Текст книги "Александр III. Истоки русскости"

Российская экономика

…Эпоха Александра III – это замечательный период в развитии российского общества, время существенного экономического подъёма

Дэвид Схиммельпеннинк

(Йельский университет, США)

Должно быть, рассуждение об экономике следует начать с того, что новому императору после его отца досталось весьма расстроенное хозяйство страны, не успевшей адаптироваться к новым порядкам, установленным великими реформами. Ряд исследователей тогдашней экономики заявляют, что после Александра II в ней царил хаос. Бюджет гигантского государства был сильно подорван войной, реформаторской перестройкой, разгулом терроризма.

При этом коррупция приобрела небывалый размах, процветавшая система частных железных дорог фактически не давала денег в казну. Отношения в сельском хозяйстве были ещё весьма не определенными и порой даже не понятными. К тому же его сильно подорвали несколько неурожайных годов, следовавших один за другим. Необходимость оздоровительных мер подлинно стучалась в двери России. Но каких мер? Каких перемен? И как эти перемены проводить? Не усугубят ли эти самые перемены и без того тяжелое состояние экономики? Ведь и реформ, и перемен уже было так много, а дожидавшейся доброй отдачи от них всё не было и не было…

И царствование Александра III началось при великих несогласиях в обществе о том, как же прийти к стабилизации и развитию экономики. И эти несогласия не стихали, а напротив, всё разгорались. В российском общественном мнении количественно явно преобладал некий «антииндустриальный консенсус». Как самые крайние консерваторы, так и самые левые радикалы были одинаково решительно против развития индустриального капитализма. Их, в равной мере, пугал такой путь развития страны, при котором неизбежно возникал «рабочий вопрос» и целый ряд социальных проблем.

И те и другие, казалось бы, самым неожиданным образом сходились в искреннем желании того, чтобы Россия как-то миновала капитализм и из сегодняшнего состояния шагнула прямо в некий аграрный социализм. А изделия, производимые промышленностью, при этом можно безо всяких проблем за русский хлеб покупать на промышленном Западе. И их совсем не смущало, что при таких обстоятельствах Россия вскоре станет ни чем иным, как всего лишь сырьевым придатком Германии… (Не правда ли, все это живо и постыдно напоминает недавнюю политику Ельцина и Гайдара?)

В лагере таких мыслителей было подавляющее большинство, подавляющее большинство тех, кто видел Россию именно аграрной страной с сугубо хлебородной экономикой, начисто отрицающей идею её индустриальной независимости. Об экономической уверенности у них как-то даже и речь не заходила. Но если таких людей было подавляющее большинство, то кто же имел иное мнение?

Против большинства, настаивающего на сохранении практической неподвижности сельскохозяйственной национальной экономики, выступали совсем немногие. Они группировались вокруг известного публициста Михаила Каткова. На страницах его газеты выступали известный математик профессор Иван Вышеградский, молодой путеец Сергей Витте, великий химик и экономист Дмитрий Менделеев. Идеи этой небольшой группы, дерзко выступившей против подавляющего большинства, кратко и выразительно сформулировал Менделеев: России нужно развивать свою промышленность, осваивать свои природные богатства и защищать свой внутренний рынок твердым протекционизмом. Иначе России не быть в числе ведущих государств мира.

Новому императору было очень нелегко разобраться в непримиримой разноголосице мнений и сделать свой выбор в правильном развитии России, тем более что его образованность в ряде случаев оставляла желать лучшего. И он долго вникал в ход экономических дискуссий, долго воспринимал аргументы обеих сторон. Долго выяснял бюджетные возможности империи. И сделанный им выбор делает честь начинающему правителю громадной страны.

Он назначает Вышеградского министром финансов, Менделееву поручает разработку теоретической базы для развития национальной экономики, а Витте поручает железные дороги с чётким указанием: провести их национализацию и осуществить создание Великого Сибирского пути.

Этими кадровыми решениями император не только безошибочно создал свой «Генеральный Штаб» развития русской экономики, но и начал свою «хозяйственную революцию сверху». (Не правда ли, это совершенно схоже со знаменитой японской «революцией Мэйдзи»?)

