Текст книги "Жертва мистификации"

Он выхватил питолет из наплечной кобуры, передернул затвор и заорал на стоящего рядом нахала, совсем недавно нагло завладевшего его кружкой:

– А ну брось нож, сука! Брось нож!! – и выстрелил в потолок.

– Да ты что?! Ты что?! – оторопело пробормотал тот, отступая. События развивались явно не по их сценарию.

– Ах, ты, сука! – Дмитрий со всей силы добанул боевика рукояткой пистолета по голове. Он тихо охнув свалися на пол. Беркутов направил пистолет на его приятеля. Тот помертвел лицом и, завороженно глядя в черный пистолетный глазок, будто кролик на удава, залопотал:

– Все нормально, м-мужики! Все путем, м-мужики!

– Если ты, сученок, пойдешь за нами, пристрелю, как собаку! – угрожающе проговорил Дмитрий.

– Нет проблем, м-мужики! – с готовностью закивал боевик, пытаясь изобразить улыбку. Но из этого ничего не получилось. Это не улыбка, а черт знает что. Плачут и то с более оптимистичным выражением лица.

– Бежим! – сказал Дмитрий, хватая Карабанова за руку.

Они выбежали из бара. «Жигули» боевиков стояли рядом с его «Мутантом». Беркутов достал перочинный нож и для верности проколол шину у «Жигулей». Порядок!

– Кто они такие? – спросил Борис.

– А ты их не знаешь? – с сомнением в голосе спросил Дмитрий.

– Никогда раньше не видел. Честно! А кто они?

– Киллеры. Неужели неясно?

– Кто? – прохрипел еле слышно Карабанов. Его голос от страха окончательно сел. – Ты хочешь сказать, что они хотели?!...

– Да, они пришли тебя убить, – завершил Дмитрий начатое, но так и не произнесенное Борисом. – Где-то ты, Боря, здорово прокололся.

– Что же теперь делать?! – спросил тот, чуть не плача.

То, что он не стал отрицать прокола, было хорошим признаком.

– Шут его знает. Одно знаю, что домой тебе сейчас нельзя ни в коем случае. Они там тебя обязательно найдут и определенно прикончат.

– Вот, елки! – захлюпал носом Карабанов. – Что же делать?!

Смотреть на него было неприятно. Несчастный. Сопливый. Карикатура, а не мужик. Тьфу!

– Что-нибудь придумаем, – пообещал Беркутов открывая дверцу «Мутанта». – Садись.

Карабанов послушно сел. Дмитрий завел мотор и вырулил на Первомайскую. Как бы не был затюкан Борис, свалившимися на его голову несчастьями, автомобилист в нем все же взял верх, он оглядел салон, заинтересованно спросил:

– Что это за машина?

– Это не машина – зверь. Мутант называется.

– Никогда не слышал о такой марке.

– И не услышишь. Она единственная в своем роде.

– А ты когда едешь в Среднюю Азию? – спросил с надеждой в голосе Карабанов.

– Послезавтра.

– Жаль! – с сожалением вздохнул Борис.

– Почему?

– Хорошо было бы слинять на время отсюда.

– Это, Боря, не выход. Они тебя и после поездки достанут. Проблему надо решать в корне. Понял?

– Это конечно, – согласился тот. – А у тебя есть где заточки?

– Что-нибудь придумаем, – вновь пообещал Дмитрий.

– А сейчас куда мы едем?

– Ко мне в гараж. Поживешь пока там.

– Спасибо тебе, Дима! – заметно приободрился Карабанов. – Если бы не ты, мне бы был уже каюк.

В гараже Беркутов включил спрятанный в кармане диктофон и напрямую спросил Бориса:

– А теперь рассказывай – за что они хотели тебя убрать?

– Я точно сказать не могу, но наверное из-за автоаварии. Больше не за что.

– Что за автоавария?

– Полгода назад мой КАМАЗ около свертка на Плющиху налетел на «Тойоту». Погибли женщина с сыном.

– Ты считаешь, что это мстят их родственники?

– Да нет. Не в этом дело. Честно признаться, я здесь вообще не при чем.

– Как это – «не при чем»?

– За рулем был ни я.

– А кто же?

– Один мой корефан, Толян Каспийский.

– А каким образом он оказался за рулем твоего автомобиля?

– Он попросил у меня КАМАЗ привезти на дачу стройматериал. Ну, я и дал.

– А он что, слинял с места аварии?

– Ну почему. Вызвал ГАИ. Все чин-чинарем.

– Постой-постой, никак не могу врубиться. Ты-то к этому делу каким боком? За что тебя хотели убить?

– Мы с Толяном похожи. Понял?

– Ну и что?

– А то, что он ездил по моим правам и назвался моим именем. Неужели неясно.

– Его что, посадили?

