Текст книги "Российские этюды – 2"

– А что за история?

– Тут неподалёку, среди домов колокольня стоит. Сходите туда. Вернетесь – я вам расскажу.

Пошел искать колокольню. Услышав мои вопросы, прохожие округляли глаза и пожимали плечами. Наконец, один школьник сказал, что видел ее.

– Она красная, – сказал он, наморщив лоб. – Во дворе стоит, за забором.

Колокольня едва видна за громадными березами и тополями. С одной стороны пятиэтажки, с другой– огромный дом, полностью скрывавший ее от кипучей жизни на соседней улице. К моему изумлению дверь в колокольню была открыта. Я вошел и остолбенел, перенесся на двести лет назад. Абсолютная тишина, я один, на стенах образа, освещенные свечами. На полу восточные ковры, создававшие иллюзию нереальности. Я сел на пол, сознание отключилось, уплыло из настоящего.

– Ну как? – спросил батюшка, когда я вернулся.

– Что это было? – в голове у меня включился магнитофон.

– А был там Головинский женский монастырь. В 60-е годы решили на этом месте построить пятиэтажки. Позвали взрывников. Стены рухнули, колокольня пошатнулась, но устояла. Взрывники отказались работать дальше. Тогда решили объявить колокольню памятником архитектуры и строить дома вокруг нее. Долгие годы она нелепо торчала над крышами. Потом выросли деревья, построили большие здания, и колокольня скрылась. Камни от стен монастыря привезли на это место – тут раньше овраги и болото были. Так что храм мы построили на очень намоленных камнях. Место святое, можно сказать.

– А почему дали имя Иоанна Кроншадтского? – я приготовился блеснуть знаниями о жизни святого.

– Наверное потому, что Кронштадтский бульвар рядом. Это Синод решает.

Уходить из парка не хотелось. Я намеренно заблудился на его дорожках, но случайно вышел к станции МЦК. А от нее до Ростокино всего несколько остановок.

Рядом со мной к станции шел седой мужчина в костюме. В одной руке кожаная папка, в другой – телефон.

– Завтра посылай ему запрос – где деньги? – кричал он в трубку. – Только вежливо посылай. Ты понял меня? Вежливо!

Опять бытовое

– Тебя не раздражают трамваи под окном?

– Сначала доставали, потом я заставил себя их полюбить, и теперь они радуют.

***

– Меняю свою трешку на однушку. Зачем одному столько комнат?

– А если к тебе в гости придет стайка молодых веселых женщин?

– Тогда тем более нужна однушка. Иначе я устану их искать по комнатам.

***

– Смотри, они делают тротуар из плитки, а по сторонам высокие бортики. В дождь это превратится в горную реку.

– Может потом водоотводы сделают?

– Или не сделают. Без них ведь красивее.

– Ну да. Горная река – это очень красиво.

***

Проехал по МЦК. Понял, что с каждой станцией у меня связаны воспоминания.

– Напиши роман в стиле «Москва-Петушки».

– Для это нужен сквозной сюжет. Веничка, например, ехал к своей любимой. А куда приедешь по кольцу? Тут только «Петровы в гриппе» получатся.

– Напиши, что тебя убили на станции «Ростокино». А потом ты начинаешь преследование убийцы по всем станциям.

– В виде трупа?

– Почему нет? На это никто не обратит внимание. Ты делаешь кольцо, догоняешь его на той же станции «Ростокино», и там он убивает тебя окончательно.

Окружная

Бродил по бывшей промзоне у метро Окружная. Зачем? Хотел побыть один, подумать. Не все же моим героям ходить по красивым паркам и музеям.

Побыть одному не удалось. Рядом то появлялся, то скрывался мужчина, похожий на Дмитрия Липскерова. Он тоже все фотографировал и записывал мысли в телефон. Я не выдержал и заговорил. Нет, не Липскеров. Голос Дмитрия я хорошо знаю. Но мужчина был явным конкурентом. Он вместе со мной заглядывал в собачий питомник, откуда пахло чем-то кислым. Старался успокоить сторожевых собак в гаражных кооперативах. Разглядывал сквозь щели в заборах ржавые корпуса заводов. Пытался для передышки и фиксирования нахлынувших мыслей найти скамейку. Заговаривал с местными жителями, чтобы узнать будущее этого производственного кладбища. Расстались мы с ним у речки Лихоборка. Он пошел к Дмитровскому шоссе, а я отправился в Ботанический сад, надеясь найти там тень и усладу.

