Текст книги "Русь и варяги"

«Первым словом да умиримся с вами, Греки! Да любим друг друга от всей души и не дадим никому из сущих под рукою наших Светлых Князей обижать вас». Таковы слова приводит в тексте договора Н.М. Карамзин.

Этот самый щит одним своим видом на долгое время успокоил воинственных болгар. Симеон Великий был обманут в своих ожиданиях. Пропустив войско Олега через свои земли, он надеялся нагрянуть на Константинополь после ухода оттуда славян. Но вместо ослабленного и униженного врага он получал в случае нападения на империю Льва Философа себе в противники набравшего огромную мощь и влияние киевского князя. А это было ему совсем ни к чему. Симеон понял, что в дипломатии Олег его переиграл, но вступать в борьбу не стал. Даже понимая, что Вещий Олег их перехитрил, войска Симеона не преградили киевскому князю путь домой. Стороны вновь избежали кровопролития.

Олегу удалось задуманное: его щит вошел в века.

Но вернемся к Византии. Византийская дипломатия после таких набегов всегда проявляла чудеса выдержки, не разрывая при этом взаимовыгодных торговых отношений, что увеличивали ее богатства, она лишь принимала меры для сдерживания особо буйных характером варягов. И здесь она оказалась на высоте, несмотря на очевидный проигрыш.

После кошмарного для Византии происшествия дела ее во внешней политике начинают идти на лад. С этого времени славяно-русские войска участвуют в пограничных византийских войнах с арабами, на Сицилии и в других местах.

908 год. Разгром византийским полководцем Имерием флота арабов в Эгейском море. Это первая ласточка. Смертельный враг Константинополя, не держащий своего слова агрессивный болгарский царь Симеон I на время затихает, поскольку флот русов византийцы используют по отношению к болгарам в качестве одного из сдерживающих факторов. Вернувшийся из опалы патриарх Николай Мистик открыто угрожает Болгарии русским вторжением.

После знакомства с дружиной Аскольда болгары не спешат еще раз испытать на себе мощь русского оружия.

700 русских наемников принимали участие в неудачной византийской экспедиции на Крит в 911-м.

Но это в будущем, а пока русы собирались возвращаться домой.

Покидая Царьград, князь приказал грекам сшить для своих кораблей паруса: для руси – из паволок (златотканый шелк), славянам – из коприны (простой шелк). «И сказал Олег: “Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам копринные”, – и было так. И повесил щит свой на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда. И подняла русь паруса из паволок, а славяне копринные, и разодрал их ветер; и сказали славяне: “Возьмем свои толстины, не даны славянам паруса из паволок”. И вернулся Олег в Киев, неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными».

Может, это была и дурновкусица, но для Олега важно было показать свою удачу, сопутствующую ему во всех его начинаниях, и то, что поход закончился успешно, и что все герои вернулись с богатой добычей. Народ Киева ждал зрелища. Олег это знал, и он его предоставил.

Летопись прекрасно донесла до нас изумление киевлян при виде всей этой помпы и несметных сокровищ. Нет сомнения, что, глядя на добычу, киевляне разевали рты и видели, что удача раскинула свои золотые крылья над киевским князем, что Олег несметно богат, что он почти бог. Таким он и сохранился в памяти людей.

Летописец делает и из этой истории нравоучительный вывод. Куда же без морали? А она такова: не суйся со свиным рылом в калашный ряд. То, что по рангу и по чину позволено варягам, славянам большей своей частью недоступно. То же самое, только другими словами, отражено в соотношении среди ближних людей князя Олега варягов и славян. Преобладание первых до сих пор сильно заметно.

Именно по возвращении в Киев с богатой добычей народ прозвал Олега Вещим. Выскажу предположение. Вещим прозвали князя не за склонность к волхвованию и чародейству или еще какие-то магические и религиозные вещи. И даже не за мудрость. А за предвидение. За то, что все умел просчитать наперед, как будто мог приоткрыть завесу судьбы и в будущее заглянуть.

Казалось, что именно поэтому ему все дается легко и просто. Но в этом и заключается ирония судьбы. Видя наперед и просчитывая действия князей, императоров и каганов, то есть прямых своих противников, он просмотрел измену, зреющую у него под носом. Измену, которая стоила ему и власти, и, возможно, жизни.

