Текст книги "Русь и варяги"

Про этот поход Аскольда было много споров в ученом мире.

«Шлецер не признает сих Россов Киевскими. “Вероятно ли, – говорит он в своем Nestor. Ч. II, стр. 258), – чтобы Аскольд и Дир, едва утвердясь в Киеве с горстью Варягов, собрали так скоро многочисленное войско и дерзнули приступить к Царюграду?”»

В этом случае сомнения Шлецера вполне обоснованы. Ошибка в другом: он упорно хочет считать Аскольда варягом. А если бы до него дошло наконец, что Аскольд – природный славянин, то все его сомнения вмиг рассеялись бы. Но в этом случае он бы вошел в противоречие с собственной теорией, а дальше оставался бы один шаг до ее полного краха.

Поэтому он продолжает развивать свою мысль в русле собственной же теории, пытаясь подогнать под нее временные промежутки и создавая новые удивительные сказки, в которые со временем сам же начинал верить: «Вероятно, если Аскольд и Дир в 864 году – или ранее, ибо древняя хронология нашего Летописца подвержена сомнению (см. выше, стр. 30) – могли завладеть Киевом».

В одном Шлецер не ошибся: Аскольд действительно много раньше пришел к власти в Киеве, только по праву рождения. А вот то, что его дружина была усилена варягами, не вызывает сомнений. Аскольд уже тогда нанимал к себе на службу варягов, позже это ему аукнется.

М.Н. Карамзин тоже не удержался от довольно резкого высказывания по этому поводу в адрес Шлецера. «Где истина сама собою представляется глазам Историка, там нет нужды прибегать к странным гипотезам и выдумывать еще других Россов, которые, по мнению Шлецера, “въ 866 году приходили на 200 судахъ къ Царюграду, неизвѣстно откуда, только не изъ Кіева; названы такъ, неизвѣстно для чего; ушли, нѣизвестно куда, и послѣ совсѣмъ исчезли въ Исторіи, уступивъ имя и мѣсто Россіянамъ Кіевскимъ!” Народы не падают с неба, и не скрываются в землю; как мертвецы по сказкам суеверия» (Н.М. Карамзин).

Действительно, почему большинство исторических изданий преподносят и превозносят Рюрика как создателя русской государственности, а о князе Аскольде и его Киевской державе – молчок? Недаром О. Виноградов, рассказывая о походе Аскольда на Византию, прямо сказал: «Историки не хотят видеть, что Киевская Русь представляла собой мощное государство, не побоявшееся отстоять свои права у могущественнейшей Византии».

Но вернемся к походу Аскольда.

«Историки Византийские говорят о двухстах лодках, на которых едва ли было и 10 000 человек. Они шли не взять Константинополь, а грабить приморские монастыри и селения. Михаил, не имея на тот раз флота в готовности, мог удалить грабителей только молитвою или золотом. Преемник его, Василий Македонский, отправил к ним дары, желая избавить берега Чернаго моря и Боспора от новаго опустошения».

По поводу императора Михаила Карамзин выразил следующие неодобрительные соображения, в которых сравнил его с Нероном: «Удовольствия малой и низкой души были единственным предметом Императора Михаила, а добродетель казалась ему врагом удовольствия. Он жил на Гипподроме и, восхищаясь ристанием, не хотел слушать людей, которые приходили ему сказывать о близости неприятелей; велел даже сломать так называемые сторожевые башни, чтобы звук набата не беспокоил ушей его. Нерон по крайней мере любил музыку и поэзию: Михаил – одних коней и распутство» (Н.М. Карамзин).

Одним словом, дружины Аскольда господствовали на берегах Черного моря. Правда, Н.М. Карамзин хочет внести ясность в сложившуюся картину: «Слова Фотия, что Россияне господствовали уже над соседственными землями, изъясняются вероятным предположением, что Аскольд и Дир, утвердясь в Киеве, покорили некоторые Славянские племена в его окрестностях. К тому же молва народная всегда увеличивает силу неприятеля нового». Сказать честно, от этого история не становится более привлекательной, особенно для византийцев.

