Текст книги "Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг."

Шпиономания и репрессии в Польше

Шпиономания стала одним из новшеств Первой мировой войны наряду с танками и отравляющими газами. Массовая шпионская истерия была характерна не только для России – она распространилась по всем странам Европы, в большей или меньше степени в Германии, Австро-Венгрии, Франции, Италии и Великобритании. Начавшись с первых дней войны, она то вспыхивала во время поражений, то стихала в удачные периоды. Тонко подмеченное историком Грековым различие между русской шпиономанией, с одной стороны, и австрийской, немецкой и французской – с другой, заключалось в отношении к ней правительства. Если царские власти и общественные организации её искусственно раздували, то кайзеровские и французские старались контролировать и подавлять[779]779
  Греков Н. В. Русская контрразведка… С. 270–271.


[Закрыть].

Летом – осенью 1914 г. в организации работ по контрразведке творился совершенный хаос. Непонятно было, кто кому подчиняется, кто обязан вести дознание, как принимать решения по лицам, уличенным и заподозренным в шпионаже и иной антиправительственной деятельности. В условиях тотальной дезорганизации работы тыла начались настоящие репрессии. Рассмотрим их на примере Польши и конкретно в сфере деятельности Варшавского ГЖУ, где данные репрессии имели наиболее массовый характер.

В конце июля 1914 г. в связи с переездом разведывательного отделения из Варшавы в Волковыск Гродненской губернии распоряжением военного губернатора Варшавы на Варшавское ГЖУ было возложено ведение борьбы со шпионажем помимо ежедневных работ по борьбе с политическими преступлениями[780]780
  ГА РФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1152. Л. 19.


[Закрыть].

Таким образом, через жандармское управление, а также через помощника Варшавского генерал-губернатора по полицейской части Л. К. Утгофа стали проходить почти все материалы по репрессивным действиям русской армии в Польше. Уже 3 августа начальник ГЖУ генерал-майор А. П. Бельский писал военному генерал-губернатору города о том, что военные и полиция присылают настолько много людей, обвиненных в шпионстве, что унтер-офицеры только и вынуждены заниматься конвоированием арестованных[781]781
  Там же. Л. 31.


[Закрыть]. Он требовал присылать вместе с арестованными хотя бы какие-нибудь материалы, доказывающие их виновность. При аресте же германских и австрийских подданных военными патрулями на улицах Варшавы и доставке их в управление Бельскому не предоставляли не только никаких сопроводительных бумаг, но и изложения причин и обстоятельств, места и времени производства задержания[782]782
  Там же. Л. 39.


[Закрыть]. В первой половине августа ситуация стала медленно выходить из-под контроля. 6 августа 1914 г. Бельский потребовал от подчиненных ему начальников уездных жандармских управлений докладывать обо всех задерживаемых полицией лицах, заподозренных в военным шпионстве, приступать к производству переписок на месте и предоставлять ему только мотивированные постановления[783]783
  Там же. Л. 45.


[Закрыть]. При этом на следующий же день перегруженный работой Бельский попросил варшавского губернатора направлять всех задержанных в уездах на ведение расследования в УЖУ, а не в центральное ГЖУ[784]784
  Там же. Л. 53.


[Закрыть].

К сожалению, в первые месяцы войны не велось почти никакого учета, и мы имеем лишь приблизительные данные о количестве арестованных и высланных по обвинению в военном шпионаже. Однако следующие данные колоритно обрисовывают ситуацию.

Уже к 8 августа Варшавская пересыльная тюрьма, Варшавский полицейский арестный дом, Следственная тюрьма и помещения жандармского управления были забиты до отказа. Обер-полицмейстер попросил начальника жандармского управления всех арестованных отправлять в губернские тюрьмы, а 12 августа варшавский губернатор, в свою очередь, по договоренности с главным тюремным управлением предоставил все тюрьмы губернии в распоряжение Варшавского ГЖУ[785]785
  Там же. Лл. 40, 65, 68.


[Закрыть].