Но это случится чуть позже.

А пока князь занялся рутинными государственными делами.

Когда-то молодой небогатый норвежский конунг, приехавший во главе своей дружины в северные русские земли для сопровождения сестры, в надежде своим умом, мечом и отвагой завоевать себе место под солнцем, сейчас он полноправный владыка огромного государства, объединившего Север и Юг, подвинувшего Хазарский каганат. Государство, которому платила дань сама Византия. Вещий князь перешагнул даже могущество Аскольда, встав в один ряд с самыми влиятельными людьми в мире. Теперь ему не было нужды воевать, совершать утомительные переходы, махать мечом. Он достиг всего, чего хотел. Да и возраст был уже не тот, чтобы проводить дни и ночи в седле.

Вот как описывает этот этап жизни Вещего Олега Н.М. Карамзин: «Сей Герой, смиренный летами, хотел уже тишины и наслаждался всеобщим миром. Никто из соседей не дерзал прервать его спокойствия».

Русь отдыхала от войн. Жила мирно. Государство процветало. Казна исправно пополнялась. Насильно загнанные в новый славянский рай некогда свободные земли не дергались и терпели, ибо знали, что с Олегом шутки плохи. Хазария не нападала, Русь стала совсем не по зубам каганату. В Византию было отправлено новое посольство с задачей продлить прежний договор с империей, внося в него лишь небольшие изменения. Олег именуется в этом договоре не иначе как «великим князем русским». За это время он установил жизненно важные для будущего Киева дипломатические связи. Прежде всего с Царьградом.

Судя по всему, заключенный им мир был прочен, и договоры свято исполнялись до того года, когда последователь Олега прислал послов к императору для возобновления договоров.

Игорь в тексте этого договора снова не значится. А к этому времени он уже вполне вошел в возраст, когда можно править самостоятельно. Но нет. Олег твердо держит в руках бразды правления, никого к трону близко не подпуская. Сейчас киевский князь – на пике своего могущества.

В подлинности соглашения 911 года сомнений не возникает: оно подкрепляется как лингвистическим анализом, так и упоминанием в византийских источниках. Послы Олеговы были приняты с честью, и никаких трудностей с продлением договора не возникло. «Царь же Леон, почтив послов русских дарами, златом, парчой и одеждами и приставив к ним мужей своих, повелев показать им церковную красоту, палаты казенные, в них бывшие богатства, злата много, камни драгоценные и страсти Господни – венец, гвоздь и хламиду (одежду) багряную, и мощи святых, уча их вере христианской; и после сего отпустил их обратно с честию великою и богатством» (В.Н. Татищев).

Посещение храма Святой Софии «сильнее умственных доказательств могло представить воображению грубых людей величие Бога Христианского» (Н.М. Карамзин). Византия даже в такой момент использовала факт идеологического воздействия на послов «союзного» с ней государства, неся религию в массы. Увлекая и пропагандируя.

Этот момент заставляет некоторых историков засомневаться в закоренелом и безоговорочном язычестве киевского князя Олега. И подталкивает поразмыслить о том, что к этому моменту Вещий вполне мог дозреть до того, чтобы пойти по стопам Аскольда и задуматься если и не о принятии христианства, то о постройке нового христианского храма в своей столице. Иначе что «грубым и ортодоксальным язычникам» делать в соборе Святой Софии? Особенно близким и доверенным людям князя. Без особого дела или без высочайшего соизволения Олега они бы туда и не сунулись, поскольку сами не жаловали подобные заведения. Чужая религия не была им интересна для расширения кругозора, как нынешним туристам.

Заметьте, Олег, в отличие от Святослава и того же Владимира, в особом рвении к язычеству и исполнению языческих обрядов замечен не был. В ЛЕТОПИСЯХ СВЕДЕНИЯ ОБ ЭТОМ ОТСУТСТВУЮТ.

Про отношение внука и правнука Вещего к христианству и язычеству информация в летописях есть, а о его взгляде на проблему – ни слова. Христианство Олег, в отличие от Святослава, не преследовал и христианских храмов в своей столице не разрушал. Как Владимир, христиан в жертву языческим богам не приносил. Он вообще если что-то и разорял, то лишь вдали от дома.