А для защиты молодой российской промышленности основное правило Александра III было кратким и выразительным: покровительственные таможенные тарифы – это первые и верные предпосылки для интенсивной индустриализации!

Россия при предшественниках Александра III первостепенное значение придавала внешней политике. При нём положение решительно изменилось: царь считал, что успешной внешней политики не может быть без экономической модернизации страны, без её активной индустриализации. И он начал эти модернизации, проявил себя в этой области жизни страны руководителем волевым, вдумчивым и не зависимым в мыслях и суждениях. Император пришёл к твёрдому пониманию, что успех на фронте внешнем в первую очередь зависит от успехов на фронте экономики.

Мы уже не раз упоминали, что Александра Александровича не готовили к престолонаследию, и в его образовании имелись существенные пробелы. Но, обладая трезвым русским рассудком, он понимал, что в экономике движение на ощупь будет гораздо менее эффективным, нежели если есть для этого научно продуманный путь. И его поручение Менделееву о разработке теоретической базы развития экономики явилось замечательным государственным решением.

Великий экономист и химик разработал действительно мощное обоснование защиты национальной экономики. В своём научном труде он подробно перечислил все отрасли хозяйства, где в интересах импортозамещения российский внутренний рынок остро нуждается в защите, и те отрасли, где он может быть открыт, к своей же выгоде. Его программу очевидцы справедливо называли «знамением самостоятельности и немечтательного прогресса России», специалисты много раз говорили, что для русской и мировой нации она, может быть, не менее ценна, чем менделеевская периодическая система элементов.

Вызвала ли реализация этой программы для Александра III какие-либо осложнения в мировой политике? Конечно, сразу обрисовалось ухудшение отношений с Германией и неизбежная перспектива таможенной торговой войны с этим государством, которое у своей бурно растущей промышленности сразу почувствовало весьма ощутимые убытки.

Как отнёсся к этому император? Он не смутился обострением отношений с прежними исконными политическими партнерами России, ведь речь шла о русской экономической суверенности и об её политической субъективности. Императорский «Генеральный Штаб» в этих обстоятельствах ясно видел необходимость смены внешней политической ориентации. Министр Вышнеградский полагал, что есть большой смысл выстраивать хорошие отношения с Францией, а так как французские капиталы уже не находят выгодного применения дома, то могут весьма пригодиться для индустриализации России.

И император принял решение об экономической переориентации на Францию, и для привлечения инвестиций такая смена курса явилась правильным ходом. И в этом случае точка зрения Вышнеградского оказалась правильной. Внимательней остановимся на личности и взглядах этого министра финансов. Кто он и каковы его экономические взгляды?

Иван Алексеевич Вышнеградский имел провинциальное и отнюдь не благородное происхождение. Он сын священника из уездного города Вышнего Волочка Тверской губернии. Математическая одаренность и великое прилежание позволили ему стать выдающимся ученым, обладавшим мировой известностью. Доктор наук, профессор Петербургского технологического института, а впоследствии и его руководитель, отнюдь не являлся узким специалистом. Будучи блестящим исследователем в прикладной механике и машиностроении, он также живо интересовался финансовыми дисциплинами и провёл в этой области ряд весьма значительных исследований, выдвинувших его в число лучших российских экономистов.

Вышнеградский отличался от своих коллег учёных тем, что с глубоким проникновением в теоретические вопросы финансового дела он прекрасно сочетал практическую работу в хозяйстве страны. Он стал видным предпринимателем, возглавив сперва петербургское водопроводное общество, а потом – общество Юго-Западной железной дороги и целую группу иных производственных объединений.

Иван Алексеевич являл российскому обществу яркий пример ученого, смело работающего в практической экономике и уверенно вошедшего в сообщество весьма богатых людей страны (к началу 1880-х годов состояние Вышнеградского превысило один миллион рублей!). Он всегда заявлял, что научное познание финансового дела должно обретать реальное применение в практической деятельности, и сам был убедительным примером таких успехов.

