Текст книги "Небо в алмазах"

– Покажите ваши тугаменты, – только и нашелся, что спросить Бутлеров у охранника.

– Итс вас устроит, – и показал на маузер в кобуре.

– Вы английской шпион?

– Как и японский и немецкий, ибо я – Доктор Зорге.

– Ну, допустим, тогда, кто тот в бункере у Фью-Черса? – спросил Пит, надеясь:

– Логика у человека, способного носить открыто маузер – должна быть.

– Думаю, думаю – это Говард Хю, – ответил Зорге. —

– Вы думаете, он взял имя знаменитого шпиона в надежде, в недопонимании, так сказать, что оно еще никем не занято? – удивился контрразведчик Бутлеров.

– Наоборот, он решил скомпрометировать меня.

– Да, это возможно, – согласился Пит, – я сам с удивлением замечал у этого парня склонность к авантюризму: мечтает о перелете через Северный Полюс.

– Вы думаете, он приехал сюда на поезде? – спросил Доктор Зорге уже на улице, ибо вышел из тюрьмы вместе с этими ребятами: Бутлеровым и Питом, которые только за столиком шашлычной на Таганке изумились, и то только за второй кокотницей с шампиньоновым пюре по-Булгаковски:

– Обязательно из птиц, – пусть не обязательно рябчиков, но только не из трупов расстрелянных повстанцев.

Чтобы узнать, кто повстанцы достаточно было расколоть за бутылкой виски молт владельца этого таганрогского кафе, что и было скоро сделано:

– Трынка, покер, двадцать одно? – спросил проходящего мимо джентльмена Пит, пообещав сотоварищам, что поставит этот притон, если не на уши, то хотя бы просто:

– На голову.

Хочу после тюрьмы увидеть жизнь свободную от стен, – намекнул он Зорге и контрразведчику Бутлерову. – А про себя:

– Заодно разобраться, шпион этот Зорге, или наоборот тот, кто остался во Фью-Черском кабинете.

– На Таганке, где встречались мы с тобой, на Полянке, где пытался с ней сменяться, – пропел между прочим Пит, чем вызвал возмущение оппонента, ибо:

– Зачем меняться?

– Душа покоя просит, – ответил Пит, и попросил сменить одну.

– Во-первых, – возразил хозяин кафе-шашлычной, – какой может быть покой от перемены мест слагаемых, а во-вторых, мы играем в Трынку, а не Покер по-американски, где можно специально найти такую прогрессивную телку, что сама поведет по магазинам в поисках зеленых брюк под цвет лица, и желтого пиджака под цвет ее загоревшей в Кусковском парке ночью жопы.

– Я имел в виду, – гордо ответил Пит, – что вы, мистер, уже подменили у себя две карты, а это, как отметил Левша в своих английских исследованиях, означает именно переход от Трынки к Покеру, но – простите, сэр – нелегальным, как нарушение американского антиалкогольного закона, способом.

– Ты мне не полицейский, – трахнул лапами об стол хозяин кафе. – Более того: мы не в Америке.

– Да, – согласился Пит, – но американцы и здесь должны жить по-своему.

– Что это значит?

– По-американски.

– Вы выдвинули предположение, сэр, что я, так сказать – тоже – американец, а доказательств, увы, никаких!

Пит показал на Маузер под новой кожаной курткой аборигена шашлычной.

– Там ничего нет.

– Есть. Положите его на стол, и я докажу, что вы обязательно имеете отношение не к той, так к этой группировке.

– Ладно, – сказал владелец этого кабаре без танцев, – я встану, но – скажи Леша – обратился он к пробегавшему мимо официанту с подносом из десяти тарелок с шашлыком на косточке и двадцати пяти шампиньоновых кокотниц, плюс:

– Бутылка шампанского посередине, – ты знал меня раньше?

– Да, в позапрошлом годе мы вместе торговали шинами на Балашихинском рынке.