– Да нет, отмазался. Ментовка посчитала, что во всем была виновата сама женщина.

– А это не так? Он кому-то дал взятку, чтобы дело прикрыли?

– Да нет, ничего он никому не давал. Та машина долго стояла на стенде ГАИ. Ну я из любопытства и решил на нее, дурак, посмотреть. Заглянул в салон, а у неё рычаг скорости в нейтральном положении.

– Ну и что из того?

– Женщина та выезжала на главную дорогу, а потому рычаг у неё должен был быть либо на первой, либо на второй скорости. Правильно?

– Правильно, – кивнул Дмитрий. – Может быть он переключился от удара?

– Может быть. Но только, вряд ли. Но это неважно. Я как-то по пьяни сказал об этом Толяну. И знаешь, что он мне ответил?

– Что?

– Ты, говорит, об этом помалкивай, если жить хочешь. Вот тогда-то я и понял, что с этим автодорожным не все чисто.

– Выходит, что это его дружки тебе только-что привет передали?

– Похоже на то, – согласился Карабанов.

– А кто он такой?

– Толян?

– Да.

– Корефан мой давний. Мы с ним лет шесть назад мантулили вместе в таксопарке. Он был моим сменщиком. А сейчас он в театре работает рабочим сцены.

– В каком театре?

– Шут его знает. Толян называл, но я, хоть убей, не помню. В каком-то новом на левом берегу.

– "Рампа"?

– Точно. В нем.

Глава четвертая: Новое дело.

Валерия разбудил тарабанивший в окно дождь. Скосил глаза на будильник, стоящий на прикроватной тумбочке. Пять часов. Проникавший в комнату рассвет выгонял из потаенных углов последние сумерки. Рядом, подложив ладонь под щеку, спала Людмила. Дышала ровно и тихо. Он невольно залюбовался женой. И что это ему недавно взбрело в голову, что он её не любит? Дурак! Этот вечный самоанализ и самокопание до добра не доведут. Когда-нибудь он проснется утром и даже имени своего не вспомнит. Потому и непонятно – за что она его так беззаветно любит? Вчера вечером она сообщила, что была в женской консультации, где ей сказали о беременности. Новость эта конечно же обрадовала Валерия, но и озадачила. Неужели он скоро станет отцом? Странно все это как-то, и весьма. Сможет ли он дать новому маленькому человечку то, что тому нужно? Не в материальном естественно смысле, а духовном? Он очень и очень в этом сомневался. Впрочем, сомнения всегда были его спутниками. Он к ним уже привык.

Истомин был толковым и умным малым, но, на свою беду, родился философом. Философ – это не специальность и не профессия, нет. Философ – это призвание. Как раз по специальности такой человек может быть кем угодно. Это не важно. По сути своей он – философ. Его душу сжигает неуемная страсть к познанию. Такой человек уже рождается с вопросом: «почему?» Едва открыв на мир глаза, он спрашивает: «А почему мир такой, а не иной?», «Почему было светло, а стало темно?» Изо дня в день, из года в год этих вопросов становиться все больше и больше. Иной бы давно послал все к чертям, махнул рукой, а этому – чем больше вопросов, тем интереснее жить. В детстве Валерий ими буквально доводил до белого каления старшего брата и очень беспокоил родителей. Он рано стал читать умные книжки, но и в них зачастую не находил ответа на мучившие его вопросы. И он научился во всем сомневаться.

Пора вставать. Все равно уснуть больше не удастся. Он встал, взял под кроватью гантели, вышел на лоджию и принялся делать зарядку. На улице бушевала стихия. Порывистый сильный ветер гнал по небу низкие черные тучи. Шел дождь. Как все изменчиво в природе. Впрочем, как и в жизни. Еще совсем недавно он был в плену своей блестящей (так ему казалось) версии, был уверен, что стоит сделать ещё лишь шаг, и они выйдут на убийц. А теперь думает, что они все дальше и больше удаляются от истины. За это время они должны были выйти на связь Заикиной и Литвиненко с наркомафией. Но, увы. А столько проделано работы, потрачено сил. Неужели все впустую? Похоже на то. Очень похоже.

Стоило ему появиться на работе, как секретарь прокурора сказала, что его хочет видеть Сергей Иванович Иванов. Встреча с учителем всегда радовала Валерия. И он, не мешкая, отправился в облпрокуратуру.

Сергей Иванович был в «генеральском» мундире. Стройный, подтянутый. Серые глаза смотрели, как всегда, насмешливо. Темно-русые волосы уже основательно побила седина. Но седина ему шла, придавала больше мужественности и солидности. Истомин невольно им залюбовался. Мундир Иванов одевал лишь в особо торжественных случаях. Сегодня, вероятно, один из таких. Истомин поздоровался.

