Текст книги "Русь и варяги"

Глава 30
Борьба за Киев между сыновьями Владимира

Ни один князь, даже если он святой, не живет вечно. Пришел и срок киевского князя Владимира. Сыновья его власть миром поделить не смогли, и вновь разразилась на Руси война между кровными родственниками, только в этот раз более страшная, чем когда бы то ни было до этого.

Главными противниками в борьбе за верховную власть стали Святополк, позже прозванный Окаянным, князь Киевский, и Ярослав Владимирович, князь Новгородский. К этому моменту остальные претенденты на престол были почти все перебиты.

Теперь все могла решить только сила. Но, кроме силы, была еще правда.

Фактически Святополк имел все права на престол, так как был старшим из наследников князя Владимира Святого, но сын Ярополка запятнал себя жестоким убийством братьев. Что было некрасиво. Но приемный сын Владимира и в юности добра не обещал. Едва отца его дыханье отлетело, как необузданные страсти в Святополке закипели, и тот пустил для достижения избранной цели в ход все свое коварство и действовал, понятно, втайне. Что неудивительно: такие дела открыто не совершаются.

«Опасное это дело», – думал он, прежде чем отдать приказ на убийство братьев.

Такое дело надобно было тщательно взвесить и обдумать. Быть может, подобные мысли и впрямь насланы Сатаной, чтобы толкнуть на какое-нибудь безрассудство. Но ни время, ни раздумья не остудили губительный порыв Святополка, он решился. Гидра своеволья быстро свила себе гнездо в недрах его души.

Святополк Окаянный. С картины В.В. Шереметева

Удивляться было нечему, заказные и политические убийства довольно часто решали в те времена судьбы целых государств и были одним из довольно распространенных способов борьбы за власть. Даже между близкими родственниками. Для правителей и претендентов такие действия стояли выше расхожих в быту понятий о добре и зле. Но с приходом на Русь христианства многое изменилось. И лить кровь своих единокровных родственников стало большим грехом. Подобные вещи категорически осуждались Богом и церковью. Святополк в своей жажде к власти нарушил все каноны и устои. В тот год он победил, однако не ведал ни покоя, ни радости.

К власти он пришел, но популярности ему это не добавило.

Видимо, сам Святополк утешал себя по этому поводу размышлениями о том, что раз его отец Ярополк, то дети Владимира ему вовсе не родня. Но так мог считать только сам Святополк. В глазах народа и его родни все выглядело иначе. Жители Руси, онемев от изумленья, наблюдали за тем, как Святополк расправляется с одним своим братом за другим, без всякого грома битвы. Роковая распря уже унесла из княжеской среды несколько цветущих безвинных жизней. Святополк своими решительными действиями разрубал гордиев узел проблемы очередности власти на Руси, хоть и принял на душу тяжкий грех. Теперь притязаньям Святополка на верховную власть почти ничто не угрожало.

Но, как принято говорить в таких случаях, кровь братьев Святополка взывает к отмщению, к небу вопиет. И долго ждать не пришлось. Словами Н.М. Карамзина: «Скоро нашелся мститель: Ярослав сильнейший из Князей Удельных, восстал на изверга. Пробудилась в нем отвага дома Игорева, и сказал в сердце своем: “Настал день. Брошу я узурпатору вызов за тех, кого я люблю”».

Ярослав, в отличие от большинства своих братьев, предпочитал упражнять скорее ум, нежели тело. Тем более что тело его от рожденья было довольно слабо.

Ярослав был не менее горд, чем его отец, и еще куда более упрям и своеволен. Ярославу пришлось по отцовской воле покинуть Киев и поселиться в княжеском тереме в Новгороде. Но он ничего унизительного в том не видел. Ему там было хорошо, и душа его лежала к северным краям.

В борьбе за власть Ярослав решил опереться на новгородцев, но одних их было для такого значимого дела было недостаточно, и новгородский князь по примеру своего отца обратился к викингам. Все оказалось не так просто, как он рассчитывал.