Выгнать славян у них сил не было – приходилось терпеть и верить в божественное Провидение.

И божественные силы вступились за византийцев. Вотъ слова Кедрина и Зонары: “Россы, испытавъ гнѣвъ Божій, удалились”. Риза Богоматери совершила чудо, которого так ждали.

«О ризе Богоматери пишут здесь Лев Грамматик и Симеон Логофет; Продолжатель Константинов говорит только, что Россы, удовлеторив гневу Небесному, возвратились домой, и что молитва Фотиева защитила Царьградъ» (Н.М. Карамзин).

«Сам Фотий в окружной грамоте своей к Архиепископамъ Восточным, упоминая о нападении Россов (Барон. Annal. Eccles. X, 253), молчит о действии святой ризы. Татищев, в утверждение сего чуда, приводит (см. Исторіи его Т. II, стр. 364) молитву из Акафиста Богоматери, где сказано: яко же иногда древле всесильными воеводством спасла еси царствующій град свой от Скифскаго воеводы, зверообразнаго, лукаваго вепря, онаго прегордаго Кагана, и разсвирепеющим морем тьмочисленныя воинства потопила еси» (Н.М. Карамзин).

Одним словом, история загадочная, и до конца не понятно, что же и как произошло.

Продолжая собственное логическое расследование Н.М. Карамзин по этому поводу замечает: «Хотя Русскіе Князья и назывались Каганами: ибо въ древнемъ харатейномъ спискѣ Житія Владимірова (см. выше, примѣч. 110) сказано: похвалимъ же великаго Кагана нашей земли, Володимера (см. также Слово о полку Игоревѣ, стр. 44 Московскаго изданія): но в сей молитве говорится о другом чуде, которое описано в Синаксаиіи, читаемом в Субботу пятыя недели Поста (см. Тріодіонъ), и случилось в VII вѣке. Под именем гордаго Кагана разумеется Хан Аварскій, приступавший морем и сухим путем к Царюграду в 626 году (Memor. popul. Т. I, стр. 747)» (Н.М. Карамзин).

Однако, как ни крути, а итог этого конкретного похода оказался для киевского князя печальным: «Въ Никон. Лѣт. еще прибавлено: “возвратишася Аскольдъ и Диръ въ малѣ дружинѣ, и бысть въ Кіевѣ плачь велій… Бысть въ Кіевѣ гладъ велій”». Но это уже дело прошлое.

Мы немного ушли в сторону. Вернемся к тому, что больше интересует нас.

Рюрик захватил Полоцк и посадил там своего человека, говоря иначе – наместника, из числа приплывших викингов. Правда, людей у Рюрика в Полоцке не могло набраться много: авторитета у этого авантюриста еще не было, его репутация оставалась сомнительной. А люди его скорее походили на дебоширов, чем на закаленных битвами воинов.

Возможно, Аскольда эта попытка захвата его земель даже удивила. Однако он был не из тех, кто долго размышляет. Киевский князь рассвирепел. Немногие могли вынести взгляд Аскольда, когда он хотел утвердить свою волю или был в гневе. Киевский князь решения принимал скоро, а действовал решительно. Рюрику не пришлось до полного изнеможения гоняться за ускользающим противником. Противник явился сам. Явился, пылая яростью, сомкнутыми рядами, и первым бросился в атаку. Вихрем грозовым налетели на ворога дружины киевлян.

Мощным ударом отрезвили они Рюрика и отправили его на пенсию в леса Ладоги. Предприятие по расширению границ своих владений за счет соседей, задуманное с таким размахом, с треском провалилось.

Летопись уделила этому событию совсем не много места. Всего одну строку. В год 873. «Того же лета воеваша Асколд и Дир полочан и много зла сотвориша» (Никоновская летопись).

Только не нужно строить иллюзий, что урон поляне нанесли лишь одному из наместников, сидевшему в земле кривичей, и назначенному на должность новгородским каганом. Нет, вызов был брошен именно Рюрику Новгородскому, и он это сам прекрасно понимал.

