Текст книги "Александр III. Истоки русскости"

Не обрадует нашего читателя и положение в сельском хозяйстве, и в производстве продуктов питания. Наша официальная пресса с радостью сообщает о достижении полной независимости по ряду продуктов питания. Но не слишком склонна говорить, что, например, в пищевой промышленности доля иностранного капитала достигает более 60 процентов и устойчиво растёт. Сегодня иностранные фирмы контролируют более 60 процентов рынка молока, более 70 процентов рынка соков, около 80 процентов замороженных овощей и фруктов, более 90 процентов рынка плодоовощного консервирования, более 80 процентов рынка пивоварения.

А в целом, отойдя от разных видов хозяйства, нужно сказать, что иностранцам сегодня принадлежит не менее 65 процентов всей российской собственности.

Нужны примеры? Приведём пример весьма показательный: гордость российского автопрома – АвтоВАЗ – почти на три четверти принадлежит голландской корпорации. Доля иностранцев в добыче наших полезных ископаемых подошла к 40 процентам. А в сфере связи им принадлежат уже 75 процентов.

Удушение отечественного хозяйства идёт быстро и уверенно. Даже в условиях эпидемии оно активно продолжается. Если, например, в Канаде тракторный завод получил кредит под 2,3 процента, то в России предприятию «Ростсельмаш» выделили кредит почти под 12 процентов. В США налог с продаж в разных штатах колеблется от пяти до одиннадцати процентов, а у нас он добрался почти до двадцати. И можно добавить, что у американцев нет нашего неизбежного НДС. Всё это не могло не сказаться самым худшим образом на существовании целых отраслей хозяйства России, и некоторые из них ушли из отечественной экономики целиком – так, алюминиевая промышленность вся была за бесценок куплена чужими корпорациями.

Едва ли стоит много говорить об оттоке средств за границу, но хотя бы один пример будет уместен. Например, в 2018 году из России на Кипр «утекло» почти два триллиона рублей, а в 2019-м – уже два триллиона. (А разве кроме Кипра больше нет уютных тихих гаваней для денег российских олигархов?) Да и в самой России климат для них создан самый тепличный. К примеру, нефтяные олигархи продают нефти на 11 миллиардов рублей, а в бюджет поступает лишь три-четыре миллиарда. (Разве эта нефть является собственностью этих олигархов? Разве они её создали? И разве российские недра – это их собственность?) А вот и более масштабные цифры – пятьсот крупнейших предприятий страны с реальной стоимостью в двести миллиардов долларов ушли в частные руки всего за семь миллиардов.

Уважаемый читатель! Такие цифры сегодня едва не бесконечны и по своей содержательной сути совершенно однообразны. Все они говорят об одном и том же – о разграблении богатств России и о сдаче их международному капиталу.

Эксперты института экономики развития нерадостно иронизируют, что «сегодня Россия находится в состоянии рукотворной стагнации». А на фоне развития хозяйства многих других государств это воспринимается уже и не просто устойчивой стагнацией, а устойчивым экономическим падением. (Нам понятна некорректность прямых сравнений экономической ситуации разных исторических эпох, но хочется вспомнить, что во времена Александра III наш рубль стоил два доллара, а сегодня доллар стоит едва не восемьдесят рублей. И прежний царский рубль сегодня может быть оценён едва не в 1300 современных рублей. Как-то не оптимистично всё это воспринимается…)

А… кем воспринимается? И такой вопрос, право, не излишен. Ведь сегодня в населении России не так уж много людей, которые искренне скажут, что им «за державу обидно». Будем же честны – в России на смену человеку-творцу во многом пришёл человек-потребитель. Фукуяма с его «Концом истории и последним человеком», наверное, обрёл бы Россию как лучший пример для обоснования своих суждений…

Правда, Френсис Фукуяма, кажется, и сам испугался не только своих выводов о «смерти» любых национальных государственных образований, но и действительно воцаряющейся безраздельной власти транснациональных финансовых корпораций, то есть «хозяев денег». И ещё вчера ярко вещавший о безраздельной власти мирового финансового капитала, Фукуяма теперь всё чаще подчёркивает важность сильных и эффективных государственных институтов.