Шел 1015 год. В Швеции в те времена круто правил Олав Щетконунг. Он сумел объединить страну и подчинить своей власти более мелких правителей. Видимо, на тот момент Ярослав обратиться к нему был еще не готов. В соседней Норвегии в те же самые времена началась внутренняя война, унесшая немало жизней и приведшая к установлению жесткого единовластия конунга Олава Харальдссена (известного еще под именем Олава Толстого, но более известного как Олав Святой). Эта кровопролитная война привела к массовому оттоку из станы умеющих хорошо пользоваться оружием людей.

Весной 1015 года, в Вербное воскресенье, у мыса Несьяр произошло морское сражение между Олавом Харальдссоном и прежним правителем страны Свейном Хаконарссоном. Ярл Свейн потерпел в этой битве сокрушительное поражение и вынужден был бежать из страны. «Его зять… Эйнар Брюхотряс, муж весьма решительный… посоветовал ему бежать на Русь», – свидетельствует монах Теодорик в «Истории о древних норвежских королях». Свейн воспользовался советом, «и осенью он уже был на востоке в Кирьялаланде (Карелии), – сообщают другие, более поздние скандинавские источники, – отправился тогда вверх в Гардарики (Русь), опустошая страну. Заболел он там и умер осенью».

Сага не совсем исторический документ в том виде, в котором нам бы хотелось. С одной стороны, только из скандинавских саг мы можем узнать некоторые подробности того, что происходило на Руси в данный период и осталось вне поля зрения или внимания летописцев. Но нужно учитывать, что сага – особый литературный жанр. Все те события, которые в них описаны, являются лишь фоном, на котором разворачивается деятельность их главных героев. Соблюдать историзм им ни к чему. Да и кому он нужен? Сага рассчитана в первую очередь на жителей Скандинавии, а им в первую очередь интересна сама история, а не ее подлинность и уж тем более правдоподобность, или историзм. Красиво не соврать – истории не рассказать – вот главный принцип любой саги. Поэтому дополнить ими сведения официальных источников никогда не помешает, а делать ставку в описании событий только на них – это все равно что писать историю Германии по рассказам барона Мюнхгаузена. А ведь не будем забывать, что он был самый правдивый человек на все белом свете, и его рассказами зачитываются до сих пор как дети, так и взрослые.

Так вот. О нападении Свейна русские летописи молчат, даже новгородские. Возможно, что Свейн пробовал совершить налет на новгородские земли, пользуясь тем, что на Руси начиналась смута. Возможно, он, как и многие другие варяги, нацелился на Ладогу. Но ничего серьезного ему сделать не удалось. А итог был для викинга печален. Вполне возможно, что сам князь Ярослав в поход на норвежского конунга не ходил, а послал кого-то из своих воевод. И этого оказалось вполне достаточно, чтобы образумить пришельцев. Сага так и говорит: набег норманнов на Русь закончился бесславно. Свейн умер, а его решительный соратник и дельный советчик Эйнар Брюхотряс поспешил вернуться обратно, правда, не домой в Норвегию, а в Швецию.

И все-таки среди покидающих Скандинавию норвежцев нашлись те, что охотно откликнулись на призыв новгородского князя. Особенно учитывая, что и выбора у них особо не имелось. По большей части то были несчастные беглецы, уцелевшие в битвах или покинувшие свои земли, разоренные войной; но были среди них и такие, кого изгнали в глушь за преступления. Среди них попадалось немало жестокосердых. Общее у них было одно: им не было места на родной земле, они держался за свои дома и земли и они неплохо управлялись с оружием. Многие из них опаснее волков. И их личные амбиции были куда меньше. Они четко понимали, куда их зовут, для чего и какие открываются перспективы. О захвате земель и грабеже речь не шла, они просто продавали свои мечи. Возможно, среди них были неудачливые искатели счастья, соратники Эйнара Брюхотряса. Возвращаться домой для большинства не имело никакого смысла. Раз попытка захвата земель не вышла, можно было продавать свой меч любому, а на Руси это было значительно выгоднее. Тем более что они уже были здесь. Так что Ярославу удалось навербовать большую часть северных дружин, и скорее всего, он ожидал еще пополнения из числа варягов.

Но викинги есть викинги. Это беспокойное племя.