С того дня не смели ни он, ни его люди приближаться к стенам Киева. Урок, преподанный Аскольдом, настолько отрезвил Рюрика, что тот до конца жизни потерял охоту к подобного рода авантюрам, а невзгоды жизни в глуши переносить намного легче. В чужие дела он теперь не лез.

После этой неудачей окончившейся попытки все деяния Рюрика исчисляются лишь его личной жизнью. Короче говоря, новгородский князь, обособившийся в своих болотах, дым еще пускал, но уже без огня. Судя по летописным текстам, впав в тоску, Рюрик занялся вопросами продолжения рода, ибо время уже пришло, годы брали свое. По крайней мере, так говорят летописи: «Имел Рюрик несколько жен, но более всех любил Ефанду, дочерь князя урманского, и когда та родила сына Ингоря, ей обещанный при море град с Ижорою в вено дал (как дар жениха за невесту)».

А в самом деле, как обстояли дела у Рюрика с женщинами?

Хочу, чтобы меня поняли правильно: я имею в виду, что ни он, ни один из его братьев на этот момент никого из детей после себя ни оставили. Ни дочки, ни сыночка.

Хотя по поводу Рюрика и тут есть неясность. Читая текст, собранный из летописных источников Н.М. Карамзиным, можно натолкнуться на такой отрывок: «Скусеви Ольги Княгини – Каницарь Передславинъ, Шіихбергъ Сваиндръ, жены Улѣбовы» – (нетія Игорева, какъ сказано выше) – Прастѣнъ, Акунь, нетій Игоревъ (Акуна, нетія Игорева). Г. Болтинъ толковалъ, что «Нетій было названіе достоинства, перваго по Боярахъ» – см. его Примѣчанія на Исторію Щербатова. Т. II, стр. 232 – и что “оно происходитъ отъ Шведскаго слова naett (чистый, изящный)”; но сіе имя есть древнее Славянское и значитъ сестрина сына: такъ въ Никонов. Лѣт. V, 88, сказано: служа Царю Мусульману съ нетіи своими, рекши съ сестринычи». Следственно Рюрик имел дочь» (Н.М. Карамзин).

Если кто не понял, в этом отрывке главное то, что, судя по всему, Рюрик имел дочь, о которой мы ничего не знаем.

Зато практически любому, мало-мальски знающему историю, человеку доподлинно известно, что у Рюрика был сын Игорь, которому он все и оставил. Но получается, что на самом деле сына, которого все знают как Игоря Рюриковича, он скорее всего не имел.

Вот так и бывает: достаточно самой малой толики фактической истины, вплетенной в сказку, или попытки вкрапления реальных сведений в старательно продуманной исторической подтасовке, чтобы наблюдательный глаз рано или поздно во всем разобрался.

Но об этом позже, чтобы не отвлекаться.

Получается, летопись права, что Рюрик имел ребенка, только не мальчика, а девочку. Поэтому власть после его смерти и получил близкий родственник Рюрика Олег. А Игорь – это не его ребенок, а сын кого-то из влиятельных славянских вельмож Киева, с которым Олег Вещий должен будет породниться. Почему? До этого мы дойдем буквально в следующей главе.

Итак, Рюрик старился и старился. Начал сутулиться, медленней стала походка, затрудненным дыхание. Лицо высохло. Белки глаз и кожа на лице пожелтели, приобрели зеленоватый оттенок. Последнее, что сообщают о новгородском князе В.Н. Татищев и Иоакимовская летопись, звучит так: «Рюрик был очень болен и начал изнемогать; доверил княжение и сына своего шурину своему Олегу, чистому варягу, князю урманскому».

Время Рюрика кончилось. Теперь вся власть над землями, принадлежащими ему, попала в руки ближайшего наследника Олега Изборского. Король умер, да здравствует король!

Правление князя Рюрика, которого последнее время любят называть Соколом, закончилось. Давайте подведем его итог.

