Текст книги "Небо в алмазах"

– Рано радоваться, сэр, куда вы лезете со своими лапами, он над нами и горит.

– Ты думаешь, если догорит до краев окопа – свалится на нас?

– Очевидно, у него просто нет другого выбора.

Четыре парашютиста подбежали к ним, и отбросили обломок в траву, где он недовольно зашипел, как будто имел разницу, что ему жечь:

– Хотелось людей.

– Рипит ит, плииз.

– Я доунт ноу.

– Я те русским языком говорю:

– Повтори, кто тебя послал бомбить наши города?

– Вы забыли повторить:

– Пожалуйста!

– Нет, я не забыла, а просто вижу, что ты не Пит, персональный летчик колдуна Фью с неизвестной даже мне планеты, поэтому больше никаких культурных мероприятий я проводить с тобой не буду, – и для наглядности положила слева перед собой двадцатипатронник – маузер, предназначенный для штурма, когда нет времени вставлять в него патроны, а сразу перед посадкой на коня, влуживается длинная обойма с двадцатью пулями. Пять в придачу.

– Зачем так много патронов? – спросил Пит. – Боитесь попасть в окружение?

– Что-с?!

– Впрочем, я не это хотел сказать, а только: если ты, дорогая, меня отпустишь, я дам тебе канал в Германии, где их можно брать дешевле.

– Насколько?

– Да, практически, будете как грибы собирать в лесу.

– На кладбище, что ли?

– Тебя кто здесь трахает? – спросил Пит.

– Да есть какой-то, но здесь не ты спрашиваешь, мил херц.

– Хочешь, я трахну тебя на кладбище, как моё доказательство твоей правоты.

– Что это значит?

– Я никогда не сдам тебя Фью, если ты сама не попросишь аудиенции.

– Думаю, тебя дешевле расстрелять, чем договариваться. – И крикнула:

– Дежурный! Машину к подъезду. – А какой здесь, собственно, подъезд, так только:

– Буквальный, – расчистили площадку от деревьев – вот и весь парадный выход.

Тем не менее был подан немецкий джип, с десяток которых были оставлены бежавшей дивизией, или даже, предположительно, армией красных кавалеристов, похоже, так и не научившихся разговаривать на:

– Ты, – с техникой, как с лошадьми.

Собственно, многие так и думали, что это такие австрало-индийские животные, как выразился один блейзер:

– Непонятно только, зачем ноги у них крутятся.

И даже было высказано предположение, что:

– У нас они тоже крутятся, – только мы это не всегда замечаем.

– Ты, эта, куда? – остановил ее машину Врангель.

– На кладбище, сэр.

– Но он еще не покойник.

– Я пока только попугать.

– Не вижу смысла, о нас пойдет дурная слава.

– Простите, я забыла: мы сегодня добрые или злые?

– Мадам, если вы еще спросите этот вопрос, я сам напишу вам, э-э, не на лбу пока что, а прямо на спине:

– Мы всегда люди добрые!

– Восклицательный знак не уместится.

– Вот ду ю сей?

– Если я уже поехала, то не могу врать подозреваемому, что на немецком джипе даже до ближайшего кладбища нельзя докатить.

– Что – не понял – докатить?

– Его колеса, сэр.

Машина уехала, а Буров – Врангель подумал:

– Чему удивляться, как будто слово: кладбище я слышу в первый раз.

– Так-то бы да, – сказал, погребая Ивановский, – но здесь, действительно, пока еще нет кладбища.

– Да?

– Более того, сэр, эта монашка совсем отбилась от рук. И знаете почему? Хочет найти того, кто не сможет умереть.

– Да, это мой приказ, – сказал Буров, – ибо умереть не сможет только Серебряная Нога, а именно она здесь командовала карательно-заградительным батальоном. Мы ее где-то потеряли, а теперь надо найти.

– Сколько?

– Что, сколько, вознаграждение? Хочешь начать копить на жизнь счастливую?

– Да, хочу узнать, сколько надо, чтобы основать свой институт в Силиконовой Долине для поиска жизни, однако, без:

– Смерти.

– Сначала, дорогой доктор, надо поставить задачу полегче.

– А именно?