В этот раз они позволяли себе явно лишнее. Конечно же, вынужденное бездействие, что всему виной, разжигает в вооруженном человеке далеко не лучшие страсти, особенно когда в груди у всех помыслы о славе. Наемникам и героям кажется, что всего, чего они хотят, они легко могут добиться силой, забывая при этом, что они среди союзников. Одним словом, живя на стороне, они предавались буйному разгулу. Ведь так ведется: вдали от дома людям веселей. А веселье всяк привык понимать по-своему. То, что весело одному, вовсе не в радость другому.

Скандинавские наемники в ожидании похода без всякого дела шарахались по городу, и их поведение становилось с каждым днем все более вызывающим, они приставали к девкам и задирали прохожих. Дошло до того, что уже и замужним женщинам не стало проходу. Новгородская I летопись младшего извода доносит из глубины веков до нас некоторые мрачные подробности происходившего на берегах Волхова: «и начаша Варязи насилие деяти на мужатых женахъ».

В.Н. Татищев преподносит нам это в более привычном для нас виде: «Варяги, призванные Ярославом в Новгород, дерзкие, неистовые, ежедневно оскорбляли мирных граждан и целомудрие жен их».

Чего ожидали викинги, не могу знать, но ответные действия новгородцев их неприятно удивили. Они решили назревший вопрос просто и радикально. И хоть руки у них чесались поколотить скандинавов хорошенько, в открытую драку новгородцы не полезли, но меч уже держали наготове.

По нашему русскому обычаю, коли гость гостит да не пакостит, такому гостю всегда честь и место. А если пакостит, то это уже не гость, и нужно призвать его к порядку, пусть даже силой. Так новгородцы и сделали. Тяжким было их отмщенье.

«Не видя защиты от Князя пристрастного к иноземцам, новогородцы вышли из терпения и побили великое число Варягов» (В.Н. Татищев).

Ночью вооруженные славяне вломились на Поромонин двор и перебили обитавших там наемников. Когда викинги ложились спать, горло у них в было целости, но у новгородских ножей и мечей острое лезвие. Количество убитых викингов ни один из источников не обозначает, но можно предположить, что ни одного и не двух.

Новгородский князь в это время находился в селе Ракома. «Ракома подле Новгорода (ныне селение на берегу Ильменя) была тоже, что Берестовое подле Киева: сельским жилищем Князей». Дополняет рассказ подробностями Н.М. Карамзин. Когда Ярослав узнал о случившемся, опешил. Но содеянного не воротишь. Вопрос в том, что делать дальше?

Как политик, Ярослав нисколько не уступал отцу. Возможно, от него к нему перешел этот талант. В самых трудных ситуациях Ярослав никогда не терял головы и умел принять неожиданное, но неизменно выгодное для себя решение.

Вот и в этот раз своего гнева по поводу произошедшего сын Владимира не показал. Он лишь посетовал во всеуслышание о загубленных наемниках: «Мне уже тех не воскресить» (Повесть временных лет). И «велел, с притворною ласкою, звать к себе именитых Новогородцев, виновников сего убийства. Они явились без оружия, думая оправдаться пред своим Князем; но Князь не устыдился быть вероломным и предал их смерти». Возможно, и поэтому некоторые злые языки окрестили Ярослава злобных хромцом.

Понятно, что в глаза его так называть никто не решался.

Не буду пытаться оправдать действия князя, но попытаюсь их хотя бы объяснить. Новгородцы, которых вполне можно понять, смогли внезапной ночной атакой лишить жизни какое-то количество викингов. Чтобы знали, как нужно вести себя в гостях в чужом городе. А вели они себя так, видимо, не раз. Достаточно посмотреть на некоторые пункты, включенные в договор византийцев с Вещим Олегом. Эти пункты должны были законодательно ограничить поведение варягов из русских дружин на византийской территории. Но византийцы, при применении к дружинникам варягом репрессивных мер, теперь могли пользоваться условиями этого договора, а у новгородцев такого права не имелось. Новгородцы устроили самосуд.

