Текст книги "Небо в алмазах"

Глава 22

– Вы не согласны? – спросил медведь, и вот теперь сел между ними, ненавязчиво предсказывая:

– Вы – против.

– Что, прямо сейчас? – нервно дернулся Май, и попытался вернуть картошину назад, но опять обжегся, и на этот раз сильнее, чем первый.

– Хотите я вас вылечу? – спросил медведь.

– Как?

– Пос-су на палец.

– Я так и знал, что ничего, кроме насмешки над собой не услышу на этом совете, – почти завыл Май и забегал вокруг костра, как шаман племени Майя, которые к этому времени кончились, да, видимо, не все.

– Он шутит, – сказал Бат, – просто посмотрит, и всё пройдет через минуту.

– Он, что, ваш пресс-атташе? – спросил Май медведя.

– Просто он понимает, а ты – вишь ли – сам мечтаешь стать шаманом.

– Мне не надо мечтать, я и есть древний шаман, только завестись никак не могу. Попал сюда в Портрете каких-то двух дур – имена которых и не выговоришь – и теперь не могу выбраться, здесь не идет подзарядка моей древней магии, поможешь – поверю, что и ты не медведь, а сам:

– Распутин.

– Песню такую знаешь: их бин Распутин? – спросил и Бат.

– Разве я не говорил, что это я, – вяло возразил медведь, ибо понял, что этих заждавшихся большой болтовни умников переговорить – ясно – не удастся. И добавил:

– Значится, так, сейчас прилетит самолет, но улечу на нем только я, вы, – Распутин показал на ребят раздвинутыми до упора большим и указательным пальцами, – начнете войну с Ху и От в их укороченном смысле, которая постепенно – но за короткое время – превратиться либо в Первую, либо во Вторую Мировую.

– Точно? – спросил Бат.

– В каком смысле? – спросил медведь.

– Может быть, в Гражданскую?

– Отсюда, из тайги, не могу вам, сэр, ответить однозначно, ибо может быть и еще одно.

– А именно? – спросил Май.

– Сначала может произойти и Революция.

– В России? – удивился Май. И констатировал: – В Германии, да, поверю, даже в Америке, и то возможно, Пирамида Майя скорее развалится, чем в России произойдет Рэволушэн.

– Я говорю, отсюда я не могу точно предсказать, надо подняться в небо, чтобы разобрать более-менее, а точно:

– Только на Северном Полюсе.

Майер схватился за сердце:

– Точно, теперь я вспомнил мне надо на Северных Полюс!

Этот самолет, скорее всего, и летит за мной.

– Прошу прощенья, но ваш следующий, – сказал Распутин, и добавил: это не обещание.

– Предвидение, – ответил опять за Распутина Бат.

– Последний вопрос, – Майер обратился к Распутину, – он тоже предсказатель?

– Бат? К сожалению, пока мне неизвестно его настоящее имя, как говорится, Врангель был, помню, ну, а кто еще-то.

– Значит, не предсказатель, – заключил Май. И когда медведь пошел к самолету, который уже шел на посадку, резюмировал: – Я буду комиссаром, а ты вой пока.

– Что-с?

– Вою-й, – и главное не И-кай, а покороче.

– Что это значит, сэр, я не совсем понял, – Бат хотел присесть к костру, чтобы достать уже обуглившиеся картофелины.

– Надо взять медведя на подходе к самолету, пока он расположен к нам спиной.

– Зачем?

– Он сам сказал, что в воздухе уже почти полностью превратится в Распутина, и тогда прощай не только Россия и ее завоевание, но прощай и весь мир, в котором я мог бы править даже мертвый.

– Так бывает? – только и удивился Бат.

– Жрецы Майя умерли, но миром так до сих пор они и правят.

– Если честно, могу ответить: я не знал.

– Теперь беги и добей его.

– Бесполезно.

– Почему, он слишком быстро идет?

– Да, честно, под ним земля горит.

– А с другой стороны, медведь улетел – значит:

– Путь свободен, и мы можем идти на Вы.

– Не надо культа – всегда говорите с маленькой буквы.

– Неужели так заметно, что я ему поклоняюсь? – удивился Бат. – Хотя да, я бы взял его к себе комиссаром.

– Без бы.

– Вы правы, сэр, я и сам повторю:

– Лучше возьму его к себе комиссаром, чем отдам тебе в кремль.