Информация о том, что он был волхв, вообще непонятно откуда взялась. Однозначно, что высосана из пальца, домыслена и обработана соответствующим образом, а затем выдана за истину в последней инстанции. Ибо никто и никогда Олега волхвом не величал и в этой должности не видел. Никаких религиозных или культовых обрядов он лично не совершал. Просто мы уже привыкли к такому определению князя, ибо оно уже отложилось в сознании путем многократного повторения – волхв, и все, никаких гвоздей. А почему? Откуда? Уже и не важно.

Единственное, что мы можем сказать о причастности Олега к волхвованию, это то, что в дохристианской Скандинавии не существовало отдельного духовного сословия наподобие волхвов на Руси. Роль эту выполняли светские лидеры. То есть само руководство общественными поклонениями осуществляли лидеры регионов: конунги, ярлы, хевдинги, хэрсиры и прочие. Духовные функции лидеров являлись неотъемлемой частью их светской власти. А значит, Олег был именно таким светским лидером, как минимум для своих людей и своей варяжской дружины. Может быть, именно по этой причине волхвы со своими проблемами его мало занимали.

К тому же у Олега, в отличие от любого нормального волхва, была семья, были жена и дочь. Никакого обета безбрачия. Никакого религиозного рвения и пыла. Не больше и не меньше, чем у других. Но все это было и у убиенного им Аскольда, и у правнука Владимира до их успешных походов на Византию. Исходя из дальнейших событий, невольно возникает мысль о том, что мог Олег на старости лет и задуматься о принятии христианства. И ничего кощунственного в этом нет. Особенно если принять во внимание то, что с волхвами как раз у Олега отношения становились все более и более натянутыми.

«Воистину солгали мне волхвы наши, да придя в Киев побью волхвов» – такую фразу вкладывает в уста князя «Архангелогородский летописец». Как такое вообще можно услышать из уст свирепого язычника? Это просто кощунство! Но летописец пишет об этом довольно обыденно. Его не удивляет, что князь Олег угрожает волхвам. Допустить при этом, что он сам волхв, было бы полнейшим абсурдом.

Эта строчка из летописи подчеркивает, что и с волхвами, то есть служителями культа, Олег не сильно церемонился, при случае мог и побить, и голову отвернуть. Она же показывает, что отношения между властью и служителями древних богов были сложными.

Вообще-то Олег, как человек трезвого ума и прагматичный, а главное размышляющий, после похода на Царьград смог в полной мере понять и оценить, почему Аскольд вдруг решил изменить не только свою веру, но и веру государства в целом. Возможно, на закате лет судьба сыграла с Вещим злую шутку, из тех, на которые лишь она и способна. Новый киевский князь практически повторил судьбу своего предшественника, им же коварно и убитого. Доказать здесь ничего нельзя. Это лишь одно из предположений, не более того. Но если это было действительно так, то это могло сильно повлиять на его будущее.

Судите сами. К этому времени Олег Киевский, почивая на лаврах в покое и неге, почувствовал свою вседозволенность, немного расслабился и потерял свою хваленую осторожность. А значит, и хваленый дар предвидения. Уверовав в свою силу, старый волк потерял хватку, думая, что все уже склонились перед ним и ему теперь все сойдет с рук. А зря.

Местная знать была кровно заинтересована во всех военно-торговых мероприятиях, проводимых вещим князем, но и случая избавиться от засилья варягов она не упустила бы, если таковой представится. Что бы он ни сделал, для киевлян он до сих пор остается чужаком, инородцем и находником, с помощью силы пришедшим к власти.

Так вот местные князья, особенно славянские, по-прежнему стремились вернуть независимость. И это не только древляне и уличи, которые готовы были взбунтоваться и поднять оружие против своих угнетателей при первом же известии о смерти Олега. Такие люди находились и в самом Киеве, и их было немало.

Академик Б.А. Рыбаков объясняет это тем, что, пока Олег отсутствовал, в Киеве созрел заговор против него.

Вече среди полян не имело такой силы, какую оно имело у древлян. Да и действовало ли оно вообще в Киеве X века, источники молчат. Значит, беда пришла не оттуда.