Услада в Ботаническом саду на каждом шагу. Тихо, птицы щебечут. Даже гуляющие разговаривают шёпотом. Идиллию нарушила только группа подвыпивших немецких футбольных фанатов. Смолкли птицы, задрожала листва от их ора. Вспомнилось классическое: «Теперь я знаю, отчего оглох Бетховен».

Идиллия Ботанического сада незаметно перетекла в Останкинский парк с ресторанами, электроскутерами и киосками с мороженым. Зато увеличилось число скамеек и старушек с палками для скандинавской ходьбы. Усадьба Шереметьева в лесах и неизвестно, когда закончится многолетняя реставрация. Останкинский пруд и трамвайный круг в яркий летний день не романтичны. Сюда надо приходить в дождливый осенний день, когда рельсы засыпаны желтыми листьями.

Тимирязевка

Как ни печально, но наука и политика всегда были связаны. Колебался только уровень грязи в их отношениях. Персональные амбиции, деньги, военные планы, идеология – это еще не полный перечень мостов, соединяющих научные и политические интересы. На мостах происходят сражения. Со своими героями и предателями.

Один из героев – академик Немчинов. Ректор Сельхозакадемии им. Тимирязева в сороковых годах прошлого века, выступивший против Лысенко и лишившийся своей должности.

Приехал в тимирязевку посмотреть, есть ли ему памятная доска. Нет. На доме, где он жил, (Тверская улица) доска есть. Здесь – нет. Есть памятник Тимирязеву, профессору Академии, признавшему власть Советов. Заросли травой поля битвы генетиков. Чудесное здание Петровской земледельческой и лесной академии, спроектированное Бенуа, выглядит очень мирно. Цветочки растут, на лавочках студенты в телефоны смотрят. К Академии примыкает Тимирязевский парк. Кто не был – сходите. Овраги, ручьи, пруд, холмы, тенистые аллеи. Погуляешь и начинаешь забывать о несправедливости мира, раскинувшегося за границами парка.

Московские кольца

Московские кольца образуют воронку, всасывающую деньги и силы. МКАД, МЦК, ТТК, Садовое кольцо, Бульварное. Переходы между кольцами редки. В малые кольца попасть трудно, на большие мало кто хочет.

В малых кольцах жизнь нервная и опасная. Ты травишься выхлопными газами и плохо спишь по ночам, ожидая, что шарик на колесе рулетки-фортуны выпадет на черное. Иногда ты завидуешь тем, кто живет за МЦК. Проблемы у вас схожие, различаются лишь масштабом. Чем меньше масштаб, тем меньше волнений. И соломки, чтобы подстелить, требуется не так много.

***

Будущее волнует непредсказуемостью, а настоящее не радует своей зыбкостью. Определенно радует только прошлое. Хотя бы тем, что там уже все закончилось.

***

Ты едешь по кольцу и возвращаешься на станцию, откуда начал. Ты едешь опять и видишь, что кольцо стало другим. Но ты другим не стал, только постарел и накопил больше проблем.

***

С тобой по кольцу едут юные и красивые. Ты с грустью видишь, что им нравятся кольцевые дороги, где все привычно и понятно. Юные говорят о новых дорогах, но ты-то знаешь, что это не дороги, а очередные кольца.

Покровское Стрешнево

Методично исследую МЦК. Интересно, когда воспоминания накладываются на современную картинку. Иногда все гармонирует – студент мог вполне комфортно бродить по уютным дворам около «Балтийской». Он немного растерялся в ТЦ «Метрополис», но, увидев знакомые названия ресторанов и магазинов, успокоился и вспомнил, что такое видел в Америке и Европе. А там свои воспоминания, с которыми уже легче переносить яркий свет и угрюмость манекенов.

Парк Покровское Стрешнево – это новое. Сюда судьба еще не заносила. Так, что-то зеленое мелькало за окном машины, когда носился по Волоколамке или Ленинградке, но суета общения и всяческих забот не позволяла сосредоточиться и притормозить.

Вчера притормозил и оказался в лесу. Там можно бродить целый день, но после 16 000 шагов ноги сказали, что им хватит и пора уже поработать голове. Тем более, что усадьба в парке обнесена забором и охраняется очень вредной собачонкой.

Лосиный Остров

Чтобы ни делать, лишь бы не работать. А если совесть заговорит, то ее всегда можно уболтать. Во-первых, шило в попе, а во-вторых, ходить полезно. И опять же есть план: исследовать МЦК. А с планом шутки плохи. Тут никакая совесть не помешает.