11 октября 1914 г. начальник вновь сформированной Ивангородской крепостной жандармской команды штабс-ротмистр В. В. Ган направил рапорт на имя Бельского, в котором содержались некоторые данные по масштабам репрессий. Из различных мест Келецкой и Радомской губерний в крепость ежедневно присылались арестованные военными лица, для которых не хватало даже арестных помещений, тем более не имелось никакой возможности вести дознание по данным делам. «Ввиду этого комендант крепости приказал серьезных арестованных, среди коих было много с лаконичными записками „шпион“, „уличенный в шпионаже“ и т. п., отправлять первым этапом в г. Варшаву, как в ближайший центр этапа, менее же важных сдавать в этапы для простого выселения в тыл армии. Из списков коменданта крепости Ивангород видно, что ежедневно число отправляемых по этапу в тыл армии доходило до 200 человек, на коих нужно было заготовить хотя [бы] краткие сопроводительные бумаги. Причем докладываю Вашему Превосходительству, что все эти серьезнейшие и разнообразные обязанности исполнял я лично, так как помощников у меня нет и наличный состав 18 человек унтер-офицеров для обслуживания крепости и всего укрепленного района был крайне недостаточным… большинство из арестованных доставляются мне при одном лишь листке полевой книжки, и при кратком допросе сами не знают своей вины, причем из местностей, занятых противником, так что произвести хотя бы краткое расследование их проступков или установить их личности в настоящее время для меня не представляется никакой возможности и дабы не оставлять их в крепости без надзора и не переполнять переполненные места заключения, я вынужден немедленно их отправлять в тыл армии и лишь с теми бумагами, как я сам получил, слагая за это с себя вину на арестовавших»[786]786
  Там же. Лл. 217–218.


[Закрыть].

Если верить цифрам, приведенным в докладе штабс-ротмистра Гана (а оснований не верить им нет, так как кроме Ивангорода схожая ситуация имела место и в уездных жандармских управлениях), то получится, что за один август только через Ивангородскую крепость должно было быть депортировано более 6 тыс. в большинстве своем невиновных людей.

А с начала депортаций и до октября, когда пыл выселений стал несколько стихать, – более 12 тыс. человек. Нужно учитывать, что это был хоть и крупный, но далеко не центральный пересыльный пункт. Цифра по всей Польше, Прибалтике и Правобережной Украине должна быть значительно больше.

К этому числу стоит прибавить данные историка Нелиповича о том, что за 1914 г. по всей России было подвергнуто высылкам и депортациям около 50 тыс. граждан держав-противниц, проживавших на территории империи[787]787
  Нелипович С. Г. Роль военного руководства России в «немецком вопросе» в годы Первой мировой войны // Российские немцы. Проблемы истории, языка, современного положения. Материалы международной научной конференции. М., 1996. С. 264.


[Закрыть]. С началом боевых действий против Турции военный министр Сухомлинов предлагал главе правительства Горемыкину начать высылку вообще всех турецких граждан[788]788
  РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 454. Л. 25.


[Закрыть]. Сочетание централизованных депортаций граждан стран-противников и массовой высылки подозреваемых в шпионаже создавало полнейшую неразбериху во внутренней администрации.

Для сравнения отметим, что в конце 1914 – начале 1915 г. на территории прифронтовых районов России численность всей австро-венгерской агентурной сети составляла не более 1000 шпионов, включая самых мелких и незначительных агентов[789]789
  Ронге М. Разведка и контрразведка. СПб., 2004. С. 135.


[Закрыть]. Масштабы немецкого шпионажа были сопоставимы с австрийским. Следовательно, большинство подвергнутых административным репрессиям были совершенно непричастными к шпионской деятельности.

В своем исследовании Первой мировой войны О. Р. Айрапетов указывает, что шпиономания, то есть скверная бдительность, доведенная до абсурда, возникла в тылу русской армии еще в первые дни войны. Он приводит цитату из статьи военного теоретика А. А. Свечина: «Надо опасаться легенд о шпионах – они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство… Сеется страх перед шпионами; создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе ежедневно тщательно культивируется тупая боязнь; а страх измены – нехороший страх; все это свидетельствует прежде всего о неуверенности в своих силах…»[790]790
  Айрапетов О. Р. Участие России в Первой мировой войне (1914–1917): 1914. Начало. М., 2014. С. 314, 315.