Информации о славном новгородском князе сохранилось действительно не так много, но это произошло по двум причинам. Во-первых, не о чем особо было и рассказывать летописцам. Рюрик был самый обычный, ничем не выдающийся князь, с завышенными амбициями, и при этом довольно везучий, не более того. А во-вторых, чтобы сделать его личностью выдающейся и легендарной, все время приходилось что-то придумывать, объяснять, домысливать, откровенно привирать, а где и просто фальсифицировать. Фальсифицировали не сами летописцы, по своей, непонятно по какой пришедшей им в голову прихоти (кто бы им позволил), делали они это по указу сверху. Главным имиджмейкером русской истории выступил не кто иной, как Владимир Мономах со своим сыном. Именно они навязали Руси эту странную версию, в которой ложно приписали основание русской государственности варягу. И она пошла гулять в веках.

Почему они так поступили? Это отдельный вопрос. Но интерес у них был. Только благодаря этому бесцветная и незначительная фигура новгородского конунга вообще существует.

Обратите внимание, насколько бледно выглядит фигура Рюрика в русских летописных сводах. Именно поэтому позднейшие ученые пытаются, кто как может, разукрасить героический ореол Рюрика, отождествляя его с кем попало. И дело даже не в том, что описание его внешности до нас не дошло. С описанием всех первых князей сложности. Я говорю о другом. О характеристиках. Ни в одной из летописей вы не найдете о «первом» славянском князе практически ни одной хорошей характеристики. Да не то что хорошей, а вообще любой. Летописцы дают их Гостомыслу, который правил до Рюрика, Аскольду, который был современник Рюрика, и Олегу, который правил после него. Тот же Гостомысл характеризуется летописцами как муж мудрый и храбрый, говоря о Рюрике же, только перечисляют события. Мало того, если вчитаться еще внимательнее, то вы с удивлением обнаружите, что ни одна из летописей вообще не отзывается о князе Рюрике добрым словом и не приводит в пример ни одно его положительное деяние. Сухая статистика. Один лишь негатив. Летописцы просто перечисляют деяния. Заметьте, их не так и много. Самое «славное и громкое» – это убийство славянского князя Вадима Храброго. Вероломное.

А все почему? Что, информации было недостаточно? Вряд ли. Просто сказать было особо нечего, а плохого сказать просто бы не дали. Дифирамбы ему уже начинают петь более поздние историки. Вот ими Рюрик стал изображаться мудрым заботливым правителем, давшим Новгороду мир и порядок, в которых местные жители так остро нуждались.

Вообще-то с Рюриком всегда что-нибудь было неладно, а главное, не ладилось с ним у мифографов: его история – сплошные противоречия и фальшивые аналогии. Договаривались уже до того, будто бы его род тянется аж от самого Августа. Но и это неправда.

Вот очередная странность. Довольно долгое время имя Рюрик в княжеской среде было совсем не востребовано. Игори, Святополки, Олеги и Владимиры были в ходу. А его на долгое время забыли, вплоть до конца XI века именем Рюрик среди русских князей никто не пользуется. Но почему? Неужели человек столь забывчив?

Еще один момент, который не могу пропустить. Это вопрос к тем, кто пытается сделать из него более заметную фигуру, чем он был на самом деле. Поговорим о знаке Рюрика, трезубце. Его используют в дело и не в дело. Стало навязчивой ассоциацией – Рюрик и его трезубец. Хотя первоначально знак Рюриковичей представлял собой не трезубец, а двузубец, причем весьма простой формы. Самые древние изображения этого знака на Руси известны в виде граффити (процарапанных рисунков) на арабских дирхемах. Клады, в которых они обнаружены, датируются концом IX – началом X века, то есть временем княжений Олега и Игоря Рюриковича. Княжеский двузубец стал трезубцем во время новгородского княжения Владимира Святославича, в 970‑е годы. Владимир, будучи младшим и внебрачным сыном Святослава, пытался, видимо, как-то заявить о своих амбициях, противопоставить себя старшему брату Ярополку и, в отличие от него, начал использовать измененный родовой знак уже в виде трезубца. Такой трезубец он поместил и на своих монетах.

Глава 20
Варяг на Киевском троне

После смерти того, кого считают основателем княжеской династии, Рюрика, в 879 году в Новгороде стал княжить Олег. Теперь его стали звать на славянский лад, не Хельг, а Олег. В последствии его прозвали Вещим.

