Текст книги "Небо в алмазах"

Глава 33

– Прибыл для дальнейшего прохождения службы в качестве коменданта крепости.

И пока он замешкался появился второй, как почти вспомнил Мирон:

– Отто ЭС, – и поперли его, как было в уже, кажется, даже не заповеданной жизни.

Что было в телеграфе уже никого не интересовало:

– Или это было вообще лишнее для них знание.

– Гуттаперчевый мальчик, – слабо простонал Кетч, слегка приподнимая голову, и неожиданно узнал его.

– Ай эм Фью, – подтвердил тот его догадку.

– Теперь верю, – только и мог пропечатать Кетч одними губами из-за чего получилось: – Фу!

– Я тебя выброшу над Северным Полюсом, – сказал Фью, – и честно тебе говорю: зивым.

– Зачем?

– Будешь размножать белых медведей.

– Я очень люблю икру, – простонал Кетч, – но обожраться ее никак не удается. Поэтому:

– Нельзя ли мне остаться на СП кем-то мечущим игру?

– Не ври, не ври, никто не ест своих детей, будешь Мишкой, поймаешь Машку, наладите контрабанду вплоть до Чикаго, как настоящие мафиози. Ты понял, герой? Я сделаю из тебя вора!

– Тогда, может быть, лучше будем вместе банки здесь грабить?

– Поздно, ты выбрал Майера, хотя он только жрец пирамиды Майя, и будет замурован до Конца Света в своей Пирамиде.

Наконец Кетч понял, что Фью появился здесь посредством вертолета Пита.

– Прошу прощенья, э-э, где май френд Пит?

– Он меня предал, рассказал по пьянке на пересадке, что раньше летал с Майером, и дышалось ему тяжело, но со мной во сто крат хуже.

Нет, я его не съел, как вы намекаете, а отпустил к этому Майеру – пусть летит с ним на Северный Полюс. Только не долетит: Пульсатор с Сириуса дезинтегрирует их самолет еще раньше, во время первой, но уже перед началом второй мировой, когда Кетч полетит бомбить Рейхстаг, чтобы в самом начале войны показать конечную ее точку.

– Чё-то не то, – сказал Кетч. – Сириус – звезда Майера, сигнал оттуда не принесет ему вреда.

– Да?

– Да.

– Отлично, значит, это будет другое место.

– Я знаю какое. Это даже не Альфа Центавра, это будет именно Северный Полюс.

– Так мы полетим сейчас устанавливать Рейхстаг – прошу прощенья – Ретро-слейтер на Северный Полюс?

– Нет, он уже там.

– Но как?!

Мирон, наконец, прочитал телеграмму с описанием задания и решил, что относится она не к нему, ибо это был приказ запустить торпеду. А именно:

– Послать агента с заведомо провальным заданием.

А с другой стороны здесь больше нет никого. Не посылать же простого деревенщину только пять лет назад первый раз взявшего в не совсем трудовые лапы винтовку.

Тем не менее, один явился, которого Мирон даже почему-то помнил, но, как человека За, или Против – установить можно было только с помощью пыток, а так – для этого задания:

– Пусть его там и разоблачают!

– Окей.

– Окей?

– Да, сэр.

– Ну, окей, дак тогда естественно, ты и будешь торпедой.

– Куда меня в случае чего?

– Так какая тебе разница, мил человек, ибо так и так: пойдешь на мыло.

– Всё равно интересно, какое оно будет: просто так, банное, или с душком французского парфюма.

– Парфюма, значит? Понятненько, значит ты белый, и я лучше тя шлепну, и сам сварю это мыло для нужно моих архаровцев.

– Да?

– Да.

– Тогда тебе самому придется двигаться в направлении задания, и кончишь – я тебе точно говорю – в немецком концлагере, где после внутривенной карболки сожгут тебя, как чучело новогоднего хэллоуина.

– Ладно тогда, иди сам, вот тебе предписание.

