Текст книги "Русь и варяги"

Святослав принял дары, выслушал медоточивые речи послов и выступил в поход.

Исход войны был предрешен. Смешно было думать, будто болгарский царь сумеет оказать серьезное сопротивление непобедимым войскам киевского князя.

Вскоре русы перешли болгарскую границу, быстро захватывая один город за другим. Страшная чужая сила покатилась, сокрушая все на своем пути. Остановить ее было невозможно. Война получалась странная, но все-таки это была война. Святослав чувствовал, что скоро, очень скоро, сможет, если пожелает, простым дуновением обратить болгарского царя в ничто. Сам князь был впереди во всех схватках, бывал и ранен, но судьба берегла его от смерти, и копья, и стрелы, и кривые мечи не причиняли ему серьезного вреда. Война была родной стихией для Святослава. Он любил войну, только в ее реальности он чувствовал себя как дома. Князь должен сражаться – вот в чем смысл его существования. Именно поэтому он и достиг таких высот как полководец.

Царь Болгарии набрался храбрости и встретил противника со всем войском, какое мог собрать, и потерпел поражение. Мечи патриотов, еще недавно готовых к сраженьям, опускались и сами падали из рук.

А вот император в Константинополе удовлетворенно потирал руки, он бы не пролил ни слезинки, даже если бы все эти болгары – мужчины и женщины, дети – пали под ударами мечей своих врагов. Это его нисколько не взволновало. Главное, Никифор Фока победил в борьбе с Болгарией, хотя и вел ее чужими руками. Правда, победа эта была достигнута уж как-то слишком легко и быстро, совсем не так, как рассчитывалось. Победа есть победа, как бы ничтожна она ни была, и ценность ее не только в ее последствиях. Есть польза и от малых побед.

Да, базилевс победил, но радоваться оказалось совершенно нечему, ибо, выиграв тактически, он, как и вся империя, проиграл стратегически. Византия получила совсем не то, чего хотела. Теперь под боком оказался не разбитый и обиженный царь болгарский Борис, а набравший силу страшный киевский князь Святослав.

Русскому князю понравились горы и долины Дуная, и он решил здесь обосноваться. По праву победителя он считал их своими.

– Теперь это моя земля, и всем, кто на ней живет, остается уповать лишь на мою милость, – таково было решение киевского князя. Теперь только он, князь Святослав, может карать и миловать, распоряжаться жизнями болгарских бояр и холопов.

Но даже того, чего он добился, ему было мало, Святослав жаждал все большего могущества и славы и в погоне за ними не ведал усталости и не страшился ничьих угроз, потому как страшнее него самого в те дни никого было не найти.

По Константинополю поползли тревожные слухи о положении на восточных границах. Гражданские и военные чины заговорили о возможности вторжения русов. Вспоминали Аскольда и Вещего Олега. И о болгарах уже говорили больше с сочувствием, чем со злостью.

Опасность, грозившую их домам, осознавали все, от простого ремесленника до императора.

Истощенный Царьград продолжал пытать время от времени, нельзя ли вырвать Болгарию из рук славян; но все попытки были тщетны.

Вот тогда-то император разгневался по-настоящему.

– Варвар взял то, чему не знает цены, и головой ответит за это, – хрипел правитель Византии, задыхаясь от ярости, и, не будь он неимоверно религиозен, как и большинство его командиров, сопроводил бы свои слова богохульственными проклятиями.

Видя, что император готов действовать, народ успокоился. И вновь полетели, обгоняя друг друга, легкокрылые слухи и сплетни. Теперь стали поговаривать, что византийский император намерен основательно подрезать крылья Святославу, чьи постоянно растущие владения уже создали прямую угрозу интересам Византии. Пошли разговоры о грядущих победах, о мести за прошлые поражения, о том, что император поведет в бой все силы и загонит Святослава под землю или туда, откуда он там пришел.