Белокаменная. Это такая станция МЦК. Лесной массив Лосиный Остров. Глушь с остатками развитого социализма. 21-й век сюда еще не пришел. Обшарпанные бетонные заборы, ржавая колючая проволока, брошенные грузовики, заросшие травой гаражи. Бери камеру и снимай «Пикник на обочине». Редкие прохожие охотно объясняют, какие объекты были за заборами. Все прошло. Во мне просыпается девелопер. Это же какие лакомые куски еще не застроены!

Но не один я такой умный. Спустился к пруду и увидел новые жилые башни с видом на бескрайний лес, таящий в себе сюрпризы, скрытые заборами.

Но план был не прогулка по технокладбищу. В голове сидел кадр, который надо сделать осенью. Отдаю идею. На маршруте 25-го трамвая (от Сокольников до Останкино) есть остановка «Большая Оленья улица». Там трамвай делает поворот, проходя через зеленый коридор. Надо в сентябре выбрать пасмурный день (чтобы не было теней) и на фоне желтых листьев сфотографировать трамвай, выходящий из туннеля, образованного деревьями. Я сделал пробный снимок и убедился, что ракурс может получиться неплохим, если снимать трамвай, идущий из Сокольников.

Бульвар Рокоссовского

МЦК, Бульвар Рокоссовского. 21-й век сюда приходит осторожно, не торопясь. Отличное место, кто хочет вспомнить 90-е. Наспех слепленный торговый центр со злачным местом, где предлагают потусить. Я заинтересовался, зашел и понял, что тусить надо в темноте, и чтобы мигали разноцветные лампочки. И чтобы музыка громкая, мешающая разговаривать.

И это правильно! Тусовка – не место для разговоров длинными предложениями. А короткие можно жестами показать.

Обогатился новым словом. В московских разговорах я всегда терялся, не зная, как перевести на русский «foodcourt». Теперь знаю. Это так и будет: «фудкорт». И нечего компьютерному редактору подсказывать, что нет такого слова в русском языке.

Калуга

До отъезда на Ладогу больше десяти дней. Под окном на тротуаре укладывают плитку. Свистят пилы, стучат отбойные молотки, шумят машины. А где-то леса, луга, кузнечики стрекочут… Открыл сайт экскурсий. Нашел чудесное: Калуга, Тула, Ясная Поляна, Рязань, Константиново. Три дня не заботиться о быте. Отлично!

В автобусе долгий рассказ о Москве и о дороге. Поля Калужской области, новые сборочные заводы. Мои мысли об одном – группа не идет в дом-музей Циолковского, но это для меня главное. Придется сбежать и идти одному. Но это даже к лучшему.

От Музея космонавтики, куда ушла наша группа, бегу через парк, потом вниз по пыльной улице. Вот и дом Циолковского. Двухэтажный, деревянный. В музее я один. За мной ходит смотрительница. Я держу руки за спиной – ничего трогать не буду.

Притягателен этот чудак-мечтатель. Мечтал о космосе среди убогих домишек и простых нравов сонной провинции. Даже сейчас, место, где он жил, как будто покрыто пылью, заглушающей городской шум и суету.

Для физика большое разочарование, когда ты выводишь формулу, а ее уже вывели до тебя. Писателю проще – подумаешь, что мысль сформулировали древние греки! Всегда можно сказать по-другому, с примерами из нашего времени. А в физике Е=mc² одинаково и в Калуге, и в Древней Греции. Одно такое разочарование можно пережить, а если это постоянно?

Циолковский научил людей мечтать о космосе. Причем, не абстрактно, а практически. С формулами и чертежами. Можно спорить, был ли он первый в формулах, но таких мечтателей до него не было.

И еще космизм. Это после общения с Федоровым. От космизма до мечты о бессмертии один шаг. Пока есть космос, смерти нет.

Дряхлеющее тело в небольшой комнате с видом на убогие домишки соседей. Железная кровать, как в старых пионерских лагерях. Основательный письменный стол с керосиновой лампой. Стол с физическими приборами – это показывать ученикам в школе. Железная печка для холодных дней. Рядом веранда со станками, тисками, инструментами. Под потолком макеты дирижаблей – до ракет далеко, а на дирижабле все же ближе к космосу.

