Текст книги "Александр III. Истоки русскости"

Кстати, отдавая должное тонкому военному психологизму суждений Скобелева, нельзя вновь не вспомнить столь же глубокий документ государственно-психологического характера, говорящий и о само́м «белом генерале». Это письмо К. П. Победоносцева Александру III о государственном значении феномена Скобелева. Автор этого послания исчерпывающе точно характеризует полководца как личность, потенциально весьма опасную не столько её якобы имеющейся «революционностью, сколько её сущностью генерала с психологией участника дворцовых переворотов».

Эту опасность, таящуюся в столь незаурядной и столь сложной личности, чувствовали многие. Например, учитель Скобелева и почитатель его военного таланта генерал Витмер, вспоминая о словно громом поразившем его известии о смерти «белого генерала», добавляет: «…но великое благо для России, что сошел со сцены этот талантливый честолюбивец, возводивший войну в божественный культ. Задача наша – мирное обновление, а он непременно втянул бы нас в войну!»

Это сказал тот самый Витмер, который в дни русско-японской войны страстно жалел, что «нет с нами Скобелева»… У старого генерала строгий реализм в оценке феномена харизматичности Скобелева решительно преодолел восхищение и преклонение. Тем более реалистичен был сам Александр III, ведь целью своего правления он считал отнюдь не победоносные войны, а мирное обустройство России, для которого жизненно необходим мир «между сильнейшими государствами Европы». Французские издания, оценивая эпоху Александра III, почти единогласно отмечали, что в его царствовании «в Европе нельзя было воевать без разрешения русского царя, а он такого разрешения не давал».

Боялся ли миролюбивый император грядущей войны с немцами? Пожалуй, что не боялся. Ему при всех мировых осложнениях была свойственна твердость духа и хорошо памятен его суровый и более чем жесткий ответ послу Австрии. И хорошо известно его знаменитое выражение, бывшее его подлинным девизом в кризисных международных ситуациях: «Мужество – есть терпение в опасности»… Этим разумным терпением царь в полной мере обладал. А нередко и показывал свою бесстрашную способность «показать зубы» державам – противникам. Например, это ярко проявилось при демонстративном разрыве Парижского договора. Было это в 1886 году при, казалось бы, совершенно невозмутимом политическом решении московского городского головы Алексеева, который в своей приветственной речи ярко заявил о русских надеждах на возведение православного креста на константинопольский храм Святой Софии. Политики всерьёз взволновались, и международная ситуация обрела напряженный характер. Все ждали, что император непременно дезавуирует речь Алексеева и даже сурово накажет возмутителя международного спокойствия. Но царь вынес совершенно неожиданную резолюцию: «Константинополь – наша традиционная политическая цель, это всем известно, а потому речь опубликовать! Им не стоит бояться какого-либо гнева держав Европы, Россия никогда не смутится сказать о своих национальных государственных интересах».

* * *

…Вот таковыми видятся нам основные проявления личности императора Александра III в его европейской политике. Случались ли у него там серьёзные неудачи? Очень больших неудач, кажется, и не было. Это, разве что, утрата Россией своих позиций в Болгарии?

В апреле 1879 года Великое Собрание избрало князем Болгарии указанного Россией племянника императрицы Марии Александровны принца Александра Баттенбергского. В стране, просыпавшейся для политической жизни, сложились две первые партии. Богатые землевладельцы создали партию консервантов, а сельская демократия (в частности, народные учителя) – либеральную партию. Либералы разработали и провели в жизнь конституцию по образцу сербской.

Консерваторы при поддержке русских военнослужащих (русских офицеров болгарской службы) настаивали на усилении центральной власти и на двухпалатной системе. Это вполне отвечало российским взглядам на устойчивое государственное обустройство, и князь призвал к власти консерваторов, введя в правительство даже и двух русских генералов. Народное собрание распустили, но новые выборы снова дали подавляющее большинство либералов.