Но пригрозить легко, а осуществить угрозу гораздо труднее.

Для начала, чтобы соблюсти этикет, глава государства Византия письменно предупредил вождя варваров, что его ответный удар зальет кровью и Болгарию, и, если потребуется, Киев; а потому киевскому князю предлагалось, пока не поздно, заключить с императором почетный мир и убираться вместе со своими дружинами обратно в свою землю. Вот тогда настороженность и недоверие между народами канут в прошлое, а их место вновь займут покой, тишина и дружба.

Но напугать Святослава, чьи полки уже стояли на голубом Дунае, бумагой, даже украшенной суровой гербовой печатью, было невозможно.

Ультиматум не изменил намерений Святослава, он лишь рассмеялся, узнав о планах византийского императора.

Не ручаюсь за достоверность речи, которую Святослав произнес перед своим войском, но суть ее была такова: «Мои непобедимые воины, куда бы ни направляли свои стопы, повсюду вы пробивали себе дорогу оружием; ничто не останавливало вас: ни горы, ни реки, ни дикие звери, ни даже многочисленные и храбрые народы. Сейчас ромеи угрожают нам. От вас, храбрые воины, зависит теперь, поднять ли на них свое оружие. Каждый из нас знает: империя признает только силу, и лишь мечом можно заставить ее почитать Русь. Мы, как это делал когда-то Олег, снова прибьем русский щит на врата Царьграда и заставим империю уважать Русь!»

– Князь, пришел час. Веди нас на Дунай!

– Смерть лукавым грекам! – подхватили остальные.

– Пусть трепещет империя, и да помогут нам боги!

Все было решено.

Святослав собрал большие силы и, в отличие от своих предшественников, шел на империю с целью не грабежа, а захвата новых владений. Необычную активность славянских варваров трудно было бы объяснить другим предположением.

В этот раз ромеям пришлось вести войну, и уже самим.

К этому моменту в Константинополе поменялась власть, точнее правитель. Бремя государственного правления в Византии взвалил на себя мужественный и неутомимый Иоанн Цимисхий. Пахнущий духами щеголь и необузданный честолюбец был прекрасный военачальник. Человек он был дерзкий, склонный к авантюрам. Он создал заговор, в результате которого выживший в бесчисленных битвах действующий император Никифор Фока принял смерть от руки бывшего соратника на пятьдесят седьмом году жизни, процарствовав всего шесть лет и четыре месяца. Свершив это злодеяние, Иоанн Цимисхий приступил к управлению ничему уже не удивлявшимся государством. Проступок этот жители Константинополя, судя по всему, сочли за храбрость. В тот момент, когда Иоанн Цимисхий воссел на престол, ему исполнилось 45 лет.

«Ростом он был мал, за что и получил прозвище Цимисхия, то есть “Маленького”, но имел широкую грудь и спину; сила у него была исполинская, в руках чрезвычайная гибкость и крепость».

То, что произошло в Царьграде, было явно на руку князю из Киева.

Когда весть о преждевременной и насильственной смерти императора дошла до Киева, там сочли, что настал удобный момент для захвата новых владений… Святослав боялся опоздать.

Дни терпения и осторожности закончились. Византия наполнилась беспокойством. Мир вдруг стал казаться непрочным, и стало ясно, что не все в нем благополучно. Что привычное равновесие нарушено и что-то грозное витает в воздухе. Самые мрачные предсказания сбывались.

Тогда Святослав имел немного достойных противников. Нет, конечно же, в те времена и среди ромеев были достаточно способные полководцы, они выставляли армии, сражались с ним и даже умудрялись сдерживать его продвижение… на какое-то время. Никто из них не преуспел в организации отпора врагу. Легендарная личность Святослава затмила своим светом всех их. Его нельзя было победить в войне. По сути дела, ему не было равных.