Зачем это надо было увидеть? А зачем все космонавты после спуска на землю приезжали в этот дом? Что-то есть в этом месте. Пример мужества – безусловно. Умение работать всем назло – да! И не обращать внимания на мнения соседей и коллег. Благодарность домашним, создающим условия для работы. Почти целая жизнь, проведенная в этой комнате и в ближайшем парке. И никаких сомнений, что ты делаешь что-то неправильно.

Дальше была прогулка по городу. Город купеческий, когда-то был богатым, пока не обмелела Ока. Калужане заботятся о старых зданиях. В центре все чисто и красиво. Пахнет цветущими липами. Красоту я фотографировал мало. То машины мешали, то тридцатиградусная жара, то яркое послеобеденное солнце. А еще чувство, что главное я увидел в небольшом двухэтажном домике, а остальное уже не так важно.

Тула

Тула – это Никита Демидов. Это он починил немецкий пистолет другу Петра Первого и сделал точную копию. Петр осыпал Демидова золотом, практически все оружейные госзаказы достались гениальному мастеру. Заводы в Туле, потом на Урале. Сестрорецк (Мосин) и Ижевск (Калашников) появились много позднее. Мы долго колесили по городу, натыкаясь на разные заводы.

– Вот тут делают тульские самовары, – говорит гид. – Но это побочная продукция, на самом деле…

И сразу вспоминается Демидов.

С тульскими пряниками было проще. Их пекут на трех фабриках. Какие лучше – не знаю. Они все для меня слишком сладкие. А еще в Туле изобрели баян. Это не гармошка, на нем можно фуги Баха играть.

Город большой, для меня неуютный. В советское время старину не жаловали. Нужна площадь – сносят монастырь.

Тула – город герой. Заслуженно. Почитайте про героическую оборону города осенью-зимой 41-го года. Благодаря тулякам, Гудериан был отстранен от командования. А ведь он стоял в Ясной Поляне, совсем близко. А Тулу взять не сумел.

Тульский Кремль хорош. Вылизанный, как солдатский плац перед приездом генерала. Перед входом хочется почистить ботинки. Или даже не входить, а посмотреть на красоту через ворота. Черные купола на одном из центральных соборов очень идут городу. Напоминают, что город непростой.

Музей оружия великолепен. По форме напоминает шлем витязя. Нужен целый день, чтобы изучить хотя бы половину. К оружию я равнодушен, охоту ради забавы ненавижу, но посмотреть на старые кремниевые ружья и мортирки было интересно.

Рядом с музеем гуляет свадьба. Молодые фотографируются на фоне систем залпового огня.

Ясная Поляна

В Ясной Поляне поражает скромность быта Льва Толстого. Такое чувство, что это выставлено напоказ. У Циолковского быт соответствовал его доходам. Толстой сам решил жить таким образом.

С возрастом потребности и желания уменьшаются у всех. У Толстого это запредельно. Такая философия или игра с самим собой? Ходишь по усадьбе, а Толстой за тобой бродит, в спину сопит. Не выдерживаешь и спрашиваешь: – Лев Николаевич, как вы относитесь к своей славе? Сто лет прошло, а вас в школе изучают, ученые пишут диссертации о ваших романах.

– Изучайте, – отвечает Толстой, – раз у вас других проблем нет.

Рязань

Рязань преподала мне хорошие уроки истории. Главный урок – все не так просто, как устоявшаяся схема в моей голове. И еще: читать надо не одну историческую книгу, а много.

Первый шок был от моей необразованности. Я читал о взятии Батыем Рязани и хотел посмотреть на местность, где это происходило. В детстве я мечтал оказаться на крепостных стенах с гиперболоидом инженера Гарина, чтобы помочь рязанцам сокрушить супостата.

Щас! Оказалось, что Батый превратил город в пепелище и рязанцы перенесли столицу княжества в Переяславль. Он стал называться Переяславль-Рязанский. Екатерине сложно было это выговаривать, и по царскому указу город стал просто Рязанью. А место Старой Рязани сейчас полюбили кладоискатели – во время штурма жители закапывали ценные вещи, надеясь на лучшие времена.

Второй шок – это разрушение моего представления, что князь Олег Рязанский – плохой человек. Почти редиска, так как выступил на стороне Мамая в Куликовской битве.

И тут – опа! На одной из центральных площадей города стоит ему памятник работы Церетели. И вообще он святой.

Это как? Святой предатель русского народа? Любитель повоевать с князем московским Дмитрием Донским? Этот уж точно святой, ему памятник стоит в Москве на Яузской улице.