В молодом государстве возник острый политический конфликт, и Александр Баттенберг решился на явный государственный переворот, Россия помогала готовить это тяжелое действие. В мае 1881 года он приостановил действие болгарской конституции, а главой правительства стал русский генерал Эрнрот, выборы в Великое Собрание при громадном влиянии на избирателей (в том число и русском) дали консерваторам победу.

Официальный Петербург был вполне удовлетворен, российская верховная власть благоволила князю, проявившему жесткую решимость. Ему даже пожаловали ежегодное пособие из удельных сумм в сто тысяч рублей.

Но вскоре между Россией и болгарским правительством консерваторов возникли серьёзные трения. И сперва на чисто экономической основе. Из-за строительства железной дороги. За её возведение заспорили группы русских и болгарских предпринимателей. Русские хотели строить стратегическую дорогу к Систру, а болгары – в австрийском направлении. Разногласия серьёзно углубились, и здесь русские дипломаты, кажется, проявили недостаточную информированность, заподозрив правителя Болгарии в неискренности.

И сделали ещё более резкий шаг: в Болгарию послали двух русских генералов – Соболева и Каульбарса. Фактически именно они и возглавили болгарское правительство, и начали весьма энергичные пророссийские действия. Но их энергия дала противный итог, болгар возмутили их грубые хозяйские распоряжения. И ими были уже в равной мере возмущены не только либералы, но и консерваторы.

Князь Александр Баттенберг увидел эту опасность и попросил убрать грубых неполитичных вояк, но Петербург ему в этом отказал. Генерал Соболев, несколько более дипломатичный, нежели его коллега, попытался в своих пророссийских действиях опираться на либералов, но было вполне поздно, потому что обе болгарские партии объединились в борьбе против русской опеки, и их общим девизом стало заявление: «Нам не нужно от России ни бича – ни пряника!»

Генералам пришлось уехать, и за этим последовал полный политический разрыв с Болгарией. В Петербурге негодовали на болгарскую неблагодарность, а в Болгарии упрекали русскую власть в явном стремлении к политической и экономической эксплуатации их страны.

Петербург пытался вмешаться в управление Восточной Румынии, которая сперва оставалась в ведении Турции. Но болгары правильно выбрали момент для присоединения Румынии. Александра Баттенберга фактически заставили принять титул правителя обеих Болгарий. Кажется, здесь русское правительство совершило непоправимую ошибку, высказав резкое осуждение болгарам за самостоятельные действия «вопреки желанию Императорского кабинета». Русские офицеры после этого были отозваны домой с болгарской службы. То есть Россия и словесно, и фактически не одобрила болгарское национальное воссоединение! Могло ли молодое государство стерпеть это?

Затем последовала война болгар с Сербией, и совсем не ожидавшаяся победа болгар. Недовольство России было нескрываемым, гнев Александра III теперь обрушился лично на князя Болгарии, царь считал его главным виновником болгарских самоуправства и неблагодарности. Он жестко высказал это болгарской делегации и этим углубил политический разрыв.

В Болгарии было неспокойно, прошла череда политических переворотов, и князь Александр Баттенберг уже и не желал править страной вопреки воле российского императора, но русский царь отказался иметь с ним какие-либо дела. И после этого уход Болгарии из сферы русского влияния стал неизбежным и необратимым.

В своей политике болгары стали опираться на Австрию, Пруссию, а Россия отвернулась от балканских дел. Крах русского влияния в Болгарии стал нерадостным фактом и имел весьма серьёзные долговременные последствия. Они имели значительный международный резонанс. После русских неудач в Болгарии стало проявляться австрофильство правительства Милана в Сербии, а затем и поворот в ту же сторону правительства Румынии. На Балканах единственной страной русской политической ориентации теперь оставалась лишь крохотная Черногория. В те годы и начался поворот русского внимания на Восток. (Роковой поворот, закончившийся русско-японской войной в 1904–1905 гг. и революцией 1905–1907 годов.)