Теперь вопрос: кто мог покуситься на власть князя, совсем недавно одержавшего две блистательные победы (военную и дипломатическую) над самой Византией? Кто мог поднять на него руку?

Кандидатов на ум приходит немного. Первыми стоят те, у кого уже готова законная замена старому князю. Замена, которая не может вызвать нареканий. То есть за этими людьми или вместе с ними должен стоять молодой князь Игорь. Истинный, исконный славянский князь. Кровь от крови, плоть от плоти. И преданный вере, возможно, даже больше, чем Олег.

Тут же возникает следующий законный вопрос: почему? Какие причины были у заговорщиков для такого решительного шага? Ведь все идет хорошо. Тишь, благолепие, страна процветает. На троне сильная личность, которая крепко держит в узде все покоренные народы. И вдруг… Таких причин действительно не может быть много. Можно по пальцам одной руки пересчитать.

1) Варяг, как ни крути, он и есть варяг. Славянам нужны независимость и свой, славянский, князь, который отодвинет пришлых варягов от доходной кормушки. То есть это свержение варяжского ига.

2) Вытекает из первого, вполне возможно, что по изначальной договоренности Олег должен был править до тех пор, пока его преемник не войдет в нужный возраст. Вряд ли Олег мог собственноручно скрепить такой договор, но, допустим, скрепил. Скрепил, а потом забыл, ибо от власти так просто никто не уходит.

3) Олег, как и Аскольд, стал задумываться о смене веры и постройке христианских храмов. Стал притеснять волхвов. Отсюда и заговор.

О смерти Олега в Повести временных лет сохранилась красивая легенда. Летопись дарует легендарному князю легендарную смерть. Но давайте предположим, что вся эта легенда о нелепой гибели Олега есть лишь иносказание. Из него и так сделали мифическую фигуру, где вымысел и правда практически неотделимы друг от друга. Так почему бы не добавить еще одну? В противном случае получается несуразица.

Всю легенду пересказывать не будем. Ее все знают. Пушкин в «Песни о Вещем Олеге» классически так опоэтизировал смерть князя, что предание стало его визитной карточкой.

А вот чего, возможно, не знают, так это то, что ее практически один в один повторяет исландская сага о викинге Орваре Одде, который умер от укуса змеи в Норвегии, куда он возвратился после своих подвигов на Руси. Он точно так же был смертельно ужален змеей на могиле своего любимого коня. Орвар Одд – герой приключенческой саги, созданной на основе устных преданий не ранее XIII века. Скорее всего, обстоятельства гибели легендарного урманского конунга Олега послужили источником для создания саги о не менее легендарном исландском викинге.

Главные действующие лица для того времени типичны: князь, волхвы, конь и змея. Конь практически во всех былинах и легендах обозначает верного друга, которому можно довериться, который не предаст. Змея – почти всегда враг или опасность.

Давайте переведем легенду на новый лад, но коротко.

Волхвы изначально предупреждают киевского князя, что если он забудет, кому он обязан своей победой и своей властью, то потеряет все, и причиной тому станет его близкий друг, родственник или тот, кому он доверяет. Одним словом, Олег сам пригрел на груди змею, от укуса которой и погиб. Вот и вся метафора. Змея появилась практически из коня, из его черепа. Угроза волхвов сбылась. Олег в самомнении не увидел угрозы у себя под носом. Написать о таком прямо никто бы не рискнул.

Одним махом разрушить то, что создавалось с таким трудом. Ну уж нет.

Кстати, Архангелогородский летописец дает немного иное описание этого несчастного случая на производстве с киевским князем, повлекшего его смерть. Там внятно прописано, что Олег взял череп коня в руки, и ошарашенная от испуга змея, потревоженная князем, укусила его в руку. Отчего он и скончался.

Возможен такой несчастный случай? Вполне. В те времена еще и не такое случалось. Происходили вещи куда более нелепые и невероятные.

Но все это могло быть уже лишь после того, как князь был изгнан из Киева и вернулся в свои изначальные владения на Старой Ладоге. Сами понимаете, что по доброй воле Олег уйти туда не мог. Не тот был человек. Он с юности боролся за трон совсем не для того, чтобы добровольно от него отречься. Все поступки Вещего говорят об этом. Поэтому претендентам и наследникам оставалось надеяться только на счастливую случайность или переходить к решительным действиям. Что касается Игоря, то он, в отличие от Олега, легко поддавался давлению и влиянию, редко когда брал ответственность целиком на себя. Так что в необходимости смены власти его не так и трудно было убедить, тем более что Олег ему самому не родня. Главное, обставить было все красиво. А этому Игорь мог у Олега научиться.