И пошел Бутлеров в сторону самолета Пита, который уже захватил маленький Фью, ибо намедни получил полный разгром своего бронепоезда. Он думал, что нарвался ночью на этого вот пресловутого Мирона с его бабочками Владимира Набокова, которых сей поэт не успел закрепить в своей табакерке мужскими булавками, так как имена их были еще нужны жизни, а именно это были Роз Люкс и Клэр Цет. Они его и связали, но сдать с руки на руки было некому. Поэтому и сдали просто часовому у ворот степной тюрьмы, которой был оставлен командовать Мирон.

Бутлеров помнил только одно:

– Как Кали и Щепка были его обоюдоострыми лапами, как они могли превратиться в змей Клэр и Роз?

Скорее всего, проползли по Листу Мёбиуса, как сказал бы капитан Буров, но к счастью, его здесь не было, ибо и надежды понять тогда не дождаться.

Бутлерову было легко врать, так как он почти ничего хорошего и не помнил, а плохое и так забывается, в том смысле, что чем дальше, тем как сон непонятней.

Мирон попытался решил уравнение четвертой степени, ибо за пятую вообще боялся браться, но ничего хорошего не вышло:

– Так и осталось колебание:

– То он встретил Бутлерова, и дал ему задание идти агентом, явка которого немцам уже известна, и только ждут – не дождутся, когда припрется, когда уже находится внутри пространства Худи и Отто, которые обладали этой способностью по отношение к нему – толи, наоборот:

– Заранее встретил Бутлерова и отправил туда, где Макар телят не только не пас, но и вообще:

– Построили ли хоть само пространство к его приходу?

Во втором случае получалось, что немцы – Худи и Отто – не знают о прибытия секретного агента. В первом же, очевидно, им ясно априори это кино.

Мирон понимал, что эти гуси всё равно попрут его на самолет, ибо ничего хорошего здесь больше не было, и только угадать надо, как собрать свои силы, чтобы разметать всех противником по лесу, ибо ясно, бой начнется:

– В самолете.

Удивительно в этом ничего, если не считать претендентами на победу и медведей, больше любящих посидеть на пеньке в лестном шорохе.

Тем более, было совершенно не ясно, куда делся Врангель.

– Что?

– Я говорю, может быть, лучше как-то взорвать самолет, и перевести сражение в партер?

– Чё он сказал? – спросил Худи.

Отто ЭС резюмировал:

– Хочет ехать на поезде в купейном вагоне.

– К сожалению, нет такого поезда, который бежит быстрее самолета, а во-вторых, они даже не плывут на Северный Полюс.

И как это ни смешно, Врангель остался на земле и более того, комендантом крепости.

К нему привели двух придурков, и он только махнул рукой:

– Расстрелять.

Их увели, но он подумал:

– Это не я сказал, а само кресло коменданта.

Действительно, Тро пригласил одного электрика, Эдисона, из Америки, и он ввел либеральные поправки в устав расстрельно – сторожевой службы:

– Не надо тренировать ум – мозги коменданта недельными расстрелами контингента в количестве ста человеко – голов за раз:

– Просто, садится в кресло коменданта, пару минут переменного электричества, и всё тоже самое, что происходит с мозгами будущего начальника крепости за неделю массовых расстрелов.

И вот Врангель только что понял правду нового общества:

– Не человек сам себе делает кресло из берлинского дуба или из карельской березы, а кресло делает из него Ино с полноценными замашками на уничтожение всех, кто уже попал к нему в лапы.

Он побежал за расстрельным списком, но не мог отдать команды:

– Расстрел отменяется, – и соответственно благородного ответа:

– Ми против.

Тогда он крикнул, предположительно Питу и Майеру, которые не попали на самолет Кетча и Фью со всеми остальными аборигенами:

– Бегите! – а получилось:

– Летите-е-е.

– Это что, насмешка перед расстрелом? – спросил Пита.