– Ну и что, скорее всего, вас обоих заслали сюда еще до революции, – сделал неожиданное для себя предположение Пит, что Бутлеров даже пожалел:

– Надо было сделать этого летчика агентом своей разведки, ибо.

Ибо точно сейчас выдаст какую-нибудь тайну, чтобы только расколоть противника наугад, а надо знать – как было сказано в соседнем театре:

– Время и место, для того, чтобы бить в эту десятку.

Доктор Зорге тоже интуитивно почувствовал движение ситуации к опасному повороту в обратную сторону. Но в чем дело пока понять не мог.

И он упал на стол с картами, смешав, как чужие со своими.

– Что вы наделали, Доктор, я уже выиграл наш пролетарский ужин, а в Покер добрался бы и до Вдовы Клико с ее контрабандными трюфелями, – удился неповоротливости партеров Пит.

– Разрешите, сэр, я сыграю, – попросил разведчик.

– Окей, – две официантки встали по бокам своего начальника, как автоматчики, и одна из них сказала:

– Покажите ваши Претензии.

– Вот ду ю сей? – не понял даже Бутлеров, встав, как и Пит рядом с Зорге.

– Вы можете сесть, – сказал владелец кафе.

– Хорошо, – ответил разведчик, – тогда и вы, прошу, приземлитесь.

– Как, как, вы выразились? Приземлиться? Тогда пусть это сделает он, – и попросил вызвать с кухни японского повара, варившего лучше других креветки, а именно: никогда не давая им перевариться.

Как только повар вышел, Пит опять потеснил Зорге и встал напротив представителя кафе.

– Но банковать буду я, – сказал владелец. И высказался откровенно: – Я Черномор.

– Вот ду ю сей? – спросил опешивший до такой степени Доктор Зорге, что Бутлерову стало ясно:

– Это капитан Буров, – и можно было догадаться об этом раньше, но с другой стороны, догадка раскроет и его самого раньше времени.

Да, друзья мои, чем больше вы знаете о других – тем больше придется продать им своей документации.

Пит крутил пивные кружки до тех пор, до каких повар и с десяти раз не смог найти шарик ни разу.

– Вы что-нибудь подозрительное заметили? – спросил владелец кафе официантов, наблюдавших за игрой с двух сторон, и при всё более внимательном взгляде на которых становилось понятней:

– Это Кали и Щепка, – хотя и должны быть еще в тайге на поселении.

Можно сказать, что только играющие между собой Пит и Кетч – повар шашлычной по креветкам – не знали:

– Мы с вами никогда не встречались, так как и не знакомы до сих пор.

Неожиданно Буров, представленный окружающим, как Доктор Зорге, нелогично, но высказался:

– Вы должны сдать республике незаконно намытое в тайге золото.

– И всё? – только и ответила Щепка, почти одновременно проведя себя по левому борту, как будто наконец осталась наедите, хотя и давно ясно:

– Себя уговаривать тоже очень надо.

– Надо-то надо, – всё понял Бутлеров, но у этой стервы под мышкой если не маузер, то кольт – точно. И прямо так и спросил в лоб:

– Ми-леди, мы не слоны?

– Вот ду ю сей? – ужаснулась дама, что ее могли разоблачить раньше времени.

– Не надо, не надо нажимать в игре – это не совсем честно, – сказал Пит, – я и так выиграю.

– Прошу прощенья, – высказал Ивановский, показав, правда, только голову из-за поворота во внутренний мир ресторана, где, однако, не за семью печатями находилась и бухгалтерия, – но я оправляю сегодняшнюю и вчерашнюю выручку в банк.

Тишина. Ибо:

– Разве банки здесь еще не реквизированы? – спросил, ужаснувшись Бат – в роли владельца кафе, и не только, так как все свои намытые за долгие годы странствий по тайге бриллианты, изумруды и даже рубины взял сюда с собой и вложил лично в это предприятие, ибо остальные – ничего, хотя может и врали, что в тайге не имели в виду заниматься воровском у нее золота и камней, а только чтобы и так было можно жить:

– Намного лучше, чем на Большой Земле, а веселей – это уж, само собой.