– Чтобы люди в нашей Добровольческой Армии не умирали.

– Совсем?

– Да, практически.

– Вы имеете в виду, что инвалиды на первое время допускаются?

– Да, но нужно сделать для них специальные каталки с вездеходной проходимостью, и оружие, которое может держать:

– Каждый!

– Мне нужен помощник, у которого голова работает, как у Шекспира во Сне в Летнюю Ночь, а так просто – от ольхи до березы, и даже дуба – выполнить эту миссию будет не так необходимо.

– Окей, я хотел оставить его до особого распоряжения, но, думаю, он как раз подойдет для твоего плана БИ.

– Почему Би?

– Будем интегрировать. Пока он брыкается, разочарован, что не смог предвидеть нашу победу на этом участке фронта.

– Как его звать, узнать удалось?

– Че.

– Че? – задумчиво предположил невозможное Ивановский, и добавил: – Надо выписать из Турции вишни, которые начнут давать свои маленькие плоды уже в этом – нет, не году – но в квартале обязательно.

– Значит, из Японии.

– Они не съедобны.

– Когда об этом узнает Че, то, надеюсь вспомнит, что всегда хотел только одного: продать свой Ялтинский вишневый сад, ибо одни любовные интриги, а есть ее:

– Никто не хочет. – Спрашивается:

– Куда девать?

– Нет, если найдем Золотой Поезд, то деньги-то будут, на деньги всегда хочется чего-нибудь купить. Хотя потом:

– Хоть соли её.

– Да, можно отдавать инвалидам, чтобы питались именно этой Сакурой в погоне за арьергардом отступающей армии, уже не знаю, кто у них ей командует сейчас.

– Так этот, как его?

– Кто?

– Щас вспомню. Впрочем, наверное, мы его еще не знаем. Вот скоро Кали на кладбище раскроет эту тайну, завербовав на нашу сторону Питча.

– Могила уже вырыта? – спросил Пит, когда они подъехали. – Я все равно ничего не скажу.

– Спасибо, что сказал.

– Что?

– Что не скажешь, хотя и многое знаешь.

– Почему?

– И знаешь, почему? Мне достаточно знать, что тебе известно многое, а спросить, чтобы ответили – я умею.

– Разденешься?

– Да.

– Это не так страшно, как соблазнительно.

– Я – оборотень.

– Прости, не понял, чья тень?

– Вот ду ю сей?

– Прежде чем стать оборотнем, ты должна была видеть, чья тень в тебя входит.

– Это так бывает?

– Именно, ибо я сам это прошел еще три года назад.

– Три года? Это в какой системе координат?

– Не совсем понял, что вы имеете в виду?

– Москау или Зальцбург?

– Ялта.

– Врешь!

– Хорошо, Санкт-Петербург.

– Почти верю. Может быть. Но скорее всего, это было в подвале Кремля.

– Ху из ит, Кремль?

Мадам побарабанила пальцами по рулю джипа с открытым верхом.

– Как будто в Африке не бывает дождей, – усмехнулся Пит.

– Мы не в Африке.

– Вы уверены?

– Уверена ли я, да, оф кос.

– Вы матрос? В том смысле, вы и сами не знаете, что в ближайшем прошлом были комиссаром линкора Утренняя Звезда.

– Этого не было. Я бы помнила.

– В том-то и дело, мэм, что не обязательно, но мы можем проверить.

– Прямо сейчас.

– Лучше сейчас, ибо потом может быть уже поздно.

– Почему? Забуду уже навсегда?

– Именно!

– Так вот знайте, милорд, что я и хочу: забыться навсегда. А уж если не удастся – то заснуть.

– На время?

Глава 21

– Да, часиков шесть мне поспать, и я пойму, чего ты хочешь.

– Со мной?

– Вот ду ю сей? Прости, прости, я начинаю забывать, кто ты.

– Я есть.

– Не винти, не винти, ибо, да, но не до такой же степени.

– Кто здесь твой селяви? – спросил Питч.

– Дай подумать, щас вспомню, – думала позлить Пита Кали, но к своему ужасу поняла:

– Дар памяти ускользает от нее, как дымок папиросы Казбек, которую закурил Пит, и предложил сидящей напротив мадам. Так и сказал:

– Пейте и кушайте, мадам, курите.