– Это твоё предсказание? – спросил Май, уже заметив, что Отто С и Худ идут к ним на стрелку. Тоже, значит, получили информацию, но как? Но тут вспомнил, что между этими двумя гусями существует Африканская Дуга, существовавшая между Адамом и Евой, а до них между Авелем и Каином.

Потом это был Ноев Ковчег. Так бывает? Очень часто, и вплоть до того, что и сейчас он есть, несмотря на то, что думают:

– Пропал навсегда, – нет, вот эти гуси его и носят между собой, как сеть, или:

– Цепного Пса Ориона – Альфу Центавра, – как автоматом он написал эту мысль, но подумал:

– Не ошибка ли? – Но, как было сказано:

– Ему видней.

– Они идут, – заметил интервентов и Бат, который с испугу вспомнил, что имеет второе неземное имя Черномор, и пожалел, что не вспомнил раньше: Распутин хотел взять его с собой, но только с этим вторым именем. Тоже:

– Не всё хочет помнить.

Майер сказал:

– Если придется отходить, ты меня спрячешь.

– Я тебе не телохранитель, – ответил Бат, и даже не вспомнил, что имеет эту возможность:

– Быть именно телохранителем Майера. – Пока не вспомнил. Не хватает Щепки, чтобы, так сказать:

– Зацепить его за живое. – Имеется в виду Май внутри него.

– Как будем их делить? – спросил Май.

– Я не знаю, как это делают обычно. Более того, я даже не уверен, несут ли они с собой Мирона, или пусты, аки гробы повапленные.

– Зря ты его вспомнил, – сказал Майер.

– Почему?

– Потому что лучше не вспоминать того, кто уже давно бежал из этой тюрьмы народов.

– Вы Тайгу называете Тюрьмой Народов?!

– Вы думали наоборот, что Суша – это тюрьма, а мы живем в тайге, как в открытом море, что нет никаких привходящих обстоятельств?

– Привходящих, что?

– Море злее, Суши – запомни хотя эту простую истину, пока я тобой.

– Что-то я уже боюсь, – сказал Бат. И добавил: – Давай не будем их делить, а останемся вместе.

– Как вместе, я не понял?

– Я твой телохранитель, если ты уже это не забыл.

– Это было давно, и даже в этом случае: нет, не знаю я тебя, как: человека Своего.

– Ладно, тогда прикинусь для этих чертей Мироном.

Но Худ и Отто С, как только сели у костра – сразу взяли правление под свой контроль, ибо принесли оленью ногу, уже готовую к употреблению, а здесь и сырого оленя никогда не видели.

– Полгода висел на елке, – сказал Отто ЭС.

– Не просто так, – добавил Худ, – коптился.

– Чем? – спросил Май.

– Натюрлих.

– Ибо здесь сам воздух очень многое делает за человека, так как привык работать на диких зверей бесплатно.

– Да, действительно, так засмолено, что и жевать не надо.

– Да, вкусно? – восхитился правильным пониманием деликатесом Бата Худ.

– Как мармелад.

– Да, вот именно! – обрадовался Худ, – и жевать не надо.

– У вас зубы сгнили за время пребывания в тайге? – деловито спросил Май.

– А у вас? – спросил Отто.

– Тоже.

– Но у нас остались виртуальные, – добавил Бат.

– Что это значит?

– После перелета на материк опять будем, как раньше: саблезубыми тиграми.

– Все так говорят, – вмешался Отто ЭС.

– Но не все долетают до материка, – добавил Худ.

– Думаю, – нагло, но задумчиво произнес Май, делая одновременно из одной катофелины и оленины четырехслойный сэндвич, как будто готовился к эмиграции в Лос Анжелес, или Лас Вегас, – мы можем оказаться в одном экспедиционном корпусе.

– Вот из ит? – Бат понял, что на Орионе или его Собаке, Альфе Центавра, был набит этим языком и, кажется, вплоть до масонства. Ибо не каждый, ох, не каждый может носить в себе другого человека.

Многие так вообще в это не верят. Но все местные – имеется в виду присутствующие – знают, даже если и не каждый день об этом помнят.

Далее, приземляется самолет, все к нему бегут, но самолет пуст.

В нем Серебряная Нога.

И произошло, как по предсказанию, жреца Майя:

– Люди не успели как следует договориться, – а:

– Их уже окружили.