[Закрыть]

Бывший командир корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел, а осенью 1914 г. помощник начальника Двинского военного округа генерал Курлов так охарактеризовал ситуацию: «Местное население было совсем сбито с толку и не понимало, что было запрещено и что дозволено. Положение сделалось прямо катастрофическим, когда в деле гражданского управления стала принимать участие прославившаяся контрразведка. Не подлежит никакому сомнению, что такое учреждение было необходимо в чисто военных целях борьбы с вражеским шпионажем, но и эта специальная задача выполнялась очень слабо, ввиду полного незнакомства с делом личного состава, пополняемого чисто строевыми офицерами и даже прапорщиками запаса, из которых некоторые, получившие юридическое образование, не имели никакого понятия ни о существе розыска, ни о технической его стороне»[791]791
  Курлов П. Г. Указ. соч. С. 214–215.


[Закрыть].

Генерал Курлов приводит случаи, когда контрразведчики при обвинениях в шпионаже пользовались доносами давно уволенных из политического сыска сотрудников, скомпрометировавших себя провокацией и шантажом. «Начальник контрразведывательного отделения, на самой прусской границе, на мой вопрос о количестве у него секретных агентов с гордостью ответил, что у него имеется полторы тысячи, и когда я, зная размер отпускаемых на этот предмет сумм и думая, что, вследствие важности пункта, он получает какие-либо чрезвычайные ассигнования, спросил об их размере, он с полной наивностью ответил мне, что получал на агентурные расходы положенные по штату три тысячи рублей в месяц»[792]792
  Там же. С. 215–216.


[Закрыть]. Следует прокомментировать, что зарплата одного среднего по качеству агента контрразведки составляла, как правило, около 150–250 руб., но никак не 2 руб. в месяц. То есть данный начальник КРО или врал Курлову о количестве агентов, или просто раздал разным людям небольшие суммы денег – по 2–3 руб., надеясь получить сведения о немецком шпионаже. Качественный состав сотрудников, особенно в тех КРО и РО, которые возглавлялись армейскими офицерами, повсеместно оставлял желать лучшего.

В архивном фонде Варшавского ГЖУ сохранился комплект дел по обвинению в шпионаже и пособничестве германской армии. В эту сумму входят как дела контрразведки, переданные на расследование в ГЖУ, так и сами жандармские расследования. Нельзя утверждать, что этими цифрами исчерпываются репрессии, наоборот, это та очень незначительная часть дел, которая получила относительно законный ход. Комплекс дел состоит из коллективных сборников дел (о привлечении одновременно нескольких групп лиц вплоть до нескольких сотен), дел «шпионских» организаций («Скаут», «Польская конфедерация», «Ренессанс»), а также персональных расследований в отношении отдельных лиц или небольших групп (дело С. Голембиовского или Ленчицкой группы, например). Сведем данные в несколько таблиц[793]793
  ГА РФ. Ф. 217. Оп. 1. Дд. 630–1145.


[Закрыть].

Из произведенных на основе архивных материалов подсчетов (см. табл. 3) следует, что, несмотря на незначительное (около 4 %) сокращение количества привлеченных по обвинениям в шпионаже и пособничестве германской армии, количество только получивших законное дознание в жандармерии в одной Варшавской губернии было велико. За первый год войны, с июля 1914 г. по июль 1915 г., по этому обвинению было привлечено 3200 человек, из которых более 75 % (2419 человек) проходило по коллективным делам. Среди коллективных дознаний встречались и совершенно очевидно сфабрикованные, как, например, дело по обвинению в шпионаже 346 человек[794]794
  Там же. Д. 806.


[Закрыть]. Несмотря на то что в первом полугодии 1915 г. удельный вес коллективных дел в общем числе шпионских дознаний сократился с 80 до 71 %, общая картина оставалась неизменной. Следовательно, степень законности и ответственности при ведении дознания о шпионаже была очень низкой.

При этом имелись значительные колебания в количестве персональных дел (см. табл. 4). Оба серьезных всплеска количества таких дел (в сентябре-октябре 1914 г. и мае-июне 1915 г.) хронологически совпадают с циркулярами Джунковского о борьбе за повышение законности в ведении расследований.

В кампании 1914 г. волна беззаконий была связана не с установкой военных властей на репрессии, а с хаосом на местах. Реквизиции имущества армией превращались зачастую в грабежи. Например, в октябре 1914 г. солдатами под предлогом реквизиций было разграблено имение Глинки, принадлежавшее помещику Антону Луневскому. Стоимость награбленного составляла более чем 35 тыс. руб., в имении Иосафа Завадского Собекурск было награблено более чем на 22 тыс. руб.[795]795
  Там же. Д. 1152. Лл. 337–338об.