Пришлось прервать представление, ибо только сейчас осознал:

– Вся его наколенная за долгие годы ссылок в тайгу выручка, отмытая в этом кабаке, ушла в реквизированные банки.

– Я сейчас умру, – сказал Бат, – только прошу последнее слово: после моей смерти расстреляйте и бухгалтера Ивановского, потребительски отнесшегося к моим капиталам.

– Потребительски – это как? – спросила неразумная Щепка.

– Вложил в долларах, но в местный банк.

– Все равно жалко его расстреливать, – высказалась и Кали, – ибо не только Вирус так навсегда и останется ненайденным, и стирать мне белье – тоже некому.

– Хорошо, я человек добрый, после общения десятилетиями с Тайгой готов предложить на выбор:

– Берег Слоновой Кости, вождем племени, – пусть собирает ракушки вождю на ордена, – или.

– Или? – спросил сам реципиент.

– Или пусть сделает мне операцию, чтобы я умер, но не так быстро.

– Обещай, что ты мямлишь там, – сказал даже Доктор Зорге – капитан Буров.

Глава 24

– Так, если он умрет, что будет? – решил заручиться поддержкой публики Ивановский.

– Не умрет.

– Почему?

– Сообщите ему.

– Что?

– Что вы вкладывали его выручку в иностранный банк Говарда Хю.

– Так это неправда.

– Сообщите.

– Ну, почему?

– Потому что правда еще хуже, – проинтонировал Буров. – Вы вкладывали его деньги в лабораторию Вирусологии с генетикой – менетикой напополам.

Бат, услышал это, возопил, аки зверь, но не совсем бездушный, и откинул копыта. Но, видимо, не совсем, так как успел добавить, прежде чем заснул надолго сном праведника:

– Выживу, будет по цепи у меня ходить, чего я не делал даже с медведями на прииске, ибо они и так работали:

– За мёд и ласку.

– Здесь мед не натуральный, я его есть не буду, – только и смог ответить ученый.

Бата унесли в холодильник, где хранились датские ребра, потом, к счастью вспомнили, и перенесли в грибной, с температурой полегче, и игра:

– Продолжилась.

– Теперь кто банкует? – спросила Щепка и осмелев в отсутствии хозяина.

– Что значит, кто? – возмутился Пит, – так и продолжаем.

– Нет, теперь мы будет куролесить, – сказала и Кали.

– А разница? – чуть не поддержал противника Кетч.

– Мы их оклеим бумагой.

– Кого его? – не понял даже Бутлеров.

– Вы, что, не поняли, он подглядывает через стекло кружек внутрь, – в результате мы в пролете.

– Я не один подглядываю, – хотел настоять на своем Пит.

Но получил возражение:

– После таёжных испытаний – мы через простое стекло ничего не видим, а видим – если уж это очень надо – только через бриллиантовое.

– Так не бывает, – сказал Буров.

– Вы там не были – значит, не знаете, – чуть не оплеуху отвесила ему словесами Щепка. А он подумал:

– Если у меня с ней такой контакт – значит раньше что-то между нами было. И спросил кстати:

– Вы стихи пишете.

– Да уж, наверно, не хуже других.

– Это не ответ.

– Какой ответ вас устроит?

– Я буду крутить кружки, а ты угадай, где шарик.

– Нет, нет, – настоял на порядке очереди Кетч, – сейчас я на оттяжке.

– Ну, давай, мы пока помолчим – выясним, что ты за гусь без-самолетный.

Игра, как сказал надысь Чаплицкий, пошла своим чередом.

Ивановский абсолютно без чувства юмора усомнился:

– В холодильнике еще места есть?

И тут же получил ответ от Кали:

– Считай, что ты достукался, милок, со мной щас пойдешь жир сдавать в помощь голодающим детям Ялты.