– Кто это?! – в ужасе спросил Худ, ругая себя в сотый раз за то, что тянул резину, и самое главное:

– Только ради наслаждения поиздеваться над конкурентами, которого ждал очень долго, так долго, что договорившись, практически о своей победе:

– Был окружен группой захвата с самолета, – который и прилетел-то только для того, чтобы:

– Попросить его оживить мир своим присутствием.

– Но только под моим руководством, – сказала Серебряная Нога.

Май и Бат растеряны, поэтому были выбраны СН захваченными в плен Красными, а Худ и Отто С, наоборот:

– Потенциальными победителями.

– Как мы должны проинтонировать, что именно мы уже победили? – спросил деловито Отто.

– Это вопрос номер два, – сказала Серебряная Нога, и так самоуверенно, что многие поверили:

– Вопрос номер один они слышали точно, даже если он звучал не только вчера, не только во сне, но и в прошлой жизни.

И мягко говоря, обе стороны очень удивились, когда самолет уже набрал высоту, и курящая в кресле СН молвила почти одновременно на обоих языках – русском и немецком:

– Выбросьте их через парашютное отверстие.

– Это не нам, – сказал Бат весело.

– В каком смысле? – переспросил с беспокойством Май. И добавил: – Знаешь почему мне не по себе? Не хочется при всех позориться и прятаться в тебя. Потому что я всё равно не верю, что сначала был в тебе, как в чемодане для перевозки всякого барахла через границу на поезде, и только потом попал в Портрет Ван Гога:

– Майская Красавица, – сотканный искусно из четырнадцати подсолнухов.

Бат наконец понял, что СН не соблюла положенной точности – кто кого должен выбросить – они их или они нас, и встал первым, хрустнув суставами. Однако был сбит с толку Серебряной Ногой:

– Размяться хочешь?

Пройди в кабинет. И значится, тут же разделась.

– Это нельзя было сделать в кабинете? – спросил Бат.

– Это мой кабинет, – и очертила вокруг себя магический круг с пятиконечной звездой внутри, и почти посередине.

– Простите, мэм, но мне легче за бортом, – ответил поклоном Бат – Черномор, но, увы, не подумавши предварительно.

– Повторю для дуракофф, но только один раз, – спокойно ответила СН:

– Произошла революция, – и все предрассудки, накопленные человеком вместе с его человечеством за долгое время его рабства на Земле и ее ближайших окрестностях, – она не закончила свое предложение себя полностью, потому что Май перебил:

– И что же с ними произошло, милая?

– Всё просто, мистер, они кончились!

– Поистине это гениально: у Человека кончились недостатки.

– Более того, мистер, вы именно и будете символом Этого Конца, – чуть не улыбнулась СН, но не совсем, чтобы перед предстоящим наслаждением не пугать до смерти этих комедиантов Вильяма Шекспира, вообразившись, что весь мир театр, а мы только смазываем его узлы и главные детали.

Смазчик номбэ ван: кам хирэ, плииз!

Не все всё поняли, но почти все, кроме Бата, решили:

– Это страшно.

– Если кто не понял – повторю, – выплеснула девушка, – но опять не договорила, ибо Май опять блеснул неместной филой:

– Кто не с нами – тот против нас.

– Не совсем так, милый, – поправила его СН:

– Кто не нас – того мы, – встрял Худ.

– И это не так, а только:

– Кто не за нас – тот катэллэ! – и схватила Бата, как Медуза Горгона Геракла: приставила к еще закрытому месту, где люди выбрасываются наружу, хотя и написано было на его борту:

– С парашютами.

– Их бин готофф, – хотел ответить Бат, но не мог, что значит:

– Да, мил человек, ты хотел, но недостаточно, чтобы растерзать меня своей страстью. – Пусть и наигранной, без особой любви. Как говорится:

– Не можешь любить меня живой – люби мертвой.

Бат и до этого догадался:

– Могу, даже если прикинешься простым деревенским столбом, а я буду Ванькой, шлепающим из чапка.

Но СН логично возразила:

– Можешь – скажи, – ибо болтать про себя это одиозно, потому что в жизнь не впишется.

И сорвала предохранитель, удерживающий отверстие для выпрыгивания парашютистов из самолета:

– Закрытым.

На земле даже не успели заметить самолет, а уж тем более, Бата, но свист его о сгущающийся и сгущающийся к низу воздух становился всё пронзительней и пронзительней:

– У меня в ушах звенит, – сказала Щепка.