Не успела она спросить:

– Чьё подаяние на могиле мы будем есть? – как оно явилось в виде пяти банок американской тушенки, десяти двухсотграммовых плит горького шоколада, выпускаемого в Англии специально для летчиков, которые летают в тыл с риском более девяносто процентов быть сбитыми и хлеб, который, чем дольше она на него смотрела, тем теплее и мягче становился.

– Вино?

– Ноу, сенкью, впрочем, да, конечно, я пью только Камю и Дом Периньон, и честно, сама не знаю почему, наверное, привыкла, ибо время так летит, как иногда даже стоит на месте. Нет, честно, ибо где мы сейчас – я даже не знаю.

– Говорят, – ответил Пит, – время не имеет значения, но скажу вам больше милая сеньора:

– Место тоже – не так уж важно.

– Простите, сэр, но мне может показаться, вы уговариваете меня посетить ад, более того, не там ли уже я в гостях?

– Разрешите, я пошучу? Спасибо: вы уж здесь.

– Правда? Но я ничего не чувствую! В том его смысле, что никаких соблазнов и иллюзий, а только правда, правда и еще раз:

– Правда.

И знаете почему? В аду у людей нет очень дорогой для них вещи: души, а у меня, по-моему, всё в порядке.

– У меня тоже, – ответил Пит, и приподнялся с камня.

– Простите, да, но не здесь же!

– Место не имеет значения, как и время, – сказал летчик.

– Прошу прощения, но как вы летаете без кампаса?

– Летать можно, ибо с кампасом только плавают, милая леди.

– А! поняла, поняла, узнаете по походке, в том ее астрономическом смысле, что по звездам.

Но он все равно, валил и валил ее на себя, по-американски.

– Разрешите, сэр, последнее слово.

– Уже было.

– Еще раз нельзя?

– Молчание.

– Только чуть-чуть тогда подождите, хочу запомнить навсегда вкус двухсотграммовой плиты английского шоколада.

– Тогда уж сожрите и американскую тушенку с мягким белым хлебок, слегка покачивающимся толи от легкого ветра, которого здесь не бывает, толи от собственного веса, который тоже:

– Вряд ли тут присутствует.

– Я согласна.

– Тогда приступим?

– Я имею в виду, что согласна съесть сначала всё, ибо боюсь:

– После Этого, – всё превратится в могильные камни.

Как грится:

– И на стол её поставит, как на камень гробовой.

– Что вы имеете в виду, жизнь?

– Бутылку Дом Периньона, которую мы выпьем до, а после подытожим Камю, как будто мы уже утром Нового Года, новой империи.

Вот оно счастие: никогда не умирать, даже с началом каждого Нового Года.

И как она ни обжиралась – было. И более того:

– Было, было, было. – И можно было только поинтересоваться с похмелья:

– Три, или все-таки четыре раза?

– В том смысле, – спросил ее после обеда Врангель, – что у него в рукаве могла быть четвертая карта, Пиковая Дама?

– Я бы соврала вам, сэр, но честно, с такого похмелья – не в состоянии.

– Почему?

– Я ничего не помню, только вино, тушенка, шоколад.

– Пиво?

– Нет, не было.

– Значит, три, а это по-честному. Он обманул тебя по-честному, выходит:

– А! теперь вспомнила: хлеб был очень вкусный и очень мягкий, как только что из собственной пекарни, расположенной у дома, где мы живем с тобой, милый комкор.

– Я не пойду в отставку.

– Значит, ты меня не любишь, – сказала Кали со слезами на глазах.

– Так, прости, сколько у тебя любовников, если ты и меня записала в их количество?

– До семижды семь будет.

– Почти полтинник, – резюмировал он.

– Ты будешь последним. И если мы начнем в раю, то считай: первый.

– Ладно, у меня пока больше нет времени тебя допрашивать, – сказал Врангель.

– Меня расстреляют?

– За что?

– Так этот, хрен собачий, который споил, обкормил и трахнул меня, сбежал, я думаю?

– Голова у тебя еще работает, авось после поправки устрою тебя в дальнее подразделение сыскной собакой, а пока.