– А вот это не хочешь?

– Что это, колбаска Цековская?

– У тебя на уме, Ивановский, или бумаги, или Вирус опять приснился, или, как будто больше нечего делать – значит надо обязательно:

– Трахаться.

Кетч начал крутить пивные кружки и к своему даже не удивлению, а ужасу понял:

– Он видит через черную бумагу, как будто она на самом деле бриллиантовая.

И Пит это тоже понял. Хотя сам не видел, где шарик. И во время ставки, подмигнув Кетчу, попросил показать, где он сейчас.

– Я не могу, – ответил Кетч, точно также – к некоторому своему волнению – без слов.

– Буров – шпион Фью, если вы выиграете, деньги Бата попадут защитникам Метрополя. – Зорге передаст их Фью.

– Это не тот Доктор Зорге, – сказал Кетч.

– Их много? – удивился Пит.

– Не так уж много, но два, кажется, есть.

– Я соглашусь с тобой только по одной причине.

– Я не знаю, кто второй, но, дай мне время – я подумаю.

– Ты дашь мне выиграть сейчас? Ибо мой босс находится в реанимации в грибном холодильнике, сообщение о победе может вернуть ему дух бодрости.

Кетч решил, что, да, но только наполовину. Поэтому переспросил:

– Покажите вашу наличность, вы на сколько идете, – спросил он Пита.

– Так на все, естественно.

– Так не бывает.

– Почему?

– Когда идут на всё – это значит вы решили загнуть не только пароле, но и пароле пе.

– Именно так, дорогой сэр.

– Сэр – это ты! Поэтому, или деньги, бриллианты и золото на стол, или к стене. Катэллэ! – Кетч рявкнул.

– Он, видимо, ставит против тебя остатки, – сказал Бутлеров.

Кетч сказал одной из своих телохранительниц, Кали, кажется, но скорее всего, наоборот, Щепке:

– Он знает все мои ходы.

– Неужели между вами такое взаимопонимание?!

– С полуслова! – восхитились и Кали.

– Без слов, дорогие мои, без слов, – ответил Кетч, но даже по недавней привычке не пошевелил губами. – И они поняли, что игра продолжается. Но почему? Обе только пожали плечами:

– Ему, точнее, им видней.

Тем не менее, Кетчу показалось, что он с трудом смог произнести то, что только что сказал Питу:

– Наличные на стол, или к стене для последующего расстрела.

И чтобы подразнить его, видимо, Пит напомнил:

– Ты не поставил в конце контрольную точку.

– Ах, да, совсем забыл, – усмехнулся Кетч, – это была даже не точка, а знак восклицания, – и взял противника за лацканы его новой кожаной куртки – не длинной, как у некоторых, а наоборот, короткой, как у избранных, ибо за такие блестящие желтые куртки надо было доплачивать из своего кармана, что значит:

– Этот карман, в виде ворованного в тайге золота – был.

Хорошо придумано, считал Майер, пропавший без вести в Америке, наверное, изучает мемуары Канта или Юнга Красную Тетрадь, чтобы выбрать связь с потусторонним миром:

– Покрепче.

А вот пока этой связи с темной стороной Земли нет – узнавать их будем по желтым кожаным курткам.

Май был помянут, и к ужасу некоторых чуть не явился. Но, к счастью, Пит только потер глаза и он пропал.

– Что это было? – спросил его капитан.

– Ничего особливого, зарябило над жаровней, просит положить на себя плиту датских ребер.

– Нет, парень, – сказал и Бутлеров, – ты перетрудился, как намедни Ван Гог, что стал узнавать в своих картинах не просто правду, а:

– Движущуюся, однако, ложь.

– Продал?

– Что?

– Картину с движущейся ложью.

– Нет.

– Почему?

– Как и Пикассо застрелился.

– Почему?

– Наверное, ему показалось, движущаяся ложь очень похожа на опять ожившую Медузу Горгону.

