Текст книги "Русь и варяги"

Глава 37
Ярослав и Брячислав

Казалось бы, междоусобию пришел конец, и «Ярославъ же седе Кыеве, утеръ пота с дружиною своею, показавъ победу и трудъ великъ» (Лаврентьевская летопись). Но год 1020-й вновь принес неприятности. В этот раз противником Ярослава стал его племянник, полоцкий князь Брячислав. Брячислав Изяславич бы один из наиболее энергичных и деятельных князей своего времени. Он княжил в Полоцке с 1003 года, когда скончался в возрасте двадцати двух лет его отец, а следом за ним, буквально спустя два года, и старший брат Всеслав. Брячислав, княживший в Полоцке, по мнению скандинавов, был одним из сильнейших русских князей того периода. Все та же «Сага об Эймунде» свидетельствует о том, что молодой князь пользовался любовью подданных.

«Это был конунг, которого любили, как нельзя больше». Кстати, пока шла междоусобная война между Ярославом и Святополком, Полоцкое княжество вновь обособилось от всех остальных русских земель, как это было еще при Рогвальде.

Полоцк, главный город земли Брячислава, был хорошо укреплен. В конце X – начале XI века его перенесли в устье реки Полоты при впадении ее в Западную Двину.

Другая скандинавская сага, рассказывающая о Тидрике Бернском, таким образом описывает полоцкие укрепления: «Город этот укреплен так, что враги едва ли знают, как им удастся взять его; была там крепкая каменная стена, большие башни и широкие глубокие рвы, а в городе было великое войско для его защиты». Вполне возможно, что не все то, что написано в саге, правда, но главное здесь то, что викинги оценили город как прекрасно укрепленный. По мнению некоторых исследователей, при жизни князя Брячислава в Полоцке была сооружена церковь Пресвятой Богородицы. Но такое показное благочестие мирно уживалось у правителей Полоцка с приверженностью к привычным языческим обрядам. Известно, что при дворе князя Брячислава открыто действовали языческие волхвы, а его сын Всеслав, по слухам, был рожден от волхвования и даже имел прозвище Всеслав Чародей.

Ярослав Мудрый.

Скульптор М.М. Антокольский

Война между дядей и племянником началась в 1021 году. Грозящая опасность казалась меньшей, чем в случае со Святополком. На верховную власть Брячислав не покушался, но неожиданным налетом, «изгоном», он захватил Новгород и дочиста его ограбил. Неслыханное дело. Когда в конце концов Новгород подвергся нападению, город оказался застигнут врасплох. Налетом командовал сам Брячислав, который, будучи потомком князя Владимира Святославича, отца Ярослава, сын Изяслава принадлежал к роду Рюриковичей и обладал неоспоримым правом на трон и территории.

Чем вызван набег Брячислава на Новгород, историки до сих пор объяснить не могут, и это неудивительно, много мелких подробностей отношений между князьями до нас не дошло и уже не дойдет никогда, а именно в них может крыться разгадка такого поведения полоцкого князя. До этого момента видимых разногласий между двумя Святославичами не наблюдалось. В конфликте киевского князя со Святополком Брячислав держал твердый нейтралитет.

Стоит отметить, что войска тогда еще новгородского князя Ярослава, которые шли на Киев и столкнулись с полками Святополка у Любеча, он пропустил через свои земли беспрепятственно. Другого пути у Ярослава на Киев не было. Возможно, после того как война между братьями закончилась гибелью Святополка и Ярослав утвердился практически единоличным хозяином на Руси, Брячислав, как один из прямых потомков Владимира Святославича, попросил у дяди добавить к его владениям какие-то территории. Он явно считал себя вправе это сделать и, судя по всему, он не просил многого, но зато точно знал, что ему нужно. Витебск и Усвят занимали исключительно выгодное географическое положение в междуречье Западной Двины и Днепра. В Витебске, расположенном на берегу Западной Двины, при впадении в нее реки Витьбы, скрещивались два магистральных торговых пути своего времени – днепровский (шедший из «варяг в греки» на юг к Киеву и оттуда дальше, в Византию) и западнодвинский (он выходил к Рижскому заливу Балтийского моря). Усвят был интересен тем, что недалеко от него находились верховья реки Ловати, одной из главных рек Новгородской земли, по которой товары шли в Новгород.

