Текст книги "Небо в алмазах"

– Голова была уже с рогами, а ноги, да, с копытами.

Так что передвигаться в воздухе это существо было не способно, и поэтому боялось. Хотя Распи и напомнил Питу:

– Если нас собьют – тебя уже ничего не спасет.

– Вы намекаете, что не можете ходить по воде, но по воздуху – пожалуйста?

– Что? Я об этом не думал.

– Когда не думается – лучше помолчать, – строго заметил летчик. Ибо они сейчас начнут стрелять сразу из двух пулеметов, а я как назло растеряюсь.

– Ладно, ладно, только не поворачивайся к ним задом, где я сижу.

Че мог бы добавить очередь вслед за Врангелем, но забыл, что и у Максима есть предохранитель, и более того, капитан успел предупредить его об этом, но Че по запарке, находящийся сиськи-миськи мечтами то в Лас Вегасе, то в Монте Карло, то вообще чуть ли не на Аляске на сборах золота вместе с Джеком Лондоном, – то и подумал, что предохранитель – это вышибала у кабака, только в его музейном виде, как делают некоторые ради экономии, что значит:

– Просто чучело. – И не найдя его, пропустил мимо самолет Пита, но осознав с помощью мата капитана, что, мол:

– Вот она, вот она, – замаячил почти целую ленту по самолету Кетча с Майером, и:

– Отрубил ему полхвоста. Майер хотел тут же выпрыгнуть с парашютом из-за вибрации, но Кетч успел помешать: повернувшись назад, пристегнул наручниками к борту.

– Это зачем? – даже опешил Май.

– Муляж.

– Почему?

– Не было второго парашюта.

– Врешь! Вы никогда его не берете с собой, чтобы в случае чего не тащить на себе лишнего едока.

– Неправда, мы, как все остальные выходцы от медведя – хозяина тайги, берем реципиента, наоборот с собой, как не только сухой паек, но и вообще, даже, как витамины полезно.

– Ты хотел меня съесть в тылу врага.

– Мы всегда в тылу, – выдал резюме летчик, что озадачил Мая: значит, понимает, что делает, и даже похлопал его сзади по шлему. А.

А было не надо, ибо не ожидавший такой фамильярности Кетч, на некоторое время потерял дар сознания, из-за абсолютного непонимания:

– Кто бы это мог сделать, – если не материализовавшаяся прямо из воздуха Роза Серебряная Нога.

Самолет перешел на автопилот. И счастливой случайности не произошло: прямо на летательный аппарат Пита из мертвой зоны. Но тут подтвердилось рекламное реноме Распи, которое он навязывал самому себе:

– Счастье – это я!

И затылком – что удавалось не всегда – заметил приближающийся лай-нер, как незаметно пущенную торпеду по Титанику.

Распи сначала сделал узелок на память, что надо запомнить фразеологический оборот:

– Я – Титаник, не тонущий никогда, – потому сыграл Аппассионату пальцами ног на спине Пита.

И тот понял:

– Опять Роза мерещится, сёдня, скорее всего, расстреляют.

И пошел в завывающее пике на пулемет Че, так:

– Наугад, – но Че решил, что он его заметил персонально, и, не выдержав напряжения побежал.

Точнее, ему так это хотелось сделать, что решил:

– Сказано – сделано. – Но.

Но только не на поле боя, контролируемом СН тактически:

– Лапы его оказались прикованными к ручкам Максима.

– А болтают, что так делают только немцы! – без эмоций обратился он к Врангелю.

– Немцев приковывают, а ты это сделал добровольно, но зря.

– Почему?

– Маловероятно, что самолет уступит тебе пальму первенства.

– Так самолет большой – мы будем ликвидированы оба.

– Да?

– Ты об этом не подумал, друг милейший?

– Мне думать не надо, я уже запрограммировал себя перед боем на девяносто восемь процентов.

– На что, они разобьются раньше?

– Летчик его выведет из пике.

– Вы думаете, они уже научились делать мертвую петлю?

– Эх, мил друг, давно, давно ты не был с нами вместе, ибо они на Северный Полюс уже летали.

– Да? Я думал, только пытались.

– Это дискуссионный вопрос, на который у нас мало времени.

– Так бежать всё равно нельзя – я прикован к пулемету.