А об утрате влияния на Балканах многие пожалели. Кажется, особо деликатно и тонко высказался Н. Н. Кнорринг: «В 1878 году на заре этих сношений перед нами в Болгарии было чистое невозделанное поле дипломатической деятельности, на котором можно было культивировать самые добрые всходы дружбы двух народов».

Опасность проявления на Балканах русской великой державности подчеркивал даже такой сугубо военный человек, как М. Д. Скобелев: «Никогда ни серб, ни чех не уступят своей независимости и свободы за честь принадлежать России…»

Об утрате влияния на Балканах теперь можно было лишь сожалеть… И в той утрате многие винят именно Россию, указывая на недостаточно гибкую русскую дипломатию в отношениях с новым государством, своим созданием всецело обязанным Российской империи. И эту частную, но весьма неприятную неудачу, царь принял достаточно спокойно, с полной уверенностью, что в дальнейшем всё удастся поправить. И тут отчетливо проявилась счастливая способность Царя-Миротворца сохранять твердость и казаться удачливым, всем вполне довольным даже при неудачах и значительных осложнениях в мировой политике. Александр II и Николай II в этом ему совершенно проигрывали во всех европейских делах. А какими были наши русские дела на Юге и Востоке?

* * *

…Начиная с XVI века, с завоевания Казанского и Астраханского ханства ясно определилось главное направление территориального расширения России – на Восток, и за Урал, и в Среднюю Азию. На этих необозримых просторах ещё не сложилось сильных государственных образований, и российские колонизации (как мужицкая, так и государственная) не встречали мощного организованного противодействия. XVII и XVIII столетия отодвинули границы России на Дальний Восток, к Алтаю и за Урал. И на ближнем политическом горизонте уже ясно обрисовывались вопросы взаимоотношений с Китаем и государствами бассейнов Сырдарьи и Амударьи. А на более дальние перспективы начался просматриваться тревожный фактор столкновения российских государственных интересов с британскими, то есть то, что потом стали называть «Большой игрой».

В эпоху Александра III постоянное продвижение России продолжалось с достаточно спокойной последовательностью, а вот на юге уже вспыхнули первые искры серьёзных противоречий с Англией. Как это всё происходило, и какой была на этих направлениях политика императора Александра III?

Царь не являлся сторонником крупных масштабных продвижений на юг Средней Азии, но его советники настаивали на некоторых приобретениях в районе хребта Копетдаг и долины рек Кушка и Атрек. Их смущала возможность проникновения туда английского влияния из Индии и соблазняла слабая защищенность этих территорий, а стало быть, возможность овладеть им без больших затрат и усилий. И было принято решение о присоединении к России Мервского и Пендинского оазисов, чтобы в этом месте обрести естественные географические границы и отсюда создавать угрозу британской Индии.

Британцы отреагировали быстро и решительно: послушный эмир Афганистана Абдрахман придвинул войска к русским пределам у реки Кушка, а вскоре перешел в наступление, полностью захватив Пендинский оазис, находившийся на берегу реки Кушка. Ситуация возникла уже отнюдь не дипломатическая, а совершенно военная. Что предпримет Царь – Миротворец? Его ответ оказался предельно кратким и суровым: «Выгнать и как следует проучить!»

Уже было известно, что афганцами командуют английские офицеры-инструкторы, что противник может на защиту захваченной территории выдвинуть в первом эшелоне до пяти тысяч бойцов и до десяти орудий.

Решающее сражение произошло в марте 1885 года при местечке Таш-Кепри. С афганской стороны действовали четыре тысячи человек при восьми орудиях. Из них пятьсот человек погибли, русскими были захвачены вся артиллерия противника, два знамени и лагерь со всеми запасами. А английские офицеры бежали с таким проворством, что наши казаки не смогли их догнать, «чтобы достойно проводить». С нашей стороны потери были невелики: один офицер, десять солдат и 9 раненых. Но для очень многих политических деятелей главной потерей виделось резкое ухудшение отношений с Англией.

