Текст книги "Небо в алмазах"

Глава 13

Но в полете уже начал понимать, что ничего не чувствует. И действительно, рядом была собака с рюкзаком за спиной. Любить ее, конечно, хорошо, но слишком уж одиноко:

– Я, дом над пропастью в персиковых теплицах и собака, в качестве служанки. – Что еще надо человеку, чтобы его не доставали журналисты?

Не знаю, не знаю, но это всё-таки вопрос:

– Что лучше: жена или собака?

Вместе, как единство и борьба противоположностей? Добрая, как у Сократа жена, и злая собака, чтобы не подпускать эту жену к окну с помойным ведром, когда надо пройти под ним для выхода на свободу.

Но всё равно Бутлеров понял:

– Рядом существо среднего рода, – имеется в виду в мешке за спиной собаки Тайги.

– Не надо было раньше – когда еще был в здравом уме и приличной памяти мечтать о ком-то, кроме Щепки ли Кали, ибо они были, а теперь уж их разобрали на шурупы.

Вот сейчас кого первого увижу на Земле, тот и будет служить мне камнем преткновения для производства одной из них.

И уже согласился с тем, что хватит и прошлого до самого конца жизни, как настоящее постучало в свои права:

– Парашют зацепился за какую-то таежную ветку, – и она промямлила:

– Ты здесь?

– Да.

– Спаси меня заодно.

– Честно, – ответил Бутлеров, – вот так просто, сам, я ничего не смог бы сделать, но ради тебя – изволь:

– И сорвался вниз. – За ним, к счастью, и собака только чуть-чуть не дотянула до земли, зацепилась за нижнюю ветку, как пропеллер, уже остановился, всё – будет падать, но вдруг опять завертелся, но как:

– Если керосин уже кончился.

Они распряглись и поняли, все свои на месте, а тот, кто просился четвертым мушкетером – так и остался сидеть метрах в десяти – пятнадцати, видимым шевелящимся мешком на фоне пасмурного неба.

– Ты не можешь мне ее достать? – спросил Бутлеров.

– Почему?

– И знаешь почему? Я успел уже с ней познакомиться, и пусть это было:

– Мимо-летом, – но всё равно ясно: без нее будет скушно.

– У меня лапы без когтей, как у бригадира лесорубов, чтобы иногда лазить на деревья и смотреть:

– Есть ли еще тайга впереди, – или уже пора оставить немного на ее приплод.

Спроси, вон у Майера, ибо даже сам не знает точно, чего не умеет.

– Ты думаешь, это Май?

– Я сам его собирал в полет. Точнее, разбирала.

– Спасибо, что сообразила сообщить правду. Ты Тайга?

– Да, но ты лучше никому не говори, что я была на самолете, пусть так и будет:

– Я жила здесь в тайге, и спасла вас от неминуемой гибели.

– Да, скажу, если что: мы отбивались от медведя.

– Вот это зря ты придумал, ибо здесь, что ни скажешь, то обязательно скоро сбудется.

И действительно, скоро вдалеке замаячил медведь.

– Ты сможешь с ним договориться? – спросил Бутлеров. – Или опять полезем на дерево?

– Так-то бы, да, но боюсь, он не уйдет, пока мы, как спущенные воздушные шарики не упадем к нему в лапы.

– Я попробую поговорить, но увидит, что я маленькая, а он, как скотобаза, огромнейший, и начнет выторговывать для себя место хозяина тайги.

– Пусть.

– Нет, нам это невыгодно. Знаешь, что, я думаю, надо по-быстрому собрать Майера, и пусть его опять зар-бирает.

– А мы?

– Убежим.

– Шутишь? У меня любовь к тому мешку на дереве.

– Да, брось ты эту надежду, как всякий попавший в тайгу человек, если не хочешь быть зайцем для съедения и подкрепления сил.

– Нет.

– Я тебе точно говорю, не знаю кто это, но будет только еще хуже.

– Что может быть хуже?

– Вот, пожалуйста, например, это может оказаться сама Корри.

– Нет, она выпрыгнула раньше.

– Так вот и висит здесь с тех пор.

– Она не могла попасться в эти сети тайги, слишком ушлая меланхолия.

– Хорошо, сейчас подойдет медведь, и увидим, кто первым полезет на это дерево: он или мы.

Медведь подошел и сказал:

– Хватит, хватит с меня этого дерьма, я и так устал вас ждать.