– Скорее всего, это правда, – сказал Доктор Зорге – Буров, – ибо Р. Серебряная Нога – это и есть завезенная к нам из прошлого, но через Сириус, отраженным от Альфы Центавра образом путем.

– Для простого капитана вы слишком много где-то взяли в голову, мистер, – крякнул Кетч с противоположной стороны разделяющего их барьера. А Щепка и Кали закивали напудренными башками, что неподдельные официантки, которым если не дать на чай хотя бы трешку – злиться будут, как минимум до следующего утра, пока не удастся спустить пар во время сервировки. Хотя кака тут сервировка, если даже названия блюд и их цены пишут на доске мелом, как будто:

– Здравствуйте дети! – хотя это не Новый Год, а только опять двадцать пять:

– Первое сентября.

– Кстати, сегодня какое число? – спросил Пит, в надежде, что игра начнется заново, и все забудут, что в их архиве уже было, было, было, однако:

– Поражение.

Иначе так можно докатиться до логики:

– Вы уже проигрывали, поэтому: сдавайтесь.

Кетч прошептал:

– Вы придумали заградотряд?

– Да, – ответила Кали. И Щепка надела ему на голову обливное ведро, которое еще пахло маринованным шашлыком, который подавали только тем, у кого не было денег на датские ребра, но выгонять, если пришел не хотелось, ибо конвейер должен не только постоянно крутиться, но и создавать атмосферу не только счастья, – а:

– Счастья всеобще доступного.

Далее облава.

– Плохо то, – сказала Щепка, – что мы до сир пор не научились отличать контрреволюционеров от простых:

– Рево-люци-о-неров.

Поэтому решили:

– Вы будете платить дань этим, а мы другим, т.к. до сих пор у нас:

– Совместное предприятие.

К сожалению, наган был только один, и то у Бата, которых выздоравливал к отправке на родину – а это Сириус, если кто не запомнил – в холодильнике.

И вошли они сразу с двух сторон:

– С черного Ленька Пантелеев, а с парадного девица, но тоже с красным бантом, хотя и не на груди, а в крашеных в серебристый космический волосах.

– Вы за наганом сходили? – спросил Кетч одну из своих сотрудниц.

– У нас есть свой, – хотела сказать Кали, но передумала, так как у Щепки точно нет оружия, и, следовательно, обязательно начнет выяснять:

– Почему? – если ни у кого, кроме Бата наганов не было.

Но удивило всех другое, подошел – кажется к Кали – один налетчик из заднего прохода, и опрометчиво снял золотые серьги красоты – нет, невиданной, но всё равно, как сказал налетчик:

– Наследство мамино?

А она взяла, и бряк с высоты своего осло-умия:

– У меня не было мамы, я инкубаторская.

Парень даже уронил красное в золоте на пол, чем очень рассмешил более близкую к парадному входу группировку налетчиков с красными бантами в волосах, что вообще можно было принять решение:

– Это женский батальон, по крайней мере его часть, несомненно.

– Гоу, гоу, гоу, – сказала Пудреница, как поименовал еще живой Ивановский одноглазую налетчицу – а скорее всего, декларированную революционерку – с покрытыми серебром волосами, что не хватало только Че, вернувшегося допроигрывать недавно поступивший ему гонорар, за доказательство существовавшего в прошлом Вишневого, как минимум, а скорее всего, и Грушевого в совокупности садов в многотомной трилогии Оноре де Бальзака, где тайно еще до написания оных встречались мало воспитанный в традициях Вотрен – до этой встречи – целеустремленным Растиньяком, любимцем внебрачной дочери ростовщика Гобсека, пока без положительных и отрицательных характеристик.

Ибо еще неизвестно, куда попрет пространство:

– В пользу тех что с пригорода, и эти так и будут до второго пришествия топтаться в прихожей.

Да и время – почти доказано практикой – не имеет однозначного вектора. Ибо:

– Вот, кто считал, что он направлен назад – назло всем еще живы, а из будущего, как ни всматривайся:

– Никого не наблюдается. – Ибо мы думаем:

– Дураки были в прошлом, – а в будущем их, по крайней мере, намного меньше.