– Хорошо, тогда я побегу, а ты меня прикроешь.

– Я не согласен, неси меня вместе с пулеметом.

– Да ты что!

– А что?

– Умей умереть с честью.

– Я уже отвык от этих песен, у меня чахотка.

– Опять? Всё, как было раньше в Ялте: чуть что:

– Я сегодня занят: я девять песен написал, а сегодня должен закончить это дело, чтобы начать новую главу. Как:

– Пушкин.

Пит вывел самолет из трассирующей траектории, но поднять его опять к небесам уже было невозможно. Они сели, и Че рванулся, чтобы бежать к нему.

– Зачем? – хотел спросить капитан, но и сам испытал это сладостное чувство охотника, наконец осознавшего, что не только его собака любит охотится, но и он сам тоже:

– Вышел родом из дикой и хищной природы.

– Мы должны их спасти? – спросил Кетч у Майера.

– Кого его?

– Пита и Распи.

– Они нам нужны?

– Летчики всегда нужны, ибо их и так мало.

– Распи может быть очень опасен.

– Да, сэр, вы правы, как все остальные, как-то: Врангель.

– Да, я его помню по Ялте, хотел он меня аннигилировать, ан не вышло, не по усам.

– У него нет усов.

– Это не имеет значения, у кого-то, значит, они есть.

– Вы думаете Бу и Во прибыли для командования южной и западной армиями.

– Западной под прикрытием Худи и Отто Эс командует в качестве нелегала – консультанта Мо.

– Это плохое известие, я думал Консультант з – как говорят у нас в Ялте, – Того Звета.

– Ты не видел у него рога?

– Мне кажется, я и вообще-то его никогда не видел.

– Считай за счастие.

– Интуитивно думаю, что согласен с вами полностью. Чё-то так натурально пахнуло серой. Говорят, нет, честно, сам не слышал, но верю:

– Мо и съел второго Фью, который родился от СН и Царь Пушки. Правда, не разжевал, а тот так и живет в нем, питается, сикает и какает, как сам Мо.

– Только в увеличенном масштабе, – добавил Майер.

– Это логично. Вы это сами придумали.

– Как и ты: получил эти сведения через Ретранслятор с Сириуса.

– Должен быть еще и Ретранслятор? Никогда не видел.

– Ошибаешься, мил человек, ибо: видел ли ты меня?

– Да.

– Значит, видел и его.

– Не могу понять, ретрансляционной логики.

– Это Распи.

– Так разве вы не говорили, что его надо уничтожить?

– Может и надо, но именно для того, чтобы прервать связь с Космосом и полностью перейти на автопилот.

– Вы считаете, в этом случае Земля может перейти в другую систему координат?

– Будет вынуждена.

– Там есть Солнце?

– Дак, естественно, ибо Солнце – это я.

– Понятненько. Вы просто хотите ликвидировать конкурента. А всё остальное про изменение космических координат Земли – только сказки тупой бессмысленной толпы?

– Нет, наоборот, это и есть главная цель, начавшейся сейчас войны.

– Северный Полюс, значит, нам уже не нужен?

– Нет, нужен, ибо окончательное решение должно быть запрограммировано там.

– Там и напишем на Северном Сиянии: Первый, Первый, я Звезда – перехожу к самоликвидации.

– Да, это печально, но будет выглядеть именно так, – полной грудью вздохнул Май.

– Так, значит, одна капсула всё-таки уйдет из этой Пере-дел-ки в одушевленном состоянии?

– И это будет мой Мавзолей.

– Спасибо, сэр, что оставили там для меня четыре с половиной квадратных метра, буду думать, кото положить на полати. Помню, как в купе из Хермании мы ехали через границу Империи, и попали в Тайгу, смешно, честно, до слез.

– Думаешь, опять так получится, что опять попадут в дикий лес к медведям и осетрам?

– Дак, охотно, сэр. Ибо я сам чувствую: цивилизация рушится.

– Почему?

– Никто не хочет жить, а наоборот, все жаждут сражений.

Наконец, самолет Кетча устал ждать приземления и перешел в невозвратное пике.

– Ничего нельзя сделать?

– Хвост отрублен, сэр, и можно только удивляться, что раньше не завертелись, как кета на перекатах, где ее ловил Эрнест Хемингуэй.

