Алмазах.

И, к счастью, увидел, как будто вне очереди наступила ночь.

Он лежал на льдине и улыбался, ибо:

– Это правда, – думал он, – потому что видит он ее уже не в первый раз, как могло бы быть с оптическим обманом, появляющимся иногда, но потом исчезающим навсегда.

– Ей? – не понял Кетч. – Кого, именно? Её – это, естественно, дорогу.

Дорогу через Северный Полюс. И жаль только, что видно одного, а другого нет. Куда – да, а на чем – нет.

Самолет, наконец, появился.

– Это Май, понявший, наконец, что без Кетчера, Ловца Видений – Обрывков Миров – ему не пройти на другой берег.

Самолет прошел над ним два раза, но так и не сел.

В третий раз самолет бросил ему лестницу, но Кетч только протянул руку. Пальцы не согнулись, чтобы зацепить её.

– Значит, точно замерзаю, – заключил он. – С другой стороны, ни на что другое здесь надеяться не приходится.

Летчик не решился сесть на льдину, и пролетел мимо еще раз.

Так долго продолжаться не может, решил он.

Кетч взглянул на небо. Оно было таким же:

– В алмазах.

И небо так прижало самолет, что он почти остановился над ним, когда пролетал очередной раз. Но всё равно пилоту пришлось пойти еще на один круг, и только тогда он смог поднять Кетча на борт.

И скоро стало понятно, что это кто-то другой, а не Майер на его украденном самолете, и не его экспедиция, состоявшая из полковника Бутлерова, Бата и Че.

Он очнулся и сказал первое, что ему хотелось сказать:

– Хорошо, ибо я и мечтал всегда жить на горе.

– Здесь нет моря, – ответил парень.

– Если нет моря, то, уверен – река – обязательно.

– Ты можешь видеть через стену?

– Да, – сам не зная почему сказал Кетч.

Но! если я уверен, почему не сказать правду.

Наконец, через неделю, Кетч решился спросить:

– Ты кто?

– Разве я не похож на посланца с неба? – без улыбки спросил парень.

– Мы оба спросили, – резюмировал Кетч. Но удивительно, никто не посмеялся.

– Хочешь вести самолет на Москву? – спросил парень после того, как представился ничего не говорящим Кетчеру именем:

– Гаргантюа.

– Нет.

– Почему?

– И знаешь почему? Я хочу в Америку, где живут Незнаю.

– По крайней мере, прими пока что имя.

– Зачем?

– Оно необходимо для того, чтобы искупаться в этой речке внизу.

– Серьезно?

– Ты читал когда-нибудь Библию? И даже, если не читал все равно знай:

– Без имени ты находишься, как в резервации.

– Только дом, сад и персиковая теплица?

– Да, не больше.

– И даже в реку нельзя, несмотря на то, что она твоя?

– Да, река – это уже не суша.

– Неужели такая большая разница?

– Да, разница есть, и действительно, большая. Вода – не наша стихия, и ей надо заплатить за пользование.

– Только человек с именем может дважды войти в одну и ту же реку?

– Почему дважды?

– Не знаю, но уверен, что не оговорился случайно, – ответил Кетч.

– Ты значит, думаешь, что можешь вернуться в Москву, и второй раз начать свой полет, как первый? – удивился Говард Хю, которого Кетч не узнал, и более того:

– Никак не мог вспомнить: знал или нет раньше.

Да и зачем вспоминать, оставим памяти памятное, а сами пойдем вперед.

Только через месяц с лишним они опять полетели.

– Куда? – спросил Кетч. Хотя надеялся, что в Москву.

Но Гаргантюа ответил:

– Мы летим в Ванкувер.

И да: ты не забыл, как твое имя?

– Пан?

– Иногда нужно знать полное имя. – Пан-та-грю-эль. Может быть, вообще лучше думать, чтобы меня звали Эль. Потому что я думаю, Эль – это летающий.

– Ты летал когда-нибудь?

– Да, раньше иногда летал, даже часто.

– Жаль, я не умею, – сказал Говард Хю. – И знаешь почему? Чтобы научить летать самолеты.

Они сели в Ванкувере.

– Я думал, мы уже там и были, – удивился Кетч.

– Мы были в моем Техасе, – ответил Авиатор, – это южнее.

– Вот так, действительно, когда-нибудь, резюмируют:

– География вполне может существовать без ее карты.