Нет! Вот сами посмотрите на парадную дверь и почти такую, только старую с черного хода – а разницы никакой:

– И те, и другие пришли грабить.

Щепка так и выдвинула на передовые позиции своего Шекспира:

– Вам, сукины дети, что, в настоящем курительные трубки будут подавать с Герцеговиной Флор, или надеялись даже на реэкспорт кубинских длинных от Фиделя?

Задние растерялись, а передние, точнее, передняя в напудренном серебрянкой, оставшейся от машины при ее перекраске на случай погони, волосяном покрове, – вынула счетную машинку, и просто, натурально, и нагло предложила:

– Всё поделить. – Мама мия, остававшиеся еще в живым гости заведения, наконец, пожалели, что не заняли как все в прошлом месяце очередь в соседний Таганский Сиэте, а за трешку, а кто и вообще за рупь:

– Проползли на верхатуру второго этажа этого развлечения с шашлыками, пивом, девочками, и шампанским – не исключая для бросающих пить помногу – Саперави.

Одна вот такая крашеная румянами на еще молодецком личике, впрочем, случайно похожем на лошадиное, так и плюнула им в лицо:

– Мы не за тем сюда приперлись, чтобы слушать ваш мат, – а спрашивается:

– Кто здесь ругался матом?

Всё чинно и благородно, как любил Ленька:

– Кто не сдал лишнее сегодня – того грохнем, самое позднее, завтра.

Что думала белобрысая никто не мог понять, потому что:

– В один глаз у нее влетало, а из другого, увы, не выползало ничего.

– Ну, прямо, как в песне, – не нашелся ничего лучшего ляпнуть Доктор Зорге: – Не страшно, а жуть!

Думали, после этих слов начнут стрелять, но почему-то наоборот, стало слышно, как звенит золото, снятое налетчиком Леньки Пантелеева с ушей толи Щепки, толи Кали – разница-то небольшая, ибо они части делились между собой награбленным у тайги, или даже у самого Врангеля золотишком, чтобы пойти на танцы в соседнюю деревню, которой, правда, здесь никогда не было, но всё равно:

– Тайга не материк – здесь что золото, что золото у другого – разница небольшая, ибо медведей всё равно больше, чем людей, и значит, чем-то они питаются, а кого съедят завтра было просрочено – приурочено Джоном:

– Любой колокол звонит по массовым казням.

И даже если не сняли золото перед расстрелом – снимут после.

Медиум:

– Я не понимаю разницы между начальником и подчиненным, но пытаюсь, пытаюсь думать, что она:

– Есть и при социализме.

– Вы думаете, начальник тот, кто больше убил?

– Да, но до семерых одним ударом мне далеко еще.

– Надо ходить тренироваться.

– В тир?

– Нет, хотите запишу вас комендантом одной из облав?

– Я не рыбак, и не люблю расставлять на людей сети.

– Нет, это и не обязательно, мы просто напишем объявление в газете, чтобы те, кто хочет, могли приходить прямо сюда, чтобы попросить освободить кого-нибудь, или вообще всех:

– Своих налетчиков, – за простой протокол и подпись о взаимовыгодном сотрудничестве.

– Придут?

– Да, и вы их тут, недалечко, у заборчика и шлепните.

– Чтобы не имели больше намерения измерять свои писюльки нашими штангами?

– Именно, дорогой сэр, именно.

Ленька вступил в переговоры с Пудреницей:

– По моим сведениям сюда едут члены центральной ревизионной комиссии.

– Вы предлагаете побыстрее всё поделить, чтобы нас не поделили эти члены? Но как вы можете это проиллюстрировать, если путаете очень простые понятия:

– Ревизионную комиссию с реквизационной комендатурой.