– Да, а пока?

– Тебя берут на поруки для нужд экспериментального исправления.

– Кто?

– Ивановский.

– Он меня зарежет за измену, а я старалась только для дела.

– Я разрешил ему провести над тобой не больше трех экспериментов.

– Сэр, напрасно вы ему доверяете, это такой гад, такой лоботряс, ему бы только выжать из меня все соки, а потом перевести в арьергард в качестве маркитантки.

– Это не худший вариант, милая, когда всех убьют – ты еще будешь жива, – пообещал Врангель.

– Вы не можете объяснить по какой неизвестной мне причине?

– Обычно мы сражаемся лоб в лоб, а не меряемся арьергардами.

– Теперь я могу дать вам предсказание, дар, который уже начинаю принимать с того света, где меня поили, кормили и много раз трахали совсем недавно, подступил вот прямо сейчас к моему горлу. Поэтому говорю вам без зазнайства:

– В этот раз нападут со стороны арьергарда.

– К этому нет никаких подготовленных с их стороны обеспечений.

– Я вам скажу, на что они надеются, а именно: при отступлении Красные зарыли продуктовые пайки в землю.

– Это может правдой, – почесал затылок командующий. – Ибо то место, где ты была вчера – это, скорее всего, не ад, а вы и жрали-кушали именно этот стратегическо-тактический запас.

– Значит, он меня обманул, сэр, и я не ведьма еще?

– Тут могло совместиться приятное с полезным, – затушевано ответил Врангель.

– Это значит, и тушенку с шоколадом можно найти плюс вино, хлеб и этот – как его, секс – но и, так как я ведьма, то и должна всё найти, чтобы не быть расстрелянной за измену?

– С такими познаниями в логике тебя можно назначать сразу начальником штаба.

– Только твоего, милый!

– Нет, пока что я уже принял решение отдать тебя в лапы Ивановскому.

– Но после того, как я найду место: ох, где была я вчера?

– Да.

– Прошу и за Ивановского: пусть пока будет у меня на посылках.

– Хорошо, скажу ему, чтобы на время поисков, – он посмотрел на часы, – а это до семнадцати ноль, ноль, – называл тебя ласково:

– Золотая Рыбка, – добавила сама леди.

– Да, точно, кажется, я так и думал, хотя теперь уже нельзя проверить.

Ивановский схватился за голову:

– Я не могу подчиняться тебе, милая Золотая Рыбка.

– Почему?

– И знаешь почему, ты еще очень слабо соображаешь.

– Как кто?

– Как тугоухий речной угорь.

– Я думала, они водятся только в море.

– Вот и видно, что многое ты забыла.

– Что именно, например?

– Где вражеский летчик?

– Летчик? Подожди, подожди, я, наверное, сказала об этом командарму. – И добавила: – Сейчас уже не помню.

– Он не мог отсюда улететь?

– Нет, конечно, его самолет разбился, а наш на ремонте.

– Если еще успеем – надо прицепить к самолету планер.

Он полетит на место, где зарыты продукты питания для наступающей на нас налегке армии Мирона – мы следом.

– Зачем, я там была, и могу показать место, – удивилась Кали, понимая прямо в эту секунду, что ничего не может вспомнить – знания уплывали от нее, как в школе на уроке математики:

– В геометрической прогрессии, а скорее всего, даже по Биному Ньютона, ибо представить прошлое не удавалось практически абсолютно.

Не успели они начать свои действия, как прибыла Щепка, и предупредила:

– Я назначена сюда комиссаром.

– Вот ду ю сей? – Ивановский попросил расшифровки.

– Врангель арестован, как изменник, я пока временно, но уже исполняю его обязанности.

– Этого не может быть, – сказал профессор добродушно.

– Почему?

– Потому что не может быть никогда!

– Ну. почему, мистер? Попрошу конкретизации.

– Слишком быстро. Нет, честно, мы не успеваем выполнить один приказ – как поступает другой. Так бывает?

– Не бывает, но есть, – жестко ответила комиссар.

– Хорошо, где командарм?

– На губе. Пока. Вечером расстреляем.