– С телкой?

– Зачем?

– Что значит, зачем? Ибо надо.

– Нет, сэр, ибо кета, кофе в лесу, сваренный до основания, чтобы затем не было нужды таскать за собой вторяки, кулубника, со своего участка, вино – почти бесплатно – и спрашивается:

– Зачем нам девочки?

– Дак, мил человек, могут принять за несовершеннолетнего.

– Если это будет Роза Серебряная Нога?

– Конечно, это хуже, ибо секс ей разменяют расстрелы.

– Вот напророчим, упадем через несколько секунд она и возьмет нас в плен.

– Не думаю, что после такого падения нас можно будет еще и изнасиловать путем расстрела.

– Я думал, вы сможете что-нибудь сделать, как тогда в море при перелете Зальцбург – Ялта.

– Здесь нет мели.

– После дождя бывают овраги полные водой, как настоящие морские заливы.

– Тогда надо поискать, спасибо, что напомнил. – И он провел правой лапой по запястью левой, и выше – до локтя.

Скорее всего, было что-то видно, ибо зачем играть в имитацию в нескольких секундах до Земли?

И Батька Махно, что было ему совершенно несвойственно, схватился за голову:

– Самолет упал в болото, где его сторожила СН, а он сам, как человек умный и логичный у первого грохнувшегося летателя.

– Что?

– Дак, сэр, мы груши здесь долго обивать не намерены.

– Она идет сюда?

– Пока издали наблюдает в бинокль.

– Тем не менее, самолет погружается в пучину сомнений, и нам придется сдастся, – сказал Майер.

– Нет, сэр, я живым ей не дамся.

– Если всё-таки попадешь, я вот что тебе советую.

– Да? Если что-нибудь не до абсурда своеобразное, я вас тоже спасу, если за вами придут даже в мав-зо-лей.

– Скажешь, что ты ее сын от Царь Пушки, и так как быстро вырос, то бежал от Мо, ибо мечтал еще в Царь Пушке летать, как заведенное ей ядро.

– В это даже я не верю – она же, как я сам видел, да и слышал немало, не верит даже в инопланетян, а считает всех местных чертей, мутацией обычных местных придурков.

– После твоих слов, милый гурман человеческих подробностей, даже я заикаться начал, и теперь не могу даже под присягой заверить:

– Кончала она Сорбонну полностью, или запедалировала так и не начав.

– Это хорошая мысль. Ибо не означает ли она, что можно повернуть время вспять?

– Чтобы мотаться всю оставшуюся жизнь между Сибирью и Зальцбургом? – Май принял вид человека, размышляющего над Розетским Камнем:

– Хватит ума его не читать, или любопытство возьмет верх?

Глава 30

Тем не менее, их выудили обоих, хотя Кетча ловили дольше.

– Что ты там пытаешься поймать, малыш? – промяукала с берега СН, – подземный ход бывает только под землей, под водой – никогда. – И добавила какому-то сотрапезнику, подавшему ей фляжку с зеленью, скорее всего, приворотной:

– Пусть полазиет по дну, помучается, чтобы потом мог быстрее сказать:

– Да, милая принцесса цирка.

– Именно цирка? – слегка опешил реципиент.

– Ну, если вы звери, кто я тогда по-твоему?

– Я думал, лебедь белая.

– Да? Ты кто вообще?

– Прислали намедни помогать тебе ничего не делать, – ответил мужик.

– Племенной, что ли, аль из батькиных истуканов?

– Нет, милая, я из Центра.

– Связной?

– Отлично, потому доложишь, кого куда надо направить, но я уже интуитивно знаю: половину в Сибирь, а вторую здесь расстрелять.

– Я не читал всей сведений подробно, ибо французский мне как родной, мог бы на слух запомнить, но, думаю, всё иначе, так как.

– Об этом расскажешь потом, и именно на родном тебе французском, – и хотела, как обычно задать несколько вопросов реципиентам.

Но ее вызвали к коммутатору за срочным сообщением, и парень, приняв командование по умолчанию, рявкнул:

– Всех на бронепоезд!

– И этих тоже? – спросил конногвардеец.

– Так-то бы, да, но вижу только одного.

– Закинули сеть, сейчас вытащат второго.

