Текст книги "Небо в алмазах"

Глава 16

– Я буду переводчицей ее претензий на твои проказы, милый друг, – тут же предложила Щепка.

– Пожалуйста, но только не в таком тоне оказываемого мне каприза, – ответил Май, и добавил:

– Думаю, нас могут ликвидировать раньше, чем я думал.

– Но немцы за нас, – сказала Кали, – ибо ты, Май, и сам немец, ибо несмотря на претензии некоторых, что прошлого не было, как нет будущего, помню тебя во время первого перелета Ялта – Северный Полюс – Ванкувер, который начался, между прочим, тоже:

– Из Зальцбурга.

– Их купил Фью, – я догадалась, – сказала Щепка.

– Я всё помню, – сказал Май, – вот только как попал в Зальцбург – забыл.

– Так не бывает, – затараторила Щепка, – это помню, это не очень, а то совсем забыл.

– Нет, бывает, – прервала ее Кали, честно, уже не помню с кем была в купе проводника.

– То, что была помнишь? – спросил Май.

– Пока, но прямо вот чувствую: уходит и это ощущение послевкусия.

– Так бывает? – спросил Май Щепку, – или она врет? – кивнул на Кали, пока еще не желая больше никогда не разговаривать.

Тем не менее, успокоиться не дали, в дверь постучали.

– Это и есть те два проводника нашего вагона, которые меня запутали, – сказал Майер.

– Вы говорили, что во второго уже не верите.

– Сейчас опять поверил.

Дверь в купе начала открываться, и Май прижал ее плечом. – Будьте готовы помочь мне! – рявкнул он, но тихим шипением.

Все трое уперлись друг в друга, как в репку, приняв за нее дверь в купе, а точнее её потусторонние силы, и более того:

– В обратном направлении.

Силы с той стороны были большие, поэтому образовалась щель, в которую им удалось просунуть банку рыбы в масле, что при желании можно было принять за пароль уважения, а не уничтожения, ибо килька в томате уже не снилась, а натурально каждое утро находилась на столе, хотя ее давно уже съели – вот такое послевкусие.

– Откроем? – спросила Кали.

– Да, – согласился Майер, – ибо, ибо, я не помню, когда мы успели сожрать ящик кильки в томате, как будто остались на необитаемом острове.

– Я тоже никогда не любила, не люблю, и более того, не буду любить даже на необитаемом острове, где кроме нее абсолютно не с кем: ни дать – ни взять, – изобразила даже руками презрение Щепка.

– Но с другой стороны, они, значит, знают о нашем обострении меж-продуктовых отношений, и хотят подкупить однозначно.

– У нас нет выбора, – сказал Май.

И впустив их, очень удивились, ибо это были именно немцы, а ничего так не удивляет, как предсказание, которому не поверили даже греки, и несмотря на то, что сразу было ясно:

– Всех убьют, – поплыли.

Щепка так и сказала:

– Мы поплыли.

– Это хорошо, что вы нам поверили, – сказал высокий, и представился Щепке и Майеру, но не Кали, подчеркнув таким образом:

– Я рад вас видеть и в этот раз. – А для других было понятно:

– Он ничего от нас не скрывает.

– Вот это называется: доверяй – так уж доверяй всегда.

Второй с длинным носом только и провякал:

– Я вас только нарисую и уйду.

Что это значило никто не понял, но после его ухода Отто – так звали второго пояснил:

– Он считает себя магом, и я в этом, между прочим, его поддерживаю.

– Почему? – спросила Щепка.

– И знаете почему? Человек, которого он нарисовал уже никогда не предаст его. Так сказать:

– Шпион по соседству.

– И вербовать не надо? – удивилась Кали.

– Да, это есть способ его вербовки сторонников, – сказал Отто.

– Но мы ничего не чувствуем.

– Или так и должно быть?

– Нет, через тринадцать часов, кто почувствует – считай себя уже в его животе, – ответил Отто сразу обеим девушкам.

И уже к вечеру стало ясно:

– Наврали, – и более того, как изумился Май:

– И нет в купе проводников.

И даже сообщили, что проводников в одном вагоне никогда не бывает два.

– Надо допросить третьего, – сказала Щепка.

– Какого, третьего? – не поняла Кали.

– Кто-то же там должен остаться.

Они тихонько прокрались в конец вагона, где было отделение проводника, и:

– И ахнули: за столиком сидел Майер и пил чай с лимоном. Кали так и сказала прямо ему в лицо:

– Ты что здесь делаешь, я не понимаю?