Армия русов – армия, распаленная боевым духом, шла вперед, и все города на ее пути сдавались без боя. Какие унижения приходилось испытывать ромеям! Доведенные до отчаяния несчастьями, они бежали как овцы, бросали оружие, теряли покрытые лаврами знамена, воинские знаки отличия и ни о чем другом не помышляли, кроме спасения своей жизни.

Небеса разгневались на ромеев.

Цимисхий сычом сидел в своем дворце, с трудом сдерживая ярость и строя планы жестокой мести северным варварам. Теперь у него имелись веские основания для огорчения.

Миниатюра из Ватиканского манускрипта XIV в.

Вверху – завоевание Святославом Болгарии,

внизу – поход Иоанна Цимисхия на Доростол

Он моментально выхватывал суть информации о перемещениях и маневрах славянской армии, вполне справедливо считая, что только оттуда может идти опасность, грозящая его прекрасным городам, въедаясь все глубже.

Казалось, что это только страшный сон, но поруганные церкви и потоптанные виноградники говорили об обратном.

Но империя, несмотря на все потрясения, все еще была прекрасным зданием, и только глупец мог презирать ее величие.

Сейчас Византия вступала в очередную большую войну.

Начиналось противостояние, сделавшее обоих предводителей армий бессмертными. Равным богам. Без Свенельда, главного варяга создаваемой Святославом империи, в такой эпохальной войне было не обойтись. К этому моменту возраст воеводы приближался к шестидесяти годам. Но опытный воевода все еще был в строю, шел на врага вместе со своим князем. Ему же был доверен стратегически важный для всей военной компании объект: Свенельд возглавлял войско, которое находилось в Преславе.

Великий Преслав – город, где находился дворец болгарских царей и проживал номинальный владыка Болгарии Борис II.

Правда, и в этом случае не обошлось без недоразумений. Для кого-то вопрос, тот ли это Свенельд, или мы что-то путаем? Иоанн Скилица именует командующего русским гарнизоном Преслава Сфангелом, а Лев Диакон – Сфенкелом. Скилица поясняет, что он считался среди скифов вторым после Сфендослава, а Лев Диакон ставит его на третье место.

Попробуем обратиться к логике. Имя Свенельда в летописях передано по-разному: Свѣналъдъ, Свѣнгельдъ, Свѣнгелдъ, Свѣньгелдъ, Свенгелдь, Свентелдь. Первичной можно считать форму Свѣнгельдъ. Византийские историки могли величать его на скандинавский манер, как им привычнее. В войске Святослава не было больше никого, кто бы по имени был созвучнее с этим самым Сфангелом, да к тому же еще в ближнем окружении. Опять же Святослава византийские историки именуют Сфендославом, так почему бы им тогда не называть Свенельда Сфенкелом или Сфангелом?

Во-вторых, оба византийца называют его вторым или третьим по значимости среди славян. В глазах Скилицы и Диакона Свенельд может уступать лишь кровному брату Святослава, вот в этом и разница. Тот тоже находится при войске. Ну и возраст. Воеводе уже тяжело даются стремительные марши, броски-переходы и прочие воинские неудобства. Но он по-прежнему самостоятельная боевая единица. Свенельд – тот человек, на кого Святослав может слепо полагаться, и тот, кто умеет принимать решения сам. Именно в силу совокупности этих причин Святослав оставляет его в городе, который считается ключевой позицией. В городе, в котором жили болгарские цари и который может стать резиденцией Святослава. Теперь Свенельд находится на главном стратегическом направлении, ибо в случае византийского наступления именно Великий Преслав в первую очередь окажется под ударом. Ответственность колоссальная, ибо воевода должен не только все знать о передвижениях имперских войск, но и принять своевременные меры для отражения вражеской атаки.

Есть еще момент, приводящий в смущение некоторых историков. Византийцы пишут о том, что Сфангел или Сфенкел геройски погиб, и даже описывают, как это произошло.