[Закрыть]Грабили в основном наиболее состоятельных людей – польских помещиков и евреев-коммерсантов. 17 октября 1914 г. начальник Варшавского ГЖУ распорядился немедленно производить подробные негласные дознания обо всех грабежах, совершенных воинскими чинами и частными лицами, и доставлять результаты дознаний в ГЖУ[796]796
  Там же. Л. 269.


[Закрыть].

В своих мемуарах генерал Курлов отмечает массовый характер бесплатных реквизиций. Он же приводит характерный пример непонимания и незнания руководством армии законов и реальной ситуации. Курлов доложил о ситуации с реквизициями начальнику снабжений Северо-Западного фронта генералу Н. А. Данилову, отмечая, что общая стоимость изъятого имущества составляет несколько миллионов рублей. «Генерал Данилов возразил мне, что такие реквизиции допускаются законом, но, когда я показал ему статью Положения о полевом управлении, которая разрешала бесплатные реквизиции только в неприятельской стране, он возмутился, что гражданское отделение сделало неправильный доклад и ввело его в заблуждение»[797]797
  Курлов П. Г. Указ. соч. С. 213.


[Закрыть].

В условиях неразберихи и злоупотреблений военных властей постоянные столкновения между жандармерией и контрразведкой стали неизбежными. Начальник Варшавского охранного отделения запрашивал жандармское управление на предмет доказательств по переданным ему шпионским делам от начальника КРО 2‐й армии ротмистра Муева, который по жандармской линии был подчинен ГЖУ, а по контрразведывательной – начальнику штаба армии. Начальник ГЖУ рекомендовал пересылать все недовольства охранного отделения не ему, а непосредственно военному начальству, распоряжения которого и выполнял Муев[798]798
  ГА РФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1153. Лл. 75–76.


[Закрыть]. Вопрос взаимного подчинения и ответственности за производимые расследования по шпионажу был запутан настолько, что в этой ситуации нельзя согласиться с точкой зрения историка Грекова о том, что в объявленных на военном положении губерниях «контрразведка производила аресты самостоятельно, а местные жандармские органы беспрекословно выполняли приказы армейского командования»[799]799
  Греков Н. В. Русская контрразведка… С. 246–247.


[Закрыть].

Регламентация хаоса

Первые попытки систематизации работы по контрразведке были предприняты летом – осенью 1914 г. в районе действия Северо-Западного фронта. 7 сентября 1914 г. главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал от инфантерии Н. В. Рузский издал приказ № 58 о порядке расследования дел о военном шпионстве и государственной измене. Согласно приказу, полицейские и гражданские власти должны были немедленно передавать в подлежащие ГЖУ все переписки о заподозренных в противогосударственных преступлениях лицах. Подробные расследования должны были вестись жандармами под наблюдением лиц прокурорского надзора. Последние были обязаны непосредственно наблюдать за производством расследований и собирать максимально полный материал, препровождая его военному прокурору для дальнейшего направления дела. Если расследованием не было найдено доказательств виновности привлеченного лица в государственной измене, то, согласно распоряжению министра внутренних дел, бывшего подозреваемого высылали во внутренние губернии[800]800
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 425. Л. 23.


[Закрыть]. С одной стороны, приказ развязывал руки для административных высылок. Но при этом обязанность производства дознаний под контролем прокурорского надзора ограничивала возможности для необоснованных репрессий по голословным обвинениям в измене и шпионаже. Каждое дело должно было быть объективно расследовано.

В связи с краткостью и непроработанностью приказ Рузского не облегчил ситуацию, а добавил дополнительной неразберихи. Разрешить проблему взялся генерал Курлов. Он разработал и опубликовал 24 октября 1914 г. секретный приказ № 794, содержавший Правила о ведении контрразведки в районе Двинского военного округа на театре военных действий[801]801
  Там же. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1153. Л. 93.