Действительно, возник острый политический кризис. Британский посол представил ноту протеста и потребовал дипломатических извинений. Принимавший ноту министр Гирс был немало смущён и хотел принести соответствующие извинения. Но Царь-Миротворец явил непреклонную твердость: «Нечего с ними разговаривать. Мы не только не сделаем этого, но я ещё и награжу начальника нашего отряда. Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». И, действительно, генерал Комаров, командовавший русскими при Таш-Кепри, был награждён золотым оружием с бриллиантами и орденом Георгия третьей степени. А нужно помнить, что этот орден Александр жаловал своим военным очень редко, и награда за отражение диверсии англичан имела и немалый демонстративный характер.

Император взял под личный контроль события развивавшегося политического кризиса. На всех документах, сообщающих о развитии событий, есть его пометка: «Уступок нам делать нельзя». Англичане пытались проявить уверенную настойчивость, на что последовал возмущённый и презрительный отзыв императора: «Мы имеем дело с величайшими нахалами!» И эту свою помету он сам дважды подчеркнул. А его вывод был предельно кратким: «Главное – не теряться и не трусить».

А на откровенные намеки британцев о возможности военного решения вопроса царь ответил приказом о подготовке Балтийского флота к военной кампании. Позиция Царя – Миротворца оставалась непреклонной и бесстрашной. И…

И в результате через две недели Лондон предложил создать совместную комиссию по поводу случившегося военного конфликта. И в итоге почти все спорные территории отошли к России. Европа поняла, что на Юге англичане получили жёсткий отпор. Здесь они столкнулись с силой, которая ни отступать – ни даже извиняться никогда не будет. Так были обеспечены выгодные позиции России на среднеазиатском Юге.

А имела ли Россия в те годы какие-либо свои интересы в более дальних южных пределах, в африканских или в океанических просторах? Имела. Царь не являлся сторонником колониальных захватов, но его привлекала мысль о создании где-то на дальнем юге экспедиционной базы для русского флота. Она была бы очень важна для наших кораблей, поддерживающих хозяйственные и военные связи с Дальним Востоком. Нужна была хотя бы стоянка для заправки водой и загрузки каменным углем. Россия в этом объективно нуждалась. (А военные не забывали о возможности крейсерской войны, например, против англичан. Для этого ведь тоже своя база нужна!)

Горячим сторонником океанских приобретений стал знаменитый русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай. В феврале 1886 года на корабле русской эскадры он покинул Австралию и в сентябре прибыл в Санкт-Петербург, где получил аудиенцию у императора. В живой беседе с царем он заинтересовал его идеей русского протектората над Папуасским Союзом. А начинать это большое дело Маклай предлагал опять же с самого малого, с создания на Новой Гвинее станции для снабжения судов водой, топливом и провизией.

Император приказал внимательно изучить такую возможность и для этого отправил в Индонезию корвет «Скобелев» капитан-лейтенанта В. В. Благодарёва. Сперва они должны были зайти в Сидней, а оттуда с Миклухо-Маклаем в Новую Гвинею. Было дано поручение на месте изучить все обстоятельства и тщательно картографировать интересующие нас побережья. И вскоре туда же направили крейсер «Африка» капитан-лейтенанта Е. И. Алексеева, на нём в Новую Гвинею отправился контр-адмирал Н. В. Копытов для личного изучения всех обстоятельств возможного будущего большого дела. Разумеется, все держалось в тайне, ведущие колониальные державы не должны были ничего знать.

К большому сожалению Миклухо-Маклая, у адмирала Н. В. Копытова сложилось вполне отрицательное мнение о его идее. Военный специалист не нашел там больших выгод для России, а усмотрел немалые затруднения и опасности. Но великий путешественник не расстался со своими мечтами, и в 1883 году он вновь имел встречу с императором и сообщил ему немало интересного о событиях на дальнем Юге. В частности, он сказал об аннексиях, предпринимаемых голландцами в Индонезии и о создании их сильных опорных баз в ключевых пунктах этой островной страны. А также о том, что на Юге создается новое независимое государство. Оно будет очень значительным, это Австралийские Соединённые Штаты. То есть политическая карта дальнего Юга очень существенно меняется, и Россия может опоздать к разделу туземных «ничейных» территорий!