– Если вы не медведь, не настоящий медведь, то: не сможете ли достать шевелящийся мешок с дерева, но так, чтобы не повредить содержимое?

– К сожалению, нет.

– Почему?

– И знаете почему? Не только не люблю, но и не умею лазить по деревьям.

– Но это предводитель нашего восстания, – сказала Тайга, поэтому я вынуждена просить вас более настойчиво:

– Если да, то вы с нами – нет, идите своей дорогой, и больше не оглядывайтесь на всё это дело, сокрушенное вами, как жена Лота, иначе останетесь здесь навсегда, но не соляным столбом, как сейчас, а:

– Будете кружить и кружить по тайге, как магнитная лента с прикованной к ней песней:

– Май диэз без душейн.

– Мой дорогой без души, – подтвердил ее напарник.

– Прежде чем начать думать, мы должны разобраться, не только, кто с кем, но и:

– Кем кто является на самом деле.

– Вы-то сами, что про себя думаете, вы кто? – спросила Тайга.

– Я полковник Бутлеров.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – затараторила, нет, не Тайга, а тот на ком она сидела.

– Вы думаете, что я Бутлеров? Нет, и знаете почему? Я слишком много потерял, всё потому, что ростом мал, вы Майер. Впрочем, в его пост-синдромном состоянии.

– Я Бутлеров.

– Хорошо, не будем пока что спорить до самого конца, но тогда кто на дереве, получается Корреспондентка. Но она не может там быть по определению, потому что Корри – это вы.

– Я? – ахнула Тайга. Но не стала отказываться от такой чести: быть первой в мире шпионкой, как Мата Харри.

Впрочем, если такая мистификация возможна, то да.

Разборный челнок, который считал себя Майером сказал:

– Если есть сомнения в реальной идентификации, то надо сделать, как на Марсе.

– А именно?

– Разберем таблички с именами согласно списочного состава.

– Мне всё равно, – сказал медведь Бутлеров.

– Мне нет, но я согласна, – ответила Тайга.

– Мой голос уже не может быть решающим, – сказал Май, – поэтому единогласно.

– Нет, – тявкнула Тайга, – зацепившийся парашют шевелится, значит тоже хочет принять участие в голосовании.

– Вы можете не согласиться с ней априори, – сказал Май, на которого она облокотилась, – поэтому можно вообще не снимать ее с дерева – четвертый лишний, как сказал Дюма – отец и сын.

– Это не благородно, – сказал Бутлеров.

– Почему?

– И знаете почему? Это могу быть я, ибо мы только предположили, что там Корри, а если это я?

– Вы?!

– Вы-с?!

– Она не может быть таким медведем, как вы.

– Да, но шкура может сползти уже через неделю, а то и раньше.

– Вы думаете, мы изумимся растерявшемуся? – спросил Май.

– Этого не может не произойти.

Тем не менее, первой на дерево полезла Тайга, но как и сама предупреждала, сорвалась уже с трех метров. Медведь вообще не смог сделать ни одного шага вверх, из чего заключил:

– Я кто угодно, но только не Бутлеров.

Майер был такой маленький, и так часто переворачивался на голову, как будто ноги у него болели еще больше, чем она, что трудно было даже догадаться, что это не он сам и есть. Поэтому.

Решили, что ему и лазить никуда не надо.

– Ты напрягись и вспомни, что можешь не работать, как все мотыгой своего сознания, а только крякни, и он упадет вниз.

– Ты кто? – обратился Май к советнику.

– Так пока это точно неизвестно.

– Примерно, я имею в виду.

– В виду чего?

– Хочу тебя бросить в нее, авось упадет.

– Не поднимешь.

– Вот и я хочу проверить – не подниму – ты, значит, и есть контрразведчик Бутлеров.

– Ну, а если Бутлеров всё-таки наверху?

– Мне казалось, этот ахинеус мы уже превзошли.

– Всё равно я боюсь лететь вверх. Попробуй мысленно пригласить ее сюда.

– Или сломай электромагнитным излучением сучок, на котором она висит, – сказал Бутлеров.

Майер решил так мудро, что один из них решил:

– Точно это не он, – а другой наоборот:

– Так жестоко мог поступить только Май – жрец пирамиды жертвоприношений.

Сказал он следующее:

– Она нас догонит, если верит в светлое будущее не только своего, но и нашего спасения.