– Простите, леди, вы из какого нумера?

– Что вы имеете в виду?

– Я, кажется, не проверял у вас билеты.

– Этот парень перевернул свое изображение с внутреннего на внешнее, – обратилась одна к другой.

– Ты пойдешь с нами.

– Куда?

– В наше купе.

– Я не трахаюсь с пассажирами.

Они решили связать Майера, и удивительно:

– Парень согласился.

Они потащили его по коридору.

– Он что-то задумал, – сказала Щепка.

– Тебе видней, – сказала Кали.

– Мне? Я не люблю таких лысых оборотней.

– Он без погонов.

– Тем более. Мне кажется вообще это кто-то другой.

– Не Майер?

– Думаю, те двое утащили его с собой.

– Как?

– Тайно.

– Кто это тогда?

– Это? Только его мумия.

– Ты думаешь, из него выпотрошили все самое полезное, вкусное?

– Конечно, теперь я понимаю, зачем приходили эти нелицеприятные художества.

– Да, похоже, я с тобой согласна, они унесли с собой его половину, но вот какую, хочу знать? – сказала Кали, как человек, не способный сочинять стихи и поэмы без всякого смысла.

– Он стал ученым без мозгов, или ямщиком балагуром?

– Скорее всего, войдет в бандитскую группировку.

– В нашу?

– У нас уже есть группировка?

– Думаю, теперь будет.

– Слушай, ты, Мохнатый Шмель, пить будешь? Сейчас проверим, – обратилась она к Кали, – точно тебе говорю: нажрется до застольных песен.

– Я не такой, – неожиданно возразил Май, – ибо.

– Ибо?

– Ибо, напьюсь, да, но только на твоих поминках, ми-леди.

– Ну, что я вам говорила, рвется банк взять.

И Щепка добавила:

– Может, мне сходить узнать, не везет ли этот паровоз заодно и вагон – сейф с золотым запасом Хер-мании?

– Дуй до ветра, дорогая Ветка Сирени.

– Я буду Акацией, гут? – тут же посоветовалась с ним и Кали.

– А ты – чтобы нам не запутаться – Георг-ин! – хлопнули они его разом по спине, что было уже не удивительно: э нью Май, что готов даже:

– Подписаться кровью. – Впрочем:

– Всем.

Медиум:

Худ и Отто унесли с собой половину Майера.

Май:

– Убиты должны быть все, и враги, и друзья.

– Почему?

– И знаете почему? У нас нет ни врагов, ни друзей, а только:

– Конкуренты! – обрадованно крикнула Кали, что быстро догадалась.

– Нет. У нас есть только:

– Цель.

Худ и Отто Эс несли Майера, но не все обращали внимание на их неестественную походку жрецов, несущих пустоту.

Тем не менее, эти ребята чувствовали реальную тяжесть в лапах. И люди удивлялись, не только встречные, которым они мешали до такой степени, что они прижимались к окнам, но и тем, что шли сзади для спешного попадания в буфет, или даже в сам вагон-ресторан, а эти, естественно, прислонялись к дверям купейных вагонов, так как здесь не было пока что ни японцев, ни англичан, чрезвычайно привычных верчению своих голов с левой стороны.

И таким образом, один правый уклонист, выругался, упав внутрь незапертого для неотложных нужд купе:

– Вы зачем меня толкнули, черти?

Отто Эс и Худ переглянулись.

– И знаешь, что, – сказал один из них, – помоги нам.

– Как-с? – спросил этот подъесаул Мирон, – рипит ит плииз.

– Подержи его снизу, – сказал Отто Эс.

– Уверен?

– В принципе, можешь и сверху, – ответил Худ. Если для тебя нет разницы между верхом и низом.

– Охотно, – ответил Мирон, и нарочно хотел лечь на пол между этими иждивенцами пустоты.

Но промахнулся, не упал, как думал, случится, а так и завис между полом и окном слева.

И они поперли его, удивившись, что:

– Легче не стало.

– Куда его? – спросил проводник, таща к своей огромной пасти одновременно два бутерброда с колбасой, сыром и красной рыбой. Это три. Значит, точно, три.

– С рыбой вкуснее? – спросил его Худ.

– Что, простите? Ах, это! Вместо соли, забыл куда положил.

– Почему? – задал вопрос и Отто Эс.