– У меня тоже, – поддержала подругу Кали.

Что в общем-то удивительно, так как к этому времени – если его считать по одному и тому же календарю – они воевали друг против друга.

Что это был за летчик, который спутал не только все пространственные координаты, но докопался даже до времени, – расхохотались они. Но не натюрлих – когда это видно и другим окружающим, а медиум-ментально:

– В близлежащем, но всё-таки потустороннем пространстве:

– Ближайшем к предвидению.

Когда умерла кошка, но вы иногда еще слышите ее мяуканье, но ясно:

– Не прямо тут, – а как было сказано, – где-то рядом.

В пространстве между ее девятью и сорока днями.

– После сорока это, наверное, уже не бывает, – сказала Кали.

– Да, – ответила Щепка, – надо посмотреть вверх, на небо.

– Кто будет смотреть?

– Ты.

– Не знаю, думаю, да, лучше ты.

– Почему?

– Ты проиграла.

– Еще нет.

– Ты не можешь мне уступить, сказать просто на французском:

– Ты лучшая.

– В уме могу, а просто так – язык не поворачивается.

– Я могу.

– Хорошо, скажи.

– Я лучшая.

– Я – так не могу. Хотя уже слышу свист тела о воздушные потоки.

– Это астероид.

– Нет, это Хомо.

– На что спорим?

– На победу в этом теннисном матче.

– Отлично, что у нас было за эту победу?

– Так это, кто пойдет за Языком, а кто будет прикрывать его при отходе.

– Я пойду.

– Хорошо, тогда ты и смотри вверх, но только смотри не ослепни.

– Постараюсь.

И.

И посмотрели обе, как закодированные на одну и ту же космическую волну ведьмы.

– Это он.

Но другая ответила наоборот:

– Нет, это кто-то другой.

Осталось только разобраться, кто прав.

Но предварительно предложили:

– Эй, как тебя там?!

– Скульптор.

– Что?!

– Да сам забыл уже, кто я.

– Мы сейчас тебе напомним, – сказала Щепка.

– Спасибо, не надо, я уже вспомнил почти всё.

– Ну и? – решила уточнить Кали.

– Вирусолог, но имя пока точно не вспомнил, но, кажется, что-то очень известное.

– Но не Мерседес?

– Нет, и знаете почему? Она была женщиной.

– А ты? – спросила другая.

– Разве я вам еще не рассказывал? Я его потерял.

– Ну, это неважно, если потерял – то и потерял, значит, но был, тем не менее, обычным мужиком, паталогическим рабом своих фантазий, – сказала Щепка. И добавила:

– Иди, Потерявший Его.

– Куда, вы не сообщили, леди?

– Ты сам-то не можешь догадаться? – спросила угрюмо Кали.

– Увы, нет.

– Так я думала, – Кали толкнула Щепку локтем, да так, что собеседница чуть не пролила себе на ногу горячий кофе, – ты потерял иво, а не весь свой ум-разум вместе взятый.

И обе дамы очень громко рассмеялись, не пролив, однако, ни одной капли кофе, ибо:

– Был этот кофе очень горячим.

И нарубил Вирусолог еловых лап метра под три-четыре высотой – точно не измерить, ибо как лезть вверх – неизвестно. А на глаз:

– Да, знаю, но никто же ж не поверит на слово.

Медиум:

– Простите, сэр, но я не поняла, кем Че у вас работает, драматургом?

– Нет, милая, трагиком, вычисляет с помощью тригонометрии, кого убить, а кого только пока сослать в Сибирь управляющим братьев наших меньших.

Бат упал, как с елки свалился.

– Больно, мистер? – только и спросил Ивановский.

– Писят на писят, – но я не обижаюсь, и знаете почему?

– Да, вы думали, что разобьетесь.

– Нет, так далеко я никогда не заблуждаюсь.

– Вы иностранец?

– Мне, кажется, мы где-то встречались?

– Не думаю.

– Вы никогда не были на островах Черного Моря?

– Был, но инопланетян, к ним прибывающим – не заметил.

– Думаю, вы врете, хотя и подсознательно. Кстати, что это за милашки там пасутся?

– Говорят, что ждали вас в гости.

– Зачем вы опять врете? – спросил Бат.

– Нет, ибо это по их приказу, я приготовил для вас посадочную площадку.