Но Кетча поймали только к вечеру.

– Что ты там делал так долго, – спросил уполномоченный, – искал подземный выход к морю?

– Нет, я не хотел сдаваться.

– Почему?

– Потому что пришлось.

– Хорошая логика, кажется, я тебя знаю, – ответил Бутлеров, а это был именно он, ибо:

– Если все здесь, – зачем кому-то еще оставаться?

Зря это было сказано, ибо он как раз появился. И это был Мирон, он сразу ударил своим бронепоездом по более малогабаритному тем более простому почти паровозу Бутлерова.

Некоторые вагоны сошли с рельс.

Махно, знавший, что ему предначертано, или выиграть или проиграть Мирону, предложил Бурову отдать ему бронепоезд Бутлерова.

Они стояли ночью в лесу вдвоем, и даже не курили в целях конспирации.

– Како отдай, если я у него в плену до выяснения личности.

– Разведка донесла, что Че сдался Мирону.

– Да, а я наоборот, другому бронепоезду.

– Бутлеров не знает, что ты Врангель?

– Откуда?

– Действительно. И даже Щепка и Кали – комиссары этого бронепоезда не опознали тебя?

– Они не комиссары и даже не комиссар-ши, а наоборот.

Комиссары на бронепоезде Мирона – это Клэр Цет и Роз Люкс вместе с популярным уже Вирусом Ивановским.

– Значит, считай, с Мироном я договорился, ибо имею пленных из той же группировки, а они потянутся друг к другу, как разъединенные полюса магнита.

– У тебя в плену летчик Питчер и Распутин, возжелавший сам лично увидеть, какие сейчас идут сражения?

– Да, у меня лично, и я не подчиняюсь СН, у которой оказались какой-то Май и Кетч.

– Но у них нет самолета, разбился полностью. Тем более, ты не знаешь, кто такой Май.

– Нет. Да в данной ситуации это и не существенно, Сер. Нога всё равно не оставит их здесь, а повезет на опознание в Кремль, – сказал Махно.

– Кремль уже здесь, и более того, возвратившись в расположение своей армии ты узнаешь, что Кетч объявил себя Фью – сыном Розы Серебряной Ноги и Царь Пушки. Ибо:

– Сбежал от Мо, который носил его в себе, как декларацию прав независимости, тем более, личной, – добавил Махно.

– Его научил Распутин.

– Какой Распутин, он летал с Майером.

– Это одно и тоже, только еще хуже.

– Слишком много одиозных личностей, нам даже вдвоем не преодолеть перспективу.

– Хорошо, давай тогда заключим союз, как Моцарт с Сальери, – сказал Буров – Врангель, – ты предашь меня, но не сразу, а только потом?

– Значит, ты сможешь договорится с Бутлеровым, чтобы я командовал его бронепоездом, как своим?

– Как?

– Скажешь, что надо вступить в мою армию.

– Но это глупость, ибо ты не за тех, ни за обратных – значит проиграешь, ибо победить всех невозможно!

– У меня другая логика, – сказал Махно: – Никто не хочет прошлого, и уж, тем более, еще большего прошлого.

– Значит будущее – это Ты!

– Да.

– И тебе не хватает для победы только бронепоезда Бутлерова?

– Да.

– И все мы будем сражаться за тебя?

– Да! Впрочем, за исключением тебя. Ты – как Доктор Зорге – глубоко законспирированный агент американской, немецкой, английской и японской разведок – нет, ну, как будто бы.

– К сожалению, я не знаю, вот из ит: Бы!

– Тем лучше, будешь – если что – расстрелян теми, или другими:

– Натурально.

– Я не за этим сюда пришел, чтобы выполнять твои условия, выслушай мои.

– Поздно, друг, поздно, вернулась СН, и ищет меня, ты понимаешь, что это значит?

– Нет.

– Мне придется с ней жить до победы мировой революции. Так что подумай, что ты выбираешь: моё место, или то, которое я тебе предложил.

Бутлеров был ошарашен предложением Бурова, ибо:

– Мы так перепутаем все рамсы, основные силы просто-напросто растеряются, куда им нанести главный удар. Тем более.

– Да, тем более, вы меня узнали, но боитесь.

– Да, ты прав, капитан, я боюсь потерять ориентировку.