Ивановский сел в самодельное кресло, изготовленное для него Кали, еще когда она любила его, и, действительно, кажется уже, что это было давно.

– Что?

– Покажите ваш мандат.

– Да? Хорошо, сейчас принесут, – ответила Щепка.

– Вы обе попали под действие электрического магнетизма, – сказал профессор.

– Что это значит?

– Попросту говоря: чокнулись.

– Арестуй его, это провокатор, – мяукнула Щепка.

– Ты мне не начальник.

– Сейчас принесут мандат.

– Вот когда принесут, тогда мы тебя и шлепнем, – совсем осмелела Кали.

– Дура! Ты у меня пойдешь на мыло.

– Ты разве не помнишь, милая Щепочка, как вместе с Врангелем сбивала ихний истребитель? – Ивановский попытался возродить прошлое.

Бесполезно.

– Но почему?! – удивился он самому себе.

– Всё кончено, Юпитер, ты забыл, что был прав, но теперь уже поздно, – шарахнула леди таким словесным поносом, что Ивановского на самом деле вырвало без стеснения дам.

– Скотина, – только и рыкнула Ще, – свяжи его и брось в яму на всякий случай для сохранности.

Опешившая Кали спросила:

– Может пока пусть так?

– Как так? Пусть блюет во дворце?

– Во дворце нет, но в лесу, чай, можно?

– Привыкли срать, где попало – не переучить.

– Вы мечтаете, леди, что дворец уже не за горами? – изумилась Кали. И добавила: – Я хотела идти искать американскую тушенку по лесу, но здесь это, наверно, уже не к месту.

– Пока еще к месту, искать надо, но времени мало: как говорит наш философ:

– Будущее не за горами.

Кали немного очухалась и резюмировала:

– Врет, чай.

– Ты опять против?

– Да.

– Хорошо, давай разберемся, пока он корчится, – Щепка показала пальцем в Ивановского, ползающего по полу, как Змей Горыныч перед смертью от стрелы Амура, навострившего его влюбиться в одну из этих Горгулий, и хуже, если в обеих по очереди.

Ивановский пополз на карачках, и его только окликнули:

– Ты куда, собака?

– Поищу клад пока не придут все мандаты в ваши заумные учреждения.

– Чё он городит, тварь? – брякнула Щепка.

– Говорит, что кто-то перепутал все рамсы, ибо это я должна быть комиссаром того брига, который – если и сядет на мель, то только у берега Ялты.

– Нет, я хочу в Петербург, – счастливо вздохнула Щепка.

– Я в Москву.

– Ты говорила, что в Ялту?

– Нет, в Москву, ибо это теперь столица.

– Есть такая официальная информация?

– У меня – есть!

– Откуда?

– Сказал этот, приезжий.

– Пит?

– Да.

– Он работает на меня.

– Ну, что за чушь, что за чушь! – воскликнула Щепка, – ибо я здесь представитель, официальный представитель Наркомата Победы.

– Это обороны, что ли?

– Прости, детка, но мы никогда не обороняемся, и если уж воюем, то только нападаем.

– Всегда дело происходит на вражеской территории? – спросила немного испугавшаяся Кали.

– Да.

– Здесь, – Кали показала пальцем в землю, где тайга и только медведь хозяин.

– Так-то бы да, но какой-то хрен Врангель, – объявил эту территорию своей, так сказать, императорской республикой.

– У тебя старые сведения его зовут Колчак.

– Да?

– Да, атаман местных волков, медведей и зайцев.

– Охотник, что ли?

– Да, большой охотник до завоеваний республики.

– Думаю, это всё равно Врангель.

– Тебе видней, ты с ним не была.

– Ты боишься, что тебя разоблачат, как бывшую военно-полевую жену Врангеля? – спросила Кали.

– Я платить тебе всё равно не буду.

– Будешь.

– Я просто вспомню – сейчас, сейчас – чем ты занималась во время первых лет Гражданской Войны. А! Ты допрашивала нашего первого летчика Пита – раз, и была в интенсивной связи с теоретиком генной инженерии полковником Ивановским, по кличке в Ялтинской контрразведке:

– Вирус.

– Это было давно и более того, ничем, кроме секса он у меня не интересовался.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, так как.