– Цена на всё у нас одна и та же, – ответил проводник, как будто напоминал иностранцам – если, например, они возвращаются на родину:

– Сегодня не сажают сразу по приезде.

– Вот даже не спросил, обалдуй, куда мы едем, – сказал Отто С.

– Этот поезд, между прочим, идет только до Сибири, – сказал проводник.

– Без остановок? – спросил Худ.

– Только по требованию.

– Мы требуем.

– Не вижу.

– Сколько надо? – деловито спросил Отто.

– Мы выпускаем только свободных людей, – ответил проводник.

– Хорошо, – согласился Худ, – ты получишь всё, только открой нам дверь в Хер-Мании.

– В Германии? Не могу.

– Почему?

– И знаете почему? Мы едем в обратную сторона.

Худ особо не удивился, и только спросил:

– Можешь открыть в каком-нибудь чистом месте?

– Да. На берегу озера Байкал, устроит?

– Устроит, – даже чуть не улыбнулся от радости Отто С.

– Зря ты согласился, – толкнул его локтем в бок Худ, – туда не бегают даже олени.

– Почему?

– Спотыкаются.

– Хорошо, тогда я еще раз спрошу: э-э, пораньше нельзя выйти? – спросил проводника Отто.

– Только если прыгать на ходу.

– Можно?

– Оставите всё?

– Да, вы сами сказали, что иначе нельзя.

– И этого, – проводник потрогал Мирона.

– Это шутка, здесь никого нет, – сказал Отто.

– Как нет, если я его вижу, – сказал проводник и протянул руку.

– Ладно, – сказа Худ, – мы не будем спорить, если видите – значит, сами его и берите.

– Окей, договорились. – Он потянул Мирона, но, как резина подъесаул тянул за собой и Худа с Отто.

– К сожалению, вам придется остаться, вы уже срослись со со своим кладом, как рыба и мёд – почти капитально.

– Ничего нельзя сделать?

– Можно только убить вас, тогда он отстанет.

– Мы не знали, что это такой придурок, – сказал почти жалобно Худ.

– Дело в том, что это Человек – Клад, – сказал проводник, – ему бы только сесть кому-то на хвост, а в Сибири у него деньги есть.

– Почему вы не взяли их себе?

– Не дает, говорит, куплю себе армию, и пойду громить Врангеля.

– Зря мы сели на этот поезд, – сказал Отто С, – нам в другую сторону. Надо было.

Тем не менее, все вышли, и как правильно пообещал проводник:

– Все в одном месте, – и сам зашагал следом, махнув поезду, чтобы исчез, и исчез навсегда.

Его хотели прогнать, но так как поезда уже не было, то оставалось только терпеть его на расстоянии. И что удивительно, сразу стало легче.

– Видимо, он действительно украл у нас добычу, – сказал Отто.

– Никуда не денется, пусть несет, пока сможет.

– Жаль только, мы не знаем, кто это, ибо.

– Ибо?

– Да, это может быть, диверсант, но пока мы не раскроем имени этого проводника, узнать его намерения не удастся.

Но еще больше ребята удивились, когда к их костру, в темноте уже, подошли еще двое. И одна из них, Щепка, молвила на чистом дойч, как будто всю оставшуюся жизнь переводила Пушкина на язык родных пышно зеленеющих елей, сосен, буков и дубов:

– Нам надо первыми найти место, где они растут в количествах пропорциональных херманским.

– Зачем? – на всякий случай спросил Худ, хотя ответ знал заранее.

– Мы должны застолбить здесь канал связи в Германией, – ответила вторая. – И всем было ясно: пропорция лесов в местной Германии должна быть такой же, как в прошлой, откуда они бежали. Хотя зачем, спрашивается? – никто толком вроде не знал.

Их уже хотели взять на по:

– Руки, – как Отто заметил в их руках портрет, который они, видимо, перли от самой Остановки, идущего без остановок поезда в свернутом в скромную трубочку виде, а сейчас, как для праздника:

– Вставили в раму.

– Не беспокойтесь, – сказала Кали – мы не напрашиваемся на утверждение, что это наш Майский бог, но, как говорили древние турки своей Айше:

– Пусть пока живет вечно.

– Ибо, – продолжила вторая Ветка Сирени, – вторая его половина должна быть у вас.

– А у вас иконостас? – грубо перебил ее Худ, ибо знал: у них ничего нет. Но на всякий случай окончательно попросил ответить своего Отто: – Скажи им, что мы имели, и иметь будем!