И пошли куда глаза глядят.

Шли, шли, а толку мало.

– Никто не догоняет, – сказала Тайга.

Бутлеров хмуро промолчал. Но скоро не выдержал, и взял свое слово назад:

– Она и была нашими глазами, – оказывается.

– Вы, милейший контрразведчик, слишком долго думали, – ответил Май, – теперь мы уже не найдем пути назад. Без глаз-то.

– Я могу найти по следам, – сказала Тайга.

– Замело.

– Так что, теперь всем сдохнуть, что ли? Более того, если вы в магии ни бум-бум, то определите хотя бы мою идентификацию.

– Почему?

– И знаете почему? На борту не было собаки.

– Да?

– Вы ничего не помните?

– Я был за рулем.

– Впередсмотрящий должен затылком чувствовать, что бунт еще не начался на его корабле, а получилось, что вас самих, мил челове-чек – украли.

Май промолчал, но решил:

– Значит это входило в план полета.

И только к вечеру они увидели огни Балагана, созданного по образу и подобию американских, однако, не:

– Налогоплательщиков, – а наоборот, простых искателей золота.

– Вот чего мне больше всего сейчас не понравится, никто не угадает, – сказал весело Май.

– Что это не Россия еще, а все еще Американский Клондайк.

– Как ты узнал? – удивился он, и похлопал Бутлерова по крутой спине.

– Боюсь сглазить – не хочу отвечать. А впрочем, извольте: нас уже так прописали в Америке, что только вокруг нее теперь и придется кружиться всю оставшуюся жизнь.

– Я тогда так думаю, что перейти эту границу нам не дадут.

– Почему?

– И знаете почему? Перелететь даже не дали, а уж перейти, тем более:

– Не получится.

Но они подошли поближе и без стука – не может же и здесь, в тайге, в кабаке быть швейцар, если так только, какая-нибудь метла в синем халате и красной косынке с такой же повязкой на руке дежурит по вечерам, но после всего ее наглое изумление:

– Нас уже не остановит. – Вошли.

И, нет, не изумились, так как такого большого народу не было, но несколько реципиентов еще ошивались, так сказать, на местном бульваре:

– Запоздалых ожиданий наслаждений. – Как и воскликнул один из них:

– Вот и они, явились к шапошному разбору.

Что даже Майер прошептал:

– У кого из вас дрожат коленки?

– Здесь ты уже больше не командуешь нами, – тявкнула Тайга. А Бутлеров пошел к стойке, даже не оглянувшись:

– Надо ли.

Действительно, разумнее было сесть за стол, как люди, и заказать – если повар еще не начал сам пить – горячего гуляшу с картофельным пюре и по салату да свежими огурцами.

Соленых вот не хочет чего-то, честно, как будто жил на консервантах с самой Америки.

Всё-таки пришлось сесть за стол, так как бармен или барменша – не разберешь – приказала:

– Я здесь одна, а сегодня только первый день Нового Года.

– Вы имеете, в виду, что, мы уже пьяные, и всё равно нечего не купим.

– Тем более.

Бутлеров пожал плечами, а Майер, наоборот, кивнул головой, продекламировав:

– Правильный ответ всегда самый непонятный.

– Это ваше личное мнение? – пытаясь одновременно вынуть лед и формы, так как льдогенератор в тайге часто не работает, и не потому, что здесь не так много народу, как при штурме Зимнего Дворца, и даже не потому, что льдогенераторщик заболел, а еще намного проще:

– Его здесь никогда и не было, ибо льдогенератор только завезли, и к несчастью:

– Собственного производства.

– Если бы у меня было собственное мнение, я бы делал такие же, как ваш, не в полную силу работающий генератор.

– Нет, железо у него отличное, электрика неплохая, но связи между собой – часто не находят.

– Вашими умо-понижающими способностями вы напомнили мне одного знакомого, – Май потеребил бороду, и глотнул прямо из бутылки, оставленной без принуждения к самосохранению.

– С ним что-нибудь случилось?

– Пошел в заплыв на дальнюю дистанцию, но вернуться к берегу так и не может.

– Кант! – я его знаю, – так рявкнула барменша, что Май-ер споткнулся на ровном месте: бутылка, которую он опять цапнул, вырвалась из его цепких лап, и покатилась по стойке, с её обратной стороны прямо на растерявшуюся уже в свою очередь леди бара.