[Закрыть]. Правила состояли из 14 параграфов. Ведение контрразведки передавалось начальникам губернских жандармских управлений под наблюдением главного начальника округа. Им в помощь направлялись чины общей полиции, ЖПУЖД и военной цензуры. В обязанности руководства ГЖУ входило приобретение и ведение агентуры, разработка всех сведений по шпионажу, поступающих как от агентуры, военной цензуры, так и из иных источников. Штабу военного округа доносились лишь самые важные и не терпящие отлагательств дела. В компетенции общей полиции и ЖПУЖД должен был находиться лишь сбор сведений, но никак не их разработка. Курлов подходил с точки зрения тщательного соблюдения законности. Только в тех случаях, когда преступное деяние очевидно, ГЖУ должно было передавать дело в военную прокуратуру. В остальных же ситуациях, когда требовалось формальное дознание и предварительное следствие, жандармы вели работу сами, под руководством прокуроров окружных судов. В штаб военного округа начальники ГЖУ должны были обращаться лишь в том случае, если достаточных доказательств вины не было, но имелись основания для административной высылки, или же за разрешением о прекращении дознания[802]802
  Там же. Лл. 81–82.


[Закрыть].

Публикации правил предшествовала переписка их автора с товарищем министра внутренних дел Джунковским. Еще 7 октября Курлов направил на его имя проект правил. После внимательного изучения документа Джунковский нашел предложения противоречащими взаимным соглашениям ГУГШ и штаба ОКЖ, отметив при этом: «Если же ввиду военного времени организовать таким способом (как это было до войны. – В. Х.-Г.) борьбу против шпионажа и с целью контрразведки при штабе Двинского военного округа не представляется возможным, то я полагал бы, что в интересах единообразия и успешности дела… ведение контрразведки и борьбы со шпионажем должны быть возложены только на ГЖУ, как на наиболее подготовленные к этого рода деятельности»[803]803
  Там же. Ф. 102. Оп. 316–1914. Д. 39. Л. 126об.


[Закрыть]. Командир ОКЖ был категорически против привлечения общей полиции, ЖПУЖД и военно-цензурного отделения штаба к контршпионажу, так как данные структуры ему не были обучены[804]804
  Там же. Л. 127.


[Закрыть].

25 октября, на следующий день после подписания приказа № 794, Курлов ответил Джунковскому. Он настаивал на том, что соглашение между ГУГШ и штабом ОКЖ было заключено в мирное время, а в условиях широкомасштабной войны «оказалось невыполнимо»[805]805
  Там же. Л. 129.


[Закрыть]. С точки зрения Курлова, главное препятствие и сложность контрразведки в военное время заключались в необходимости завершения дознаний с высокой скоростью, а также в невозможности перепроверки данных секретных сотрудников с помощью заграничной агентуры. Зона ответственности контрразведки Двинского военного округа простиралась от Риги до границы с Германией, а также в Плоцкой и Варшавской губерниях, при этом армия выделила для контрразведки всего лишь одного офицера. Курлов пишет: «Несоответствие личного состава и неподготовленность общей полиции к ведению дела контрразведки, на которую Вы указываете, совершенно устраняется, по моему мнению, компетентным и умелым руководством их со стороны чинов командуемого Вами корпуса. Что касается до чинов жандармско-полицейских управлений железных дорог, то считаю, со своей стороны, оставление полосы отчуждения, в пределах коего осуществляются все передвижения воинских частей, без наблюдения крайне опасным»[806]806
  Там же. Л. 130.


[Закрыть].

Отметим, что обе схемы ведения контрразведывательной деятельности (Рузского и Курлова) были не плодами кабинетной работы столичных теоретиков, а результатом каждодневной практики. Интересно, что оба приходят к одному и тому же выводу – необходимости передать работу по контршпионажу исключительно в жандармские руки, оставив за военными контрразведками лишь непосредственную работу на линии фронта.

Смысл преобразования состоял в прекращении необоснованных репрессий и придании борьбе со шпионажем законный ход. В направлении законности ориентировал подчиненных и Джунковский. 14 сентября в приказе по Отдельному корпусу жандармов № 317 он писал: «Начальникам губернских жандармских управлений и их помощникам надлежит всегда памятовать, что служба чинов корпуса жандармов, в особенности в условиях переживаемой ныне эпохи, имеет не только местное, но общегосударственное значение… им надлежит пуще всего заботиться о том, чтобы своими законными, строго обдуманными и разумными действиями оберегать интересы лояльных подданных и подвергать законному преследованию лишь тех, чья деятельность действительно угрожает государственной безопасности и общественному спокойствию»[807]807
  Там же. Ф. 110. Оп. 2. Д. 18652. Л. 337 «б» об.