– Я настаиваю, что это одно и тоже, – поклялся сам себе Ленька не уступить ни одного лишнего покойника этой одноглазой стерве в роли капитана Флинта.

Решили всё-таки кончить дело миром:

– Выставить в оставшееся до прибытия чрезвычайных комиссий время по одному стрелку для дуэли между парадным входом и черным выходом, – а:

– Ничего не делить, – ибо и написано белым по черному:

– Победитель получает почти всё, – за вычетом расходов противоположной стороны на рекогносцировку пошедшего по непредвиденному пути мероприятия по изъятия трудовых, но никем так и не защищенных доходов, – плюс:

– Талоны на недельное питание в столовой ВЦИК.

Они уже поделили реципиентов по-честному, ибо ближе к парадному ходу была группировка Пит, Бутлеров, Доктор Зорге, а к черному:

– Кетч, Щепка, Кали, Ивановский плюс Бат в грибном холодильнике.

Хотели выставить для защиты своих интересов летчика Пита, но Пудреница, сказала:

– Нет, – он нам еще будет нужен для перелета стены Кремля. – И, честно, никто не понял, что кремль – это не просто деревянный сарай с кукушкой на гребешке, а:

– Кирпичное здание, – но всё равно подчинились. Пришлось выйти Доктору Зорге, на которого эта принцесса цирка, как сказал в свою бытность еще тута, а не в морозильнике, Бат, – махнула рукой. Что могло значит только одно:

– Стрелять по-настоящему не умеет, – но и у них нет никого достойного ее личной пули.

Ленька хотел стреляться сам, но вынужден был уступить это право Кетчу. Так как:

– Пусть они стреляются между собой, – ибо один летчик всё равно останется, ибо зачем два, если мы никого не собираемся брать на наш Черно-белый Роджер для отвала, как минимум в Лас Вегас, а то и прямо в Голливуд – здесь уже готов декрет:

– Никакого больше кино, а только домино, шашки и иногда шахматы. – Имеется в виду в частное пользование, всё только ему:

– Монс-тру, – иногда называемому даже здесь государством.

Медиум:

– У него э литл инфаркт миокарда.

– Почему?

– И знаете почему? Он раздавил ногой Сороконожку, которая бежала скорее под ванну, так как всегда очень спешила, ибо мечтала, что у нее есть дети, которых давно ждала, а их всё не было.

Не успели начать, как раздался возглас:

– Два отряда Фью и Че – перекрыли выход и черный вход!

– Это какой Че? – спросила Щепка у Кали, – тот, который проиграл всё наше достояние в Ялте.

– Другой, – тот, наверно, продолжил после Марка Твена его Тома Сойера и Гекльберри Финна, и стал в Америке богатым человеком.

– За счет чего? Продал свои измышления Говарду Ху?

– Не думаю, скорее Ху устроил ему фотосессию у входа в один из игорных Хаусов, где каждый входящий здоровается с новым то:

– Томом Сойером, – а по нечетным:

– С Гекльберри Финном.

– И заодно называет себя их автором?

– Да.

– Как только не стыдно!

– Вот, видимо, его и одолел стыд, Говард Хю добился у Фью для него должности здесь.

– И?

– И, как это ни удивительно, Фью предложил ему.

– Подожди, я угадаю, – сказала Щепка, – писать его личную автобиографию.

– Нет.

– Второй раз можно?

– Нет.

– Почему?

– Всё равно не угадаешь.

– Хорошо, скажи ты. Нет, подожди, я кажется, поняла: он будет Фью на Восточном Фронте!

– Увы, близко, но всё равно:

– Ни-правильна!

– Надеюсь, истина не в вине? Будет представлять его на банкетах, чтобы заставлял сотрапезников стреляться друг с другом ради любви:

– К нему.

– Нет, хуже, и намного, Че – это теперь затерявшийся в тайге Майер, как человек, но не вполне самостоятельный, а:

– Равноапостольный самому Фью-Черсу.