Вещий Олег является одним из наиболее таинственных и легендарных персонажей раннего периода истории Киевской Руси. Его фигура в русской истории стала куда большей загадкой, чем личность самого Рюрика. Имя князя хронисты со временем окутали такой плотной завесой тайны, что сказка смешалась с былью, а явь стала легендой. Закрутили так, что князь стал больше легендой, чем живым человеком. Короче, стал Вещий Олег символом. Считается, что случилось все это лишь потому, что о Вещем Олеге слишком мало сохранилось известий. Возможно, это так. Но, с другой стороны, упоминаний о нем в летописи гораздо больше, чем о том же самом Рюрике, и не меньше, чем о князе Игоре.

Неразбериха и путаница начались с того момента, когда попытались притянуть Игоря за уши к Рюрику, и для этого решили использовать фигуру Олега, князя-кудесника. Понятно, что ничего хорошего из этого не вышло. Однако это стало началом фальсификации. Вещий Олег стал заложником той ситуации, когда возникла необходимость показать преемственность от Рюрика к Игорю. Все то, что плохо стыковалось, попытались затереть славословием и словоблудием. Позже добавили волхвование и занятие чудесами, чтобы хоть как-то отвлечь читателя от явных нестыковок и пояснить непонятные поступки Олега. Или те действия, которые приписывали ему.

Даже по тем немногочисленным сведениям, дошедшим до нас, пусть и в несколько искаженном свете, мы можем составить себе портрет одного из первых правителей, внесшего заметный вклад в историю государства Российского.

Кем же на самом деле был этот киевский князь, чье имя стало легендой?

Практически все летописные сведения, дошедшие до нас, на редкость схожи. Они сообщают нам о том, что новгородский князь Рюрик и Олег находились в родственных отношениях. Это действительно важно.

Родство. Это отвечает на многие вопросы и помогает лучше понять ситуацию. Для начала приведем цитату из работы известного историка О. Рапова, в которой обобщается большинство летописных известий по интересующему нас вопросу.

«Большинство летописей называет его родственником Рюрика, Воскресенская и некоторые другие летописи – племянником Рюрика, Иоакимовская – шурином Рюрика (то есть брат одной из Рюриковых жен), «князем урманским», мудрым и храбрым, Новгородская первая летопись младшего извода – просто воеводой князь Игоря Рюриковича. В Повести временных лет под 879 сообщается, что Рюрик, умирая, передал свое княжество родичу Олегу, а также «отдал ему на руки сына Игоря, ибо тот был еще очень мал» (О. Рапов).

Добавим, что согласно В.Н. Татищеву, который ссылается на Нестора, Олег Рюриков свойственник. Он же именует будущего киевского князя не иначе как Олег I, шурин Рюриков, князь урманский, из Швеции (В.Н. Татищев). В раскольничьей летописи – вуй Игоря, т. е. брат его матери. В «Прологе» под 11 мая вещий князь назван дядей Игорю.

Давайте выстроим всю эту информацию в понятном и удобоваримом для нас порядке. Тогда она даст ответы на все вопросы, не оставив места для сомнений.

Олег, князь урманский, брат Ефанды, шурин Рюрика, то есть его родственник, и воевода его дружины, при этом, если на мгновение допустить, что Игорь – законный сын Рюрика, то тогда Олег приходится ему дядей, или, как в раскольничей летописи, – вуем Игоря, т. е. братом его матери.

Заметьте, как все сошлось воедино. Летописи знали, о чем и о ком вели речь. Поэтому совершенно непонятно, почему до сих самых пор идет разговор о том, кто же по национальности этот самый загадочный Вещий Олег: славянин или норманн? Некоторые додумались до того, чтобы причислить его к племени древлян, что совсем уж забавно, особенно учитывая его финансовые отношения с древлянами и изнуряющую налоговую политику Олега по отношению к ним. Но и об этом мы еще поговорим.

Итак, Рюрик приказал долго жить, и вся полнота власти перешла безраздельно к Олегу. Больше передавать ее было просто некому, сказки про малолетнего сына Игоря мы оставим в стороне. Тем более что совсем скоро на страницах нашей книги появится и он.