– Нет, полковник, ибо написан уже план предстоящего боя с Мироном, и тебе очень хочется спустить с рельс его намного более тяжелый бронепоезд.

И ужас произошел:

– В четыре утра по намеченному времени, когда должно было начаться сражение бронепоездов на мосту через Волгу, обнаружилось, что Доктор Зорге ушел на сторону Мирона, но не один, а с Майером и летчиком Кетчером.

Махно решивший начать атаку с воздуха, ужаснулся провалу, хотя только начала наступления. У него был хороший немецкий новый самолет, но не было летчиков, ибо Распи, хотя и остался сидеть в тюремном сарае, а Пита СН забрала с собой в Кремль, куда ее срочно вызвали.

К счастью, стреляться Махно не пришлось – Пит сбежал от СН перед самым отходом поезда. И вместе с Махно на этот раз, а не с Распи, которого, правда, выпустили из сарая, Пит пошел на штурм одного из бронепоездов.

– Мы не промахнемся мимо нашего бронепоезда? – спросил он, протирая глаза, платочком, подаренный Пудреницей перед отъездом?

– Наш на той стороне реки, – сказал Махно.

– Что значит, наш, я не понял?

– Вы подумали спросонья, что я один пошел против Мирона?

– Так, а с кем, собственно?

– С Бутлеровым.

– Он об этом знает?

– Конечно.

– Нет, точно, или совсем правильно?

– Есть какие-то подозрения?

– Он бежал, прихватив с собой Майера и Кетча.

– Это может иметь какое-то значение для нас?

– У Бутлерова нет самолетов – он побоится вступать в сражение без авиации.

– Так мы на что?

– Всё равно, он разозлился, что Врангель увел у него Майера, да и Кетч мог бы помочь. И да, еще раз повторите, кого мы летим сбросить с перевала?

– Мирона.

– Отличная идея, но провальная.

– Почему ты раньше не сказал?

– Не знал, что в расположение вашей повстанческой армии прибыли секретные агенты Коминтерна.

– И вот только сейчас ты об этом узнал?

– Да, потому что они только что прибыли. У нас, – Пит постучал по стеклу, сидевшего сзади Махно, – магическая связь через Орион. И знаете, что?

– Да?

– Они уже на бронепоезде Мирона.

– И ты не можешь его бомбить?

– Да, сэр.

– Отлично, ибо у нас и бомб нет, ты вступишь в бой только в том случае, если с их бронепоезда взлетит самолет, чтобы напугать мою армию, которая начнет наступление перед восходом солнца.

– Хорошо, но так запутать ситуацию мог только полковник Бутлеров.

Тем не менее, на этот раз Махно заставил отступить Мирона чуть ли не до Царицына

И Пит, явившийся на презентацию победы, как Фью, так и ляпнул с бокалом в руке:

– Это была мечта моего детства: взять Царицын, если не мытьем – так катаньем. И считаю, за неделю управимся.

Майно, увидев, что командование всей группировкой от него уплывает, как гребной баркас Петра Первого, идущий на штурм турецкого корабля под Веселым Роджером:

– Не решился отодвинуть его на второй план, – тем более, что, получалось, Фью выступил за белых!

Он опять ночью встретился с Врангелем – Буровым и предложил:

– Я тоже не местный.

– Вот из ит?

– Уберешь Фью и Майера, и считай – мир наш.

– У тебя поддержка с какой планеты? – спросил на всякий случай капитан, ибо если врет, то тут же станет ясно: не все планеты знает точно.

И вот это точно, как раз произошло, от волнения, что наступил чай икс, игрек, зет – час решающего поворота истории этого земельного участка под названием Россия в сторону противоположную, не ту которую ей предназначили на Сириусе и Орионе, сторону козла, точнее:

– Козы отпущения, – не пробьет никогда, Бат ляпнул, как Майер:

– Их бин Сириус, – но!

Но Буров не стал пока придавать большого значения этой описке сознания, ибо увидел правду на голове Махно:

– Длинные волосы его встали дыбом, как лист перед травой, – испугался.

Он так и сказал:

– Кто-то меня подставляет.

– Не знаешь кто?