Летописи рассказывают о этой короткой войне очень скупо. Например, ПВЛ сообщает: «Пришел Брячислав, сын Изяслава, внук Володимеров и занял Новгород и захватил новгородцев и имущество их». В новгородско-софийских летописях есть небольшие уточнения. «Пошел Брячислав князь с воинами из Полоцка на Новгород и взял Новгород. И захватил новгородцев и имущество их, и весь полон, и скот, и пошел к Полоцку».

Добыто было столько, что воинство Брячислава двигалось медленнее, чем могло бы, оно в буквальном смысле тащилось вдоль дорог. Огромный обоз значительно замедлял движение полоцких полков, с победой возвращавшихся домой. Ограбив город, Брячислав двинулся обратно к дому не прямым путем, по Ловати, связывавшей Полоцкую и Новгородскую землю, а выбрал более длинный, кружной путь по реке Шелони. Скорее всего его действия были вызваны опасением встречи с войском Ярослава, которого Брячислав всеми силами старался избежать. Из Шелони князь с войском свернули на ее правый приток Судому, где и был бит Ярославом.

Теперь врасплох оказались захвачены уже полочане. «И пришел он к Судомири-реке. Великий же князь Ярослав, услышав весть о том и совокупил воинов многих, из Киева в седьмой день настиг его и победил Брячислава. И новгородцев отпустил к Новгороду, и полон у него отнял, сколько было из Новгородской волости, а Брячислав бежал к Полоцку». Так заканчивается эта история в новгородско-софийских летописях.

Разгром полочан был полный и безоговорочный. Брячислав бежал, бросив и остатки своих войск, громадный обоз, и многочисленный полон. Киевляне загнали беглеца в Полоцк. Казалось бы, Ярослав одержал над противником безоговорочную победу. Но, видимо, чего-то мы не знаем. Потому как по условиям мирного соглашения не создается ощущения, что Ярослав диктует свою волю племяннику. Скорее наоборот. Что мы можем прочесть в летописях относительно условий заключения мира? «И оттоле (из Полоцка) призвал к себе Брячислава, и дал ему два города – Усвят и Витебск, и сказал ему: “Будь же со мною заодно”. И воевал Брячислав с великим князем Ярославом все дни живота своего». Судя по всему, Брячислава условия, предложенные ему Ярославом, устроили, и больше конфликтов между родственниками летописи не отмечают. Но, согласитесь, условия, предлагаемые Ярославом Брячиславу, совсем не похожи на те, что обычно диктует победитель побежденному. Такое предложение скорее свидетельствует о прямой заинтересованности Ярослава в сохранении мирных отношений с Брячиславом даже ценой уступок.

Конунг Эймунд Хрингссон, недавно оставивший Ярослава и перешедший на службу к Брячиславу, оставил нам на этот счет свои воспоминания и размышления. После окончательной победы Ярослава над Святополком часть варягов покинули его. «Прядь Эймунда» все сводит к скупости русского князя. Но теперь, когда Ярослав имел ближайших родственников в Швеции, дружина Эймунда, которой нужно было постоянно платить, оказалась ему без надобности. Тем более что в ближайшее время новой крупной войны не предвиделось. Эймунд же домой явно не торопился, поняв, что Ярославу его услуги уже не нужны, он предложил их его племяннику Брячиславу Изяславичу.

По его мнению, Ярослав не хотел так просто расставаться с доблестным наемником. Скорее, воду в этом расставании мутила его жена, Ингигерд. Вот как нам рассказывает об этом сага.