– Так как?

– Вы были знакомы с летчиком по имени Кетч?

– Разумеется.

– Он разбомбил намедни наш аэродром, – сказала Щепка, – где мы должны были принять дорогих гостей из Сибири.

– Именно из Сибири?

– Вы удивлены?

– Да, ибо: мы и так в Сибири.

Щепка вздохнула:

– Не скрою, не буду полностью разочаровывать тебя, ибо, да, это было, было, было, но: уже давно.

– Сколько?

– После победы мировой революции прошло три года.

Кали очень хотелось спросить, где сейчас находится это место, но что-то подсказало ей:

– Преждевременно.

– Ты права, дорогая, – пыхнула сигарой Щепка, – слова имеют значение. Они и меняют время.

– Да?

– И более того, чаще хорошее на плохое.

– Вот мне говорил, канувший пока что в Лету Ивановский, что это очень удивительно, так не может быть, чтобы плохого было больше, а хорошего, наоборот, меньше.

– Ты за ним послала хвоста? – спросила Щепка.

– Не имею такой привычки, следить за своими мужьями и любовниками.

– Прости, но ты врешь, ибо: какие у тебя мужья, так только был один, да и то имя его я забыла.

– Также, как Ивановский канул в Лету.

– Кстати, если он найдет тот клад, где ты обжиралась тушенкой и шоколадом с Питчером – может вернуться то же самое время. Хотя и на время, – добавила Щепка.

Давай договоримся, – продолжала она, – если он найдет склад продуктов, присланных сюда по Лэнд Лизу – ты меня прикроешь, а если забрел в Край, где уже только медведь хозяин – я тебя. Пойдешь ко мне стенографисткой?

– Старшей?

– Пока средней.

– Ладно, на время можно, авось на какой-нибудь пресс-конференции встречу Майера.

– Ты в то время с этим именем не суйся. И знаешь почему? Идет война с немцами.

– Но Май наш друг с пирамиды жертвоприношений, а его друг Кецалькоатль.

– Ты уже забыла, дорогая: наоборот, Майер воюет против нас.

– Не может быть!

– Почему?

– Я тогда не понимаю, где он вообще находится.

– В Хер-мании.

– Тогда я не понимаю про какую войну мы говорим: про первую или уже дело дошло до Второй Мировой?

– Зря выгнали Ивановского, он бы подытожил.

– Это ты его выгнала в тайгу, а я только: не смогла удержать, – ответила Кали.

Медиум:

– Переведи мне что-нибудь из Шекспира, – сказал на посту центрального пункта контрразведки улыбчивый парень, которые менялись здесь:

– Два через два – один не мог не улыбаться, а другой наоборот, при всем желании, как волк – только скалил зубы в зловещей усмешке.

– Да? Ну, хорошо, охотно, – ответила Щепка. – И:

 
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка —
Я чувствую, что на меня глядит соглядатай,
Но только не простой, а невидимка.
Иногда срываюсь с места
Будто тронуты я.
 

Стихи Владимира Высоцкого)

– Правильно, – сказал парень, но уже без смеха.

Значит, произошла смена, а:

– Мы и не заметили.

– Лети на границу.

– Зачем?

– Любимой расскажешь, как сына вели на расстрел.

– Простите, чьего сына?

– Врангеля.

– Вот ду ю сей?

– Что вам непонятно?

– Он погиб?

– Да, его расстреляли на одном из перевалов Сибири.

Кали схватилась за сердце, и упала на одно колено.

– Что с вами, посол?

– Нет, ничего особливого, но моя подруга Щепка сейчас, и более того:

– До сих пор находится в Сибири, – и было предсказание, что ее реабилитируют только вместе с Бабелем и Мейерхольдом.

Я сказала, с Бабелем и Мейерхольдом?

– Очень верно.

– Я очень волнуюсь, и, представьте себе, до такой степени, что забыла – нет, только на несколько секунд – сейчас, сейчас:

– Скажите хотя бы на какую букву начинается его имя! И знаете, что:

– Лучше быстрее, ибо его вот-вот расстреляют.

– Кого?

– Сына Врангеля.