– П-почему вы не пьете? – только и смогла спросить она.

И когда она подошла к их столику, и пригласила:

– Потанцевать, – почти не испугался, ибо у стойки Канта вспомнил, а почему с ним разругался – забыл.

Теперь вспомнил, и даже мечтал еще раз с ней познакомиться, но:

– Не с баяном же ж на самом деле?!

Да, эта барменша не имела большого живота, как большинство здешних жителей, но носила на его месте даже не баян, а настоящий аккордеон!

Скорее всего, человек так и рождается: – Не только в мыслях, – но и в душе с аккордеоном, материализованном в этом мире вот до таких огромных размеров. Как Кант с моральным законом и звездами на небе, так и Майер со своей собственной рекой, куда – еще до своего рождения – был записан Кант, но не в качестве гвардии сержанта, а простого:

– Водоплавающего, – и что было не совсем ясно:

– Он почему-то не тонул почти веками.

– Я вынужден пригласить вас, Ми-леди, – сказал Май, – иначе никто не поверит, что именно я должен вести их на.

– Прошу прощенья, на?

– На штурм Зимнего!

– Отлично, это здесь недалеко, сейчас немного погреетесь и под мой баян и поплететесь.

– Я сомневаюсь, что это так уж близко, – сказал Май, но с вами, тем более, у вас не баян, а почти рояль, по крайней мере:

– Пианино, – согласен.

И пока все думали, как это может быть, Майер обнял барменшу почти без труда:

– Предпочтя ее спину аккордеону.

И так не расцепляясь они пропедалировали на площадку для танцев перед оркестром, которого еще не было, и дама сама аккомпанировала их взаимо-обоюдной обстановке:

– Зад к заду.

Шокированы были только гости, пришедшие вместе с Майером.

Ибо остальные мечтали только об одном:

– Как бы вышибить всех званых, а самим на их местах расположиться. Пусть и не на всех, но хотя бы на последнем восьмиместном, в частности.

Кстати кто-то вспомнил, что оркестр уже не придет.

– Почему?

– И знаете почему?

– Нет.

– Уже двенадцать.

– Простите, вы кто?

– Зам. Зав. Зава.

– На такой должности и не знаете, что сегодня все не так, все не так:

– Девчата.

– Если вы насчет конца света, то я не верю, а что может быть еще такого интересного нового – действительно:

– Не нахожу, – даже в моем возбужденном праздником вечности мировоззрении.

– Сегодня Новый Год, милая, э-э, девочка! – рявкнул Май.

– Новый Год – это хорошо, но он, к счастию, начался не сегодня, а вчера. А вот за то, что вернул мне молодость – благодарю, ибо даже не надеялась, что найду хотя бы на сегодня себе какого-нибудь оглоеда.

– Но не меня.

– Вы заняты?

– Да, ибо: уже танцую, – и Май хотел кивнуть назад, на сопровождающую его танец музыку, и тут же почувствовал боль ее затылка.

Барменша-аккордеонистка хотела сказать этой зам-зав, чтобы, наконец, пронесла свои подносы дальше по курсу своего для своих стола, но посчитала ниже своего достоинства шевелить языком во время танца с молодым человеком в его интимном:

– Зад к заду, – передвижении, и тоже:

– Назад – кивнула.

Май хотел замычать, но вспомнил, что обладает способностью:

– Передавать боль другому.

И решил проверить, не записывая этот план в месячный рацион. Музыкантов не было, так как, говорят, и не должно быть, а старшая повариха по имени Зам-Зав:

– Так и маячила пред его Фердинандом:

– Ферди – смотреть, – нанд наоборот:

– Видеть. – Прошу прощенья, оговорка, а именно:

– Гоу! Делать!

И комиссионер-ша с аккордеоном, как пришитая танцующая с его задом, по мнению наблюдателей, как-то: Бутлерова и Тайги:

– Даже поднялась немного над полом, чтобы с быстротой молнии поразить эту потенциальную – в сегодняшних мечтах – нет не мышь, а для многих всё еще желанную:

– Добродетель, – ради которой и радуются до сих пор жизни старики, точнее, радуются дети, а оулд мэны:

– Продолжают мечтать.

Тайга спросила Бутлерова:

– Ты имел в виду под стариками старух? Уверен?

– Нет.

– Тогда сделаем ставки на кофе: ты мне принесешь чашку, или я тебе?