Уход Эймунда встревожил ее, и она обратилась к мужу. «Если вы с Эймундом-конунгом будете делить все дела, то это пойдет к тому, что вам с ним будет тяжело». – «Хорошее было бы дело, если бы их убрать», – ответил жене коварный и жадный князь. Ингигерд поддержала его мысль. Как пишут скандинавы, Ингигерд была женщина деятельная и решительная, а потому не стала откладывать дело в долгий ящик. Она надеялась, что ей со своими людьми вполне удастся расстроить все потенциально злые замыслы Эймунда по отношению к ее мужу. Княгиня в сопровождении всецело преданного ей ярла Регнвальда Ульвссона, взяв с собой для сопровождения еще несколько человек, отправилась к кораблям викингов Эймунда, которые уже были готовы к отплытию, чтобы решить назревающую в перспективе проблему раз и навсегда.

Ингигерд попросила о личной встрече с конунгом, и тот, конечно, не смог ей в этом отказать.

Однако Эймунд, как вы уже знаете из его собственного мнения о себе, был чрезвычайно хитер и осторожен. Прежде чем пойти на встречу с киевской княгиней, он сказал своим товарищам такие слова. «Не будем ей верить, потому что она умнее конунга (Ярослава), но я не хочу отказывать ей в разговоре». Эймунд был человеком отважным, как он сам себя называл, а потому, несмотря на предостережения товарищей, вышел на встречу с княгиней.

Они встретились на вершине глиняного холма и уселись на расстеленные плащи. «Княгиня и Регнвальд сели близко к нему, почти на его одежду… Ни у того ни у другого из них руки не оставались в покое. Он (Эймунд) расстегнул ремешок плаща, а она сняла перчатку и взмахнула ей над головой».

И хотя речи княгини казались любезными, в голосе явственно звучала нотка напряжения. Я уже писал, что Эймунд был человек осторожный, и он понял, что ему готовится ловушка, что люди княгини ждут только условленный знак, чтобы расправиться с ним. Похоже было, что смерть его близка: люди Ингигерд и ждали лишь ее приказа – правда, мечом до него было не достать. Но Эймунда так просто не взять; чуткий и осторожный, как дикий зверь, он слишком ловок для них. Конунг привык к бдительности и успел заметить краем глаза знак, который Ингигерд подала. «Эймунд увидал их (людей Ингигерд) раньше, чем они добежали до него, быстро вскакивает, и раньше, чем они опомнились, остался только плащ, а сам он им не достался». На помощь своему конунгу уже спешили его люди, но кровопролития удалось избежать. Некоторые горячие головы схватились за оружие, но Эймунд воскликнул: «Стойте! Пусть они вернутся домой с миром, потому что я не хочу так порвать дружбу с княгиней».

Вот такой вот увлекательной басней Эймунд заканчивает историю о своей службе у князя Ярослава.

Дальше еще интереснее. Прибыв на службу к Брячиславу и оговорив все условия, Эймунд, согласно саге, сообщает полоцкому князю о намерении Ярослава начать войну против него.

– Я сумею противостоять натиску извне, – ответил молодой князь, загораясь свечой от слов викинга, – это не сломит мой дух. Я уже давно не ребенок.

И в самом деле, не было заметно особого страха ни в его лице, ни в его поведении. И Эймунд увидел в глазах Брячислава упорство не меньшее, чем видел совсем недавно в глазах его дяди.

Дальше события в его изложении выглядят так: «Пришли послы от Ярицлейва-конунга просить деревень и городов, которые лежат возле его владений, у Вартислава-конунга».

Понятно, что в такой непростой ситуации молодой Брячислав обратился за советом к умному и опытному предводителю викингов. А к кому еще?

«Что же ему теперь делать?» – спросил у норвежца полоцкий князь.

И норвежец ответил: «По мне, господин, похоже на то, что надо ждать схватки с жадным волком. Будет взято еще больше, если уступить».

Получается, с его же слов, и это не исключено, что именно варяг Эймунд оказался вдохновителем конфликта. Это неудивительно и в характере викингов. Ярослав, по мнению Эймунда, до конца не оценил его заслуг, да и теперь отдавал предпочтение шведам. Это обида, за которую неплохо было бы киевского князя наказать.