Беда была в том, что в самом Новгороде находилось еще около тысячи викингов, отчаянных, дерзких и готовых на все. Сейчас им было все равно, против кого обнажать мечи. Ярослав и это должен был учитывать. Варяги требовали возмездия, в случае отказа вся эта озлобленная ватага ринулась бы в город, и расправа не ограничилась бы территорией княжеского двора. Я не могу сказать, что викинги бы победили, скорее всего нет, но крови пролилось бы куда больше. И городу бы точно не поздоровилось. Воспользуюсь цитатой из книги еще одного уважаемого мной историка, А. Карпова. Что он пишет почти по этому же самому поводу. «Годовая плата дружинника-скандинава составляла приблизительно гривну в год (это подтверждается как русскими, так и скандинавскими источниками). Получается, что постоянная варяжская дружина в Новгороде насчитывала до трехсот человек – это, заметим, весьма внушительная для того времени цифра». Если вы не поняли, здесь речь идет о той дани, которую Новгород выплачивал ежегодно со времен Вещего Олега «мира для» на содержание дружины в размере 300 гривен.

Так, историк обращает внимание, что триста воинов – это серьезная сила, а сейчас по призыву Ярослава в Новгороде находились больше тысячи викингов, это не считая тех трехсот, что были на уже на службе Ярослава. И совсем не известно, на чью сторону в этом споре они бы встали. Да и гадать нечего. Ярослав сделал непростой выбор и выбрал, на свой вкус, меньшее из зол. Князь не встал на сторону наемной дружины, он попытался удовлетворить требования варягов, не доводя до большей для всех беды. Это тоже нужно учитывать. А выбор, что стоял перед Ярославом, был действительно невелик. Не думаю, что для него это было простым решением, но Ярослав действовал хладнокровно, решительно и жестко.

Пир для новгородцев, как и когда-то для древлян, закончился печально. Ждало их на пиру устроенном на княжьем дворе, отнюдь не угощение, а острые клинки жаждавших мести викингов.

Всех пришедших на пир скандинавы перебили и затем долго сваливали иссеченные тела на в кучи заднем дворе. Когда слух об этой бойне распространился по Новгороду, то многие зажиточные горожане приняли решение спешно покинуть город.

Таким образом Ярослав остался без поддержки местного населения. С одними викингами ему было Святополка не одолеть, нечего и пытаться. А Ярослав находился в это время в тревожном ожидании предстоящего столкновения. Именно к этому моменту летописцы относят сообщение сестры Ярослава Предславы о том, что Святополк убил его братьев и что он – следующий на очереди.

Казалось, Ярослав сам себя загнал в ловушку, из которой не было выхода. Новгородский князь проиграл, даже не начав воевать. Другой бы на месте новгородского князя впал в депрессию, Ярослав же предпочел действовать. Человек более слабый или заурядный и уж тем более нерешительный вряд ли смог бы найти выход из такой безнадежной ситуации.

Вариант действий, что выбрал князь, удивил даже видавших виды новгородцев. А выбрал Ярослав всенародное искреннее покаяние. Не исключаю, что оно было действительно искренним, учитывая вышеизложенные мной обстоятельства.

А на Руси как заведено? Повинную голову меч не сечет.

Зрелище было поистине удивительное. На площади перед народом стоял князь и, утирая слезу рукавом, вещал дрожащим от стыда и раскаяния голосом: «Вчера умертвил я, безрассудный, верных слуг своих; теперь хотел бы купить их всем золотом казны моей…» Князь публично признавал себя виновным и искал вариант исправить содеянное зло.

Нам сейчас может показаться странным сам вопрос: ну как можно исправить убийство нескольких десятков уважаемых горожан? Но это нам сейчас. Тогда с этим вопросом все обстояло несколько проще, и Ярослав это знал. Он не только читал, но и сам издавал законы. А в законах, прописанных еще до него, был четко оговорен штраф как наказание за лишение жизни всякого горожанина. Будь то купец, боярин или горшечник. Ярослав просто сослался на него, признав вину, и выплатил необходимый по закону штраф. Так что в этом случае у горожан к князю претензий быть не могло. Все шло в соответствии с буквой закона. Их выбор был в другом: идти теперь за князем в битву или нет. Вот о чем должны были думать горожане.

А кровопускания – они бывали в Новгороде раньше, будут и впредь. Там и бунты, и погромы, в которых лилась кровь, не редкость. Ярослав ответил кровью на кровь, смертью на смерть и сделал это по родовому обычаю. В этом его оправдание. Но то, что он нашел нужный к новгородцам подход, это было главным.