– Нет, нет, подожди, не отвечай, – забегемотила вторая, Кали, Акация, ибо вы можете ошибиться так, как никто никогда еще не ошибался.

– Что это значит? – спросил Худ.

– Нет, скорее всего, они знают, куда пропал наш груз, так сказать:

– 200 на 300, а на самом деле на все 700.

– Триста у них, двести вы потеряли, и если мы их сложим, то получим искомые семьсот, – сказал, подползая проводник, на нашем счету, уже, получается, третий.

И действительно:

– Были бы проводники, а поезда всегда найдутся, ибо:

– Поезд уходит в Далека – скажем друг другу Прощай!

Если не встретимся – вспомни!

Если приеду – Встречай!

Следовательно, этот оставшийся проводник имел возможность нести на себе, а точнее, в себе:

– Внутренности Майера.

Его приняли, но с условием, чтобы пока не лез в ближний бой, а оставался, буквально-таки:

– На другой стороне истока озера Байкал, так где-то:

– Метров сем – восемь.

– Он этот, как его? – несет в себе Георга или Ина, и толкнула сидящего рядом с ее рыбой из осетровых пород в их здесь единственном числе, но тем более, значит, очень порядочных рыб, имеется в виду по вкусу, ибо сожрать кило:

– Можно, можно, но все равно за раз, можно быстро получить отвращение к пище вообще, и даже, как говорят аборигены:

– Кроме шоколада больше ничего не захочется.

– Его делают из бука – вы верите?

– Если они его никогда не пробовали, то вполне возможно.

– Я вижу, вы знаток шоколада?

– Какой предпочитаете, горький?

– Вы догадались, я удивлена.

– Очень?

– Да.

– Нет, очень, очень или просто так слегка удивлена, но особо не настаиваете на взаимообмене?

– Вообще ночью я слегка боюсь ходить в брод, где кусаются осетры, хотя и хотят только, как ты поиграть со мной в кошки – мышки.

– Но вы придете?

– Под утро, когда вы уже устанете ждать.

– Через чур непосильная задача, я уже засыпаю. Но дотерплю, если ты придешь с портретом его величества.

– Брось, брось, он простой работник своей умственной отсталости. Впрочем, я тихонько приду с ним, но потом мы сами спросим, с кем он хочет здесь жить, со мной, или с вами, хотя я так до сих пор и не знаю, кто вы. Кто вы?

– Я скажу тебе утром, ранним, ранним утречком, когда явишься мне из первого густого, как небо здесь тумана.

– Я хочу сейчас.

– Если я признаюсь тебе, что знаю, ты разлюбишь меня, как вкусное, но уже вчерашнее, даже позавчерашнее мороженое.

– Почему?

– И знаешь почему? Ты догадаешься по моему голосу, что сам я еще не в курсе:

– Кто я?

– Я устал его нести на себе и проглотил, – сказал проводник.

Когда утром он увидел ее, точнее ее картину, которую она без обмана притащила с собой, то обиделся:

– Ты обманула меня, несмотря на то, что под утро могла бы расшевелить и не совсем живого.

– Да, милый, у меня вместо георгинов Подсолнухи, – сказала девушка.

– Они не вытянут из меня Майера.

– Надо попробовать.

– Всё-таки: ты Кали или Щепка?

– Я – Ветка Сирени.

– Я так и думал, что что-то не совсем то, ибо раньше я знал только Акацию, как вы называете Кали в ее зашифрованном виде.

– Тебе не надо строить из себя глубокомысленного посланца с того света.

– Почему?

– И знаешь почему, ты Бат, а кроме меня этого никто больше не знает.

– Нет.

– Да.

– Был, но сейчас, – парень похлопал себе по животу, – уже не боюсь ваших профанаций.

– Хорошо, но скажи, кто у тебя там? – спросила Щепка.

– Их может быть двое?

– Да, хотя жаль, что я проговорилась.

– Кто второй?

– Я должна быть уверена, что ты меня любишь.

– Как быть, если я еще не совсем уверен?

– Значит, отдашь так.

– Как так?

– Всё утро я была для тебя Калипсо напополам с Клеопатрой – ты будешь помнить обо мне всю оставшуюся жизнь.

– Согласен, только мне не понятно, как?

– С помощью мастурбации невозможно?

– Конечно, ибо я не писатель, и не ученый, не артист даже, следовательно, страдаю отсутствием воображения.