Мог ли Ярослав просить земли Брячислава? Тоже не исключено. Ведь Ярослав – правитель всей земли Русской, и мог считать себя вправе распоряжаться ею по своему усмотрению.

Если дальше следовать повествованию саги, то был не набег, а целая война, которую русские летописи выпустили из поля зрения.

Началось все так: «сошлись они в назначенном месте на границе, поставили стан и провели там несколько ночей». Все к сражению было готово, но мудрый и осторожный Эймунд призывает Брячислава подождать, он доступным языком объясняет князю причину своего совета.

«Отсрочка лучше всего, когда дело плохо, и еще нет Ингигерд-княгини, которая решает за них всех, хотя конунг – вождь этой рати». Такое ощущение, что до этого Ярослав никогда не воевал самостоятельно и не принимал самостоятельных решений. Судя по мнению викинга, Ярослав был довольно беспомощным предводителем, если только рядом с ним не находилось кого-то из варягов, кто мог дать ему дельный совет.

Однако видно, со слов того же Эймунда, что варяг все же опасается того, что полки Ярослава могут напасть внезапно, и потому он, набравшись мужества, вызывается держать стражу в ненастную и темную ночь.

Но и в этом случае, если опираться на слова самого Эймунда, видно, что слово «дисциплина» он понимает по-своему. Он оставляет свою дружину, а сам с несколькими верными людьми отправляется на вылазку, никого об этом не предупредив. Эймунд с небольшим отрядом заходит Ярославу в тыл и там располагается у дороги, ведущей в стан противника.

«Слушайте же меня! Мы уже слишком близко к победе, чтобы отступать из трусости», – говорит он своим людям.

И удача улыбнулась ему, а как ей отвергнуть отважного воина? Именно по той дороге, на которой Эймунд с группой товарищей устроил засаду, скачут всадники. Несмотря на темноту и ненастье варяги Брячислава, обладающие прекрасным зрением в темное время суток, узнают в одном из них жену Ярослава Ингигерд. Понятно, что Эймунд решает захватить ее в плен как ценный трофей. Та же ехала спокойно, она не услышала ни звука из готовящейся ей засады и не увидела никаких признаков присутствия врагов. Все было тихо. Викинги Эймунда атаковали смело, но осторожно, так, что стражи Ингигерд даже не сразу сообразили, что произошло. А когда сообразили, что княгини с ними нет, то могли грешить только на то, что их обокрали лесные призраки, с которыми тягаться смертным совсем не по силам. По крайней мере так нам представляет эти действия автор саги.

Эта удача сразу позволяет изменить весь ход военных действий в пользу Брячислава.

«Я принял задержать вас силой; но я собираюсь беречь вас, как только можно. Теперь я оставлю вас с охраной, и дальше вы шагу не ступите одна, пока я здесь главный, – сказал он жене Ярослава, чтобы та лучше уяснила для себя свое положение. – У нас вы в безопасности… Но не свободны».

Ингигерд, оказавшись в плену, сразу поняла, что проиграла, тогда она позвала к себе Эймунда и предложила ему стать посредником между двумя враждующими родственниками. Ярослав был в великой растерянности; но ему ничего не оставалось делать, кроме как вести переговоры. Именно по этой причине Ярослав жертвует Брячиславу два города, взамен чего получает обещание вечного мира и свою жену обратно, в придачу.

Что касается истории с Ингигерд, то нельзя сказать, что она совсем высосана из пальца, скорее основана на реальных событиях. Как вы помните, предыдущая жена Ярослава действительно попала в плен, только не к Брячиславу, а к Болеславу. Каким образом? Неизвестно. И обменивать ее на дочь Болеслава Ярослав отказался. И все это было, пока Эймунд был на службе Ярослава. Так что информации у викинга вполне хватало, а потом возник этот потрясающий рассказ. А на его далекой родине кто будет вдаваться в подробности, слушая зимними долгими вечерами у горящего очага, с какой женой Ярослава что случилось, и кто взял ее в плен. Хорошо, если они про это вообще хоть краем уха слыхали.