Царь не оставил это без внимания. Была создана правительственная комиссия по изучению вновь поднятого вопроса. С материалами знакомились все заинтересованные министерства. И мнение было отрицательным. Однако царь не спешил подписать их документ. И к этому делу возвратились вновь. Однако и на этот раз вердикт и министерств и комиссии оказался отрицательным. После этого 9 января 1887 года царь принял окончательное решение: «Считать это дело законченным. Миклухо-Маклаю отказать».

Но… Но император сознавал, что России очень желательно где-то на Юге иметь хотя бы один собственный военный порт! И об этом неоднократно заявлял С. Ю. Витте. Думал и об Индонезии, и о Южной Америке, и об Африке. И дело даже приняло практический оборот. Но не со стороны государственной, а со стороны совершенно частной и даже в немалой мере авантюрной инициативы. С нею выступил человек достаточно темного происхождения и неблагородных приемов, некто Николай Ашинов. С группой своих сторонников он в 1889 году высадился в Абиссинии в местечке Сагало и основал там русскую колонию. И успешно завел отношения с абиссинскими властями.

Александр III заинтересовался создавшимся положением, обратился за консультациями к морскому министру адмиралу И. А. Шестакову, ведь царя не покидала мысль о южном незамерзающем русском порте, а вслед за этим и о создании русско-африканской компании. И в целом он был очень благосклонен к «нашей» африканской инициативе. Но поддержке её решительно помешала перспектива близких союзнических отношений с Францией (инициатива Ашинова встревожила французов!) А к тому же царь получил достоверную информацию о том, что «африканец» Ашинов весьма нечист на руку, да и ответственность этого человека далека от хорошей. Конечно, у Александра III, отличавшегося высокой порядочностью, сложилось крайне отрицательное отношение к ашиновскому начинанию. И он отказался поддержать это «африканский проект».

Тем временем Франция действовала предельно решительно: она послала в Сагалово свою эскадру и провела бомбардировку русской колонии. Узнав о расстреле ашиновского порта, Александр III сказал об Ашинове предельно грубо, что «этот скот получил только то, чего заслужил». И велел всех колонистов доставить в Россию и этапным порядком разослать по домам.

Вот так и закрылась последняя страница едва начатой реализации возможных русских интересов на дальнем Юге. Россия не стала колониальной державой, и это одних россиян обрадовало, а других опечалило. Опечаленные сетовали и в этом случае на нерешительность и «бесцветность» русской мировой политики, а обрадованные заявляли, что православному государству негоже искать выгоду от рабского труда нечестивых туземцев.

Мы не решимся указать, кто из них был более прав, но всё сложилось так, как сложилось. А как складывались русские дела на Востоке?

Конкистадоры и востоковеды
(от Монголии до Тибета)

Может быть, в своей международной политике Александр III нигде не был столь осмотрителен и неспешен, как на Востоке. Никак нельзя говорить, что эти сопредельные России громадные территории никак не интересовали и не привлекали царя. Напротив! Он придавал величайшее значение сибирской и дальневосточной частям империи, очень заботясь об их заселении русскими людьми, и об устройстве там железнодорожного сообщения, и всей современной цивилизованной жизни. А вот территориальное расширение государства в тех направлениях он не находил ни разумным – ни необходимым.

Кажется, он ясно сознавал, что его государство ещё не успело надлежаще освоить и «переварить» даже те бескрайние пространства, что у него уже есть, и для него главной задачей было именно глубокое и надёжное освоение имеющегося, а не приобретение нового.