Да и разве только один Фукуяма «сменил угол наклона» своих суждений? Сегодня всё чаще и всё больше можно слышать тревожные мнения о недопустимости ухода национальных государств из своей экономики. И совершенно столь же часто звучат как безусловные положительные примеры тех государств, которые сохранили (и даже усилили) свои позиции в хозяйственной жизни своих стран. Этими примерами часто оказываются Иран, Белоруссия, Китай. Но никак не Россия… О Китае говорят особенно много и часто, отмечая, что едва ли можно обвинить КНР в откровенном покровительстве своей промышленности и в целом всему своему хозяйству. Ведь практически все промышленно развитые страны когда-то скрыто или явно занимались тем же самым, то есть протекционизмом. Все они вводили защитные таможенные тарифы, субсидировали своих национальных «чемпионов», приобретали новейшую технику, не смущались перекупать или присваивать новейшие технологии и вести торговые войны с опасными соседями. Именно это и происходило в России при Александре III. Именно этим методом его правительство и добилось модернизационного рывка вперёд всего хозяйства России, а особенно её промышленности.

Развивающаяся страна может смело открыть свои рынки для уже развившихся соседей лишь тогда, когда её собственное хозяйство окрепнет и сможет открыто принять конкуренционный вызов сильного соседа.

Кажется, что это есть азбучная истина, понимать и применять которую не способно и не может лишь правительство, являющееся антинациональным?

Защитная стратегия была весьма свойственна даже и самим лидерам капиталистического мира – Великобритании и США. И в XVIII и в XIX столетиях обе эти страны активно прибегали к протекционистским практикам и к беззастенчивому копированию чужой интеллектуальной собственности в период своего бурного экономического роста. И лишь став развитыми и сильными, они усиленно принялись насаждать как свободную торговлю (фритредерство), так и защиту интеллектуальной собственности (не смущаясь, впрочем, присваивать чужую), и всем этим самым у молодых стран «выбивая лестницу из-под ног».

Но современная мировая политология начинает различать пагубные последствия хозяйственного либерализма и для самих его лидеров, в первую очередь для США и Великобритании. Она с тревогой отмечает, что международные финансовые корпорации уже привели большинство стран мира ни к чему иному, как к «инвестициям ограничений, запретов и санкций». Эти «инвестиции» относительно всех «молодых» стран успешно осуществляются путём жёсткого введения торговых, трудовых, экономических и иных жёстких стандартов. И это не говоря уже о санкциях за «нарушение прав человека»!

Однако ситуация развивается и ещё глубже и опасней, и хуже даже для самих лидеров «свободной торговли», и в первую очередь для США. События президентских выборов 2020 года ясно показали, сколь ничтожно малой стала роль государственных структур и сколь бескрайним стало могущество финансовых корпораций. И «левые» политологи чётко заявили об этом, говоря, что социальное государство оказалось в подлинной осаде, в серьёзной опасности.

Политолог Р. Десай говорит об этом: «В США и Великобритании долгие годы либерализма снизили потенциал государства, уничтожили его критически важные институты и привели к потере лучших кадров. В обеих странах правящие классы утратили доверие народа, а политические системы пришли в беспорядок».

И это отнюдь не самый крайний вывод. Участники сборника «Левая политика» (2020, № 2) высказывались о том, что сегодняшнее состояние дел в странах – лидерах «свободного мира» рождает весьма суровый вопрос: если капиталисты не способны (или же откровенно не желают) сделать то, что позволило бы терпимо относиться к худшим из них, а именно, осуществлять инвестиции и увеличивать человеческую занятость, тогда иначе для чего вообще нужен капиталистический класс общества?

Но сегодня ответ на это даёт сама жизнь – финансовый капитализм совершенно не желает ни развития хозяйства большинства стран мира, ни заботливого отношения к планете Земля, ни создания рабочих мест и возрождения здоровых достойных отношений в человеческих сообществах. Его курс явен и понятен – всемерная роботизация, всемерная цифровизация на Земле элитного «золотого миллиарда» и её населения. Всё остальное для содружеств олигархов просто не существует. Они продолжают обвинять национальные государства в, якобы, их глубоко вредной роли, тормозящей развитие человечества.

И олигархи по-прежнему уверяют, что неолиберализм способен придать капитализму новые силы, и он способен «возродить дух жизнерадостности», который будто бы угнетает и гасит любое национальное государство. Но сегодня уже отчётливо видно, что неолиберализм не только не смог «возродить жизнерадостность», а лишь всерьёз подорвал мораль и нравственность немалой части человечества.

И явно безнадёжными оказались заверения руководителя Франции Н. Саркози на Всемирном форуме в Давосе о том, что «мы спасём капитализм, сделав его нравственным». Но сегодня спасение земного Мира, кажется, уже напрямую связано не с идеалистическими упованиями на возвращение капитализму нравственности, а с надеждами на возвращение национальным государствам их руководящей и охранительной роли. Иначе взлелеянный международным капиталом неолиберализм может стать гибельным для мировой цивилизации.