– Чего тебе надо?

– Не знаю. Хочешь сама ходи за мной как призрак, а если нет: подсунь, чтобы я не заметил, какую-нибудь куклу.

– В каком смысле?

– Буду носить ее в себе, ибо Май обставил свой дом для приличного и долгого пребывания не только мебелью из красного дерева, но и есть проигрыватель Грюндик хотя пластинок немного, так только:

– Апа-апа-аппасионата! – И:

– По диким степям Забайкалья, где можно найти золото в чистых, как слезы, живших здесь когда-то людей:

– Слитках.

– Прошу вас, сэр, не омрачайте пока что праздника нашего прибытия на новую землю, предсказаниями будущих катастроф.

– Катастрофа – это состояние души.

– Спасибо.

– Спасибо, да, или, спасибо, нет?

Прибежали Некоторые, – как их называли – с вестью:

– Мирон бежал!

– Как, почему, зачем? – никто не стал даже спрашивать.

А как полоумные начали бегать по лесу искать его. Только Бат сказал, увидев после ланча на другом берегу Щепку:

– Придешь – скажу, где он.

– Я тебе верю! – крикнула она, хотя шла в обратную сторону, к костру с оставленным для нее осетром в виде его нежных котлет.

– Что?

– Верю, кричу – не могу докричаться, но не настолько, чтобы выслушать тебя до ланча.

– Почему?

– После вчерашнего могу сожрать запросто.

– Такие способности есть не у всех.

– У кого еще?

– У Некоторых.

– У Худа и Отто Эс?

– Да.

– Но они проспали Мирона как-то!

– Потому, что он ищет меня.

– Зачем?

– Я – его конкурент. Тем не менее, я его не боюсь. И знаешь почему?

– Пока с тобой Майер – ты непобедим.

– Да.

– Значит ты не проверил с утра, что ночью отдал его мне?

Глава 17

– Нет. Но я бы чувствовал!

– Ты ничего не чувствуешь по одной простой причине: он вернулся, чтобы забрать свои вещи.

– А именно, и мебель?

– Нет, мебель оставь себе, сделаешь из нее костер на своих поминках, как по Патроклу.

– Извини, я чего-то не понял, и знаешь почему?

– Ты не знаешь, кто твой Ахиллес?

– Нет.

– Я так и знала, что никакую армию без меня ты возглавить не можешь.

– Ты не можешь быть Ахиллесом.

– Не я, а.

– Кто?

– Если честно, я и сама не знаю, а если скажу, что думаю, всё равно не поверишь. Но чтобы ты знал, насколько много я для тебя значу: запиши:

– Майер вернулся за своим Паркером и тетрадью, в которой он пишет только то, что обязательно сбывается.

– Думаю, я знаю способ его задержать, – сказал Бат.

– Нет такого способа.

– Один есть.

– Какой?

– У нас появились разногласия, поэтому моя информация будет стоить.

– Хорошо, я сейчас попрошу, чтобы мне дали не только второй завтрак, но и обед. Надеюсь, до ужина меня на тебя хватит.

– Ну-у, не знаю, если нас будет двое, то придется задержаться и на после ужина.

– Я вам не публичный дом!

– Хорошо, возьми с собой Кали, он ее любил.

– Кто? Майер? Я тебе уже сообщала: он не вернется.

– Да?

– Да.

– Тогда это будет Мирон.

– Ты готов праздновать победу с конкурентом?

– Не думаю, что он мне конкурент.

– А я тебе говорю, что ты будешь сражаться в армии Врангеля, которого он разобьет.

– Ты подсмотрела эти сведения в тетради Майера?

– Да.

– Как же ты говоришь, что ушел за этой тетрадью.

– Это другая тетрадь.

– Двух одинаковых тетрадей не бывает.

– Но я имела в виду.

– Да, ты имела в виду, что я ради тебя соглашусь на обман. Но ты ошиблась также, как Дездемона, не разглядев во мне Мефистофеля. Не Мефистофеля, точнее, а этого, ну, как его?

– Отелло.

– Верно.

– Хорошо, тогда задуши меня прямо сейчас.

– Сначала я должен быть уверен, что ты мне изменила с моей второй половиной.

– Ты не вторая половина Майера, увы, но это не ты. И более того, считай за счастье.

– Все равно ты мне изменила.

– Это не тот случай, так можно делать.

– Да?