Но обо всем по порядку.

Олег, в отличие от Рюрика, как мы помним, муж мудрый и храбрый. Ключевое слово здесь – мудрый. Поэтому Олег не ищет деловых альянсов за морем. Он изначально понимает, что теперь его дом здесь. Здесь ему жить, здесь править, а значит, ему и поддержка нужна из представителей местной знати. Таким образом, Олег первым идет на сближение со славянами. Эта деталь свидетельствует о зрелости Олега как государственного мужа: он не привез себе жену издалека, а взял из славянской земли. Если оставить в стороне романтику и рассудить практически, то разве не нашлось бы в Скандинавии невесты для Олега? Да сколько угодно девушек в Скандинавии с радостью пали бы в объятия Олега! Однако Олег не хотел искать себе жену в Скандинавии.

Олег женится на славянской княжне Прекрасе, внучке самого Гостомысла, теперь его фигура сравнима с фигурой Рюрика, если не более значима. Отсюда и его законные права на новгородское княжение. Он заключает брак, который поможет ему крепче сидеть на престоле. И для этого новые викинги ему в Новгороде не нужны. У него сейчас и своих работников ножа и топора, жадных до крови и славы, с избытком.

Возвращение Олега из Царьграда в Киев с дарами; прозвание Олега Вещим. Радзивилловская летопись

Этот альянс повышает авторитет князя в глазах местных жителей. Теперь, когда Вещий породнился со славянами, когда закончились репрессии, которыми был столь славен Рюрик, всем можно успокоиться. Тут тень на плетень наводит Татищев. В примечании он уточняет, что будущая княгиня Ольга была внучкой Гостомысла и родилась от его старшей дочери где-то под Изборском. В этом случае мы наблюдаем небольшую путаницу, которую немедленно и распутаем. Как вы понимаете, Ольга никак не могла быть Гостомыслу внучкой и при этом – женой будущего князя Игоря. Это невозможно чисто физически, поскольку сам Игорь является, по записям летописи, правнуком того же Гостомысла. И на ком он тогда, получается, женился? Скорее всего, внучку Гостомысла действительно звали Прекрасой, а путаница пошла оттого, что не только Татищев, но и еще несколько источников назвали ее внучкой, а не правнучкой.

И не такое случается.

Главное, что законность передачи власти не нарушена и оспорена быть не может. Ее воспринимают и варяги – по своим канонам, и славяне – исходя из своих законов. А главное: она не приводит с собой в дом полчища иноземных родственников, прямых, двоюродных, троюродных.

Результатом этой женитьбы и стало рождение Ольги. Об этом нам сообщает Пискаревский летописец: «Нецыи же глаголют, яко Ольгова дщери бе Ольга». Типографская летопись данную информацию подтверждает.

О жене Вещего Олега больше ничего не известно. Но, зная Олега, можно быть уверенным в том, что Прекраса была, несомненно, красивая женщина. Олег придавал этому значение. И не только ради себя. Решившись жениться на славянке, пусть даже по расчету, он должен был выбрать женщину красивую, красивую изумительно с точки зрения господствовавших тогда вкусов. Иначе приезд его жены в Киев сопровождался бы не ликующими криками, а ворчанием киевских отцов и матерей. «Ну и ну! – слышалось бы на улицах. – Уж моя-то дочка получше выглядела бы с ним рядом!»

Олегу всегда важен был внешний эффект. Его жена и его дочь должны выглядеть так, чтобы, глядя на них, любой мог бы с восхищением сказать: «Н-да, тут я его понимаю: долго ли из-за такой потерять голову!» А если звучал завистливый шепот, то так: «Не скажу, чтоб моя дочь уступала ей по красоте, но эта Прекраса хороша, очень хороша. Дивные, волосы, чудесные глаза, да и вообще… Словом, что там говорить: красивая женщина. Да и воспитана в княжьем тереме, сразу видно… тут моей ее не догнать, не так я свою дочь воспитал!»

Славян этот брак не может не радовать, ибо с ним закончилась война против варягов и наступает долгожданный внутренний мир.