Дальше сага передает, по всей видимости, мечты Эймунда, которым так и суждено было остаться только на страницах саги. Но и это немало, ведь есть люди, которые верят во все, что бы им ни рассказали. Какое же вознаграждение посчитал Эймунд достойным его? Вот на этот вопрос сага отвечает весьма точно: «Палтескью (Полоцк) и область, которая сюда принадлежит, получит Эймунд-конунг, и будет над нею конунгом, и получит все земские поборы целиком, которые сюда принадлежат, потому что мы не хотим, чтобы он ушел из Гардарики».

Глава 38
Битва при Листвене

Был у Ярослава еще один родственник, про которого в свете всех междоусобиц подзабыли. Мстислав Владимирович, князь Тмутараканский. Младший брат Киевского князя. Киевский князь Владимир отправил сына княжить в далекую Тмутаракань, где тот спокойно правил вплоть до смерти отца и начала братоубийственной войны. Про него на Руси даже начали подзабывать, а зря.

Летописцы изображают Мстислава идеальным князем дружины, или, по-иному, князем-воином. «Был же Мстислав дебел телом, чермен лицом, с большими глазами, храбр на рати, милостив, любил дружину без меры, не щадя для нее имения и в питье и еде не ограничивая». Так пишет ПВЛ. Автор Никоновской летописи вносит свои дополнения: «Был же Мстислав волосами чермен, лицом светел, имел очи великие и брови возвышенные, и милостив к нищим и долготерпелив ко всем». Мстислав был из породы князей-воинов, такой, что мог спать в открытом поле в суровый холод и палящий зной.

Обычно летописцы называют Мстислава Храбрым, на худой конец – Удалым, а вот автор Киево-Печерского патерика называл его Лютым. Такая разница, судя по всему, обозначалась личными качествами Мстислава. Есть сведения, что, милостивый и щедрый к своей дружине, к остальным своим подданным Мстислав относился иначе.

В междоусобицу Мстислав не полез, только наблюдал издалека, как его родственники убивают друг друга. Сидел в своем уделе и ждал, чем все на Руси закончится.

Так он дождался, что Ярослав оказался единственным победителем. Судя по всему, Мстислава это вполне устраивало, не устроило его другое – старший брат наложил лапу на уделы всех погибших братьев и с Мстиславом ничем не поделился. А ведь тмутараканский князь – такой же сын Владимира, как и нынешний князь киевский.

Мстислав подождал, когда брат призовет его к себе, дабы вознаградить достойным уделом, но так и не дождался.

По сообщению В.Н. Татищева, «Мстислав посылал к Ярославу, прося у него части в прибавок из уделов братних, которыми тот завладел».

Ярослав скрепя сердце дал Мстиславу Муром, бывший удел убитого Глеба, «чем Мстислав не желал быть доволен». Но старший брат перестал проявлять интерес к пожеланиям младшего, поскольку посчитал свой долг перед ним исполненным.

Мстислав страшно обиделся. Количество законных наследников на Руси значительно сократилось, ему же не досталось ничего. Н.М. Карамзин точно охарактеризовал его настроение: «Сей Князь не захотел уже довольствоваться областию Тмутараканскою, которая, будучи отдалена от России, могла казаться ему печальною ссылкою».

Мстислав решил напомнить Ярославу о своих правах другим способом, тем, который, по его мнению, был самым подходящим для брата.

Судя по всему, поход на Киев был решен в 1022 году.

Правда, чтобы вступить в военный конфликт с Ярославом, Мстиславу требовалось сначала навести порядок в своем регионе.

Географически Тмутаракань располагалась в неспокойном регионе и периодически оказывалась в конфликте с окрестными народами – ясами и касогами. Мстиславу требовалось обезопасить город от их нападений на тот период, когда он с дружиной уйдет на Русь. Тщательно все взвесив, князь выступил в поход на касогов.