Народ безмолвствовал. Ярослав отер слезы и продолжал: «По нашему обычаю за убийство полагается платить выкуп. Так я и поступлю. К тому же мы устроим по новгородцам богатые поминки, и честь их нисколько не пострадает», – сказал он.

Золото – самый короткий путь к сердцу подданных.

Теперь, когда внимание к нему было привлечено и враждебность поутихла, он мог перейти к душевности и совести. Мало того, он обращался к горожанам, как к равным, что не могло не польстить новгородцам, которые ощущали теперь на себе ответственность за все, что происходило в данный момент на Руси.

«Друзья! Отец мой скончался, Святополк овладел престолом его и хочет погубить братьев».

Своей прочувственной речью ему удалось развернуть сознание новгородцев.

«Добрые новогородцы, забыв все, единодушно ответствовали ему: “Государь! Ты убил собственных наших братьев, но мы готовы идти на врагов твоих”» (Н.М. Карамзин).

Новгородская I летопись младшего извода излагает этот эпизод своей истории таким образом: «Братье, отець мои Володимиръ умерлъ есть, а Святополкъ княжить в Киеве; хощю на него поити; потягнете по мне». И услышал в ответ: «А мы, княже, по тобе идемъ».

Новгород дал своему князю войско.

Надо сказать, что, одержав победу и сев на киевский трон, Ярослав сдержал все обещания, данные в свое время новгородцам.

Все та же Новгородская I летопись младшего извода подтверждает это: «И давъ имъ правду, и уставъ списавъ, тако рекши имъ».

Вернемся к расстановке сил. Повесть временных лет приводит цифру в 40 000 воинов, которые якобы встали под стяги Ярослава. Новгородская I летопись младшего извода дает более реальную численность войска, собранного Ярославом: 1000 варягов и 3000 новгородских бойцов. Это была действительно грозная сила, способная противостоять Киеву. А Киев, по сообщению Повести временных лет, собрал «бесчисленное количество воинов, русских и печенегов». И вполне вероятно, что численный перевес был на стороне киевского князя, и именно за счет степняков. В скандинавской «Пряди об Эймунде», к которой в этом повествовании мы еще не раз вернемся, этот самый Эймунд, оценивая силы сторон, говорит о том, что они были приблизительно равны. А Эймунд – приближенный к Ярославу конунг, как он сам себя называет, который не только поучаствовал почти во всех основных событиях этого самого противостояния, но и оставил после себя множество удивительных рассказов о своих приключениях на Руси, которые в этой саге и отражены. Далеко не все там правда, не всему можно верить, ведь викинг рассказывает больше о себе и тех подвигах, что совершил, практически единолично изменив весь ход русской истории, но совсем отмахиваться от них нельзя. Слишком много там встречается интересных подробностей, что подтверждаются иными источниками. Нужно лишь попытаться отделить правду от откровенного вымысла.

Глава 31
Эймунд

Пришла пора поговорить о человеке, который оставил значительный след в истории Руси. Эймунд, сын конунга Хринга, и побратим норвежского конунга Олава Харальдссона. Судя по всему, Эймунд принимал участие в походах Олава, но затем их пути разошлись. Пока Эйнар был где-то за морем, Олав пришел к власти, или, как говорит сага «покорил себе всю страну и истребил в ней всех областных конунгов… Одних велел убить или искалечить, а других изгнал из страны». Среди жертв репрессий нового правителя оказались отец и братья Эймунда. С ними его побратим обошелся не менее жестоко. Один из его братьев, Хрерик, был ослеплен. Тогда Эймунд и его еще один побратим, по имени Рагнар, собрали тинг (собрание свободных людей), на котором было принято решение о том, что им делать дальше. Воевать с Олавом они не хотели, да и скорее всего сил для такой войны у них было недостаточно, а подчиняться Олаву они тоже не собирались. Оставался один единственный путь – покинуть страну.

К тому же брат Эймунда, Хрерик, напал на самого Олава прямо на клиросе церкви Христа в день Вознесения, после чего Олав отправил его в Гренландию. Удивительно, зная Олава, что вообще не подверг казни.