– У нас не было с тобой раньше ни общего счастья, ни общего горя, тебе нечего жалеть.

– Значит было, – логично ответил Бат.

Щепка очень удивилась такому ответу. Ибо:

– Даже не знала: верить ему или нет?

– Кстати? – спросила она на прощанье, – ты никогда не видел Копьё Судьбы?

– Так-то бы, да, но, к сожалению, не видел. А надо было?

– Ты мог бы победить. Но, – она предупредительно подняла палец, – и проиграть тоже.

– Оно и лучше, – ответил Бат, – ибо я не привык ничего не делать.

– Хорошо, что тебе надо, чтобы поймать сбежавшего Мирона, ибо он нам нужен как союзник, а не противник.

– Зеркало, не меньше метра.

Медиум:

– Зеркало может вытащить из человека его вторую сущность.

Как говорится:

– Ты дурак, что ли?

– Ну, вот сейчас мы и посмотрим, кто из нас точно не владеет своими чувствами.

Буров и Ивановский тоже были здесь, но стояли отдельным лагерем поближе к тому Байкалу, который:

– Шире не бывает, – но всё равно двадцать метров только еще ему было в этом заливе.

– Но за деревьями они нас не видят? – спросил Буров.

– Тебе виднее. Ты не имеешь об этом никакого научного объяснения?

– Нет, у меня только Карамбура.

– Ну посмотри, думаю, здесь, в тайге, у тебя получится точнее, чем в поезде, где мы проиграли Майера. И не только.

– Ты меня не обманешь этим предисловием, – сказал капитан.

– Да, ты должен сделать то, что сам знаешь, должен.

– Да, знаю, я должен сыграть роль Ромео, который должен умереть.

– Да, агента, которого забросили на заведомый провал. Только тогда они к тебе будут снисходительны и раскроют тайну своего завоевания Земли. Ибо.

– Да, ты прав, экзерсис прошел неправильно. И, значит, я не знаю, как выполнить поручение, которое они мне дадут:

– Поймать Мирона, который разобьет Врангеля.

– Тут, я думаю, надо понять, зачем им нужно поражение Врангеля, ибо Германия – это тоже Антанта. Как ты думаешь?

– Они не смогут поймать его раньше, чем я прибуду? – спросил капитан.

– Это невозможно.

– Почему? Я понимаю, что Мирон разрушил связь Худа и Отто Эс, и вряд ли они смогут починить свою сеть.

– Но ты дашь им повод думать, что всё работает, так как попадешь в нее.

– Бат на другой стороне потерял Майера, и освободил таким образом место, где я мог бы поселиться, пока он на самом деле не додумался сжечь всю мебель из натурального германского бука.

– Да, в случае чего из нее можно сделать шоколад и съесть его.

– Да, есть можно целый год.

– Нет, Бат не возьмет тебя, он потерял уверенность после ухода Майера к Ветке Сирени и Акации.

– Его обманули.

– Надо быть умнее секса. Ибо: не одним им жив человек, и более того, даже местный.

Худ и Отто могут предложить тебе сыграть в их компании роль Мирона. Тем более, если ты его не найдешь.

– Ты думаешь, их не заинтересует идея, чем Мирон будет заниматься, если поведу полки против Врангеля?

– Трудно гадать, если мы не знаем, зачем Худ и Отто хотят разбить Врангеля, – сказал Ивановский. Он сделал самокрутку из чьих-то толи листьев, толи крыльев, и пояснил:

– Надо провести душевную дезинфекцию.

– Почему?

– Кто-то из демонов близко.

– Но я не чувствую запаха серы.

– Когда почувствуешь будет уже поздно. И более того, знаешь, что я думаю, – Ивановский прошептал Бурову на ухо:

– Это Мирон.

– Так ты думаешь, что от этого Художника – Пейзажиста есть только один путь сбежать, в ад?

– Это доказал эксперимент. Он здесь. Но, точно тебе говорю, чувствую: прется снизу.

– Жаль, мы не обладаем способностями к переносу одиозных личностей, как Некоторые: Бат, Худ и Эс, а также владелицы портрета Ван Гога, под названием Подсолнухи.

– Я вот что думаю, – Ивановский даже хлопнул ладонью по свежесрубленному столу из бука, естественно, – этот Мирон сбежал для того, чтобы начать уже сейчас с тобой сражение.

– Мы не знакомы.

– Это значит только одно, – пропел вирусолог, – он знает будущее лучше тебя.