– Хорошо, я выйду к ним после ужина.

– Никаких ужинов, ты сам наш ужин! – услышал Бат резкий голос надсмотрщицы.

– Не обращай внимания, – сказал Ивановский, – сейчас полная луна на подходе.

– Они в это время превращаются?

– Да, только я не понял, в кого именно: то думаю, в ведьм, а иногда кажется в:

– Ведьм революции.

– Еще один вопрос можно прежде, чем мы перейдем к главному? А именно: революция уже началась или только что завершилась?

– В нашем пространственно-временном континууме?

– Вообще.

– Так не бывает.

– Хорошо, я вам отвечу, но вряд ли вы поймете: там – кончилась – здесь уже давно кончилась, идет Гражданская Война.

– Да?

– Да, но понимаете в чем дело, в некоторых местах еще не начиналась. Верите?

– Охотно верю, более того: только так и бывает: кто-то закончил дело, но всё равно не гуляет смело, а есть люди, и не начинавшие еще ничего, а тем не менее:

– Резюмируют себя свободными.

– Как вы, например?

– Хорошо сказано, именно так, дорогой сэр.

– Последний вопрос можно? – спросил Бат, – прежде чем пойдем ошую.

– Я понимаю ваше искреннее любопытство, сэр, они, увы, нигде не были, но думают, что засланы сюда из победившей какую-то гидру республики.

– Значит, свои лапы она протянула уже сюда.

– Она, вы думаете?

– Гидра она, а внешне ей управляет он.

– Нет, милый сэр, он победил как раз гидру, – поправил собеседника Ивановский.

– Не думаю, что вы правы, господни ученый, ибо.

– Ибо?

– Ибо Гидру победить нельзя, и значит, она просто переперлась в сущность этого Фью-Черса.

– Вы даже знаете, как его звать?! – ужаснулся Ивановский.

– А вы?

– Я боюсь даже об этом думать. Поэтому стараюсь, как можно дольше не возвращаться в Ялту. Да, милый сэр, там расстреливают. Или вы думаете, я не в курсе, куда везла вас эта Лапа Гидры Серебряная Нога?

– Честно не знаю, куда?

– На расстрел.

– Зачем тогда выбросила, ибо не думаю, что случайно.

– Да, скорее всего, вы нужны им для того, чтобы.

– Да?

– Да, сэр, чтобы проиграть, и утащить с собой всех своих сторонников, которыми теперь являемся и мы.

– Эти леди – разморозки, значит тоже против нас?

– К счастью, не всегда, вот скоро, через полчаса буквально, будут кидать жребий, кто из них будет ваша невеста, а другая пока что свидетельница.

– Не жениться нельзя?

– Нельзя, и знаете почему? Они считают женитьбу простой формальностью, поэтому:

– Главное жениться, а потом можно и не разводиться.

– Это в правом, революционном стиле, – согласился Бат, – чтобы, так сказать: все!

– Были женаты на всех, – почему-то облегченно вздохнул Ивановский. Наверное, потому что был рад:

– Не все на нем.

– Значит, расстрелов за измену там не бывает? – решил успокоиться Бат.

– Думаю, всех за это и расстреливают, – ответил печально вирусолог, – так сказать:

– За измену его в мировом его масштабе – расстрелять.

Девушки не постеснялись, подошли сами, но предложили сначала испытать пришельца:

– Не самозванец ли, – объяснила Кали Ивановскому попытавшемуся преградить дорогу этим обольстительным сиренам.

– Ты нам не начальник, – ответила ласково Щепка, и они обошли его, как струя воды водонапорную башню, не знавшую, что она и до этого не стояла в своей надстройке выше самой воды.

Но к их удивлению Бат забегал между деревьев, как недобитый заяц, пытаясь рассказать, что его отчаяние больше их потребностей.

– Он не умеет говорить, и объясняется жестами, включая сюда и бег по кривой между деревьями.

– Чего ты боишься, дурачок! – кричали дамы, не пытаясь как следует вдуматься в словосочетания Вируса Ивановского, как-то:

– Он не тот, за кого себя выдает!

– Как тебя понимать, амиго? – спросил Щепка, приостановившись на пару секунд, – с неба упал – значит:

Глава 23

– Это нам подарок, – констатировала за подругу Кали.