[Закрыть]. Джунковский отмечал, что большинство дел является следствием оговоров, доносов и сведения личных счетов зачастую материально заинтересованных лиц. Он пишет: «При возникновении в переживаемое время дел о шпионстве и о государственной измене, надлежит, предварительно возбуждения формального дознания и привлечения в качестве обвиняемых лиц, весьма часто ни в чем неповинных, исследовать, негласным путем, возможно глубже взаимоотношение свидетелей и оговариваемых»[808]808
  Там же. Л. 337 «б».


[Закрыть].

Как отмечает историк Греков, в тылу жандармы действительно часто старались стоять на стороне закона и доказательности, сопротивляясь «показательным» процессам, несмотря на давление со стороны военных властей и КРО[809]809
  Греков Н. В. Русская контрразведка… С. 259, 266.


[Закрыть]. Инициативы Рузского и Курлова встретили активное неприятие военных. Еще 7 октября 1914 г. и. о. начальника Генерального штаба генерал М. А. Беляев в письме начальнику штаба главковерха генералу Н. Н. Янушкевичу отметил необходимость полностью удалить жандармские управления от руководства контрразведывательной деятельностью, а все аресты по делам о шпионаже возложить на КРО, которым жандармы вынуждены были бы беспрекословно подчиняться вне зависимости от своего согласия или несогласия с действиями военных контрразведчиков. Основной довод Беляева заключался в том, что жандармы некомпетентны и слишком критично относятся к ведению дознания и выводам КРО, а потому задерживают или срывают выполнение ликвидаций[810]810
  РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 452. Лл. 37, 43.


[Закрыть].

16 октября 1914 г. Беляев пишет Джунковскому: «При всем этом остается недостаточно выясненным вопрос о том, являются ли сказанные обращения контрразведывательных органов обязательными к исполнению для чинов Отдельного корпуса жандармов в тех случаях, когда они не будут согласны с означенным заключением военного начальства о необходимости или своевременности ликвидации… Вследствие изложенного представлялось бы существенно желательным устранить возможность возникновения описанных неудобств. Поэтому я, имея в виду, что санкционирование штабами военных округов в местностях, не объявленных на военном положении, производства ликвидаций является достаточной гарантией соответственности ее данным обстоятельствам, имею честь просить ваше превосходительство, если вам угодно будет согласиться с приведенными здесь соображениями, не изволите ли признать возможным установить, чтобы в местностях, не состоящих на военном положении, чины высочайше вверенного вам корпуса приводили в непременное исполнение обращения к ним начальников контрразведывательных органов о ликвидациях, производство коих утверждено в установленном порядке»[811]811
  Там же. Лл. 42–44.


[Закрыть].

Особое сопротивление Курлову оказал начальник штаба 6‐й армии М. Д. Бонч-Бруевич[812]812
  Курлов П. Г. Указ. соч. С. 217.


[Закрыть], который, по мнению ряда историков, был одним из организаторов перегибов в работе контрразведки[813]813
  Айрапетов О. Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и революцию. 1907–1917. М., 2003. С. 74; Фуллер У. Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России. М., 2009. С. 199.


[Закрыть]. Под напором критики со стороны военных Курлову пришлось отступить. В телеграмме от 3 ноября 1914 г. на имя начальника Варшавского ГЖУ генерала Бельского он писал: «Ввиду изменившихся обстоятельств прошу приостановить исполнение номеру 794 штаба округа»[814]814
  ГА РФ. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1153. Л. 91.


[Закрыть], что на практике означало временное прекращение использования разработанных им правил до согласования данного вопроса между МВД и Ставкой.

В ответе Беляеву от 11 декабря 1914 г. Джунковский выразил мотивированное несогласие с его предложениями[815]815
  РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 452. Л. 47.


[Закрыть]. Ссылаясь на статью 21 Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественной безопасности и статью 23 Положения о местностях, объявленных на военном положении, командир корпуса жандармов делает следующие выводы.

1. «Из изложенного следует, что начальники жандармских управлений и их помощники, для того чтобы использовать предоставленное им по закону право обыска и ареста по отношению к тем или иным лицам, должны иметь основательное подозрение, т. е. более или менее определенные данные, устанавливающие принадлежность этих лиц к противозаконным сообществам или дающие определенные основания предполагать участие их в совершении государственных преступлений или в прикосновенности к ним».

2. «Нельзя обязать начальников жандармских управлений и их помощников проводить обыски и арестовывать лиц, о коих разведывательное отделение сообщит лишь общие сведения о том, что такие-то лица подозреваются в шпионстве, а потому и подлежат обыску и аресту».