И это вовсе не означает, что Россия при нём вовсе не обращала внимания на сопредельные народы и страны. Как раз наоборот – при Александре III исследования далёких восточных сопредельностей весьма активизировались, и русские экспедиции в те края приобрели едва не системный характер! Они проникали в Китай, Монголию, Синьцзян, Тибет… И нет необходимости отмечать, что у всех этих экспедиций имелись цели и не только сугубо гуманитарные, но и разведывательно-военные. Внимательное картографирование, знакомство со стратегическими и тактическими важными объектами, оценка боеспособности гарнизонов и армий – всё это обязательно входило в круг серьёзных занятий тогдашних русских экспедиций. И, в первую очередь, это было свойственно экспедициям Пржевальского. В них всего ярче проявился характер военных исследований и, мы бы сказали, дух колонизаторства огромных территорий вплоть до Тибета и… Индии!

Темой нашей книги не является обзор всей русской исследовательско-разведовательной деятельности в дальней Азии и на Востоке, мы ведём речь о главных направлениях и свойствах восточной политики нашей страны при Александре III. А потому остановим своё внимание на политической значимости двух главных востоковедов России – Н. М. Пржевальского и Э. Э. Ухтомского.

…Пржевальский прекрасно известен современным россиянам и потому наше обращение к его трудам будет не слишком пространным. А вот Эспер Эсперович Ухтомский забыт соотечественниками основательно, и нам, очевидно, следует сказать о нём, по возможности, полней и понятней. Но начнем с Пржевальского.

Эта яркая сильная натура, кажется, была из такого ряда людей как Колумб и Магеллан, а ещё более как Кортес и Писарро. Этого великого и замечательного человека снедало стремление к новым и новым горизонтам, и в нём неугасимо жило горячее желание не только проложить для России пути к Тибету и Индии, но и закрепить там российское влияние и достигнуть присоединения всех пространств до самых британских границ в Индии.

Душой это был не только прирожденный первооткрыватель, но и завоеватель, активно призывающий Россию покончить с промедлениями, и всей своей силой раздвинуть застоявшиеся границы, и максимально отодвинуть их к Востоку и Югу! Вот таков был Николай Михайлович Пржевальский – зоркий отважный исследователь, неутомимый открыватель новых земель и настойчивый продвигатель идей расширения пределов России. А каков был Ухтомский?

Князь Э. Э. Ухтомский – это потомок древнего ярославского княжеского рода, идущего от Рюриковичей. Владения Ухтомских располагались между нынешними Рыбинском и Пошехоньем. Предки Эспера Эсперовича имели доблестное прошлое, они участвовали в Куликовской битве и прославились в войнах с казанскими татарами, все они достойно служили России. Больших богатств Ухтомские не нажили, а вот научной известностью были богаты. Например, физиолог (создатель теории доминанты). А Эспер Эсперович – замечательный специалист по восточным религиям и восточному искусству. Он особенно увлекался исследованиями буддизма и в 1880-е годы ярко заявил о себе целым рядом научных экспедиций по Бурятии, Калмыкии, Монголии и Китаю. За свою жизнь он собрал огромную коллекцию произведений восточного искусства (сейчас она находится в Эрмитаже).

Авторитет его как востоковеда был так велик, что Александр III включил его в свиту Цесаревича Николая в заграничное путешествие для проведения уроков по восточному искусству. Современный американский историк Дэвид Схиммельпеннинк считает, что литератор и публицист Э. Э. Ухтомский являлся лучшей кандидатурой на роль наставника по восточным вопросам.