– Можно подумать, – ответил Майер, – но лучше нельзя.

– Но здесь больше нет самолет, а наш развалился – не поднимется.

– Надо просто бежать, – сказал Майер, – ты сам говорил, что в детстве у тебя получалось взлететь таким путем.

– В детство идти еще дальше, чем до лететь до Северного Полюса.

Они побежали опять в ту сторону, где был небольшой забор и куда уже ходил Майер, но ничего не нашел, хотя прямо с Сириуса ему пришла информации:

– Самолет там будет!

Ближе, ближе, уже совсем близко забор, а самолета все нет. Но на удивление караульному взводу из спортивного интереса наблюдавшему эту беготню к забору, за которым начиналось минное поле – он появился, пройдя на бреющем прямо над головами Майера и Пита.

Охрана не стала стрелять. Не потому, что обрадовалась, увидев самолет, а всегда имела в виду инструкцию – предписание:

– Лучше хуже, чем лучше.

Они были уверены, что на втором заходе самолет разобьётся, так как это не самолет, а планер, которому:

– Два раза повторять – бесполезно. – Ибо никакого питания его мозг не получает в принципе.

– Не дотянет, – сказал с сожалением Пит.

– Возможно, у него есть ракетная установка, – предположил Майер, – если он так уверенно катит бочку над нашими головами.

– Нет, он сам раньше сгорит от невыносимого пламени, чем успеет скрыться. Можно рассчитывать только на воздушные потоки, – добавил Пит.

– Они есть?

– Не знаю.

Самолет – планер, точнее, приблизился, и они сели в него почти как в только что тронувшийся трамвай. Охрана с разинутыми ртами хотела сделать тоже самое, но их было слишком много.

Планер ушел в верх по встречному потому, как будто всю жизнь только и учился этому галсу.

Ребята начали гадать, кто этот смелый летчик, спасший их от расстрела, и пришли к неумолимому выводу:

– Говард Хз – больше некому.

– Никогда не думал всерьез, что Америка нам поможет, – сказал Май.

– Ваша Германия, – сказал Пит, – вон впереди с Фью-Черсом катит.

– Да?

– Да, более того, они придумали кардинальный способ завоевания России: вообще не нападать на нее, а увезти с собой.

– Как, как?

– Да, сэр, хотят украсть.

– Так бывает?

– В связи с открытием Эйнштейна – Малевича, сэр, только так и бывает.

Сзади кто-то обиженно тявкнул.

– Ху а ю?

– Это дог.

Да, сзади сидел Врангель с избитой оглоедами собакой на руках.

– За что?

– Не стала есть отравленное человеческое мясо, – пошутил Врангель. – А, впрочем, конечно, нет, она съела двух кур, которые должны были быть приготовлены на начальника лагеря, для меня, значит.

– Целиком?

– Нет, только потрепала. А я вот нечаянно надавил ему на окровавленную голову.

В конец:

– Мы куда летим, на Северный Полюс? – спросил Пит сидящего впереди Говарда.

– Почти.

– Мне это непонятно, что значит почти?

– Мы летим бомбить Берлин.

– Почему?

– Что значит, почему? Изменился пространственно-временной континуум за время нашего полета, и курс, установленный на СП – это курс военного Берлина.

– Не понимаю, что мы будем там делать.

– Напишем на стене Рейхстага свои имена.

– Первыми? – спросил Майер.

Пит обернулся. И подумал.

– В чем дело? – спросил Говард Ху.

– Что-то не то, он окаменел, и изъясняется только или из прошлого, или чисто эмоционально: вообще Ветхим Заветом.

– Это подтверждает мои предположения, что курс изменился.

– Куда мы летим? – спросил Врангель, и собака Пират на его коленях радостно завиляла хвостом, потом лизнула мертвое лицо полководца. И замерла, как изваяние.

– Что там? – спросил Говард. – Нет повести печальнее на свете, чем роман о Ромео и Джульетте?