В русских летописях ясами называли аланов, а под касогами подразумевали адыгов, которых Аль-Масуди называет «люди из страны кашаков». О них же упоминал и византийский базилевс Константин Багрянородный в своем трактате «Об управлении империей». Вот что в нем говорится: «Выше Зихии лежит страна, именуемая Папагия, выше страны Папагии – страна по названию Касахия, выше Касахии находятся Кавказские горы, а выше этих гор – страна Алания». Касоги – народ храбрый и воинственный, немалое число их пришло в Киев после восточного похода Святослава, а потом сражалось под его стягом. Все это Мстислав знал, а потому и приготовился к предстоящей войне серьезно.

Внезапного удара Мстиславу нанести не удалось, слухи о походе тмутараканской дружины достигли касогов. Их князь Редедя, человек огромной силы и редкой храбрости, успел собрать своих воинов и выйти навстречу Мстиславу. Две рати встретились.

Редедя предложил Мстиславу встретиться в поединке один на один, чем решить исход противостояния. Причем решить не оружием, а борьбой: «Боротися намъ не оружиемъ, но собою» (Никоновская летопись). «Да аще одолееши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою. Аще ли азъ одолею, то възму твое все» (Лаврентьевская летопись).

Редедя был настолько уверен в себе, что и мысли не допускал о возможном поражении.

Из всех многочисленных потомков Святослава Мстислав больше всех был похож на своего легендарного деда. Могучий телом и пылкий духом и непреклонный. Пылкий, но не вспыльчивый, в отличие от своего прославленного деда, нрав у него был ровный. И удалью молодецкой, и мастерством ратным, и талантом воинским. Однако на предложение касожского князя Мстислав откликнулся не сразу.

В.Н. Татищев пишет: «Мстислав, поскольку не был легкомыслен, взял себе на рассуждение до утра и хотел к нему отповедь прислать». Ставки в предстоящем поединке были высоки, а Мстислав ставил на кон не только Тмутараканское княжество, а рисковал еще походом на Русь, на который возлагал столько надежд. В случае поражения для него все бы пошло прахом. Что же могло заставить Мстислава согласиться на поединок? Ведь наверняка не желание покрасоваться перед дружиной? В преддверии войны с Ярославом Мстиславу совсем не хотелось ослаблять дружину лишними потерями, что было бы неизбежно в случае сражения, тут же ему представился шанс их избежать. В случае его победы дружине Мстислава не придется тратить силы на бой, а касоги вольются в его войско. Если же он проиграет, то ему будет все равно, что и как сложится дальше. Он будет мертв. Мстислав не сомневался, что в случае поражения Редедя его не пощадит.

Думал князь, думал и решился: «…хотя ведал, что Редедя силен, но сам весьма понадеялся на умение и силу, так как его с молодости никто побороть не мог» (В.Н. Татищев).

Наутро русское войско встало против касогов. Мстислав видел, как из вражеских рядов вышел Редедя и не спеша пошел к месту поединка. Князь сбросил с плеч корзно, снял позолоченный шелом и, стащив кольчугу, двинулся навстречу противнику. Сделав несколько шагов вперед, Мстислав остановился, однако никакого страха перед огромным противником не выказал.

Два богатыря сблизились. Несколько мгновений они молча глядели друг другу в лицо.

Русские и касоги наблюдали, как их предводители изо всех сил пытались повалить один другого на землю. «И схватились бороться крепко, и долго боролись, и начал изнемогать Мстислав, потому что велик и силен был Редедя. И сказал Мстислав: «О Пречистая Богородица, помоги мне! Если одолею, воздвигну церковь во имя Твое!»

Это рассказ, идущий из далекого прошлого.

То, что Мстислав изнемогал под давлением касожского силача, скорее написано, чтобы придать пущий драматизм ситуации. Мстислав прошел суровую выучку и был не менее ловок, чем любой из касожских вельмож, и притом гораздо сильнее. Он, не только на удачу полагаясь, вышел бороться с Редедею надменным. Богатыри искали, каждый для себя, наиболее удобный захват. Но Мстислав оказался мастеровитее. Он захватил правую руку Редеди, и тот оказался во власти Мстислава. Никто и глазом моргнуть не успел, как русский князь неожиданно приподнял супротивника и со всей силы ударил о землю. Касог растянулся во весь свой исполинский рост и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мстислав несколько секунд стоял над поверженным врагом, а затем придавил ему коленкой грудь и, вытащив из-за голенища сапога нож, вонзил его в сердце Редеди.