– Но там нет барменши, – ответил Бутлеров.

– Мы и спорим на то, что ты перепрыгнешь через стойку и сам засыплешь Арабину в ее ячейку.

– Я уже не в том возрасте, чтобы что-то делать самому. Но согласен, если это сделаешь ты.

Обе дамы не сцене оказались:

– Обожающими свои вещи, как-то, одна:

– Аккордеон, – другая:

– Вечерний ужин свой и своих подруг.

И аккуратно поставили свои вещи, одна на сцену, другая на стол у окон.

К счастью для Майера никто не понял, что он узнал:

– Сила в затылке.

Как легко повернуться, чтобы уйти, и:

– Трах-ба-бах, – всё кончено, Юпитер, потому что даже не важно:

– Был ли ты хоть когда-нибудь прав.

– Аккордеониста выиграла! – так радостно захлопала в ладоши Тайга, далеко, вдвоем с Бутлеровым за восьмиместным столом у окон, что опрокинула на себе пиво.

– Не переживай, – сказал Бутлеров, – всё равно ровно в двенадцать все разденутся.

– Хорошо, тогда я разденусь сейчас.

– Да, и знаешь почему? Ты могла и не одеваться.

– Почему?

– Ты не видишь?

– Нет.

– Ты не знаешь?

– Вот из ит?

– Ты Тайга?

– Да.

– Ну так знай:

– Тайга не линяет.

– Послушай, ты не этот, как его?

– Кто?

– Говард Хю?

– Нет, милая, рад бы в рай, но знания не пускают. Поэтому, я и стал контрразведчиком.

– Чтобы тебя никто не искал?

– Да, чтобы никто никогда не ляпнул про меня:

– Он слишком много знал.

– Повтори, пожалуйста, какие у тебя есть способности.

– Я всегда одета, как окружающие, только лучше, поэтому зови меня в личных, обоюдоострых отношениях Мечта.

– Хорошо, но не могу, поэтому буду звать: Зависть, – зато честно.

– Ты мне уже завидуешь?

– Глубоко.

– Значит, ты Сальери.

– Не буду говорить, кто ты, и знаешь почему?

– Нет.

– Дольше проживешь.

– Ты понял, на кого я поставила?

– Ну ясно, что не на нашу Акку. Не на Аккордеонистку, я имею в виду.

– Но вы сказали – нашу! А какая она наша, если только что выползла из-за барной стойки? Или вы уже подсознательно решили эту задачу в уме, а на выходе получился, похоже, даже для вас:

– Непредсказуемый вариант.

– Да, действительно, машинка, – он постучал себе по виску – сработала чисто, я даже не заметил, как Сократ, что уже знаю то:

– Чего не знаю.

– Но ты уверена, что это баянистка – Корри?

– Ты сам сказал.

– Сказал, но понять не могу: как?!

– Ты хочешь, чтобы я тебе разъяснила это на собственном примере?

– Да, пожалуй, это единственный вариант.

И Тайга пошла – нет, даже не наоборот:

– Соблазнять Зам-Заву вместо Баяна, а вообще, прошла сквозь них на сцену.

И запела никому неизвестную песню. Никому, кроме Корреспондентки:

– На призыв мой тайный и страстный, о, друг мой прекрасный, выйди на балкон-н!

– Где балкон-то, гришь, я не понял?

– Ты кто? – спросила Тайга – Мечта, прекратив на время песню.

– Ты хочешь сказать, если я тебя не узнал, то и ты меня взаимно?

– Ты думаешь, я поверю в наше предшествующее знакомство? – спросила Тайга, так как была уверена: в новом парике, кожаной летной куртке, этот Майер ее не мог узнать.

– Так ты не Тайга, что ли?

– Как ты меня узнал?

– Так мы сколько вместе по лесу шлялись – тут козу и то узнаешь.

– Ты находишь для меня слишком примитивные оскорбления. И да: я не верю, что ты меня узнал.

– Почему я тогда так думаю?

– Врешь.

– Зачем?

– Чтобы я в тебя влюбилась.

Глава 14

– По крайней мере, это смешно. И знаешь почему?

– Почему бы ни было, но никто не будет, как я.

– Конкретизируйте, пожалуйста, свою неоконченную модернизацию.

– Носить тебя на руках.

– Рипит ит, плиз!

– Ты у меня в руках, профессор!

Май поежился и осмотрелся.