Напомним, что к дням начала правления Александра III уже разгорелась горячая дискуссия о способах стабилизации российской экономики. Те люди, кого наша историческая наука непременно называла консерваторами (хотя насколько справедливо такое именование?), требовали расширить государственное участие в хозяйстве страны, усилить контроль за крупным предпринимательством, выкупить в казну частные железные дороги, ввести винную и табачную монополию. (Уважаемый читатель, это вам не напоминает призывы лучших нынешних экономистов – государственников, в частности, Сергея Глазьева, о необходимости национализировать ведущие направления промышленности и торговли?)

Иван Алексеевич Вышнеградский являлся одним из крупных русских предпринимателей, обладателей более чем миллионного состояния. Но это был убеждённый и последовательный представитель отнюдь не компрадорской, a у истинно национальной буржуазии, для которой интересы государства и нации оказывались выше интересов личной выгоды. И он постоянно заявлял о неисчерпаемости внутренних ресурсов России и о будущем её экономическом процветании.

Со статьями по этой тематике Иван Алексеевич часто выступал в газете «Московские ведомости» М. Н. Каткова. В такой гражданской деятельности его всегда поддерживал давний друг императора князь В. П. Мещерский. Александр III не мог не обратить внимания на систематические выступления Вышнеградского, императора очень привлекали смелые суждения ученого о роли государства в национальном хозяйстве и его не менее смелые взгляды на будущие хозяйственные успехи России.

Человек, прекрасно соединявший в своих трудах блестящий разум ученого и крепкий деловой почерк практика – капиталиста, виделся императору самым лучшим примером полезных трудов для развития Отечества.

И император сперва поручил Вышнеградскому подготовить доклад о способах преодоления финансового расстройства в России, а потом назначил ученого министром финансов Российской империи. Разве не замечательно это решение царя, привлекшего на этот пост в одном лице ученого, капиталиста, гражданина?

И Вышнеградский полностью оправдал надежды. Этот миллионер стал решительно осуществлять программу национализации своих доходных отраслей русского хозяйства. Приверженец глубокой веры в неисчерпаемость ресурсов страны, в правильность не олигархической, а именно национальной экономики и введения сильных таможенных барьеров для её защиты. Новый министр проявил себя как один из лучших деятелей своей эпохи.

Принимая Министерство финансов, Вышнеградский ясно понимал, что для модернизации всего хозяйства России необходим обширный достаточно постоянный рынок для займа. Острые торговые и политические противоречия с Англией и Германией не позволяли осуществить надежное финансовое взаимодействие с деловыми кругами этих стран. Оставалась Франция, возрождающаяся после войны с Германией и ищущая политической поддержки. Движение в её сторону и началось. Первый русский заем в июне 1888 года во Франции составил 500 миллионов франков и стал решающим шагом в политической финансовой переориентации Российской империи.

Теперь отношения с Германием и Францией уравнивались, наступила эпоха финансовой независимости, позволяющая развертывать политическую деятельность государства с большой самостоятельностью.

Коли Россия находила во Франции финансовую опору, давая ей взамен опору политическую, то ещё сохранявшаяся экономическая связь её с Германией обеспечивала европейский мир даже лучше, чем какие-либо писаные соглашения или какие-либо личные желания благомыслящих людей.

А внутри самой России громадный прилив иностранного капитала давал возможность решительно перестроить денежное обращение, направить средства на генеральные важные стратегические цели. И, в частности, произошел переход от частного к государственному железнодорожному строительству. Питаемые государственными заказами металлургические заводы чувствовали себя вполне комфортно, они обрели высокую доводимость, и это вновь привлекло французский и бельгийский капиталы. И в целом наступила эпоха очень высокой экономической конъюнктуры. Железнодорожное строительство оказывалось тем звеном, за которую удалось вытащить «цепь» экономики. Оно перерастало в мощную хозяйственную политику. И не только в хозяйственную!

Железнодорожная политика в движении на Восток – это могущественное орудие как наступления, так и обороны. Она была разработана и начата при Александре III, и она открывала пути к Китаю, Персии, Афганистану.