– Не я умру здесь! – воскликнул Мстислав.

ПВЛ добавляет: «Вынул нож, ударил его ножом в гортань, и так зарезан был Редедя». Так бесславно окончилась его жизнь. Мстислав из-под густых бровей мрачно взглянул на тело и подумал: «Несчастный дурень! Сам напросился». Затем он обернулся и посмотрел на своих товарищей – они ликовали.

Победный клич прокатился над рядами княжеской дружины, а ряды касогов застыли в скорбном молчании. Военачальники Редеди вышли вперед и направились к Мстиславу, чтобы обсудить условия сдачи. «И шедъ в землю его, взя все именье его, и жену его и дети его, и дань възложи на касогы. И пришедъ Тьмутараканю, заложи церковь Святыя Богородица, и созда ю, яже стоить и до сего дне Тьмутаракани» – так подвел итоги удачного похода летописец.

На следующий год Мстислав повел свою рать на Киев: «Поиде Мьстиславъ на Ярослава с козары и съ касогы» (Лаврентьевская летопись).

Как хороший полководец, Мстислав выбрал для нападения наиболее удачный момент. При первой же возможности он вывел свое войско из Тьмутаракани, позаботившись, чтобы врагам не стало известно о его приближении. Совершив стремительный марш-бросок через степи, он со своим войском подошел к Киеву в тот самый момент, когда Ярослава там не было, он находится в Новгороде. Именно по этой причине хорошо информированный Мстислав решил сразу взять быка за рога и пошел прямо на Киев.

Был еще один фактор, который мог подтолкнуть Мстислава к решительным действиям. Зимой 1021/22 года умер Олав Щетконунг, тесть Ярослава. Правителем Швеции стал его сын, тринадцатилетний Энунд. Мог ли Ярослав рассчитывать на его поддержку так, как рассчитывал на поддержку тестя? Вопрос оставался открытым. В Швеции и соседней с ней Норвегии как раз сейчас наступил повод политической нестабильности.

Подойдя к киевским воротам, князь потребовал впустить его в город, но получил твердый отказ. Он настаивал, но снова получил тот же ответ. Мстислав разгневался не на шутку, но его бессильный гнев смешон был киевлянам. Однако Мстислав сдаваться не желал, раздумывая, не бросить ли свое войско на штурм городских стен. Трезвый расчет взял верх над излишней горячностью. Внимательно изучив укрепления могучей столицы Руси – Киева, он пришел к неутешительному для себя выводу о том, что для штурма города у него просто не хватит сил. Не желая терять в бесполезной осаде бойцов, он отступил от столицы, переправился на левый берег Днепра и занял Чернигов. Судя по всему, черниговцы совсем не возражали против такого расклада, поскольку на следующий год они с оружием в руках выступят на его стороне.

Ярослав не сразу смог сосредоточить свое внимание на младшем брате. Его отвлекали проблемы на северо-востоке страны, которые ему было необходимо решить. Но, пока Ярослав решал свои проблемы, Мстислав закрепился на его территории.

Единоборство Мстислава с Редедею. Старинная гравюра

Для борьбы с младшим братом нужны воины, и люди Ярослава вновь отправились за море к викингам. Он уже не раз пользовался услугами норманнов, зачем менять то, что хорошо работает. Если один родственник Ярослава умер, то другой, норвежский, с которым они были женаты на родных сестрах, как раз начал у себя в стране политику насильственной христианизации. Многие подданные Олава покидали страну, страшась его беспощадности. Возможно, одним из таких был предводитель отряда викингов, откликнувшихся на приглашения Ярослава.