У Скилицы все просто: «Но когда был убит геройски сражавшийся Сфангел, эта потеря связала и ослабила их (русов) натиск». В этом случае мы не получаем почти никакой информации, просто погиб Сфангел, невольник чести, и все. Пал смертью храбрых. Со Скилицы спросу никакого. Лев Диакон пытается обставить смерть русского героя более предметно: «Но вот один из воинов, вырвавшись из фаланги ромеев, сразил Сфенкела (почитавшегося у тавроскифов третьим после Сфендослава), доблестного, огромного ростом мужа, отважно сражавшегося в этом бою».

Эти цитаты – всего лишь ничем не подкрепленное мнение двух патриотически настроенных византийских историков. Никакого анализа, даже самого простейшего, эти сообщения не выдерживают. С чего начать? Хотя бы с того, что на тот момент Свенельду было за шестьдесят, а если быть точнее, то к шестидесяти пяти. Силой и опытом Свенельд еще обладал, но стоять военному вождю тавроскифов в первой шеренге бойцов было бы просто нецелесообразно. Даже опасно, в том числе и для других бойцов. Если он не сдюжит, то тут же подставит соседей, которым необходимо присматривать еще и за вождем. А ведь Свенельд – вождь, его дело – боем руководить, а не строй держать.

Во-вторых, Диакон довольно часто и дотошно воспроизводит имена всех византийских героев, совершивших мало-мальские подвиги. В назидание потомкам, для подражания и восхищения. Однако имени героя, сразившего третьего по значимости вождя русов, он по каким-то своим причинам не называет. Неужто не узнали имя смельчака, который чуть не единолично смог изменить исход боя? Не верю. Тем более что на следующей строке своего повествования Лев Диакон называет по имени и фамилии некоего мужа устрашающей отваги, убившего множество врагов, но ни одного начальника: «Феодор, прозванный Лалаконом, муж непобедимый, устрашающий отвагой и телесной мощью, убил железной булавой множество врагов».

Или «смелый юноша с едва пробивающимся рыжеватым пушком на подбородке, выходец из фемы Анатолики, по имени Феодосий, а по прозванию Месоникт», первый из поднявшихся на стены Преслава. Описание детально. Кто же убил героического воеводу скифов Сфенкела, он так и не узнал! Чудеса. А все это потому, что никто его и не убивал, просто византийцы выдали желаемое за действительное. У византийских авторов немало ошибок наблюдалось и до этого. К тому же, чтобы подчеркнуть всю полноту своей победы над русами, им нужна была достойная жертва.

Как погиб Святослав, знают все, себе не припишешь, как умер его брат и за что – тоже не тайна. Вот Свенельд – другое дело. Для них он хоть и значимая, но не настолько важная фигура. К тому же византийцы могли решить, что воевода сгинул вместе со Святославом на порогах, что заметно упрощало дело и поднимало престиж имперских войск, уничтоживших одного из главарей атакующей орды северных скифов.

Но, как я сказал, мы забежали немного вперед. Пока еще император вместе с гвардией («бессмертными») только выступил в поход против сильно нервировавших империю русов. Иоанн Цимисхий решил нанести свой первый удар именно по болгарской столице и только после этого заняться непосредственно Святославом.

Около 30 тысяч отборного ромейского войска, усиленного осадными и другими необходимыми машинами, двигалось вперед, чтобы размолотить северных скифов. Пришло время продемонстрировать мощь имперского оружия.

Встреча Святослава и Цимисхия. Художник К.В. Лебедев

Цимисхий не собирался потерпеть провал. Он не тревожился. Его командиры боялись встретить сопротивление в горных проходах, через которые им предстояло пройти. В горах легко застрять, их легко оборонять. В узких горных проходах не важно численное превосходство. Если наткнуться здесь на препятствие, то, во-первых, пропадает эффект неожиданности, а во-вторых, боевые действия начинаются не совсем тогда, когда бы хотелось.