– Кажется я ошибся насчет вас, мэм.

– Неужели ты и поверил, что кто-то нас опередил, как эта Баянистка – Кофеварка и теперь встречает тебя здесь в качестве Корри, скорее всего, так и оставшейся висеть на сосне в виде приданого для какого-нибудь ушлого медведя.

– Да, конечно, я согласен, чудес не бывает. И знаешь почему?

– Почему?

– Я быстрее всех. Пойдешь со мной бок о бок на Штурм Зимнего?

– Так-то бы да, но не верю, что мы уже в Питере.

– Не думаю, что Зимний в Питере.

– По-вашему в Москау?

– Да.

– Да, или точно, да?

– Каждая точность соответствует только тому, что ей приготовлено.

– Это что-то значит?

– Только то, что я уже говорил вам за столом: возьмем отсюда добровольцев и пойдем на Штурм Зимнего.

– Ах, понял, понял! – пробурчала Тайга своим главным, собачьим языком, – вы хотите провести революшен репетишен!

– Нет, моя дорогая Прокламация, или, как тебя там, нет, а действительно, это будет только первый из трех ее этапов.

– Последний выстрел Авроры?

– Вы знаете?

– Бутлеров вот за тем столиком у дальнего окна открыл намедни у себя способность Сократа:

– Знать то, чего он не знает, – сам изложил эту теорию Независимого Мышления Майер.

– Это хорошо, что вы в курсе, и поэтому мне во всем верите, – проплела Тайга – Мечта, и спрыгнула вниз, туда, где танцуют остальные грешники.

Тайга наклонилась к его уху:

– Если вы закажете мне то, что я попрошу, никому – честно – не скажу, что революция, о которой все так долго молчали, вот-вот начнется.

– Если вы расскажите – никто не поверит, а если нет – всё равно выйдут на свет божий и побегут туда.

– Вот как раз хотела спросить вас, дорогой мистер, спросила Тайга, усаживая Майера, не рядом с собой, а напротив, рядом с Бутлеровым:

– Уверены ли вы, что уговаривать никого не придется?

– Ему это безразлично, – сказал полковник, кивнув Маю, обнаруживая такт, что в его присутствии назвал третьим лишним.

– Почему?

– Потому что я знаю, что каждый знает то, что знаю я, – высказался Майер так просто, что ножка стула под Бутлеровым треснула, переломилась и он упал головой прямо Майеру на колени.

– Что вы делаете? – спросила Тайга, заметив, наконец, после увлечения креветками с пивом, Майер крутит голову Бутлерова, надеясь оторвать совсем.

– Он воровал, – кратко объяснил Май.

Леди осмотрела стол.

– Кроме креветок, которые я съела – всё на месте.

– Он ворует мои мысли, чтобы предотвратить революцию. Вы правильно и вовремя успели заметить, что это шпион.

– Простите, сэр, но мне казалось, он никогда и не скрывал этого.

– Да?

– По-моему, очевидно.

– И вы так спокойно об этом говорите.

– Волноваться пришлось бы в обратном случае: если бы мы не знали, кто здесь шпион, или контрразведчик.

– Мне кажется я вас узнаю, – сказал Майер, ставя голову Бутлерова на соседний стул так, что Тайга была уверена:

– Оторвал, – но нет, Бутлеров поднялся и через два ряда столов ушел к кофеварке. Он стоял и ждал. Но барменша за самым дальним столом у самого оркестра пировала вместе с поварами.

– Давай выйдем, – сказала Тайга.

– Зачем?

– Это лучший способ собрать всех наших.

– Ага, значит, ты тоже с разбившегося самолета.

– Не преувеличивайте, это была просто фигура речи.

– Хорошо, но я предложу вам альтернативный вариант: объявим набор добровольцев сразу перед боем курантов, – сказал Майер.

– А потом?

– Когда потом? Я имею в виду, после торта, или именно сразу же после первого Белого Медведя?

– Перед.

– Перед боем?

– Да, часов.

– Никто не успеет собраться в эту, мей би, и не дальнюю дорогу.

– Ошибаетесь, милая, ибо никогда не надо разыгрывать пьесу. И более того:

– Даже если в Джазе только одни девушки без Мэрилин Монро.

– Вы ее знаете?

– Вы уверены, что должен?

– Нет?

– Разумеется, да, ибо это хотя и отголосок будущего, но.

– Но?

– Но моего.