– Все не так просто, – говорит мне гид. – Представь его положение. С одной стороны – татары, которые периодически грабили Рязань. С другой стороны – Дмитрий, желающий прикарманить рязанские города. Олег крутился, как уж на сковородке. Он с татарами воевал, причем успешно. А на Куликовском поле он с Дмитрием больше словами воевал, чем войском.

– Кстати, – ко мне приходит очевидная мысль. – Ведь Дмитрий не стал ему мстить после Куликовской битвы. И Сергию Радонежскому удалось примирить князей.

– Ага, – улыбается гид. – На площади Олег, а вон в кустах памятник Сергию. Дети Олега и Дмитрия, кстати, поженились после примирения. Рязанцев одно огорчает…

– Что нет памятника Дмитрию Донскому?

– Нет. Церители перевязал хвост коню Олега, а в те времена этим не занимались.

Рязань подала заявку на включение в список городов Золотого Кольца России. Раньше было нельзя – иностранцам был запрещен въезд. Сейчас разрешили. Давно пора. Рязань чудесна. В городе чувствуешь себя комфортно, мгновенно включаешься и переживаешь за городские проблемы – как, например, бороться с весенним паводком, который подтапливает жилые кварталы? Или где взять деньги на реставрацию старых зданий? Или вместе с рязанцами ругаешь Сердюкова, закрывшего два военных училища.

Училище ВДВ осталось. Я как раз застал выпускной вечер. Лейтенанты-десантники сидели с девушками на скамейках в парке. Девушки были нарядными и красивыми. Десантники в тельняшках, прикрытых белыми рубашками.

– Намаются потом красавицы по гарнизонам, – сказал наш шофер Игорь.

Я кивнул, вспомнив своих родителей.

– А дяде Васе тут правильный памятник поставили, – добавил Игорь. – Он беломорину из рук не выпускал, так его и изобразили.

Константиново

У каждого, наверное, в жизни был есенинский период. Это когда ты бродишь по улице и мурлыкаешь «заметался пожар голубой». И весь такой влюбленный, радуешься, что «в саду горит костер рябины красной» и грустишь, что «все мы в этом мире тленны». Юный аспирант носился по Москве, пытаясь отыскать есенинские следы.

– Есенинский период? – уточнила соседка по подъезду, когда я рассказал о своих приключениях. – Значит, у тебя несчастная любовь.

В село Константиново я поехал, чтобы посмотреть на клены, рябины и березы, которыми любовался поэт. Хотя, знал, что красиво можно писать даже о том, что никогда не видел. Например, об ангелах с белыми крыльями.

В музее-заповеднике было знойно и ветрено, что не располагало к мыслям об осени жизни и несчастной любви. Всё благоустроено и ухожено, стоят столбы с указателями, куда надо пойти и чем полюбоваться.

– Сергей, – спросил я поэта, – тебе нравится?

– Тут только гимны писать, – пробурчал Есенин.

– А как тебе дом с мезонином Кашиных? Вспомнил свою первую любовь к недоступной барыне-красавице? Это же твоя Анна Снегина.

– Не напоминай об этом. Поэму назвали любовным пустячком. А я в ней почти всю свою жизнь описал.

– А правда, что от нее пришло письмо из Лондона?

– Нет, конечно. Она в Москве потом жила. Бедствовала. Машинисткой подрабатывала.

– А дом твоих родителей похож?

– Похож. Только в нем проблем не хватает. В деревенском доме всегда проблемы есть, а тут все прилизано, лубочно.

– А твой литературный музей понравился?

– Такое чувство, что меня разрезали и куски на стенки прилепили.

– Но признайся, приятно, когда тебя столько лет помнят и любят.

– Знаешь, приятно, когда тебя живого любят. И не сверяют твою жизнь с курсом партии.

Перед Ладогой

Дома

Шум за окном не прекращается. Понимаю, что к осени тут будет красота и порядок, но сейчас отличные причины не работать. И еще жара. Не московская, тропическая какая-то. Мысли мелкие, не философские. Пишу в блокнот:

– Ты почти ни с кем не общаешься.

– Наступили времена, когда не уверен, что общение со мной доставит кому-то радость. Поэтому, инициативу не проявляю.

***

– Ты знаешь, что в путешествиях не убежишь от своих проблем?

– Зато я вижу проблемы других и по-другому оцениваю свои.