Как мы уже сказали, хозяйственная политика прокладывала дорогу к политике международной. Именно тогда и благодаря ей, возник персидский вопрос. Россия закрыла международный транзит через Закавказье и закрыла в Батуме порто-франко и этим решительно обеспечила своим товарам монопольный рынок в Персии.

Что дальше? Оставаться Персии бездорожной или строить дороги? Французы поддержали русские интересы в Персии, и возникла идея строить трансперсидскую дорогу до Индийского океана. Идея красивая и увлекательная, но Александр III проявил осторожность, не желая дразнить Англию.

Политические и экономические интересы возникли и в Монголии и в китайском Туркестане. А строя Транссиб на Балканах Россия не создавала острых противоречий с этим соседом. Россия поддерживала Китай, спасая его от гибели, а за это приобрела право соединить наш телеграф с китайским, создала русско-китайские банки и получила железнодорожные концессии в Маньчжурии. Вот так железнодорожное строительство превратилось в большую и выгодную международную политику. Активная финансово-хозяйственная деятельность давала свои плоды и, очевидно, можно считать, что к концу 1880-х годов в России завершался первый период создания капиталистического хозяйства, сменившего хозяйство крепостническое. То есть произошел период первоначального наполнения.

Вышнеградский сумел добиться много: повысил налоговые поступления в казну, покончил со сверхсметными ассигнованиями, конвертировал часть государственного долга, упорядочил железнодорожное хозяйство, активизировал торговый баланс. И в результате постоянной научно-обоснованной экономической политики бюджет страны избавился от дефицита, а Россия обрела очень значительный запас золота (нам здесь будет уместно вспомнить, что такую же финансовую политику в обнищавшей Португалии провел профессор Салазар, научивший страну жить по средствам и на этом выстроивший её хороший достаток).

Все эти труды и успехи И. А. Вышнеградского уверенно вели государство по пути создания подлинно национальной экономики. Например, наши протекционистские тарифы 1891 года не имели равных в Европе по степени защиты своих производителей. И ещё в 1889 году Вышнеградский ввёл государственную монополию на железнодорожные тарифы. Хочется отметить, что для хозяйства России финансовая политика, проводимая Вышнеградским, Бунге и Витте, была глубоко оздоровительной и укрепляющей её положение в мире.

Эти выдающиеся экономисты обрели успех в своей деятельности, благодаря твёрдой и неуклонной поддержке императора. Витте писал об этом: «Александр III сознавал, что Россия может сделаться великой лишь тогда, когда она будет страной не только земледельческой, но и страной промышленной, что страна без сильной обрабатывающей промышленности не может быть великой… Он неизменно настаивал на введении протекционистской системы, благодаря которой Россия ныне обладает уже значительной развитой промышленностью и недалеко то время, когда Россия будет одной из величайших промышленных держав».

…Твердость курса на развитие собственного российского хозяйства не изменяла Александру III на протяжении всего времени его правления. Но означает ли это, что в обществе в тот период стихли дискуссии о методах и способах ведения хозяйственной жизни? Нет, они не могли стихнуть уже потому, что и всей Европе были свойственны такие теоретические споры и практические поиски наиболее надежных путей в будущее. Ожесточенно сталкивались мнения либерального и протекционистского «лагерей» экономистов. И за каждым были свои весомые мыслительные аргументы. И, более того, за каждым были очень ощутимые практические успехи!

Совершенный либеральный путь в своей хозяйственной деятельности избрала Англия. (И она была – успешной!) Совершенно протекционистским путем уверенно шла Германия (И она тоже была успешной!) Что же больше подходит для России?

Как мы уже говорили, Александр III долго вникал в суть экономических достижений ведущих европейских держав и много интересовался суждениями русских ученых и практиков. А они (как Вышнеградский и Менделеев) во многом шли от германской теории и практики, которые в условиях английского господства на европейском рынке («Англия – мастерская мира!») верно избрали протекционизм как лучший способ создания собственной германской жизни.