Путь через горы был труднодоступен, и час от часу идти становилось все трудней. Горы вставали перед войском во всей своей суровой и величественной красе, они казались непреодолимой стеной; они заслонили полнеба, возносясь даже выше облаков. Взгляд всюду натыкался на них. Дорога сузилась, стала петлять, уводя все выше и выше. Скалы нависали, будто бы готовые вот-вот обрушиться. Воины опасливо косились на жадно разверстые пропасти. Лошади тоже чувствовали себя в горах неуверенно, потому проявляли беспокойство, боясь обрывов, храпели, пятились, капризничали, но их уговаривали или заставляли идти, потому что сворачивать было некуда.

Орлы, распластав крылья, кружили над войском в ожидании добычи, если кто-то сорвется с тропы вниз. Но в этот раз ромеям явно повезло, их войска благополучно прошли через заоблачные перевалы, ущелья и бешеные горные потоки без сопротивления.

Не опасаясь вторжения через горы со стороны империи, Свенельд, который находился в городе во главе семитысячного отряда русов, не выставил посты, чтобы те обороняли проходы в горах.

Как же могло случиться, что была допущена такая вопиющая небрежность? Действительно, история странная и неприятная. Почему же Свенельд, даже в относительно спокойное время муштровавший до седьмого пота своих бойцов, не позаботился о контроле горных проходов? А все объясняется очень и очень просто. Свенельд выставил неусыпную стражу на всех дорогах, они должны были следить, чтобы перекрыть путь идущим с запада. То есть там, где дорога открыта и естественные препятствия не преграждают путь. А через горы пробраться можно было, лишь преодолевая величайшие опасности. Свенельд решил, что на это ромеи не пойдут.

К тому же ни воины Святослава, ни Свенельд не ведали еще об этой тропе, ибо весь тот край был не слишком хорошо изучен, и никто не бывал в тех местах раньше. Свенельд был уверен, что горные хребты станут неприступной преградой для врага, только тот не наделен крыльями.

А крыльев у византийцев не было, а были только солдаты, которых, после всех одержанных за последнее время побед Свенельд считал, изнеженными и бесхребетными.

Из-за этой беспечности, халатности или, если хотите, попустительства, враг смог подойти к Великому Преславу совершенно незамеченным и нанести удар, который стал роковым для всего дела Святослава на Балканах.

«Перейдя через Гем, император внезапно вступил во враждебную страну и разбил лагерь поблизости от города Великой Преславы, где находился дворец болгарских царей» (Л. Диакон).

Враг был уже под самым боком, а старый варяжский воевода даже не подозревал об этом. Его гарнизон жил обычной повседневной жизнью.

Утро 12 апреля 971 года ничем не отличалось от предыдущих, оно было прохладным. Горы все так же, как и всегда, дышали влажным холодом, и, пока солнце нехотя поднималось над многоцветием лиственных лесов, полями и виноградниками, белесый туман выползал на равнину клубами. Такие туманы ползли с гор каждое утро. Все было, как обычно.

Силуэты стражников с подвешенными на предплечье щитами привычно маячили на стенах крепости.

Городской гарнизон, выйдя за городской периметр, производил привычные военные упражнения, сверкая оружием.

Тяжела была эта наука: часами Свенельд заставлял молодых воинов рубить шесты, бегать и прыгать в полном воинском облачении, учил быстро строиться щитом к щиту неодолимой стеной и ощетиниваться копьями.

Вот во время этих учений и появилась на равнине перед городом кавалерия империи: «Поднялся невообразимый шум: эхом отдавался в соседних горах гул тимпанов, звенело оружие, ржали кони, и громко кричали люди, подбадривая друг друга, как всегда бывает перед битвой» (Л. Диакон).

Ромеи уже не таились. Как пишет Лев Диакон, тавроскифы «были поражены неожиданностью».