– Да, Ивановский, отойди, мы всё равно трахнем его или съедим, выбирай из двух одно, если ты на самом деле получил от посланца небес этот договор на букмекерскую контору.

– Я против целенаправленного затравливания гостя, как будто в прошлой жизни он вам должен, – ответил ученый, и подставил грудь одной из них, чтобы упала на нее и заплакала от счастья.

Но рассерженная фурия, как шотландская вислоухая кошка окраса соболь с трюфелями не легла, а как бык подставила рога. И Ивановский завис на ней, как матрос на пулемете при штурме Зимнего.

Медиум:

– Я не поеду на Революцию.

– Почему?

– И знаешь, почему, там Зимний, я боюсь холодов.

– Хорошо, музик, остановись, мы тебя не тронем, – завизжала Щепка, не надеясь даже в этом забеге сбросить ожирение, мешающее заниматься сексом, как Бальзак девять дней подряд, и только радоваться, что не одиннадцать, ибо. Сколько дней трахаться – столько детей у вас будет.

Имеется в виду:

– Сонетов Вильяма собственного исполнения.

– Вы меня не обманете, – ответил Бат из-за дерева.

– Почему?

– Я вас боюсь.

– Он считает свои чувства истиной наших намерений, – громко шепнула Кали.

– Самолет! – неожиданно услышали они голос Ивановского.

– Они вернулись за мной! – в ужасе закричал Бат.

– Нет, – ответил вирусолог, – это другой самолет.

Он посмотрел в небо:

– Действительно, не может быть, чтобы они кружили над тайгой с пониманием:

– Выбросили за борт правильно, но, к сожалению, не того.

Все замахали тем, что могли снять с себя, за неимением счастья обмануть наблюдателей своими частями натюрлих. Что не надо понимать буквально, а только в целом, и то:

– Впечатлении. – Так что не скажешь:

– Всё с себя снял, – или:

– Да он даже не одевался!

Все замерли, но самолет даже не шел на снижение, а только кружил, как коршун, высматривая добычу.

– У меня появилось сладостное чувство отдать себя на заклание! – крикнул Бат, однако, не показывая полностью своего впечатления.

– Я уже начинаю бояться чего-то, – сказала Щепка своей подруге.

– Я – нет.

– Может поспорим, кто из нас прав?

– Давай.

– На что?

– Кто будет выбирать одного из двух, когда мы их поймаем.

– Согласна.

Выиграла Кали, так как самолет улетел, сбросив листовки, которых очень ждали те, кто умел читать, и не очень остальные, ибо:

– Я не понимаю, но мне чё-то стыдно, – подумал Бат, и ужаснулся:

– Я не умею читать!

И ладно бы не умел никогда, а весь ужас как раз в том, что:

– Всё забыл! – И доказать, что так и надо очень, очень трудно.

К счастью, самолет вернулся назад, ибо многие уже обещались:

– У меня будет очень болеть голова – я не понимаю, почему он улетел констатировала Щепка.

Остальные тоже жаловались. И он прилетел, чем напугал только Ивановского, ибо:

– Лучше не надо.

Никто не знает того, что знаю я.

Бат, уже связанный и привязанный за руки и за ноги к козлу для пилки дров, готов был согласиться на все их ухищрения:

– Только не на пилку дров, – пожалуйста, первый увидел, что второй самолет пошел на рискованное приземление, и было ясно:

– Без Земли ему уже не подняться в небо.

– Мы летим! – произнес он громко.

– Он летает, – начали переговорную сессию девушки, чтобы заставить жертву переварить свои кишки.

– Кто первый его поцелует? – спросила Кали.

– Ты.

– Хорошо, ты и целуй. У тебя будет первенец, а у меня пусть второго сорта, как вчерашняя колбаса из этого, как его?

– Кабана? – решил подсказать Бат.

– Тебя не спрашивают, заткнись.

– Из прошлогоднего пришельца, которого мы нашли надысь в овраге?

– Нет, я имела в виду поза-поза-прошлогоднего.

– А! этого. Тот был очень умелым партнером в хелло-уинском сексодроме.

– Вы меня не запугаете, – сказал Бат, – ибо не верю ни одному вашему слову.

– Честно? – спросила Кали. И добавила: – Тогда можно я буду первой его невестой, чтобы спрос был не зря.

– Окей, – ответила Щепка, – только распишись потом на его оставшейся пятке с датой, число, подпись и так далее.

– Я не знаю, что далее.