– Всё равно мне эти намеки непонятны.

– Ты Врангель!

– Ерунда, этого не может быть, потому что не может быть никогда!

– А придется. Вступив в бой с Мироном ты им станешь. И не отрицай, если ты ничего не предпримешь, когда он сейчас прорвется сюда – сожрет и более того:

– Нас обоих. Нет, меня, конечно, не жаль, ибо я так и не смог открыть тот универсальный Вирус, от которого произошла вся жизнь на Земле, но твое поражение в самом начале, приведет к ужасным последствиям, что Сибирские рудники не только Некоторым, но и Многим покажутся школьным турпоходом с ночевкой.

– Дело в том, что я потерял нюх, абсолютно не чувствую опасности.

– Это плохо, – сказал Ивановский, – и знаешь почему? Именно это может быть в дальнейшем причиной твоего поражения.

– Ошибка в предвидении?

– Да.

– Может быть, наоборот: несмотря На?

– Несмотря на Предвидение поражения ты пошел в атаку? В принципе, тоже ничего хорошего, ибо.

– Ибо?

– Надо побеждать, и более того скажу тебе: прямо сейчас. – Как только Ивановский произнес эти слова чудовище прорвалось из потолка, несмотря на то, что они ждали его, именно оттуда, а не из-под земли.

– Чтобы прикончить этого Мирона нужно Копьё Судьбы, не меньше, точно тебе говорю, – успел выплеснуть из себя Ивановский.

– Ничего страшного, – успел сказать Буров, – ты беги, я встречу его один.

Но когда Мирон появился вирусолог так испугался, что замер прижатый к стене, как будто увидел, наконец, тот Вирус, который искал всю жизнь, но это был, к сожалению, простой:

– Минотавр.

Просто, именно, как в песне:

– Остался у меня на память от тебя портрет, твой портрет работы Пабло Пикассо.

Медиум:

– Надо любить слова, и применять их больше, чем обычно.

И да:

– Путь к спасению начинается сегодня.

Прямо сейчас.

– Ты можешь мне ответить хотя бы на один вопрос?

– Нет, – ответил Ивановский одним звуком, без движения губ.

– Но я не знаю, как бороться с Минотавром!

Увы, ответ был, но теперь наоборот: губы Ивановского задвигались, как у Буратино, разволновавшегося находкой клада, но знания, что с ним делать так и не успело появиться.

Минотавр появился сверху, – удалось вспомнить капитану, и он прыгнул в эту дыру, которую, хотя и не видел, но надеялся, что она еще существует.

Минотавр удивился, но даже не побежал, а подошел к прижатому к стене Ивановскому, и погнал впереди себя, как скотину, и как подумал сам вирусолог:

– Думаю – если я еще думаю – это будет жертвоприношение.

– Он так просто меня переиграл, – удивился Буров, и сделал то, что никак не входило в его планы еще пять минут назад. Побежал за Минотавром Мироном. – Хитер, зверюга, – подгоняла его, но почему-то сзади, веселая мысль.

Но, скорее всего, это была радость, что не его гонят впереди, а Ивановского:

– Вдруг, наконец, придет счастливая мысль: Вирус – это именно то, что может победить Минотавра.

Но Мирон не стал есть Ивановского, и скорее всего, потому, что Минотавры вообще не едят людей, а только их пугают, и до такой степени:

– Пока человек сам не обосрется.

Наконец, Ивановский упал, и Буров обрадовался:

– Сейчас что-то будет, – но Минотавр ушел вправо, как уклонист, но почему-то осталось послевкусие поражения.

– Он у тебя что-то взял? – спросил капитан. Но Ивановский только прошамкал:

– Каэтся зубы.

– Но букву З ты выговариваешь?

– Нет.

– Но я ее слышу.

– Это хорошо, потому что я ничего такого не брюзжу. Тем не менее, он украл у меня самое дорогое, что я уже и не надеялся найти.

– Вирус?

– Да, – Ивановский заплакал.

– Не думаю.

– Почему?

– Ты проверял, его за пару минут до прихода Минотавра.

– Не было?

– Ты не помнишь?

– Кажется, помню, но был или не был – нет, только сомневаюсь.

– Вирус у него, – сказал капитан.

– Ты меня успокоил, теперь знаю, где его искать: он был у меня в зубах. Теперь нам придется быть вместе, ибо кроме тебя меня без зубов никто не поймет, а тебе, как: кажется, что идет уже с переводом?