– Скорее всего, я плохо разбираюсь в искусстве конца прошлого и начале этого века, – поэтому подозреваю или Сезанна, или Тулуза Лотрека. Но могу заверить тебя, или даже подписать официальную бумагу, что как только возьмем Кремль, открою там не только уже имеющиеся музеи и картинные галереи Пабло Пикассо и Ван Гога, но этих ребят.

– Про Тулуза Лотрека это серьезно?

– Я знаю, что он жил одно время с проституткой, и даже после того, как он ее бросил достойная леди попала на помойку, но если знать всю правду, то и на наших потенциальных – хотя еще и живых – произведениях потустороннего искусства – клейма ставить уже почти негде, хотя не скрою и мне одна из них нравится.

– Надеюсь не Кали?

– Кто такая Кали? Ах, Кали! Да именно она.

– Очень достойный выбор, но это невозможно, – сказал капитан.

– Почему?

– Просто запомни – нет и всё!

– Хотя ты мой первый советник, как Распи у Фью – Истопника, я-то сам первее первого.

Врангель хотел возразить на первый вопрос, но его удивил второй:

– Так ты думаешь, что Распи на самом деле прислуживал не самому себе, и даже не Президиуму, а Фью Истопнику?!

– Скорее всего, я оговорился. А с другой стороны, можно считать, что эта информация пришла мне с моей родной планеты Альфа Центавра.

– Хорошо, тогда я раскрою тебе без долгих предисловий, что уже принято решение сделать из твоей будущей Кали Майера.

– Что, кого? – опешил до непонимания Махно.

– Она его любила когда-то и знает многие его загогулины.

– Чтобы на каждого второго Фью было по второму Майеру, – повторил Бат, чтобы получше запомнить.

Не успели они додумать план, как лучше столкнуть двух Фью друг с другом, как пришло сообщение, что Тро возмутился на последнем заседании Президиума, что его, как человека, совершившего на самом деле переворот против царя, и на этот раз не ввели в действительные члены правительственной Академии.

И в отсутствии из-за присутствия на разных фронтах Во, Бу, Мо – напополам с Харчиком – в качестве первого секретаря:

– Взял власть на всех трех опорных пунктах, как-то:

– На Большой Даче, Малой Даче и в Кремле, естественно.

Распи не было на Большой Даче, поэтому Тро по воле случая обратился к шляющемуся в тулупе между цветущих лип Истопнику:

– Что здесь происходит?

– Иду проверить не выпил ли кто мой Хеннесси в дупле.

– Что-с?!

– Кажется, ворует кто-то потихоньку.

Но сдержался, и только спросил негромко:

– Почему здесь такой бардак, милый?

– А тебе не милый, – вдруг вякнул Истопник.

– Ты, что, осмелел, пока здесь никого нет? Распустил вас Распутин. Может тебе еще бабу здесь поселить, а то после пьянки, чай, трахнуться охота?

– Есть маненько. Хотя я по многу не пью.

– Почему?

– Если только редко. Во-первых, коньяк энтот дорог, на сигары не хватает, во-вторых, ты здесь не финти, не финти, потому что Распутин больше не вернется.

– Да?

– Да.

– Тем лучше, спасибо за предсказание, которому ты научился у него, но:

– Такого-то Кузьму я и так возму-т.

Но сие оказалось непросто, Истопник забегал между монументов импрессионистов, как гробокопатель Адриян Прохоров между могил.

Так показалось Тро, что он даже остановился, чё-то испугавшись.

Медиум:

Надо заметить, что многие люди путают имена друг друга, как, например, Саша и Вова. Так и Врангель ошибся, когда сказал Майно, что Кетч объявил себя Фью. Далее выясняется, что это был Пит.

А с другой стороны, может быть, прав Врангель, и я просто хуже него знаю будущее?

Хотя я их сам иногда путаю. Так можно договориться до того, что и сами они не всегда точно не только друг друга, но себя идентифицируют.

Начали ловить, но не получилось.

– Скорее всего, – сказал Харчик, прибывший только что с фронта под Царицыным – он успел взять несколько уроков по нестандартному преодолению континуума у Распи, и ушел по подземному ходу прямо в кремль.

Тро побарабанил пальцами одной лапы по поверхности другой.

– Ерунда, он где-то здесь, ищите.

– Что значит, ищите, я такой же руководитель, как и ты, Тро, сам ищи.