В отличие от Рюрика, Олег не кровожаден без надобности. К тому же у князя иные, куда более глобальные планы, а для их осуществления ему нужны покой внутри своей державы и объединение славян с варягами.

Лет ему было на ту пору около 27–30. Он уже заждался власти. Следующие 25 лет вещий князь был занят расширением своей державы.

Недолго скорбя по ушедшему из жизни старшему товарищу, Олег уже новгородский принимается за дела, которые Рюрику оказались не по плечу. Первое время после принятия на себя бремени власти Олег был занят с утра до вечера. Он принимал послов, творил суд и расправу, налаживал экономику, разваленную Рюриком, и делал это с навыками и умением человека, которому суждено править великой державой. На первом месте стояло дело. Авторитет Олега постепенно растет.

Видно, что новый каган не терял времени даром и еще до смерти кагана старого готовил и планировал это серьезное предприятие.

Я полагаю, что идею захвата власти, идею единоличной диктатуры осознавал только Олег, человек незаурядных организаторских талантов и совершенно непомерной гордости. Рюрик, покушавшийся на власть в Киеве, первым был более консервативен, менее целеустремлен, и двигали им не столько политические соображения, сколько неопределенные, хотя и весьма сильные, эмоции. Олег, как и его предшественник, завидовал славе Киева и могуществу его королей; поэтому он стремился создать силу, с которой сможет он шагнуть к владениям более обширным.

– Я хочу править страной; но не этой страной. Здесь я только собираю силы. К землям Киева тянется мое сердце, и туда отправлюсь я, как только смогу. – Так размышлял новгородский князь Олег, ибо был дальновиден.

И понеслись верные слуги во все концы земли. Олегу никто не мешал сосредоточивать свои силы. Спешат, торопятся, созывая воинов под знамена нового князя. Но не стоит забывать, что у предводителя большого войска немало нужд. Множеству людей нужно много еды, их надо прокормить. И игнорировать это нельзя.

Олег копил и копил силы, и, когда увидел, что собралось их немало, решил, что сила его велика и пришел срок его замыслам.

Как говорит нам Повесть временных лет, в 882 году «выступил в поход Олег, взяв с собой много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами». «Олег, пылая славолюбием Героев, не удовольствовался сим войском, но присоединил к нему великое число Новогородцев, Кривичей, Веси, Чуди, Мери и в 882 году пошел к странам Днепровским» (Н.М. Карамзин).

Главной мыслью Олега было подчинение Киева, именно на него он нацелил все свои усилия и устремления. Киев обещал богатство многократно превосходящие все то, что Новгород и Север вообще могли дать. Киев был не только процветающей столицей сильного славянского княжества, он имел еще очень выгодное географическое расположение, на юге он имел такое же значение для торгового пути «из варяг в греки», как и Новгород на севере. Но Новгород был Олегу уже подчинен, и торговые пути Севера он контролировал, но путь «из варяг в греки» целиком был намного богаче.

В Киеве славянским народом все так же правил князь Аскольд. Их земли покоились в мире и благоденствии, а слава Аскольда сияла над всей славянской землей, и жизнь била ключом, и радость наполняла воздух, и ясные звезды серебристыми кострами горели высоко в небе.

Аскольд принадлежал к воинственному роду, его любили и уважали в войсках, и у него было два сына, оба уже достаточно взрослые: один из них, старший, к этому времени погиб от руки болгар, второй, моложе, по имени Дир, правил вместе с ним, обучаясь премудростям власти.

Олег действовал осторожно, аккуратно, чтобы не встревожить воинственного Аскольда. Его мозг плел сеть, чтобы поймать в нее врага, усерднее, чем любой паук прилежный. Война, где рождаются герои и погибает множество умелых бойцов, ему не нужна. Тягаться с Аскольдом непросто, но тут киевский князь совершает роковую ошибку, которая этой самой жизни ему и будет стоить. Он принимает христианство. Но и это бы ничего, славяне совершенно терпимы к другой религии, поскольку это личное дело каждого. Однако Аскольд решает крестить весь Киев поголовно. Это глобальное мероприятие должно было круто изменить судьбу славянского государства, а в итоге свело его самого в могилу.