– Да, мне все слышится, как на родном языке. – Даже сам не понимаю, – почему? Покажи зубы, может, они у тебя на месте?

– Да, нет, я, можно сказать, даже вижу, что нет. Впрочем, изволь, давай проверим, стеблевой сельдерей у нас есть в меню сегодняшнего ужина?

– Нет.

– Почему?

– Ты не заказывал.

– Сейчас посмотрим, – Ивановский вынул записную книжку, и из нее листок с меню. – Вот, пожалуйста, есть!

И Буров прочитал:

– Да, – но, это вчерашнее меню.

– А разница? Вчера мы сельдерей не ели, а до сегодня он испортиться не мог.

– Не будем вдаваться в подробности, если ты вдаешься в такие подробности, то зубы у тебя на месте.

– Да? ты сказал, что не видать.

– Скорее всего, теперь они находятся у тебя глубже.

– Где? У жопы, что ли?

– Мей би.

– Получается, ты меня обижаешь, друг.

– Почему?

– И знаешь, почему: получается, что и ем я жопой. Нет?

– Надо проверить, – ответил капитан. – Сейчас тебе, чего-нибудь хочется?

– Минотавра хочу.

– Отлично, пойдем на охоту.

После второго завтрака они поняли, что вдвоем воевать с Мино:

– Бессмысленно.

– Ты думаешь? Почему?

– Он обладает Подставным Телом.

– Но и нас двое.

– Слишком мало для встречи с неизвестностью.

– Кого взять?

– Кого первым встретим, того и пригласим для помощи в его поимке, ибо эти сексуально-декоративно-литературные Щепки идеологизированы своими подругами, как-то:

– Кали.

– Что это значит? Ищут в сторону обратную очевидной?

– Тихо. И более того, это слишком сложный вопрос, чтобы на него можно было ответить однозначно без предварительной подготовки будущим.

Тем не менее, они нашли Минотавра в пещере не очень далеко от берега Байкала.

– Будем брать?

– Ты забыл?

– Что именно?

– Это, скорее всего, его подставное тело.

– Тогда где он?

– Думаю нам уже сейчас придется начать войну с Щепконосцами.

И действительно, Щепка завладела Портретом, оставшимся от Ван Гога, и до такой степени, что к этому времени успела поссориться со своей Кали, и до такой степени, что решили к вечеру устроить поединок за этот портрет. Ибо в нем сидел Майер, украденный у Бата за небольшое – с его точки зрения – вознаграждение. Пригласили на этот концерт даже Худа и Отто С. Ребята были в печали из-за побега Мирона, и не понимали, почему их межличностная связь так ослабла в Сибири. Морозов больших не было – значит, не из-за них – тогда:

– Почему? – был задан вопрос чуть ли не с неба.

За празднично накрытыми столами сидели притихшие аборигены, как грустно назвал себя и Отто Худ, ибо:

– Если Мирон сбежал, – то и самим им придется жить здесь вечно.

– Откуда эта грусть-тоска, дорогие гости? – спросила их Кали, как распорядитель праздника.

– Действительно, не на похороны, чай, собрались, – сказал Бат, – я тоже продал Майера любимой девушке, а пока так ничего и не получил взамен.

– Что вы просите за него? – спросил Худ.

– Хочу, чтобы мне лично отдали вагон – всего один вагон – золота, того затерявшегося в сибирской метели поезда, который, мы скоро найдем.

– Этот поезд принадлежит мне по праву наследства, – сказал Майер, выползая, как пьяный из кабака, из георгинов – подсолнухов Портрета, который легкомысленная Щепка оставила без присмотра.

– Его не держит даже Ван Гог! – заорал истерично Худ, проявляя свою сущность художника – оформителя богатых витрин.

– Ты тоже хорош, Худи, – сказала Кали, – распродал по дешевке все свои картины за чьё-то нелепое обещание:

– Подарить тебе армию!

– Даже не армию, а армии, – спокойно уже ответил Худ, а Отто своим огромным кулаком подтвердил благородные намерения Худа, переломив одним ударом стол с жареными утками, некоторые из которых поднялись так высоко, что многие решили:

– Точно, опять летают!

– Нет, нет, дорогие товарищи, – отряхнув уставшие от пребывания в картине коленки от касания о приветливую сибирскую землю, сказал Майер, – это был не подарок, а обмен. Но на что пока не скажу!