– Я имею в виду, не его кровью, а химическим карандашом, как делают сейчас на революционных баррикадах с теми, кто ранен, но еще не покойник, а только потенциальный партнер тех медсестер, которые не знают снисхождения к их потенциалу, ибо:

– Натура требует, а выйти из подземелья нельзя:

– Их так и прут, так и прут, и как правило еще живых, – а нам и на перекур уже выйти нельзя.

Действительно, бои шли беспрерывные.

Фью рвался в бой, чтобы рассказать, как надо брать Зимний, чтобы его, наконец, взять, но его не слушали, ибо ждали Мая, которого, к сожалению, не смогли найти с первого раза в тайге, куда он был сослан не вечное поселение за систематический невозврат из загранкомандировок, хотя и не все понимали, что, собственно:

– Это значит?

Фью часто вспоминал:

– Знаком ли он, точнее, я с Майером? – И не мог найти правильного ответа, который гласил:

– Да, – но тогда становилось неясно, почему сразу не грохнул? – А такие вещи без последствий не бывают. И вот, пожалуйста:

– Его нет нельзя, а придет – точно не будет.

В блиндаж вошел летчик.

– Ты кто?

– Ты кто? – можно было подумать повторил летчик.

– Нет, пожалуйста, прекрати дурковать, я действительно забыл: ты Пит или Кетч?

– Дак, естественно.

– Просто скажи: первый или второй?

– Кто первый – кто второй?

– Прекрати со мной миндальничать, сукин сын!

– Миндаль, сэр, сегодня на завтрак не подавали – был шоколад с фундуком.

– Откуда?

– Говард Хю привез из Лас Вегаса.

– Выиграл в карты?

– Зачем, он уже скоро и так получит наследство от отца.

– Мне нужны люди, которые возьмут его в работу, – сказал Фью, меняя сигару во рту на простую папиросу Каз-бэк.

– Сэр, из Тайги самолеты не возвращаются, – сказал Пит.

– Кетч не вернулся?

– Нет.

– У меня другая информация. Он вернулся, но сел на зло мне в Ялте.

– И вы ничего не предприняли?

– Там проститутка Роза Серебряная Нога, а она подчиняется только Майеру.

– Надо было сделать ей перезавод.

– Скажи, как? – спросил Фью, и добавил: – Будешь жить вечно.

– Боюсь соврать, мистер, ибо я и с самим Майем был знаком.

– Думаешь, он тебя закодировал?

– Нет, но это только на один процент.

– Я не удивляюсь, в принципе, что все и всё против меня, ибо кто не впереди меня – тот сзади.

– Ладно, я выполню ваше задание, привезу сюда Черномора, но, учтите, мистер, если я столкнусь в воздухе с Кетчем – пойду в лобовую.

– Прости, как тебя – иногда забываю – но энтот хрестоносец в Ялте, ты забыл?

– Видимо, я недопонял.

– Каким образом, не думал, что он опять улетел в тайгу?

– Да.

– Этого не может быть, т.к. не время сейчас летать в Америку через Северный Полюс, ой, не время! Потому что – точно тебе сообщаю – СП закрыт.

– Зак-рыт? Зачем.

– По теории, к сожалению, не моей, а Майера: революшэн возможен только в отдельно взятой стране. И более того, добавлю уже от себя:

– В этой!

– Шутите, сэр, мы, точнее, вы, уже сколько месяцев не можете взять Зимний?

– Не более семнадцати недель, на досуге сам посчитай, сколько это соберет месяцев.

– Я даже в воздухе никогда ничего не считаю. И знаете почему?

– Боюсь не пойму. Лучше лети, а то юнкера опять пошли в атаку на наш Метрополь, и если ты не успеешь – возьмут его когда-нибудь.

Сэр – Пит – обернулся у двери и на всякий случай напомнил:

– Метрополь в Москве.

Фью промолчал, но всё же подумал, когда дверь за летчиком совсем закрылась:

– Что это значит? – Как будто туда-сюда нет железной дороги, а скоро будут летать и самолеты.

Он пожал плечами и приказал так забаррикадировать дверь, чтобы:

– Мы могли дождаться нашей авиации из тайги.

– Простите, сэр, – спросил адъютант, – тайгу записать в протокол ваших приказов с большой буквы, или с маленькой.

– Пока лучше с маленькой, – произнес Фью, хотя и задумчиво.