– Больше никого нет, что ли? – чуть не улыбнулся Тро.

– Нет.

Тро вынул из-под сюртучной кобуры маузер.

– Неужели, друг, ты хочешь меня убить?

– Нет, идем на поиски Фью, этот Истопник нам нужен живым.

– Зачем тогда маузер?

– Чтобы боялся военного человека.

– Если он столько лет ходил в тулупе и пил Хеннесси, курил дорогие сигары, то, уверен – считает себя каким-то Лжедимитрием.

– Или королем в железной маске – в данном случае, в тулупе – Людовиком 14-м, – согласился Тро. – Ты иди справа, я слева, он спрятался где-то между этих музейных восковых фигур.

– Это копии картин Пабло Пикассо, Ван Гога, Сезанна и Тулуза Лотрека, признанных на первом же заседании революционного совета шедеврами, предвосхитившими рождение нового человека будущего.

– Да, и что самое замечательное, именно здесь.

Картины были выдолблены из гранита или мрамора – если кто понимает между ними разницу, но Тро даже почему-то подумал, именно этим Истопником.

– Нет, – поправил его Хар-чик, – это сделали первые заключенные новой республики. Вместо Колымы.

– Вместо расстрела, – поправил его Тро, вспомнив, если не всё, то очень многое.

– Выходи, Фью! – крикнул Хар, – мы хотим только попросить тебя раскрасить монументы. К чему эта серость?

– Его это не интересует, скорее всего, он вообще не склонен рисовать, тем более, писать то, что осталось на этих картинах от реальной действительности.

– Ему нужна сама реальность.

– Да, ты прав, но для чего не сказал.

– Для уничтожения, я думаю.

– Если он тебя слышал, – сказал Тро, – считай, подписал смертный приговор.

– Я его не боюсь, и знаешь почему?

– Почему?

– Считаю, что разум не может быть побежден анти-разумом.

– Ты прав, – ответил Тро, когда они были уже на середине кладбища.

Я сказал:

– Кладбища? Да, если закрыть глаза это будет намного холоднее Пушкинского музея.

Кто-то сознательно превратил произведения искусства в кладбище.

– А этот Истопник здесь, как дома. Нам его не найти.

– Нет, нет, друзья мои, я здесь.

И Тро, вынув часы с зеркальным циферблатом, увидел сзади Фью, качающегося с фляжкой в руке.

Они подошли поближе и, чтобы создать ситуацию почти интимного знакомства обнялись и почти поцеловались.

– Итак, – сказал Фью, присев у одного памятника, – вы хотите отправить меня назад в Космос, или работать под моей крышей?

– Первое, наверное, – сказал Тро, а Хар тоже хотел кивнуть головой, но почему-то предложил пока подождать.

– Чего ждать, когда я состарюсь?

– Простите, мистер Истопник, но вы не можете же ж настаивать, чтобы мы:

– Мы, – Тро кинул на себя и на Харчика, – подчинялись вам.

– Почему?

– Потому что, действительно, вы ничего не знаете, а мы знаем почти все, – резюмировал Хар.

– Дети мои, – обнял их Фью, – то, что вы знаете, никому не нужно, вот даже этой бабочке, которая летает над моими цветами. Возьмите хотя бы Набокова: чего, спрашивается, ему надо? Вот только эту бабочку, а больше-то ни хера. Как вы себе это представляете, чтобы я ловил вам здесь бабочек, как Набоков Лолит, а вы-то, мои милые, что будете делать, если предположить априори:

– Ни сеять, ни пахать не можете.

– Так вы, что нам предлагаете?

– Ты, – Фью ткнул пальцев в Харчика, – будешь каптенармусом на Зоне, а вы, сэр, вторым помощником начальника колонии по воспитательной работе, – и повернул фуражку Тро козырьком назад.

– П-первый тоже бывает? – едва смог выговорить Троль.

– Каждый оставшийся в живых после боев с проститутками империализма капитан может рассчитывать на эту должность, как на свою заслуженную пенсию! Чтобы было не как раньше, чинно и благородно, по-старому:

– Капитан – никогда ты не станешь майором, – а именно:

– Каждому работнику особого отдела звание майора гарантирую практически:

– Пожизненно.