В скором времени к пристаням на Волхове причалили драккары и в Новгороде вновь появились северные воины. Это ярл Якун, которого В.Н. Татищев называет князем финляндским, а летописи – «князем варяжским», привел свою дружину на зов Ярослава.

Скандинавские саги молчат о походе на Русь Якуна, чье имя скорее было привычным для скандинавов Хаконом.

Что еще мы о нем знаем?

Воспользуюсь цитатой из книги А. Карпова: «Был в земле Варяжской князь Африкан, брат Якуна Слепого, – пишет Симон (епископ Владимиро-Суздальский), – и у того Африкана было два сына – Фрианд и Шимон. По смерти отца их изгнал Якун обоих братьев из области их». Шимон позднее также пришел к князю Ярославу на службу, «держал в чести», а затем передал в качестве «дядьки» – наставника своему сыну Всеволоду (родившемуся в 1030 году). Впоследствии этот Шимон был обращен игуменом Киевско-Печерским Феодосием из «латинской ереси» в православие и наречен новым именем Симон. Сын Шимона, тысяцкий Георгий, был боярином сына Всеволода, князя Владимира Мономаха, когда Мономах отправил в Суздальскую землю своего сына Юрия (Юрия Долгорукого), то в качестве «дядьки» выбрал для него именно Георгия Шимоновича. Рассказ патерика о варяге Шимоне показывает, между прочим, какой смысл вкладывает летопись в сообщения о «приходе» того или иного варяга на Русь: оказывается, подобные Шимону знатные переселенцы являлись на Русь во главе целых толп своих единоплеменников. Так, дом Шимона насчитывал на его новой родине до трех тысяч человек.

Это все, что мы можем узнать о Якуне. А тот ли это конунг, либо другой, сие неизвестно.

У Н.М. Карамзина по этому поводу можно найти следующие замечания: «Около сего времени былъ въ Скандинавіи знаменитый Ярль или Принцъ, Финъ Слѣпый (см. Стурлез. Hist. Reg. Sept. Т. II, стр. 137 и Далин. Gesch. des R. Schwed. II, 9). Баеръ считалъ сего Якуна Іаковомъ, сыномъ Швед. Короля Олофа и шуриномъ Ярослава (см. Баер. въ Коммент. Акад. IV, 291)».

«Сей витязь Скандинавский носил на больных глазах шитую золотом луду или повязку; едва мог видеть, но еще любил войну и битвы» (Н.М. Карамзин). О том же свидетельствует и Василий Никитич Татищев: «Оный был глазами слаб, потому имел завеску, золотом расшитую, на глазах». С.М. Соловьев, очевидно, исходя из сообщения Густынской летописи, дает слову «луда» несколько иное толкование, считая, что это была верхняя одежда.

Впрочем, информация о «золотой луде» присутствует во всех летописях, которые рассказывают об этих судьбоносных событиях. «В Пушкинском древнейшем списке Нестора: “Приде Якунъ съ Варяги, и бѣ Якунъ слѣпъ: луда бѣ у него золотомъ истъкана; и приде къ Ярославу”» (Н.М. Карамзин).

Н.П. Ламбин в своей работе «О слепоте Якуна и его златотканой луде», вышедшей в 1858 году, делает довольно интересное наблюдение. Николай Петрович посчитал, что слово «слѣпъ» появилось в результате ошибки переписчика, а правильное прочтение «сь лѣпъ» – красив. Так же, как и С.М. Соловьев, он считал, что «луда» есть верхняя одежда, а не повязка. Так что какую из них выбрать версию, решать вам. Но вернемся в Новгород.

С прибытием дружины Якуна Ярослав посчитал, что готов к встрече с младшим братом и выступил в поход. Он сразу повел полки на Чернигов.

Мстислав, как истинный внук Святослава, не собирался отсиживаться за крепостными валами Чернигова, а готов был встретить брата в чистом поле. Помимо собственно княжеской дружины, касогов и хазар, к нему присоединились воины из числа новых союзников, на его стороне выступили черниговцы. Северская земля признала Мстислава своим князем и готова была его отстаивать.