«Императорское войско сосредоточилось между тем на равнине перед городом и неожиданно напало на врага, не ожидавшего ничего подобного: вне городских стен было застигнуто около восьми с половиной тысяч мужей, которые производили военные упражнения» (Иоанн Скилица). Долину огласили тягучие сигналы чужой военной музыки, и прямо на людей Свенельда, прикрываясь за щитами и выставив жала копий, неумолимо стали надвигаться центурии однообразно вооруженных легионеров, делая ставку на неожиданность и точность.

Первая волна атакующих состояла в основном из корпуса пехоты. Цимисхий, гарцуя в седле, отдавал последние распоряжения.

Стратиоты шли неторопливо, ожидая, когда враг повернется к ним спиной и ринется врассыпную, время от времени они даже останавливались, чтобы дать возможность пращникам метнуть свои снаряды и привести русов в замешательство.

Лев Диакон на полном серьезе считает, что: «их (русов) охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными». Но он ошибается, и это подтверждается его же собственными словами и словами его коллеги.

Дальше произошло событие, сильно удивившее много чего повидавшего Цимисхия.

Русы, чей воинственный слух не переносит позорного сигнала к отступленью, быстро перешли из положения тренировки в боевое построение. Те, кто был без оружия, спешно похватали оружие и, даже не думая отступать, встали против византийцев «стеной щитов». Ни уверенная поступь легионеров, ни обстрел не могли вывести русов из себя. Летевшие в них камни теперь лишь выстукивали барабанную дробь по огромным красным русским щитам, что закрывают бойца почти целиком, не давал причинить ему особого вреда. С таким же успехом можно было швырять в каменную стену горсти сухого гороха…

Казалось, что преимущество, которое византийцы получили благодаря внезапному нападению, сходит на нет.

Выставив вперед длинные копья и «рыча наподобие зверей», дружина пошла на врага. Именно русы атаковали противника, а не наоборот. Вот что по этому поводу пишут византийские историки: «Ромеи столкнулись с ними и храбро сражались, совершая удивительные подвиги. “Испуганные” и не подготовленные к схватке русы повели себя так, что элитным ромейским войскам потребовалось все их мужество и умение, чтобы сдержать яростный натиск противника».

Битва приняла характер всеобщей свалки. «Ни та ни другая сторона не могла взять верх», – повествует Лев Диакон в одном из увесистых томов своей истории. Это короткое сообщение стоит многих томов информации.

Воины империи, непривычные к такому отпору, заколебались, их уже готово было охватить смятение, когда император тронул коня рукой и подъехал к месту битвы. Опытному полководцу стало сразу ясно: только фланговый удар «бессмертных» может переломить ситуацию в его пользу.

Он взглянул орлиным взглядом на полководцев, что были подле него, затем перевел взгляд на гвардию.

– Я сам поведу войска в бой! – прокричал он, и воины вокруг ответили ему громкими криками.

Цимисхий помчался в гущу сражения. Золотые императорские знаки сияли чудесным блеском, на щите его гордо красовался раскинувший крыла орел.

Бессмертные последовали за ним.

Две тысячи отборных всадников, закованных в броню, гордых доверием императора и жаждавших отличиться, неистовым напором смяли левое крыло русов.

Одновременно легкая конница доместика Востока, привычная к стремительным рейдам в тыл неприятеля, отрезала русам путь отступления.

Император ждал замешательства и беспорядочного бегства, обычного для окруженного войска, когда пехотинцы, преследуемые конницей, обречены на полное уничтожение. Однако русы не позволили расстроить свои ряды.

Воодушевила ли их властная воля полководца, или они сами умели отходить, не нарушая строя, но ожидаемого бегства не получилось.

Русы отступали к городским стенам медленно, время от времени поворачиваясь лицом к преследователям и отбрасывая их короткими сокрушительными ударами. Шел жестокий и беспощадный бой на уничтожение, не знающий раненых и пленных. Свенельд, стоя на крепостной стене, ничего поделать не мог, он лишь ясно видел, как храбрецы погибают, и не мог сдержать слез, видя их гибель.