Тайга постеснялась спросить, есть ли там для нее место. Но спросила, хотя и о другом:

– Значит, это вы и открыли эту очередность реальности:

– Участник пьесы никогда ее не разыгрывает.

– Простите, вы поставили знак вопроса, я не расслышал.

– А вы.

– Вы предпочитаете играть в молчанку?

– Уже нет? Простите, сэр, наоборот:

– Я останусь в этой реальности.

И действительно, как только Склянки за барной стойкой между двух витрин пробили без пяти полночь – все – нет, не черти, конечно – но субъекты очень похожие на них:

– Побежали занимать места. – И ладно бы, соблюдая реальность, из входных створок с новогодними символами не только белых, снежных, но и зеленых таежных, а также красных, желтых, фиолетовых – если не цветов, то их оттенков, – а:

– Полезли, как мы мыши с тонущего корабля, из всех щелей.

Двое даже вышли из банкетного зала, а ведь там точно, кажется, никого не было. И как назло, намедни помянутый Говард Ху с Кетрин Хепберн и Авой Гарднер, или их было двое? Нет, вот именно, что, что всё:

– Троится.

– Бат, – прокомментировала Тайга с Кали и Щепкой, – или?

– Что?

– Не могу проверить: одна и та же это модификация, или разные?

Смотрю туда, вижу:

– Говарда с Авой и Кеэтрин, – назад:

– Бат с Кали и Щепкой.

– Думаешь, они одни и те же, и только перебегают, когда я хочу их видеть, от одного к другому?

– Да, я так думаю, что нет смысла здесь быть и тем, и другим.

– С одной стороны, нам лучше: считать меньше придется, а с другой люди нам нужны при штурме, – сказал Майер.

– Ты опять про штурм, мистер?!

– Так, о чем еще я должен говорить на его кануне?

– Брось, брось, шутки кончились, или ты не видишь сколько народу привалило.

– Количество, по-твоему, имеет значение? – удивился Май.

– Да, и знаешь почему? Всех ты не уговоришь поверить в штурм Зимнего, вот прямо без пяти двенадцать.

– Я не буду, как некоторые, ждать до четырех утра. И знаешь почему?

– Нет. Расскажи, если еще можешь.

– Не имею возможности проигрывать. А к четырем все напьются, как собаки, и кроме, как лай-ять и трахаться будут больше ни на что не способны.

Все как будто уже знали о штурме – кроме поваров, разумеется, ибо и среди празднично – в красном с блесками – официантов уже были замечены одиозные личности, как-то:

– Кетч и Буров, – а среди оркестрантов, про которых почему-то сначала думали:

– Их сегодня вообще не будет – Пит и Ивановский.

– Одного только не хватает, – сказал Май Тайге.

– Да, сэр, не понимаю, кого?

– Самого.

– Кого его? – не расслышала Тайга. – Говарда?

– Какого еще Говарда, пероварда, ты сама сказала, видела его выходящим в нарядах из банкетного зала.

– Тогда я не помню больше никого, – сказала Тайга.

И когда Майер чуть не догадался спросить:

– Я даже не знаю: ху а ю? – выбросила из своего, однако, очень не маленького рта:

– Нет Фью-Черса.

– Вот из ит, Фью-Черс? – спросил, слегка поморщившись Май. – И да, прошу тебя, никогда больше не напоминай мне о том, что я знаю лучше тебя, но не хочу пока что помнить.

– Так, может, мне вообще, называть тебя Им-Пиратор?

– Не могу принять такие почести от неизвестного мне человека. Может скажешь мне, как Пушкин:

– И вы не узнаете меня?

– Так-то бы, да, но не уверен, кто из них точно ты.

– А именно?

– Жизнь или смерть?

– Думаешь, я, э-э, смерть?

– Нет, думаю, все-таки, ты пока что еще жизнь, поэтому.

– Поэтому?

– На штурм Зимнего!

Многие были недовольны, но уже ждали чего-то подобного:

– Необычно-праздничного, – и прямо в новогодних костюмах для бала Маскарада – только два деда Мороза и одна Снегурочка были одеты соответственного окружившему их на воле градусу реального мороза под его десять-пятнадцать единиц– это немного, однако, как выразился один верзила, неизвестного происхождения:

– Как только победим пойдем громить не только Метрополь, но и Гум.