Курганы Центральной группы в Гнездове. Современный вид

Первый удар Олег новгородский нанес не по землям Аскольда, а по Смоленску, который Киеву не подчинялся. Такое направление удара вряд ли могло насторожить киевского князя, чьи мысли полностью были поглощены иным предприятием, и ему дела не было до местных разборок северного конунга с одним из его соседей. Аскольд по своей натуре был больше воин, Олег – больше политик. А политика – это такая тонкая игра, которую можно сравнить разве что с шахматами. В политике, как и в шахматах, свои комбинации. Здесь ценится умение скрыть от противника свои замыслы, подстроить хитроумную ловушку, просчитать действия соперника наперед, даже идя на запланированные жертвы, а главное, неожиданно нанести решающий удар, поставив сопернику мат. Чем дальновиднее был вождь, чем лучше он мог анализировать обстановку и прогнозировать ходы противников, тем быстрее развивалось его государство, тем прочнее была его власть. Главное, что сил затрачивалось на это меньше, а кровь проливалась лишь по необходимости и только в том случае, когда этого нельзя было избежать. Олег не стеснялся применить силу, но был изначально чужд лишнего геройства. Зато подать свои действия он умел ярко, как никто. Поэтому легенды о нем и живут в веках. Князю Олегу предстояло большое будущее.

В Олеге Древняя Русь дождалась человека необыкновенного ума, отличного политика, искусного игрока обстоятельствами, который привел внутренние ее силы в движение.

Прагматизм, хитрость и ум Олега начинают проявляться с первых же шагов. Он все учитывает. У него хорошая разведка, у него везде свои люди. Аскольд еще ничего не пронюхал, он ничего не подозревает, а на самом деле он уже войну свою проиграл. Дальше требовалось просто четкое и безукоризненное выполнение плана, что тоже немаловажно. Чем отличается Олег от большинства славянских правителей, так это трезвой головой и точным расчетом, в котором не было места таким понятиям, как хорошо, плохо, честно и бесчестно, учитывался только кратчайший путь к достижению результата. Олег понимал, что победителей не судят, а все остальное скоро забудется при правильной постановке дела. По своей сути он не был подлецом, он был просто не в меру рационален. Места чувствам не было, только расчет, трезвый, холодный. Как хороший шахматист, Олег мыслит на несколько ходов вперед.

Он не мог допустить ни малейшей ошибки. Любая, даже самая мелкая, неудача грозила обрушить весь столь долго и тщательно продумываемый план. Самая ничтожная оплошность могла вернуть его к той жизни, какую вел князь Рюрик последние годы, лишив всех честолюбивых надежд. Слишком много поставлено на карту. Второй раз затеять столь серьезную авантюру и собрать столько сил Олегу уже вряд ли удастся. За проигравшими конунгами не так охотно идут и не так легко им доверяют.

Повод, что заставил Олега двинуть свое войско на Киев, тоже воспринимается историками и летописцами неодинаково. Я бы даже сказал, довольно странно оценивается. Воспользуюсь словами М.Н. Карамзина по этому же самому поводу, тем более что, со свойственным ему трезвым рационализмом, Карамзин сразу переходит к сути. «Новые Историки и Летописцы Русские говорят от себя, или веря Стриковскому, что бедствие, претерпленное Аскольдом и Диром на Боспоре, заставило Олега идти к Киеву; но между сими двумя случаями прошло 16 лет. Из Несторовых слов: придоста къ горамъ Кіевскымъ, и увѣдѣ Олегъ, яко Аскольдъ и Диръ княжита, заключимъ ли, что сей Князь только подъ Кіевомъ узналъ о державѣ ихъ? Вероятно ли, чтобы между Варягами Киевскими и Новгородскими в течение восемнадцати лет не было никакого сообщения? Вероятно ли, чтобы Олег с войском многочисленным скитался без цели и намерения, не зная, какие места встретятся ему на пути его?» У меня, конечно, тоже язык чесался съязвить по этому поводу, но тут нужно было что-то поосновательнее, чем простая язвительность. Карамзина в этом случае более чем достаточно.