Окружения, что задумал император, не получилось. Доместик Востока предпринял еще одну отчаянную попытку отрезать отряды Свенельда от городских ворот, но она не удалась. Цепи легковооруженных всадников, пытавшихся отрезать русов от города, были разорваны мгновенно.

Видя, что ничего уже не добиться, катафракты, воздавая должное этим людям, их храбрости и решительности, скорее провожали русов как почетная стража, чем преследовали их.

Русы втянулись в Преслав и крепко заперли за собой ворота.

«Опасаясь, видимо, уже за судьбу города, запер ворота, обезопасив их засовами». Так бы сделал любой грамотный военачальник. Отдав территорию за городскими стенами, русы приготовились к осаде. Помешать движению войск Цимисхия вокруг Преслава они не могли никаким образом. Их и так было намного меньше, и еще раз принимать бой в чистом поле было бессмысленно, а за стенами шанс удержать город многократно возрастал.

Таким образом, греки беспрепятственно окружили со всех сторон Великий Преслав – подобно тому как бурная река окружает одинокий утес. Цимисхий не спешил бросать своих воинов на штурм стен. Довольно быстро к ромеям подошли остальные силы и подтянулись осадные машины. Без них идти на приступ не рискнули.

Наступило утро следующего дня, называемого Великим четвергом, потому что в этот день, готовясь идти на муки, Спаситель после Тайной вечери давал ученикам свои спасительные наставления. Воодушевленные своим успехом, ромеи надеялись захватить крепостные стены с первой же попытки. «Иоанн Цимисхий свернул лагерь, расставил фаланги в несокрушимый боевой порядок и с пением победного гимна устремился на стены, намереваясь первым же приступом взять город» (Лев Диакон).

Свенельд лично руководил обороной города, большую часть времени проводя на стенах и ободряя бойцов. Что такое Преслав для Святослава, он понимал лучше других. Его задачей было выстоять любой ценой. Атаки ромеев продолжались беспрерывно с утра и до самого вечера, но не дали ощутимого результата. Со стен на них летели тяжелые камни, дротики и стрелы, множество византийских воинов были убиты и ранены, но и воинам Свенельда пришлось нелегко. Воеводе явно не хватало бойцов, чтобы надежно перекрыть весь периметр стен. Слишком много храбрых воинов легло под стенами Преслава за день до этого. Однако сегодня отчаянная храбрость ромеев разбилась о холодную несгибаемую отвагу русов. Ночь развела противников по своим лагерям. Первый штурм гарнизон Преслава отбил.

Для византийцев день закончился тем, с чего и начинался, развить успех не получилось.

На следующее утро стало только хуже.

В этот раз Цимисхий подстраховался и пустил в дело осадные машины, которые должны были внести свой весомый вклад в победу.

Эти хитроумные сооружения из дубовых брусков с мощными метательными приспособлениями бросали, как детский мяч, огромные камни весом в 120 римских фунтов на расстояние четырех стадиев – восемьсот шагов.

С самого утра ромеи начали активно обстреливать стены, сметая с них все живое и не давая возможности выглянуть из-за зубчатого парапета никому из русов. Стены содрогались под ударами метательных снарядов, что при ударе разлетелись на мелкие осколки с громким треском. На стенах клубилась пыль, и сквозь боевые кличи дружинников Свенельду были слышны вопли раненых и умирающих. Защитники болгарской столицы погибали, не испытав даже последней радости воина: умирая, насмерть поразить врага.

После такой мощной артподготовки император бросил своих людей на очередной штурм. «Отгоняя находящихся наверху стрелами и приставляя к стенам лестницы», ромеи кинулись в атаку. Их натиск был силен. Русы отчаянно оборонялись. Они метали со стен в атакующих копья, дротики и камни, ошпаривали наседающих византийцев кипятком. Защитники несли большие потери, но пока держались. Однако врагов было слишком много. Воины империи были повсюду. Поднимались штурмовые лестницы. В воздухе раскручивались веревки с крючьями. Стрелы свистели, пусть большинство из них бесполезно клацало о камень, но некоторые все же находили цель.