Великий немецкий философ и общественный деятель Иоганн Готлиб Фихте ещё в 1800 году издал трактат «Замкнутое торговое государство», провозглашавший лозунг отечественной промышленности и торговли. Фихте ещё во время Наполеона писал: «…немцам был дан совет, сделать себя независимыми от мировой торговли и замкнуться в качестве торгового государства!» (Разве это не есть здравое зерно первоначального учения о спасительном для нации внутреннем рынке? Такой, какой сейчас есть в Китае!)

Так этот замечательный памятник теоретического протекционизма в России был впервые первоначально издан лишь при Александре III! (А потом издан… в советское время. И. В. Сталин хорошо понимал спасительность внутреннего рынка.) После Фихте самым видным немецким протекционистом, очевидно, был Фридрих Лист, доживший до 1846 года. Его идеи уверенно реализовал сперва в Пруссии, а потом и в объединенной Германии знаменитый Отто фон Бисмарк.

Отдадим должное этому «железному канцлеру» – он прислушается к участникам популярной научной школы и, отказавшись от сотрудничества с обанкротившимися либералами, содействует практической реализации многих взглядов этих ученых. К чести германских промышленников они осознавали, что, кроме государственного протекционизма, в развивающейся стране должна иметь место и реальная забота о трудящихся. Забота самая насущная и всеми ощутимая. Сегодня уже давно признано, что пионером в области обеспечения работников жильем выступил «пушечный король» Германии Альфред Крупп. Ещё в 1856 году он возвел первое общежитие для рабочих на двести человек прямо на территории завода в Эссене; в 1863 году, когда число рабочих достигло 4229 человек, Крупп построил первый рабочий городок из девятиквартирных домов. Каждая из квартир состояла из трех-четырех комнат. Причем, газ и воду в жилье поставляло предприятие. Уже в 1874 году Крупп построил еще 2128 квартир, всё для найма, но по цене в два раза ниже чем в среднем по городу Эссену.

В 1880 году, когда на заводе работали порядка двенадцати тысяч человек, предприятие располагало не только собственным жилым фондом, но и автономным газоснабжением, водонасосной станцией, пожарной частью, школой, госпиталем, магазином. В обмен на постоянно расширяющееся социальное обеспечение Крупп требовал от рабочих безусловного отказа от распространения революционных экстремистских идей, проведения митингов и стачек. За соблюдением договоренности следила полиция. (Кажется, так и можно было предотвращать социальные неудовольствия или склонности к революционным действиям?)

Лист размышлял с чисто немецкой строгой рациональностью: «…при современных мировых отношениях молодая, не обеспеченная покровительством промышленность не в состоянии развиваться при свободной конкуренции с промышленностью, давно уже окрепшей, покровительствуемой на своей собственной территории». Казалось бы, как это просто и понятно…

Но это совершенно реалистическое мнение о создании сильного национального хозяйства было понятно далеко не всеми. Эта линия Фихте – Листа – Бисмарка – Александра III – Вышнеградского – Витте – Менделеева встречала большое сопротивление и на мировой арене, и в самой России. Ещё бы, в целом ряде ведущих отраслей хозяйства (например, в сети железных дорог) выросли целые «особые царства» тогдашних «олигархов», владельцы которых хотели жить не по национальным, а по своим собственным законам. (Разве это не похоже на нашу нерадостную сегодняшнюю действительность?)

Но император не был смущен никакими неодобрениями и никакими противодействиями, он ясно понимал, что Фихтевская традиция «изолированного государства» и жесткого протекционизма необходима для любой национально мыслящей власти. А власть Александра III была именно таковой.

Более того, царь пришел к безусловному выводу о том, что русская национальная политика и либеральная экономика абсолютно несовместимы. Так было в Германии и так есть в России.

Вышнеградский, Витте и Менделеев обрели мощную опору в реализации своих экономических идей. С. Ю. Витте: «Фритредеры считают протекционистскую систему выдумкой взбалмошных умов. Но история свидетельствует, что система эта представляет собой средство к национальной независимости и могуществу… Большая нация должна базировать свою экономическую жизнь на внутреннем производстве и потреблении».