– Мы к этому не способны, нам не надо, – прокрякал Харчик, предчувствуя плохой конец своей карьеры теоретика зажиточной жизни для всего – если не человечества, то, по крайней мере, местного народонаселения – однозначно.

– Всё дело в том, мой милый Харчик, здесь слишком много народу имеют ген, так сказать, отсутствия в душе этого чинного и благородного чувства собственности.

– По-вашему получается, – обиделся за друга Трольчик, – здесь большинство или разбойники с разных дорог больших и малых, или пьяницы.

– Да, и более того: это естественно!

– Почему естественно-то?!

– Потому они люди честные, неиспорченные цивилизацией индивидуализма.

– Так вы, стало быть, в свободное от истопничества время читаете здесь разные труды.

– Только в туалете, ибо зачем мне читать, если я всё это давно знаю, и только иногда повторяю про себя, или вот вам сейчас, чтобы не забыть:

– Как никто ничего не знал, так и дальше все умрут ослами.

– Придется тебя арестовать, мил херц, – сказал Тро, – ибо жить тебе стоит, но только для того, чтобы показывать Президиуму, если он встанет на дыбы по какому-нибудь незначительному вопросу.

– Будешь играть роль Привидения на этой даче, как будто Распутин вернулся, – сказал Харчик.

– Вы, значит, решили воспользоваться моей идеологией и править сами с её помощью всю оставшуюся жизнь? – улыбнулся Фью одними зубами, и кстати укусил Тро.

Хар отбежал на несколько метров, ибо маузера для самозащиты не имел, да и всё равно не решился бы стрелять не то что в воробья, а вот даже в этот памятник, на котором изображена Пирамида Майя в виде:

– Подсолнуха Ван Гога.

– Мы не будем его искать, – сказал Тро, – у меня есть другой план.

Они поставили сети у несколько деревьев с дуплами, и к утру – правда не этому, а следующему – Фью попался.

– Зачем он нам нужен? – спросил Хар за вторым завтраком.

– Скажем, что это Робинзон Крузо, – ответил Тро, поднимая над головой виноградную гроздь, как обещание богатого урожая в этом году. – При условии, что вся нечистая сила будет организована в штабеля дров.

– Ты прав, Тро, необходимо покончить с предрассудками прошлого не просто так, а по-настоящему.

– Что это значит? У тебя есть план?

– Да.

– Какой?

– Ты должен придумать план, как это сделать.

– Так-то бы, да, но я не понимаю, кто из нас главный.

– Оба. Но я в меньшей степени, ибо буду только говорить, а ты уже, чтобы всё было по-настоящему:

– Делать.

– Окей. Посмотрю, осталась ли еще у меня валюта в каблуках моих сапог скороходов, в которых я чуть не доплыл до Америки, как некоторые, чтобы скакать там на лошадях за право иметь Свою Землю.

И предложили Мирону, как раз прибывшему из осажденного Царицына для рекогносцировки дальнейших событий, праздничное пред-отходное развлечение:

– Я уже уезжаю? – спросил этот, в не таком уж далеком прошлом, медведь.

– Все инструкции уже в пакете для бумаг закрытом, – ответил Тро, и Харчик это подтвердил кивком своих шикарных Эйнштейновских волос.

Такой голове поверить придется, решил пока что Мирон, так как уже почти перестал бояться подстав, сумев обмануть множество предостойнейших ублюдков, и взять Царицын поперед всех генералов, полковников Бутлеровых, и даже шпион Доктор Зорге с прибамбасами, как-то:

– Кетч и Майер, – чуть ли не бегом прискакали в его неприступную крепость.

И из-за своей медвежьей тупоголовости не мог догадаться, что в его новой походной офицерской почти сумке уже лежит пакет, рассказывающий:

– Как лучше сдать Царицын. – Спрашивается:

– Почему так? – Да, ибо Тро считал – и вообще-то не без оснований:

– Обмануть других можно только, обманув себя. – Но никому об этом не говорил, не потому, что боялся раскрывать тайну своих будущих побед, а наоборот:

– Будут наперегонки помогать ему в этом похвальном намерении:

– Захотят обманывать, обманывать и обманывать его, чтобы потом на следственном дознании честно оправдаться:

– Мы только хотели тебе помочь, Трольчик.