Как бы ни был силен натиск, но второй день не принес атакующей стороне успеха.

Цимисхий не мог увести свою армию, не добившись победы, а победа ускользала.

На следующее утро опять метали камни и греческий огонь смертоносные орудия паракимомена Василия. Стратиоты и спешенные катафракты добегали до стены, густо и зло карабкались по штурмовым лестницам и снова откатывались, устрашенные потерями. Так продолжалось до темноты.

Преслав снова выстоял.

И вот наступило 14 апреля, последний день обороны Преслава. Наступило время, когда византийцы пустили в ход свое главное смертельное оружие. Бездушные орудия паракимомена Василия стали забрасывать в город горшки с «греческим огнем», швыряя их во всех направлениях в надежде, что разгоревшийся пожар отвлечет русов от стен и заставит их заниматься иными заботами.

Повозки, предназначенные для такой задачи, прикрывая от славянских стрел щитами, подкатили как можно ближе к стенам, освободили их от лошадей и развернули жезлами труб-сифонов для метания горючей смеси в сторону неприятельских укреплений. Через несколько минут ослепительно-яркие струи огня вырвались из жерл труб, после чего «многие ромеи взобрались в разных местах на стены и изо всех сил истребляли врагов». Это было первым признаком поражения русов. Сбросить ромеев обратно вниз возможности не представлялось, и хоть решение было тяжелым, но главную городскую стену приходилось отдавать врагу. В противном случае гибель грозила всем оставшимся в живых русам.

Теперь с захваченных стен начали беспрепятственно прыгать воины с боевыми топорами и мечами в руках. Стратиотов не нужно было больше гнать вперед, теперь каждый из них спешил сам, ибо любому, даже мало чего повидавшему бойцу, давно известно: львиная доля добычи достается тому, кто ворвется в город первым. Вращая мечами и рубя направо и налево, ромеи все больше теснили защитников Преслава. Они перебили почти всех, кто находился с этой стороны, и завладели лестницей, ведущей в сам город. С дикими воплями византийские воины хлынули вниз по лестнице, рассеивая все на своем пути и разворачивая боевые действия на улицах.

Главные ворота города были захвачены с тыла.

Приведенные в замешательство, русы не увидели, как несколько ромеев, беспрепятственно достигнув ворот, открыли их и впустили свое войско. Вот это был уже конец.

Через распахнутые настежь ворота стратиоты колоннами ворвались на улицы Преслава, немногочисленные заслоны русов были сметены с дороги, как и союзные им болгары. За пехотой бесконечным конным строем спешили катафракты. Византийцы продвигались только потому, что подавляли противника числом. Защитники упорно дрались, несмотря на безнадежность своего положения. Они стойко бились и молча умирали так, как их учили, но на сей раз все было бесполезно. Медленно, очень медленно они сдавали свои позиции.

Византийский историк оставил по этому поводу такую запись: «Ромеи все разом ворвались в город и рассыпались по узким улицам, убивали врагов и грабили их добро».

Но сражение за Преслав еще не окончилось. Даже в такой сложной ситуации Свенельд не потерял головы, он сумел собрать своих людей в кулак и совершить организованный отход в самую удобную для обороны точку города. Возможно, что и самую важную стратегически. Дворец, находящийся в центре города, представлял собой идеальное место, для того чтобы собрать там всех своих бойцов, которые еще находились в городе. Не только собрать, но и надежно укрыть за стенами. А когда все, кто еще готов держать оружие в руках, соберутся под одной крышей, тогда это будет сила, которая сможет пробить себе выход наружу, кто бы ни встал у нее на пути.