***

Он был всегда прав и поэтому потерял жену, работу, друзей и, наконец, его сбила машина на пешеходном переходе.

***

– Ты ничего не рассказываешь о своих проблемах.

– А я их не создаю.

***

– Как ты можешь общаться со скучными и глупыми людьми?

– Я говорю сам, чтобы их не слушать.

***

Сейчас все так доступно, что даже ничего не хочется.

Абрикосовы

Можно организовать производство, построить фабрику, делать что-то полезное и, тем самым, войти в историю. Но можно в историю войти по-другому: фабрику отобрать и использовать старый бренд для раскрутки своего.

Династия Абрикосовых. Поставщики конфет для Императорского двора. Огромная фабрика на Малой Красносельской в Москве. Дом Абрикосовых примыкал к фабрике – семья даже в быту не отделяла себя от главного дела династии.

Революция. Секретарь райкома Бабаев организовал национализацию фабрики. После его смерти фабрику назовут «Бабаевской». Так и тянется это имя, сейчас это концерн «Бабаевский». Об Абрикосовых помнят только историки.

Мне нравятся люди, которые начинали с нуля и добились успеха не воровством. Основатель династии крепостной Степан Николаев был отпущен на оброк и начал в Москве производство сладостей. Красивую фамилию Абрикосов он придумал.

Абрикосовы – герои одного из моих рассказов, и я хотел попасть в их дом на Красносельской. Не получилось. Дом в ужасном состоянии, вроде как на реставрации. Все закрыто, заколочено. Проник на фабрику, но там ничего про судьбу дома не знают. Побродил по пахнущим шоколадом улицам и ушел ни с чем.

Опять по МЦК

Последние дни перед отъездом на Ладогу. Как обычно, список дел на две страницы. Главное – попрощаться с друзьями и не умереть от прощаний.

Успел на новые станции МЦК. Галочки поставлены перед «Угрешской», «Дубровкой», «Автозаводской» и «Хорошево».

«Угрешская» хороша своей промзоной с ностальгическими заборами, под которые накидали всякой дряни, отчего выросла радость от прогулок по торговым центрам Дубровки и Хорошевки.

Автозаводская прекрасна. Особенно место, где был пруд, в котором утонула «Бедная Лиза» Карамзина. Сейчас там скверик у шумного проспекта, но для тех, кто в курсе, это не скверик, а место грустное и романтическое.

Симонов монастырь. Вернее, что от него осталось. Остались прекрасные башни, уходящие в небо, кусок стены и храмы. В одном из них могилы Пересвета и Осляби – богатырей-иноков, благословенных Сергием Радонежским перед Куликовской битвой. Благословения фотографировать в храмах и около я не получил, отчего мои воспоминания куцые и не наглядные.

Впечатляет дворец культуры ЗИЛа. С фресками на стенах, иллюстрирующих нарушения всех возможных правил техники безопасности. Свободный труд без правил. Знай наших!

Перед моим домом уже месяц пилят плитку алмазными пилами без защитных очков и респираторов. Тоже из серии «знай наших».

Зашел попрощаться в родной институт. Там сплошные хорошие новости. Академия, наконец, решила начать выполнять указы президента и повысила зарплаты научным работникам в два раза. А некоторым и того больше. Денег на приборы и реактивы не дали, но все равно в институте праздник.

Услышал вообще фантастическую историю. Двум молодым ученым выделили бесплатные квартиры в Новой Москве. Сейчас молодым в Академии Наук хорошо. Им легче дают гранты. Старики это поняли и стали включать молодых в список исполнителей.

– А как работать без приборов? – спросил я.

– Для начала займёмся теорией – объяснили мне. – А потом…

Потом будет повышение цены на нефть и много других приятных событий. Одно плохо – когда студенты приходят в лаборатории и видят, что наука делается не в таких красивых интерьерах, как показывают в кино, то от шока оправляются немногие.

Около нашего института построили бизнес-школу. Вокруг нее ходят будущие бизнес-вумен. Худые, гордые, окидывающие измученного Дарагана презрительным взглядом.

А вообще прогресс неумолим. Перед моим домом уже третий раз за последние месяцы сдирают асфальт и кладут новый – более черный и более пупырчатый. Я настолько привык к шуму бульдозеров, экскаваторов, пил и отбойных молотков, что не представляю, как буду спать на яхте среди молчаливых скал и сосен.

Сборы закончены, скоро поезд до Питера. Потом четыре недели на яхте. Но об этом написано в другой книге.