И мы снова возвращаемся к той руководящей и охранительной роли государства, которая с такой твёрдой последовательностью осуществлялась в годы правления Царя-Хозяина. Самые дальновидные и реально мыслящие экономисты и политологи, как Глазьев, Емельянов, Поляков, Закиматов и другие, сегодня прямо заявляют о спасительности тех экономических принципов, которыми руководствовался Александр III.

Например, Геннадий Закиматов предельно кратко, но ёмко перечисляет те требования, которые могли бы сегодняшней России помочь выйти из стагнации (которую неолибералы лукаво именуют «стабилизацией»). Вот эти требования – условия нормального развития экономики, выходящей из трудной фазы:

– политика поддержания низких внутренних цен на сырьевой товар и продукты их переделов;

– политика импортозамещения (позволит переключить сырьевой товар с внешнего потребления на внутреннее);

– политика управляемого инвестиционного процесса (в сторону обрабатывающих, а не сырьевых производств);

– политика мобилизации ресурсов на инвестиционное развитие;

– политика разумного протекционизма. Доля продукции, производимой внутри страны, должна быть на внутреннем рынке не ниже 80 процентов.

Остановимся на этой важной цифре и посмотрим, насколько наша экономическая реальность (конкретно 2020 год) соответствует такому желанному показателю. Заранее предостережём неискушённого читателя, чтобы он не спешил обвинить нас в подтасовке данных – мы ничего не придумали и ничего не взяли с потолка, все цифры из официальной российской статистики, и они не раз публиковались в центральных периодических изданиях. Вот они каковы:

В тяжёлой промышленности собственного российского производства в 2020 году получалось примерно 10 процентов. Изделий радиоэлектроники – 10 процентов, по станкостроению – 10 процентов, по лёгкой промышленности – 10 процентов, медицинского оборудования – 10 процентов, фармацевтических изделий – 10 процентов.

Но это весьма скромные показатели ещё являются отнюдь не худшими. Коснёмся и таких.

Производство тракторов, кузнечно-прессового оборудования, металлорежущих станков, часов – от 3-х до 5-ти процентов.

Производство шерстяных тканей – около 2-х процентов.

Производство экскаваторов – 0, 23 процента.

И даже у флагманов российского производства доля иностранного капитала очень опасно велика.

Так, на АвтоВАЗе 60 процентов принадлежат голландским фирмам.

Немногим лучше положение в пищевой промышленности. Так, производство молочных продуктов является иностранным на 60 процентов, соков – на 70 процентов, пива – на 80 процентов, и овощей и фруктов – на 80 процентов.

Можно вспомнить также и тяжкое положение в сельском хозяйстве с семенами, большая часть которых теперь является иностранными, да ещё и неспособными к всхожести на второй год использования сорта. Уместно будет вспомнить и про 42 миллиона гектаров заброшенных земель.

А если обратиться к общим цифрам по хозяйству страны, то на сегодняшний день мы имеем 12 миллионов человек, совсем не участвующих в производственной деятельности, то есть безработных, и 15 миллионов человек, не имеющих определённых занятий. И на нашем нерадостном счету есть 130 тысяч остановившихся предприятий, это составляет почти 45 процентов неиспользованных мощностей.

И ежели обратиться к общей сравнительной цифре, то она может показаться устрашающей – за тридцать лет в стране не стало 70 тысяч заводов и фабрик, то есть потери бо́льшие, нежели в Великую Отечественную войну.

Что мы сегодня продаём за границу? Если начать с общей цифры, то сырьё и полусырьё составляют 80 процентов всего вывоза. Эта цифра тоже не может сильно обрадовать. Обратившись к более конкретным показателям, мы тоже не утешимся.

А в отдельных случаях даже, может быть, и горестно рассмеёмся. Вот какие примеры могут вызвать это печальное «веселье». В Беларусь, Турцию, Японию Россия вывозит 2 тысячи тонн пластикового мусора, а на наши свалки его увозят более 4 миллионов тонн.

Макулатуру у нас охотно покупают та же самая Беларусь, Узбекистан, Германия, Финляндия, набирают до 368 тысяч тонн, но свыше семи миллионов тонн Россия вывозит на свои свалки.

Можно ко всему этому добавить, что у нас весьма труднодоступные кредиты, что у нас очень высоки налоги с продаж и что у нас очень милостивы налоги с иностранных инвесторов. То есть у нас очень ярки те явления, которых бы решительно не одобрил ни император Александр III, ни Иосиф Виссарионович Сталин. А они были серьёзные и строгие государственники… О таких людях сегодня только вспоминать?