– Теперь я уже ни во что не верю, – сказала Тайга, пританцовывая за семенящим Майером, и знаете почему?

– Думаю, знаю, что ты действительно, еще не всё знаешь.

– Всё равно я настаиваю: Петербург не в Москве, а, следовательно, даже в Питере, а Гума – нет!

– Милая, такими силлогизмами ты запутала даже саму себя, несмотря на то, что зовешься.

– Ты не знаешь, как меня величать. Ибо я ни милая, ни славная, и даже ни нежная.

– Да, ты Мечта.

– Ай! Прости меня, крестный отец, наверное, я раньше времени тебе проговорились. Ибо, это так в миру, а в принципе больше похожа на эту, как её?

– Не рассказывай пока что правду.

– Почему?

– И знаешь отчего: будет чем праздновать победу.

Тем не менее все были так возбуждены прошедшими празднествами, что больше, чем опасность впереди их волновало содержимое желудка:

– Вырвет раньше, чем начнется принудительное ее извлечение ударами противника, или все-таки лучше попросить кого-нибудь для верности сунуть палец в рот, и тут же один из них получил приглашение:

– Суньте мне, а я вам, пожалуйста.

– Сразу видно, что вы леди, – ответил, э-э, Кетч, хотя отлично помнил, что выходил из здания того аэровокзала, где они встречали Новый Год:

– С совершенно другим человеком.

– Спасибо, сэр, теперь мне легче, – ответила эта самозванка, так как смогла, наконец, удовлетворить и его:

– Май нэйм Зина.

Парень споткнулся, так как имен с подобным рисунком никогда не видел, если не считать мультфильмов.

– Королева воинов, – покачнулась она после того, как выплюнула остатки не успевшей выйти – через задний проход – по назначению пищи.

Ибо:

– Надо стараться успеть вовремя.

– Пожалуйста, сними маску.

– Не могу.

– Почему?

– Это мой естественный цвет лица.

– Тебя не было в ресторане. Или ты пряталась под столом?

Но тут же вспомнил: видел ее нет, вот именно, что не перед боем, а намного раньше, когда искал одного субъекта женского пола, а надеялся найти другого. Это уже после того, как Кетч поблевал один раз в туалете, и хотелось найти повод, напиться опять, но чтобы только:

– Был повод для счастья.

И нашел ее во дворе, у винного склада, под свесившейся рядом вишней, из которой – она наделась – тоже будут когда-нибудь лепить горбатого в виде винных бутылок с ее внутренностями.

– Где она?

– Я и есть она.

– Нет, ты ее подруга.

– Почему?

– После всего я это понял.

– Лучше?

– Так-то бы, да, но почему ты никогда не кричишь?

– Боюсь разораться.

– Да ладно.

– Нет, тогда прими другую версию: у меня нет связи между верхом и низом.

– Да?!

– Так бывает.

– Почему?

– Наверное, в детстве кто-нибудь напугал. Нет, если точнее, во мне два человека: один – это верх, а другой, ему противостоит, как низ.

– Это хорошая мысль, и знаешь, тогда надень при штурме Зимнего костюм черно-белого домино, чтобы я тебя узнал:

– Без лица.

И вспоминал иногда на бегу к решающему препятствию, про которое, впрочем, никто ничего не знал, кроме того, что это Зимний, а как выглядит, думали:

– Должен быть дворец, но разве может быть дворец в тайге?

Поэтому так и бежали, хоть до легендарного Тихого Океана, где по умолчанию закончится поход, ибо плавать через него – это совсем другое дело, чем просто бежать до него. И знаете почему?

– Теряется смысл, – ибо плавать – это не тоже самое, что бегать, что и понял первым Ной, чтобы отвалить куда подальше в неведомые дали.

Пит тоже где-то бежал, но так как обиделся, и более того, так как сам не мог понять на кого надо обижаться – вообще ни с кем не хотел говорить, как-то:

– Ты потом на мне женишься?

– Нет.

– Почему?

– Ничего не хочу отвечать.

– Ты не способен к нормальным человеческим отношениям?

– Здесь нет людей, все монстры.

– Тебя пугает жена монстр?

– Ты мне не жена?

– Но я и не монстр.

– Бесполезно.

– Почему?

– Я летчик, поэтому не способен бегать, как страус на дальние дистанции, несмотря на то, то впереди вас ждет Зимний дворец.

– Хочешь я тебя понесу, чтобы ты не умер?