Современники знали Эспера Эсперовича как вдумчивого писателя, печатавшегося в «Вестнике Европы» и «Русской мысли», и одно время издававшегося в «Санкт-Петербургских ведомостях». Его перу принадлежали солидные научные работы, а в их числе и фундаментальная книга о путешествии Николая II на Восток, переизданная на английском, французском и немецком языках. Вот такой человек старался много влиять на русскую восточную политику. Какими были его взгляды? Если высказать предельно кратко, то вот таковы: долг России на континенте – активней включаться в восточные дела! Он всегда заявлял, что Россия своей исторической судьбой призвана быть ведущей силой во всей Азии. Для подтверждения основательности таких заявлений он разработал оригинальную теорию, согласно которой между Россией и Востоком не существует никаких глубоких цивилизованных решений. Кажется, это он и есть один из самых первых русских евразийцев, задолго опередивший Л. Н. Гумилева. Вот его весьма красноречивое заявление по этой теме: «… пора же русским людям, хоть и не без греха, да выразить какие-нибудь определенные мысли по поводу своего наследия от весьма бывших и полезных Чингисхана и Тамерлана». (Уважаемый читатель! Узнаете в этих словах гумилевское евразийство, тоже обращавшееся к «наследству» монголов и едва не гуннов?)

А переходя к конкретным суждениям, Ухтомский говорил, что для русских в Азии нет никаких естественных границ, кроме океана. Он не смущался заявлять, что «наше» ещё не определено ни Алтаем – ни Байкалом. Остановиться здесь для России было бы проявлением геополитической слепоты. В обоснование своих взглядов он опять же приводил своё мнение о том, что Россия глубоко чужда Западу, а напротив, очень близка многим азиатским цивилизациям, например Индии.

Оригинальная теория первоначального евразийства, разрабатываемая Ухтомским, опиралась на нравственное и правовое равенство народов России (не в пример англичанам в Индии). Исходя из этого, её автор утверждал, что Россия, собственно, на Востоке вовсе ничего и не завоевывает, а просто самым житейским порядком бытийно и душевно сливается с инородцами. Эти мысли привлекали многих в царском окружении, тем более что Эспер Эсперович дружил с С. Ю. Витте и имел самое доброе знакомство с царем…

Вот так с двух очень разных позиций, но имеющих одинаковую цель, Пржевальский и Ухтомский влияли на российскую восточную политику. Пржевальский – как отважный «конкистадор», а Ухтомский как многодумный учёный. Продвигаемая ими идеология восточничества оказалась очень привлекательной и соблазнительной. Но, к чести Александра III, он смог за её внешней очаровательностью разглядеть и немалые угрозы для устойчивости бытия Российской империи. И с уважением, и даже восхищением относясь к трудам Пржевальского, император оказался способен заметить за ними и немалый экстремизм, способный создать уклон к рискованным политическим действиям. Заранее скажем, что при его преемнике Николае II именно так и случилось: русская политика на Дальнем Востоке в немалой мере приобрела авантюрный характер, а закончилась катастрофой русско-японской войны.

Мыслящие люди тогда вспомнили эпоху Александра III, всемерно поощрявшего внимательное знакомство с дальней Азией и её глубокое изучение, но воспрепятствовавшего любой значительной территориальной экспансии в этом направлении. Время и здесь подтвердило осмотрительную мудрость политики Царя-Миротворца. Было самое время вспомнить его многозначительные слова: «Для России страшна не сама война, а её последствия…» И 1905-й, и 1917 годы зловеще подтвердили справедливость таких суждений.

* * *

Мы посильно рассмотрели внешнюю политику императора Александра III, проследив её главные проявления на Юге, Востоке и Западе, и можем судить о том, что миротворчество русского императора было его великой заслугой перед Россией и мировым сообществом. Мирная передышка позволила нашей стране начать индустриальное движение, которое к началу XX века обеспечило вхождение России в число ведущих промышленных держав мира. Этот рывок начался и развивался при Александре III: через выкуп железных дорог, поощрение иностранных инвестиций и налоговых реформ H. Х. Бунге, облегчение хозяйственного положения крестьян и оживление русского внутреннего рынка.

И на этом нам, очевидно, следовало бы обратиться к внутренней политике Царя-Миротворца. Но наши предшествующие строки уже ясно сказали о том, что едва ли не главным её содержанием была экономическая деятельность. А потому мы переходим к посильному рассмотрению экономических стратегий и тактики императора Александра III.