3. «Наиболее целесообразным способом постановления в известность начальника жандармского управления о необходимости производства ликвидации являлось бы сообщение тех сведений из агентурной разведки, кои дают основание для ликвидации, в условиях применения ст. ст. 21 и 23, самими начальниками штабов особой секретной запиской, в которой бы и сообщались все сведения, необходимые для закономерного производства ликвидации»[816]816
  Там же. Лл. 47–50об.


[Закрыть].

Джунковский защитил находящиеся вне театра военных действий ГЖУ от попыток поставить их под контроль военных властей, однако, по справедливому мнению Курлова, не стал при этом и на себя брать ответственность за руководство контрразведкой[817]817
  Курлов П. Г. Указ. соч. С. 217.


[Закрыть]. Его цель скорее состояла в том, чтобы оградить себя и подчиненное себе ведомство от связанных с контрразведкой неприятностей, а не решать насущные проблемы. Вскоре Курлов был назначен военным генерал-губернатором Прибалтийских губерний, и его инициативы по обустройству прифронтовых контрразведок были отклонены. А в недрах ГУГШ стали готовить собственный проект реорганизации контрразведки. До мая – июня 1915 г. работа контрразведки шла в том же направлении, что и в 1914 г. В январе департамент полиции продолжил издавать циркуляры о борьбе со шпионажем[818]818
  ГА РФ. Ф. 4888. Оп. 3. Д. 373. Лл. 123–128.


[Закрыть], в целом не привносящие ничего нового в работу на данном направлении. Последовали новые назначения жандармов в контрразведку[819]819
  Там же. Ф. 110. Оп. 2. Д. 18654. Лл. 69, 69об.


[Закрыть].

Отдельно следует сказать о евреях-шпионах. По данному вопросу наблюдалось удивительное единодушие армии, руководства МВД, контрразведок и местного населения. Во второй половине августа 1914 г. начальник Варшавского ГЖУ Бельский отметил значительный всплеск антисемитских настроений населения губернии[820]820
  Там же. Ф. 217. Оп. 1. Д. 1152. Лл. 95, 105.


[Закрыть], а 31 августа он и сам направил в ДП МВД, Варшавскому военному генерал-губернатору и помощнику Варшавского генерал-губернатора по полицейской части сообщение о том, что евреи приветственно встречают немецкие войска[821]821
  Там же. Л. 120, 120об.


[Закрыть]. 11 сентября 1914 г. генерал-квартирмейстер штаба 2‐й армии Н. Г. Филимонов направил Бельскому секретное распоряжение следующего содержания: «По имеющимся достоверным сведениям еврейское население местностей, прилегающих к границе, оказывает содействие германскому правительству, переводя немецких шпионов из района действия наших войск на возах, укрывая сверху соломой, мешками и т. п. предметами. Сообщая об изложенном на распоряжение, прошу объявить подведомственным Вам чинам на предмет самого тщательного наблюдения за еврейским населением и при первом же случае обнаружения виновных возбуждать переписку и препровождать мне в штаб армии для предания их военно-полевому суду»[822]822
  Там же. Лл. 142, 142 об.


[Закрыть]. 17 сентября Бельский дал распоряжение подчиненным ему УЖУ препровождать всю переписку о евреях в Варшавское ГЖУ[823]823
  Там же. Лл. 160–161об.


[Закрыть]. Также особо пристальное внимание уделялось польским помещикам, которых, зачастую необоснованно, подозревали в шпионаже на стороне немцев[824]824
  Там же. Л. 223.


[Закрыть].

Маховик шпионских дел раскручивался. Если в начале декабря 1914 г. в Варшавском ГЖУ, согласно списку, подписанному лично Бельским, состояло под следствием по обвинению в шпионаже 289 человек[825]825
  Там же. Лл. 235–247.


[Закрыть], то к 29 декабря 1914 г. по делам проходило уже 542 обвиняемых[826]826
  Там же. Л. 424.


[Закрыть]. Как с горечью писал в своих воспоминаниях видный контрразведчик жандармский подполковник В. В. Владимиров: «Вешали без разбора жидов и поляков, как германских шпионов, а сами довольствовались только случайными сведениями добровольцев доносчиков»[827]827
  Там же. Ф. 4888. Оп. 3. Д. 376. Л. 12.


[Закрыть].