Вместо эпилога

…И больше века минуло с тех пор, как из земной жизни ушел Царь-Хозяин, Царь-Славянофил, Царь-Мужик. Чего только не вместили в себя прошедшие, прогремевшие, пробушевавшие годы… За эти сто тридцать лет империя его наследника проиграла две большие войны и рухнула накануне своей славной победы. За это время возникшее на её руинах небывалое государство «диктатуры пролетариата» построило некую новую «империю», ценой великих лишений обретшую грандиозную военную и экономическую силу…

И за этот же исторический период и небывалая новая «империя, казалось бы, абсолютно несокрушимая, вдруг на полном ходу распалась, рассыпалась, развалилась на множество немирных между собой государств. И где-то в невозвратной, недосягаемой и едва различимой дали прошлого осталась невоенная созидательная эпоха Царя-Миротворца.

Она давно стала предметом исторических воспоминаний, которые чаще всего были резко осудительные. Это царствование чуть не весь XX век признавалось временем «контрреформ и временем самой безграничной и безудержной реакции». Такая оценка, родившаяся ещё при последнем императоре в среде и либералов и революционеров, со всей безусловностью воцарилась в советское время. Она не допускает никаких иных мнений, начисто исключая даже саму возможность объективного анализа давних событий.

При их оценке начисто исключались свидетельства о тогдашнем, дотоле небывалом, экономическом развитии России, о решительном повороте к национальным ценностям и даже факт мирового социального развития страны. Со всей безусловностью в общественном сознании утверждался лишь тезис о глубочайшей реакционности и непроглядной темноте правления этого императора.

И такой тезис казался вечным и исторически непреодолимым. Царь-Хозяин властителями советской эпохи был назначен в должность ярчайшего реакционера и главного «светоча тьмы». В такой заданности трудились все советские историки, в таком русле создавались исторические и художественные книги, в таком понимании воспитывались одно за другим поколения русских людей. И думалось, что каких-либо изменений не только никогда не будет, а их уже по определению и не может быть.

И вдруг… Вдруг, ещё в восьмидесятые годы ушедшего века, в трудах историков (а особенно в художественных исторических произведениях!) о Царе-Миротворце впервые прозвучали совсем иные, ещё робкие, но уже явно сочувственные нотки. И спустя долгие десятилетия сквозь густо рисуемый облик угрюмого, тупого тирана вдруг стал проглядывать образ человечески вполне приемлемый и даже вызывающий некоторую симпатию.

Художественная историческая литература к этому шла смелей и уверенней профессиональных исторических произведений. Но и те уже могли признавать как успехи александровской модернизации хозяйства страны, так и безусловную миролюбивость его правления. Трудней и дольше приходили к признанию правильности александровского русофильства. Но настало даже и это, и о Царе-Хозяине всё чаще стали писать и говорить как о достойном защитнике русской идентичности. Это прозвучало уже не только со страниц статей и книг, а из уст государственных деятелей.

Больше того, из глубоких архивов старинной идеологии был извлечен, ещё недавно казавшийся невероятным, смысл идеи «народной монархии». О нём вовсю заговорили в газетах, и в эфире, и на экране. С каким удовлетворением улыбнулись бы, услышав и увидев это, и Лев Тихомиров, и Федор Достоевский, и Дмитрий Менделеев, и Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский…

Сто с лишним лет прошло со времен народной империи Царя-Мужика. Сто с лишком лет «передовые мыслители» её отрицали, клеймили, проклинали. Сто с лишком лет понадобилось, чтобы переболеть, перестрадать и перемаяться всеми иллюзиями «построения коммунистического общества», а затем и «невидимой руки свободного рынка», чтобы хоть мысленно снова прийти к здравому смыслу оценки исторических процессов…

Не к жизненной реализации этого смысла – к нему мы никогда не придем. Не придем уже потому, что у нас сейчас нет и не может быть людей масштаба и внутренней силы Александра III и его соратников. На тощей, донельзя «вытоптанной и вытравленной» грядке нынешнего российского общества такие личности не вырастают…

Но хорошо уже то, что к верным мыслительным обретениям мы, наконец, пришли и сегодня уже оказались способными отринуть сплошную несправедливость оценок и сплошное огульное очернительство и воздать давней эпохе и её людям пусть безмерно запоздалую, но искренне благодарную память.

И в этих обстоятельствах сегодня приходят в сознание два глубоко родственных слова – память и памятник. Они истинно родные, и памяти суждено всего лучше и явственней отражаться и воплощаться в памятниках. А они, как известно, при жизни героев не создаются. Об этом в своё время прекрасно сказал замечательный русский мыслитель В. Я. Курбатов: «В смерти есть грозная власть всякому явлению определить его единственное и подлинное место. При жизни мы можем быть больше или меньше себя, по смерти – только таковы, каковы были. Высокое выходит вперед, случайное – отпадает, сор повседневности сносится временем, и мы вдруг обнаруживаем, как мало знали существо ушедшего человека».