Не без улыбки можно отметить, что в этом направлении Витте мыслил почти по-марксистски: «Во всех отраслях современной промышленности основными материалами для изготовления орудий производства служат железо, чугун и сталь. Размер потребления этих металлов в стране является показателем её промышленного развития…» (Разве не так размышляет современный ведущий экономист Сергей Глазьев? Но многие ли его слышат?)

С. Ю. Витте старался разъяснять, что добросовестные займы и одновременно строгий протекционизм уже дали в странах Европы самый высокий экономический рост и самую высокую норму прибыли.

…Мы уже не раз цитировали высказывания С. Ю. Витте и не раз называли его в основном ряду русских хозяйственников, сторонников «национальной экономики». И, очевидно, нам следует полней и подробней сказать об этом человеке, занимавшем при Александре III пост главы Министерства путей сообщения. А после и Министерства Финансов. При Царе-Хозяине на этих ключевых постах не мог оказаться заурядный человек. А Сергей Юльевич Витте и не был таковым. Многими своими деловыми и личными качествами он выделялся из своих руководящих сотоварищей. И у современников, и у последующих знатоков того времени мнения о нём совершенно неоднозначны, а порой и совершенно противоположны.

Авторы этих различных суждений сходятся лишь в немногом. А именно в том, что Витте был весьма амбициозен, руководяще резок с людьми. Очень целеустремлен и обладал твердой верой в свою высокую созидательную миссию. В какую именно?

Но вот здесь сложности и начинаются. Сергей Юльевич как русский мыслитель сложился в среде русских славянофилов, и он глубоко верил в совершенно самобытный путь развития России. Но! Но именно он, так много сделавший для модернизации России, сильно изменил её самобытность и сильно приблизил её к Европе.

Некоторые пытались объяснять его сложность мышления и действия личности старинными голландскими корнями реформатора. Другие вспоминали о родстве его предков в исконно русской фамилии Долгоруких и при этом ссылались на его изначальное славянофильство. Так или иначе, но этот молодой «русский голландец» изначально серьёзно интересовался теорией Фридриха Листа и её реализацией Отто фон Бисмарком. Он высоко оценит «национальную экономику» Листа и решительно предпочтет её космополитичной политэкономии Смита, Милля, Рикардо. Желая познакомить россиян с основными моментами суждений Листа, он в 1889 году издал брошюру о нём и его теории. Это было второе издание с красноречивым подзаголовком «К вопросу о национализме». В этом издании Витте очень принципиально заявлял: «Мы совершили бы преступление, жертвуя ближайшими и национальными нуждами ради отдаленных и гипотетических интересов человечества».

Этой публикацией Витте прямо участвовал в общероссийских поисках ответа на нелегкий и всё ещё спорный вопрос – можно ли быстро превращать громадную аграрную страну в сильное промышленно развитое государство? Он заявлял, что пример Германии подтверждает такую возможность, но для успешных действий необходимо центральное государственное регулирование всего хозяйства.

Развивая эту мысль, наш «русский» Бисмарк (С. Ю. Витте!) заявил, что уже на стыке девяностых годов страна была готова перейти на золотой стандарт, потому что на эти годы удачно пришлись сразу несколько важнейших факторов, а именно: бурный прирост населения, увеличение производства хлеба (с 263 миллионов четвертей до 332 миллионов), рост экспорта (с 656,4 миллиона до 667,3 миллиона рублей) и рост сети железных дорог (с 21 195 до 34 500 верст) и был в целом большой прирост производства, так, если в начале 1890-х годов ежегодно утверждалось около 12 уставов новых акционерных обществ, то в конце 1890-х годов – свыше четырехсот.

При участии иностранных капиталов с нуля создали трубопрокатную промышленность, крепко встала на ноги горно-металлургическая индустрия. И уже просматривался курс на постепенное настойчивое избавление от большого иностранного присутствия в экономике. Так мыслил Витте.