– И теперь они вдвоем перекрыли и те, и эти ворота нашего амфитеатра? – ужаснулась этому диалогу даже Пудреница. Но для смеху, а также, чтобы заодно проверить на вшивость своих сторонников и противников, протявкала громче обычного:

– Кара-ул-л!

И действительно люди испугались, так как такого воя не слышали отродясь даже в зоопарке, когда защитники средств массовой информации в животных – точнее, наоборот – мол:

– Вы не так их не кормите!

И все побежали в обратных направлениях:

– Сама Пудреница и ее сотрапезники к черному входу, а Махновцы – к парадному выходу.

– Прошу вас, уступите мне, пожалуйста, дорогу!

– Конечно, но вы тоже.

– Как это?

– Когда побегу обратно.

– Да, но при условии: если не забуду. – Это Пит ответил своему бывшему – уже можно думать – другу Кетчу, ибо судьба – или еще кто-то на нее похожий – сводили их если еще не на Листе Мёбиуса, когда один внизу, а другой еще наверху, но вектора уже были разные, как Москва и уже малоинтересный для постоянного проживания Питер-бурх.

Так-то бы всё прошло культурно, если и расстреляли, и то не всех, но два обстоятельства испортили эту премьеру. Одно это:

– Бат, – очнулся в холодильнике, и внутренним чутьем понял: сейчас или никогда – можно взять реванш у той Линии Тока, которая не потворствует ему с Ориона. – Второе:

– Пит вспомнил, что должен стреляться с Кетчем, – и понял, что тот, кто понял, а откладывает исполнение в долгий ящик – проиграет и в следующий раз. Поэтому:

– Стой! – я тебе сказал.

– Дак, полундра, мил человек, Пит, – ответил Кетч.

– Ничего страшного, пусть они бегают внизу – мы будем стреляться на барной стойке.

– Привычно, но ее здесь нет, – ответил товарищ.

– Может, хотите на движущейся ленте датских ребер?

– Они горячие, а я не йог, поэтому привык думать – огонь, следовательно, будет мне мешать.

И решили просто: один встанет в выходе к черному ходу, а другой к ходу парадному.

Но.

Но не успели, всех повезли в одну и ту же Матросскую Тишину. И более того:

– Свободных камер не оставалось, комендант неожиданно получил облегчение: пришел телетайп разместить всех в одном и том же коридорном подвале.

Ребята и девушки начали занимать места, чтобы поближе друг к другу, но вдруг из темного угла, как мышь, только и ждущая удобного случая, чтобы навязать кошкам и котам, попавшим в негостеприимный приют свои правила питания и проживания прожурчало на незнакомом наречии:

– Спать и лежать могут только те, у кого есть наличные.

И удивительно, все только и занялись тем, что не искали ничего по карманам, а уже заранее мечтая о жизни приличной в тюрьме:

– Вспарывали швы кто с припрятанными еще в Америке командировочными, но были и такие, кто пер из самой тайги золотишко:

– Бриллиантишко, изумрудишко и рубинишко, – как весело пропела Пудренница, понимая, что кроме нее здесь никто не будет чувствовать себя, как рыба в аквариуме, где почти всегда есть вода, и даже послала Леньку Пантелеева собирать эту дань, а он, даже не удивляясь сам себе:

– Подчинился. – И даже собрал с одного ряда в завязанную с низу узлом рубашку килограмма полтора неподдельных драгоценностей, хотя здесь были люди, способные даже из каблука не только суп сварить, не только сделать чернила для наколки очередного паука на расстоянии между большим и указательным пальцем, чтобы все видели:

– Я уже не стою на карачках перед каждым, а:

– Ползаю сам в поисках неотравленных конечностей.

Пудреница уже хотела перенести свою консоль на встречную полосу движения, как эту консоль – Леньку Пантелеева – остановил, вот именно почти настоящий паук, которого, да, видели уже, но думали:

– Это тень.

– Мы здесь уже настрадались, – сказал Паук, – поэтому дань платят все.