Да, исторически всё именно так. Император Александр Александрович Романов, русский царь Александр III, умер давно, и ветер времени отнес не только множество малозначимых частностей его жизни, но он отнес и множество несправедливых отзывов о нём. И здесь будут очень уместны слова Александра Трефолева: «Нам не дано оценить величие и неповторимость тех, кто живет рядом с нами. Так бывает всегда, что поделать, природа человеческая неизменна». Увы, это так.

Действительно, современникам зачастую не удается оценить величие и неповторимость. Но потомки должны проявить способность быть свободными от густой пелены частностей и непоняток. Потомки не только в праве, но и в обязанности создать об ушедших справедливое историческое мнение, которому суждено жить уже не в быстролетной сиюминутности, а в Большом Времени.

И одновременно потомки оказываются в обязанности создать благородные памятники величию, ставшему им понятным. Справедливая память об Александре III возрождена, о Царе-Хозяине написано много статей и создано несколько книг (в том числе даже и серии «ЖЗЛ»). А что с памятниками?

О старинных, наверное, знают все. И о том, что в Петербурге, и о том, что в Гапсале (кстати, как удивительно, что они уцелели…) Все знают и о том, где царь был изображен в форме железнодорожного кондуктора с мотками билетов на груди… И о том, который создан по проекту Паоло Трубецкого. Они, каждый по-своему, хороши и каждый по-своему очень верно выявлял главные черты этой великой личности. Но нас ещё больше привлекают памятники, созданные или же воссозданные в наше время. А из них на первом плане российского внимания, конечно, памятник в Ливадии, который открывал сам Президент России В. В. Путин. Памятник значительный и достойный, как значителен и достоин сам поступок Путина, возглавившего создание и открытие монумента, и в своей речи близко подошедшего к идее «народной монархии».

Но памятник в Ливадии достаточно параден и официален. Он своей изобразительной идеей идет от царского портрета кисти Крамского и способен вызвать мыслительное уважение, но не внутреннее волнение. Не таков памятник в Иркутске и ещё несколько бюстовых изображений в разных местах России.

Они способны оказывать глубокое впечатление на каждого пришельца к ним. Так, депутат Государственной Думы А. Н. Грешневиков был истинно растроган иркутским памятником и гражданским действием иркутян по созданию памятника Царю-Хозяину: «Вряд ли в каком ещё городе жители решатся на исправление исторических ошибок и восстановят порушенные памятники. А иркутяне воссоздали памятник самодержцу Александру III. В настоящее время он стоит на центральной площади города. Сей поступок совершен был уже из благодарности царю… Людям дорог был проложенный по его воле Транссибирский железнодорожный путь от Москвы до Тихого океана». Всё сказано просто и справедливо, и исторически верно. В российской провинции народная историческая память отлилась в создание памятников, казалось бы, достаточно простых, но способных глубоко впечатлять.

От парадных монументов они отличаются какой-то внутренней силой облика Царя-Хозяина. Когда всматриваешься в образ, запечатленный в камне, то испытываешь соприкосновение с чем-то мощно русским, изначально почвенным и древне исконным. Лик гиганта несхож с лицами наших царей. Здесь всё крупно, всё масштабно выразительно и с первого восприятия можно испытать эффект того самого Взгляда-Удара, о котором писали в литературе. В первые мгновения хочется сказать, что взглядом это вовсе и не человек, а, скорее, некий, мощно воплощенный, образ России. Какой она тогда была.

Мысленно сравниваешь прижизненные портреты Царя с ликом бронзового исполина и думаешь, что это, конечно, не он и в то же время, безусловно – он. Здесь та же самая энергетика силы духа! И эта сила восхищающая и даже пугающе отразилась во всём образе и сияет из бесстрашно бодрого взгляда. Такой памятник олицетворяет Дух императора Александра, и он кровно родственен нам, словно дух коренной глубины русской народной жизни. Он, словно могучий идол потаенных сил полевой и лесной России, идол её грозно прекрасных пространств. Он бестрепетен перед вызовами судьбы и истории. Он царственно не боится их и царственно знает, что и как ему следует делать для этих родимых пространств, заждавшихся хозяйской заботы.

…И думается нам, что в таких знаках чести и славы живет не только благодарная память русского народа, но и его сокровенная мечта о новом Даре Божием, о приходе на нашу землю ещё одного Царя-Хозяина…