Если кто не забыл псевдоним Тайга с большой буквы относился – почти наверняка – к Серебряной Ноге – хотя путаница и здесь была, ибо, да, но точность не смог найти даже Ван Гон и Симура, почему и тю-тю, решили:

– А стоит ли дальше жить? – Нет!

– Как тебя звать? – спросил Фью адъютанта.

– Это имеет значение?

– Нет.

– Тогда не надо задавать лишних вопросов.

– Нет – в принципе, а сейчас: да.

– Я не хочу говорить, потому что боюсь: запомните.

– Я никогда ничего надолго не забываю.

– Поверю, но в последний раз.

– И?

– Доктор Зорге.

– Отлично, я, конечно, это забуду, но специально сделаю наколку: на одной груди ЭС – на другой ДЭ. – И спел кстати:

– А на левой груди орден Майера, а на правой:

– Пирамида для вас.

– Сэр, – сказал Зорге от двери и постепенно всё больше и больше бледнея лицом, – юнкера получили подкрепление, это целый батальон, и прет с левого фланга, угрожая перейти в психическую.

– Где мой самолет?

– Уже на взлетной полосе.

– Его можно остановить?

– Нет, ибо слышу звук, неумолкающий рев его взлета.

– Жаль, ибо я устал возвращаться и возвращаться на планету, имя которой начал забывать.

– Фью, самолет, а точнее, его летчик сделал разворот! – в землянку спустился юнкер, только утром перешедший на сторону восставших полковников и генералов, которые, в отличие от этого левого фланга, держали оборону в самом Метрополе. Ибо, да:

– Штурмовал Зимний.

Фью присоединился к генералам, как репей к пробегающим мимо бродячим собакам, надеясь, что хотя бы они выведут его в люди. Ибо.

Ибо думал, что юнкера все равно не смогут победить генералов, даже пьяных.

– Вот из ё нэйм?

– Вот? А! Впрочем, извольте, – и вынул наган.

– Ты чё, амиго, заблудился.

– Почему?

– И знаешь почему? Меня ты убить не сможешь, тут нужны мозги не меньше, чем у полковника.

– Так я и есть полковник, мил хренц! – ахнул аргументами юнкер. И сбросил плащ, под которым оказался черный костюм, однако, Врангеля.

Фью сначала схватился за сердце, потом за уши, потянул их и заржал, как пьяный койот.

– И знаешь, почему? – добавил он, – ты спутал батя, я не Майер, на которого ты охотишься. Меня ты убить не сможешь.

И точно, Сэр начал бомбить пехоту юнкеров, они отступили от неожиданности, и Фью смог скрыться по подземному лабиринту. А опешивший Врангель был взят в плен.

Но и Пит попал под независимый от мнения Фью трибунал за то, что сорвал полет стратегического значения.

И теперь надеялся только на чудо, которое только и может спасти его от расстрела.

Бутлеров вошел в здание тюрьмы в новом костюме всё еще полковника, ибо за форму генерала по новому революционном уставу надо было сдать в фонд помощи восставшему народу не только кило крови и кило золота, но и обязательно расстрелять кого-нибудь из своих бывших друзей, что было затруднительно, ибо:

– Почти все генералы и полковники на этой возвышенной стадии перешли на уровень:

– Борьбы за это. – Половина, впрочем, уже искала только повода перейти обратно – пусть и простым добровольцем – для сопротивления, как они обещались:

– Недостаточно обоснованной свободе.

Его пропустили по погонам и выпустили также, только с вопросом при взгляде на Пита в распущенной, как у попа рубахе:

– Вы отдали за него звездочку?

Бутлеров хотел почесать затылок, как привык надысь у себя в кабине для более удачного вхождения мыслей в голову, но понял, что на фуражке у него нет красной или хотя бы синей звезды, как у добровольца.

– Да, – пришлось ответить, не подумавши, ибо ничего хорошего из области мыслей не показалось под сумрачным потолком.

– Те, кто без красных звезд должны платить.

– Вот из ё нэйм?

– Доктор Зорге, – я вам ответил?

Но встрял Пит:

– Я знаю Зорге, он прислуживает инопланетянину Фью.

Воцарилось – как при царе – такое молчание, что стало слышно не только как капает капля стремящегося к облупленности потолка, но и как она постепенно собирается в эту штурмующую пространство между потолком и полом ударную группировку.