– Мы проложим свою географию на этой Земле.

– Именно на этой?

– Возможно, останутся силы, и мы доберемся до Ориона.

– Там не жарко?

– Жарко в настоящем, а мы, скорее всего, попадем в будущее.

– Только бы не было слишком холодно.

– Это потому что простудился на Северном Полюсе?

– В принципе, ты прав: Полюс должен быть, чтобы было можно иногда переползать на другую сторону:

– С напряжением.

– Может оказаться, мы истратим на доставку туда себя столько напряжения, что на долгое время хватит гладкого пляжа с морем, или реки под горой.

Они сели в Ванкувере, которого достигли быстро и без напряжения:

– Как люди!

И все там обрадовались, цветов было столько, что позавидовали бы многие джазисты, такие, как Билли Холидей.

Говард притащил ее в номер первосортной гостиницы, чтобы дать интервью.

– Я не беру, – ответила она просто, а только даю.

– Простите, что? – не понял даже Кетч.

– Я могу дать вам первое в жизни интервью.

– Хорошо, – ответил Говард, мы вас прославим, а вы нам что? Сделаете какую-нибудь услугу.

– Прямо так, без знака вопроса? – спросила она без улыбки, ибо никак не могла понять:

– Чего вам, собственно, надо?

– Нам нужна связь с Землей, – сказал Хью.

– Но я не разбираюсь в позывных сигналах, – ответила Билли.

– Достаточно, если вы будете петь, леди, – сказал неожиданно для самого себя Кетч. И добавил: – По пять тире восемь часов в день.

Билли хотела возразить, что ей нужно еще время на жизнь.

– Зачем? – не совсем понял Кетч.

– Чтобы на нее зарабатывать, – ответил за нее Говард Хз. Но Кетч добавил:

– Мы тебе будем платить всё время.

– Нашего сотрудничества, – добавил Авиатор Хз.

– Не знаю, справлюсь ли я.

– Есть еще какие-нибудь проблемы?

– Да, одна есть, – улыбнулась Билли.

– А именно? – удивился Говард. И почти догадавшись, спросил: – Ты хочешь летать?

– Почти.

– А именно?

– Я хочу полететь с вами.

– Кто-то должен петь, – сказал Кетч.

– Я поставлю свою пластинку, – сказала Билли.

– Хорошая идея, давай прорепетируем, – сказал Хз.

– Хорошо, – сказала Билли, – тогда надо начать с начала: записать ее.

– Ладно, – согласился Говард Хю, – это даже лучше, что ничего нет, потому что уже похоже на правду. – И добавил:

– Я закажу продюсера и фотографа, и ты им споешь на двадцать пять часов, и снимешься на десять альбомов для пластинок.

– Только один вопрос можно?

– Хорошо, но не больше, потому что мы уже опаздываем.

– Почему на двадцать пять, а не на двадцать четыре: начинайте слушать каждую пластинку с утра, и вам на северном полюсе жизнь покажется бесконечной, ибо всегда будет начинаться:

– С начала.

– У меня уже другая программа в голове, – сказал Авиатор, ибо думал наоборот:

– Продолжать жизнь.

Они ушли на банкет по случаю их перелета в Америку через Северный Полюс, где президент – Герберт Гувер или Делано Рузвельт – они сразу не смогли точно определиться – должен поздравить их с результатом, для американских летчиков еще неповторимым.

И почти все – за исключением тех, кто вообще не знал, повода встречи, ибо богатые и знаменитые так часто справляют праздники друг у друга в поместьях и на виллах, что стараются не помнить их причину, ибо:

– Можно и перепутать – после третьей под жареную на гриле колбаску – что сегодня не день рождения Кэтрин Хепберн, а ей опять:

– Дали Оскар. – И более того, можно спросить, чтобы совсем уж не запутаться:

– Ты кто, Ава Гарднер или Кэтрин Хепберн? – и вплоть до драки, естественно, между ними.

Так это было до перелета через Северный Полюс, а после, когда сегодня узнают – если сегодня и узнают – что летели они вместе с Кетчем, а не один он прорвался сюда, то:

– Согласятся обе, но тоже не без этого, без того, чтобы обязательно набить друг дружке лицо.

Но все прошло на банкете благополучно, вплоть до того, что их никто их не поздравил. Сначала Кетч подумал, что здесь так принято, чтобы не портить остальным гостям настроения, ибо их самих поздравлять никто не собирался.