Возможно, поэтому, как и положено смерти всякой легендарной личности, смерть Героя овеяна загадками и неясностями. В Новгородской I летописи младшего извода и Повести временных лет даты смерти Олега не совпадают. По Нестору Олег умер в лето 6420 (912) года, а согласно Новгородской летописи – в лето 6430 (922) года. Разница в 10 лет.

Смерть Олега. Художник В.М. Васнецов

Обстоятельства смерти Вещего Олега противоречивы, впрочем, как и все сведения, которые касаются первых древнерусских князей. Как предположение, еще один вариант, не отменяющий предыдущие. Олег сам выехал на полюдье, по местам былой боевой славы. Может, ностальгия по северным землям замучила, а может, еще что приключилось. Одним словом, пришлось князю вернуться в свои первоначальные владения, а там его и «уклюкнули» те, кому он стоял поперек пути к власти. Меч ужалит не хуже змеи и с теми же последствиями. Произошло то же самое, что и с Аскольдом. Выманить подальше из города, вырвать из привычной надежной среды. А убийство даже по тем временам – одно из лучших решений всех проблем. И все, никакой гражданской войны. Сплошной траур, и концов не найти. Кто виноват в случившемся? Улица разбитых фонарей.

Как вы уже поняли, дата смерти Олега, как и все летописные даты русской истории до конца X века, носит условный характер. Историк А.А. Шахматов отметил, что 912 год является также годом смерти византийского императора Льва VI – антагониста Олега. Возможно, летописец, знавший, что Олег и Лев были современниками, приурочил окончание их правлений к одной и той же дате.

На самом деле все не так сложно, а логика летописца понятна и проста. Как только Олег потерял трон и власть, он по большому счету стал никому не интересен, в том числе и летописцу. Как и когда Вещий окончил свои дни, прозябая в глуши, ему было неведомо. Да и узнать, возможно, не у кого. Но это не так уже важно. Поэтому он с легкой руки и хоронит Олега с его византийским коллегой в один год. Так проще и понятнее.

Все остальное – не более чем сказки. И про народную любовь и стенания по случаю гибели – все это лишь досужие байки, выдуманные позже. Ибо фигура, овеянная таким количеством легенд, не могла не найти себе обожателей, которые и превратили Олега в миф, в легенду и анекдот. Сейчас количество продолжателей этой традиции растет. Правда, сама история опровергает фантазии о народной любви. Если киевский люд любил и ценил Аскольда, то он знал, где похоронен воинственный князь и кто его убийца. С могилой Олега все не просто, ибо никто толком не знает, где она.

По киевской версии, отраженной в Повести временных лет, его могила находится в Киеве на горе Щековице. В Новгородской I летописи младшего извода говорится о том, что могила Олега в Ладоге. Там ее и показывают экскурсоводы. Как видим, каждый утверждает свое. С народными любимцами, особенно занимающими главный государственный пост, такого не бывает. Можно найти этому десятки объяснений, но на самом деле все объясняется просто. Олег вышел из легенды и в легенду ушел. Ведь, как вы помните, точное место и дата рождения князя не установлены, потому что никому это было не интересно. То же самое случилось и с его смертью. Вновь дата и место, и даже могила, оказались не интересны никому. Если бы «он был еще любим своими подданными», как говорит Н.М. Карамзин, такого бы не произошло. Но эти самые подданные восприняли «уход» своего князя совершенно спокойно, можно сказать, философски.

Олег оставил после себя новую великую страну, раскинувшую границы на 1500 километров от Ладоги до Переяславля и от Полоцка до Ростова. Однако в это государство включены были не только славянские племена.

Что же касается эпитафии Вещему, то для нее могут прекрасно подойти слова Н.М. Карамзина. «Древняя Россия славится не одним героем: никто из них не мог сравняться с Олегом в завоеваниях, которые утвердили ее бытие могущественное».