– А! точно, конечно, это и был Врангель, которого я должна спасти, и тогда Гражданская Война продолжится, хотя и с переменным успехом.

– Если мы спасем сына – спасем и отца?

– Вы очень, очень правы.

– Но как это возможно? – спросил хитрый представитель Фью-Черса по имени Майер.

– Друзья мио, – сказал один диссидент – сапожник по совместительству – некоторые души могут рождаться дважды!

Это открытие так поразило всех, что сына Врангеля освободили прямо на границе в обмен на кого-то, а в Гражданскую Войну:

– Снова застрочил пулемет Максим.

– Говорят, прошлое не возвращается, – удивилась Щепка, когда ее:

– Вели, вели на расстрел в сибирском лагере, – но вдруг прибежал гонец и закричал, боясь не успеть, прямо с насыпи:

– Освободите его на пару с госпожой Незабываемой Анной.

– Не ходите со мной, – сказал ей Врангель за воротами лагеря.

– Почему?

– Второго освобождения не будет. Вас уже не будут ссылать, а:

– Как его расстреляют в Коммунарке, – закончила Незабываемая.

– Ну, прощай.

– Не знаю, может, до свиданья.

И.

И Майер в Краю, где так и жил счастливо, что забыл:

– Умею ли я читать и писать? – спросил у своего друга Бата.

– Нет, ибо здесь медведь хозяин, – а он напомнил намедни:

– С этим делом мы покончили давно.

И вот как только Врангель второй раз получил свою душу, Бат провел Майеру апперкот. Сотрапезник согнулся в пополаме.

Но продолжать дальше нельзя, ибо таков:

– Закон, – как говорили раньше на Пирамиде Майя, снимая шкуру с жены вождя племени. Пока его нет дома.

Так и здесь без согласия и предварительного обсуждения с соседним племенем, где жили Худ и Отто ЭС – возмущение теряло свой агрессивный смысл. Пригласить их на обсуждение в ближайшее время было нельзя, ибо медведь находился в рассерженном состоянии уже вторую неделю. И жил, естественно, между этими группировками.

Вопрос:

– Настоящий это медведь, или просто один из беглых каторжников?

– Никто не знал.

– Я схожу к нему на переговоры, – сказал Бат.

– Может быть, я?

– В тебе он видит полного контрреволюционера.

– Наоборот, – поправил Майер.

– В лесу это все равно: контра – она и в Африке контра.

– Из ваших слов, Бат, я могу сделать вывод.

– Какой?

– Значит я гений. Вы сделать вывод не можете, а я здрасте-пожалуйста: в России до сих пор царский режим.

– А что, по лесу прошел другой слух?

– Да, какой-то толи медведь, толи заяц плел-рассказывал, что уж мы сами начала войну с Германией, родиной моего счастливого детства.

– Скорее всего, здесь нет ничего нового: войну с Германией мы ведем только с перерывами на обед.

– Что, на обед?

– Авось и на полдник.

– Будем ждать дополнительную информацию, – сказал Майер, и тяжело вздохнул, ибо очень скучал в этой ссылке.

– Хочу завоевать что-нибудь такое больше и несчастное, – добавил он.

– Несчастное? – удивился Бат. – Почему?

– Видите ли, мистер деревня, человек счастливый здесь не предусмотрен.

– Это ваше открытие?

– Да, моё личное. Ибо правду лучше знать, чем наоборот.

И пока они пекли картошку в костре их напугал медведь.

– Сам приперся, – сказал Май, пока медведь еще не сел к костру, а только думал:

– Сразу сесть между них, или пока пусть сами перегрызутся?

– Так вы решили стать человеком? – усмехнулся Май.

– Да, – ответил медведь, – было мне свыше видение.

– Скажете какое, или спросить самим? – тоже поинтересовался Бат, но без смеха, ибо чувствовал:

– Чё-то интересное, вплоть до любопытства будет обязательно. – И наклонившись, шепнул ему на ухо:

– Ты – Распутин.

Медведь даже испугался. Но подумав, высказался:

– Если люди говорят, я уже больше не сомневаюсь:

– Их бин Распутин.

Майер, правда, бросил горячую картошину обратно в еще огненную золу.