Сага передает речь Эймунда на тинге: «Нам жаль наших славных и знатных родичей и обидно за них. Теперь один конунг в Нореге, где раньше их было много».

А предложение Эймунда было таковым: «Я слышал о смерти Вальдимара, конунга с востока, из Гардарики, и эти владения держат теперь трое его сыновей, славнейшие мужи. Он наделил их не совсем поровну – одному теперь досталось больше, чем другим. И зовется Бурицлав (Святополк) тот, который получил долю большую отцовского наследия, и он – старший из них. Другого зовут Ярицлейв, а третьего Вартилав (Брячислав Изяславич, князь Полоцкий, внук Владимира). Бурицлав держит Кэнугард (Киев), а это – лучшее княжество во всем Гардарики. Ярицлейв держит Хольмград (Новгород), а третий – Палтескью (Полоцк) и всю область, что сюда принадлежит. Теперь у них разлад из-за владений, и всех более недоволен тот, чья доля по разделу больше и лучше: он видит урон своей власти в том, что его владения меньше отцовских, и считает, что он потому ниже своих предков. И пришло мне теперь на мысль, если вы согласны, отправиться туда и побывать у каждого из этих конунгов, а больше у тех, которые хотят держать свои владения и довольствоваться тем, чем наделил их отец. Для нас это будет хорошо – добудем и богатство, и почесть».

«Для чего же тогда хранимы корабли наши, ежели не должно им плавать к дальним берегам на поиски пока еще неведомого? – возразил опальный шведский конунг. – Не повезло здесь, но это не значит, что не повезет в Гардарике, где русские князья заняты выяснением отношений между собой». Он решил покинуть Скандинавию и приняться за воплощение в жизнь своих замыслов в Гардарике. Ничьей воле он подчинялся не собирался, а его соратники питали к Великому Конунгу лишь любовь и восхищение.

Большинство людей готовы были последовать за Эймундом.

Так Эймунд со своим отрядом оказался в Новгороде при дворе князя Ярослава.

Сага сообщает, что по прибытии в Новгород Эймунд отправился к князю Ярославу и сказал ему такие слова: «Мы предлагаем стать защитниками этого княжества, и пойти к вам на службу, и получать от вас золото и серебро и хорошую одежду».

В конце своей речи Эймунд даже прибегнул к небольшому шантажу, что свойственно предводителям их дружин: «Если вам это не нравится и вы не решите это дело скоро, то мы пойдем на то же с другими конунгами, если вы отошлете нас от себя».

Судя по саге, Ярослав принял предложение норвежца быстро и с нескрываемой радостью: «Нам очень нужна ваша помощь и совет (а куда же без него), потому что вы, норманны, – мудрые мужи и храбрые». Плата за услуги дружины Эймунда была вполне стандартной, и Ярославу не имело нужды ни торговаться, ни отказываться от услуг отряда викингов, который сам спешил наняться на службу. Видимо, по этой причине Эймунд вскользь упоминает, что Ярослав не «слыл человеком щедрым», хотя «был правителем хорошим и властным».

Эймунд принимает условия Ярослава не грабить его территорию при условии, что скандинавам будут гарантированы приют и свобода передвижения и торговли. Договор был заключен и вступил в силу.

Мало того, Эймунд и тут пошел на уступки: учитывая возможные трудности с получением вознаграждения, он сообщил князю: «Мы будем брать (причитающуюся им по договору сумму) бобрами и соболями и другими вещами, которые легко добыть в вашей стране, и мерять это будем мы, а не ваши воины». Вставил под конец недоверчивый норвежец свою шпильку.

Ярослав был согласен и на это. Договор заключили на двенадцать месяцев. Ярослав смотрел на варягов как военачальник, а для войны с печенегами нет лучших бойцов. Эта дружба пошла на пользу и ему, и новгородцам: Новгород стал гораздо мощнее, чем был бы без помощи варягов.

Из текста саги нет возможности узнать, прибыл ли Эймунд со своими людьми до того печального случая с его соотечественниками в Новгороде или уже сразу после. Сам конунг варягов об этой истории умалчивает.