– Кажется, вы правы сэр, все умирают.

– Я не смогу повернуть планер в другую сторону.

– Так и не надо, сэр, летим и летит – это уже неплохо.

– Мы летим не на Северный Полюс и не на Берлин уже.

– Вы определили куда?

– Пока нет.

– У вас есть сигары какие-нибудь?

– Каких-нибудь нет, есть одна в гидрогенизаторе, доходит до кондиции влажности.

– Спасибо, можно я начну ее первым?

– Окей, – Говард Ху передал назад сигару.

– Ты ее не прикурил? У меня, к сожалению, нечем ее зажечь.

– У меня тоже.

– Нужно слазить назад, там, через одно сиденье, у Врангеля – Доктора Зорге – капитана Бурова должна быть зажигалка, несмотря на то, что он бросил курить.

– Если свалишься вниз, у меня не будет возможности сделать маневр, чтобы тебя опять поймать на лету.

– Спасибо за предложение, сэр, я если что прикурю от разрывов.

И спел кстати:

 
Помню тебя перед боем
В дыме разрывов гранат
Платье твое голубое
Голос улыбочку, взгляд.
 

(Автор текста – не установлен)

– На моем радаре высветились координаты города, который мы летим бомбить.

– И это Москва?

– Как ты угадал?

– Скорее всего, я это знал с самого начала. Только бомб на нас нет.

– Да, – ответил Говард, – наша задача сбить другой самолет, который летит бомбить Большую Дачу.

– Как это может быть, если на том самолете Фью-Черс и Мирон?

– Мирон не смог выйти из-под влияния Худи и Отто ЭС, для этого нужны Кали и Щепка с их Портретом Ван Гога Подсолнухи, а они так и неизвестно пока где.

– Может, вообще уехали в Ялту на да свою горную дачу, чтобы заняться, так сказать, миром.

– Все, кто там занялся миром – расстреляли на берегу ночью.

– Тогда, будем надеяться, что они туда не попали.

Бутлеров, попавший на большой самолет, вступил в бой с превосходящими силами противника, как-то группировкой Худи – Мирон – Отто ЭС и Фью-Черс, объединивший с собой летчика этого самолета Кетча. И это несмотря на то, что Кетч периодически орал, как будто его режут:

– Я не Байрон – я другой, – в том смысле, что не ваш Пит, и не хочу умереть по его подставе.

Фью-Черс изумлялся:

– Я ничего такого не делал.

– Вы сбили его самолет, возвращавшийся из кругосветки через Северный Полюс.

– Если это было на самом деле – значит, он хотел беспересадочно разбомбить и мой подвальный дворец на минус толи одиннадцатом, толи тринадцатом этаже, где живет древний инопланетный разум с моей планеты.

Я был вынужден спасать свою репутацию.

– Тот вариант уже дэз-интегрирован, сэр, теперь они атакуют нас в воздухе либо над Рейстагом, либо над этой вашей дачей с подземным существом, вдохновляющим вас на всё новые и новые свершения.

– От чего это зависит? – спросил Фью.

– Какие ворота нам откроет Орион и его собака Сириус – туда и попадем. Я-то лично больше всего хочу на Северный Полюс, но вы не можете обойтись без войны, сэр. И честно, нас собьют – это я точно тебе говорю, как поется в песне про летчиков.

– Что это за песня?

– В звездное небо подолгу смотрю.

– А дальше?

– Дальше? Честно, вспоминать даже не хочется, ничего не сбылось. И более того, не могло даже сбыться.

Уже перед самой целью очнулся полковник Бутлеров и вступил один в бой сразу с обеими группировками Худи – Мирон – Отто С и Фью-Черс – летчик Кетч.

– Ты спутал, батя, я-то здесь при чем? – взмолился Кетч.

– Нужно повернуть самолет в другую сторону, – ответил Бутлеров.

– Куда?