Протекционистская политика включала многое – от торговых тарифов до сети дорог, до банковской системы и даже до образования. И, кстати, вполне вероятно, что Менделеев, если б он сейчас был жив, то объяснял бы сегодняшний глубокий провал русского образования и науки как раз отсутствием протекционистской торгово-промышленной политики. Он припомнил бы, что, например, США, защищая своё молодое хозяйство, протекционистски действовали целых 150 лет!

«Госкапитализм в России был и остается, пожалуй, единственным способом при переходе общества из одного экономического состояния в другое, чтобы избежать перерастания тлеющего социального конфликта в открытый социальный коллапс» Об этом, вполне согласно со своими экономистами, мыслил и император Александр III.

Полемизируя со сторонниками английской экономической модели «открытых дверей», российские «александровские» экономисты нередко прибегали к аргументации как весьма масштабной (общероссийской), так и к аргументации использования «одного конкретного рубля». Может быть, наиболее предметно хотел рассуждать Витте. Он заявлял, что «из рубля уплачиваемое за изделие предприятие учрежденного хотя бы и при посредстве иностранного капитала приблизительно от 20 до 40 копеек должны остаться русскому рабочему, затем значительная часть пойдет на оплату сырья и вспомогательных материалов, и только от трех до десяти копеек придутся на прибыль самого предпринимателя.

При уплате же за товар, привозимый из-за границы, весь рубль уйдет из России, и ни производитель сырья – ни производитель топлива, ни, наконец, рабочий не получит ни копейки».

Мы не можем сказать, насколько искренни и точны эти цифры, но в своё время Витте смело выносил их на полемическую арену, и это позволяет предполагать, что их объективность, по крайней мере, значительна. И император был вполне согласен с основными мыслями своих сторонников-экономистов.

И в 1881 году с его приходом к власти он сразу заявил о себе как об убежденном стороннике протекционистской политики, и поворот в таможенном регулировании стал неизбежным.

И в последующие годы и даже десятилетия ставки тарифов пересматривались почти ежегодно, и каждый раз они возрастали. Как оценивали это в Европе?

Там четко поняли, что эпоха широко распахнутых для них дверей в хозяйстве России безвозвратно закончилась. А ведущие европейские экономисты признавали, что российский таможенный тариф по европейской торговле, утвержденный императором 11 июня 1891 года, является своего рода образцовым творением государственного попечительства о национальном труде в протекционистском направлении.

Для государственно мыслящих ученых-экономистов во второй половине XIX столетия протекционистская политика была явлением совершенно естественным и разумно неизбежным. Витте разъяснял эту объективную естественность очень доходчиво и просто: «Чтобы правильно судить о значении протекционизма и свободы торговли, надо рассматривать вопрос не вне времени и пространства, а применительно к условиям, в каких живет каждая страна… Свобода торговли – это для России идеал, к которому мы должны идти суровым протекционистским режимом». И этот режим и становился очень суровым, ведь если в семидесятых годах средняя ставка наших таможенных тарифов равнялась примерно 13 процентам, то после введения тарифа 1891 года она составила 31 процент!

Император мог гордиться тем, что его Министр финансов называет яркие подлинные цифры экономического продвижения России. В 1890-е годы обрабатывающая промышленность страны насчитывала более 30 тысяч заводов и фабрик. Выплавка чугуна поднялась до 35 миллионов пудов, а к 1897 году достигла и 114 миллионов пудов. А через всего один год этот показатель составил уже и 134 миллиона пудов!

Витте стремился искать государственную выгоду повсюду. Для этого он ввел косвенные налоги на предметы первой необходимости, и это приносило в среднем до ста миллионов рублей ежегодно.

Он же настоял на введении питейной монополии, и это дало новый приток средств в казну. И в руках государства сосредотачивалась громадная часть всего российского дохода. Возросло ли от этого благосостояние народа? Полагаем, что оно понизилось, ведь косвенные налоги всё равно изымали денежки из народного кармана. Но, очевидно, для перевода страны на капиталистические рельсы это было явлением неизбежным. Получается, что самодержавная империя активно и мощно строила капиталистическое общество?