– Туда, куда летели, на Северный Полюс.

– Это невозможно. Мы не управляем самолетом, все приказы ему идут или с Сириуса, или с Альфы Центавра.

– И ничего нельзя сделать?

– Так можно, конечно.

– Тогда, делай, пожалуйста.

– Я за штурвалом.

– Я один с ними не справлюсь, – ответил Бутлеров.

– Сходи в багажной отделение, там в замороженном состоянии – как продукты долгого питания на Северном Полюсе – лежат Кали и Щепка, авось от вашей любви, полковник, они отудобеют и, чтобы размять кости вступят в этом дело, как свежие силы вашей армии. Небось в Ялте шастали они к вам по ночам.

– Джентльмен никогда не позволит себе таких вольностей, он сам всегда не спеша поднимается в гору, как лошадка, везущая хворосту воз, хотя и своих надежд, и желаний.

Дамы, действительно, скоро ожили, и началась драка не на жизнь, а на смерь, Фью даже два раза падал за борт, но воздушная подушка этого нового лайнера, изобретенного Хью, спасала его, и вбрасывала назад, как циркового шалуна – скомороха, не тонущего, в огне не горящего, не падающего за борт самолета, мчащегося со скоростью, конечно, еще не световой, но тоже очень и очень неоднозначной, – ибо:

– Пока жив хозяин тайги, – слуга его тоже не потерпит бедствия.

Хотя бывает и наоборот.

Тем не менее, дамам – с помощью Портрета Ван Гога Подсолнухи – удалось вырвать Мирона из цепких лап Худи и Отто С, но, как оказалось только на свою голову.

– Мы не думали, что будет хуже, – сказала Кали.

– Почему? – спросил полковник, – вы заранее обо всем не подумали?

– Так, полковник, после оживления из состояния замороженных бараньих туш, – ответила Щепка, – одна логическая составляющая у нас всегда не работает.

– Что это значит?

– Мы можем с легкостью мысли пытаться вдеть нитку в иголку, забыв, что одну из этих необходимых составляющих забыли купить.

– Мы уж сам нам только подавай мясо, а уж мы его прокрутим на шпикачики будь любезен.

К счастью Худи и Отто без Мирона сразу ослабели, что можно подумать, Хер-мания никогда бы не начала войну против своего же Евро-союза, если бы с ней не были некоторые, так сказать, уже штатские из бывших русских.

Пришла радиограмма из Дальнего Космоса, заставившая всех согласиться хотя бы на усиленный полдник:

– Бат – Батька Майно взял Москау, пленил розетку СН, её прихвостней и еще кое-кого по мелочи.

Некоторые вздохнули, но не совсем понятно: с облегчением, или только пока с надеждой:

– Так – хотя и редко – но бывает.

Немного разморившийся Фью спросил даже, живы ли его подпольные врали – враги под подпольными же кликухали:

– Трольчик и Харчик?

– Скорее всего, давно съели, – ответил присмиревший немного Мирон.

– Нет, здесь, в шифрограмме многоточие.

– Что?

– Я грю, многоточие, когда не всё еще перебито, и многое надо опять переделать.

p.s. – Батька Майно полез в колодец – как рассказывают – на Большой Даче, чтобы проверить, была ли на самом деле О-мё-ба на его дне, да так и не появился больше обратно.

Считается, сказал он на прощанье:

– Лучше во Франции буду сапожником, как Врангель, но здесь оставаться я больше не могу.

– Почему, мил человек?

– Жаба душит.

– Наверное, – решили наконец, – увидел на дне много золота и драгоценных камней, что решил:

– Через чур, – так жить нельзя.

Вирусолог Ивановский, который был приставлен обеспечивать полное жизнеобеспечение Ама, пытался сломать голову:

– Кто ты, кто ты всё-таки:

– Вирус, или и постепенно тоже против превосходства людей над другими предметами обихода?

Где Распутин?

Пропал.

В. Б.