– Привет, Валера! – Сергей Иванович встал, вышел из-за стола, крепко пожал Валерию руку. – А ты никак подрос? Молодец! Скоро меня догонишь.

– Теперь уже вряд ли. А вы, Сергей Иванович, что-то сегодня при полном параде? Торжество какое?

– Да, нет. Решил немного самолюбие потешить. А то последнее время оно у меня совсем зачахло. Как настроение? Как Людмила? Все такая же красавица?

– Все нормально. Мне сказали, что вы хотели меня видеть?

– Ах, да, – спохватился Иванов, будто что-то вспомнив. – Да ты садись, Валера. Минздрав предупреждает: «Во избижение травм, любую новось надо выслушивать сидя». Меня намедни прокурор так шарахнул новостью по голове, что я едва не перепутал окно с дверью. Представляешь?!

Истомин лишь умехнулся вступлению учителя. Он давно привык к особенностям его характера. Сел. Иванов прошелся по кабинету. Остановился перед ним. Сказал:

– Вчера разговаривал о тебе с прокурором. Решили перевести тебя в следственное управление старшим следователем. Как ты на это смотришь?

Новость была действительно неожиданной.

– Мне конечно приятно, но не рано ли? – с сомнением ответил Валерий.

– Вот это ты зря. Да я в твои годы... Впрочем, нет, я в твои годы ещё работал в районной прокуратуре. Но на то и существуют ученики, чтобы идти дальше учителя. Такова диалектика жизни, поступательность её развития. Кажется так утверждает ваша наука, мой юный философ?

– В таком случае, я согласен, – улыбнулся Истомин.

– Вот и хорошо. – Сергей Иванович, раскрыл лежавшую на столе папку, достал из неё какой-то документ и выложил его перед Валерием. – Ознакомься и распишись.

Это был приказ о переводе Валерия в следственное управление.

– Ловко! – удивился он. – Выходит, что вы без меня меня женили? А, вдруг, я бы не согласился?

– А вот это уж, извини-подвинься. Наша фирма работает с гарантией. Не будьте столь самонадеяны, молодой человек. При желании я мог бы сосватать на эту должность и аборигена острова Таити.

– Это точно, – был вынужден согласиться Валерий.

– Что ж, поздравляю! Всегда приятно видеть, как орлята встают, так сказать, на крыло и уходят в автономный полет.

– Образно. Очень, – одобрил Валерий. – Вам бы, Сергей Иванович, стихи писать с подобным мышлением.

– Думаешь?

– Уверен.

– Некогда. Вот выйду на пенсию, обязательно этим займусь. Ага. – Иванов сел за стол, придвинул Валерию тощий том уголовного дела. – А это твое первое крещение в новой должности. Не подведи.

«Уголовное дело N 7891. По факту убийства гр. Заплечного М.Г.» – прочел Истомин на обложке. Спросил:

– А кто он такой, этот Заплечный?

– Один из ведущих актеров театра «Рампа».

– Как?! Еще один актер этого театра?! – удивился Валерий. – Вы считаете, что убийство Заикиной и этого Заплечного взаимосвязаны?

– А вот в этом и предстоит тебе разобраться. Пока прямых доказательств этого у нас нет. Возможно, что случайное совпадение. Поэтому, оснований к объединению этих дел нет. Но, похоже, не все в порядке в этом театре. Очень похоже. Будешь держать меня в курсе.

– Хорошо. – Истомин забрал дело, встал. – У меня есть кабинет?

– Да. Сорок четвертый. – Иванов выдвинул ящик стола, достал ключ, протянул Валерию. – Держи. Да не забудь обмыть новую должность.

– А как же. Я не из тех, кто нарушает вековые традиции.

– И правильно делаешь, – одобрил Сергей Иванович. – В пьющей стране нельзя выглядеть белой вороной. Засмеют. В путь, коллега. Дорогу осилит идущий.

Ознакомившись с материалами дела, Истомин решил, не откладывая, съездить в театр и побеседовать с актерами о Заплечном, а заоодно и о Заикиной.

Дом культуры «Дорожник», где располагался театр, представлял собой довольно унылое зрелище. Массивное приземистое здание постройки пятидесятых годов с лепленными колоннами на фасаде похоже не ремонтировалось со дня основания, было грязным, обшарпанным, с облупившейся местами до красных кирпичей штукатуркой.

«Так наверное из космоса выглядит сейчас вся наша страна», – отчего-то подумал Валерий, взойдя на крыльцо.

По обе стороны от входа в театр висели театральные афиши – одна с месячным репертуаром, другая объявляла, что сегодня состоится спектакль «Запланированное самоубийство». Название пьесы было незнакомым. «Шугаев О.Н.», – прочел он фамилию автора. Очевидно, кто-то из современных.

Открыв массивную дубовую дверь, Истомин оказался в довольно просторном вестибюле, встретившим его полумраком и тишиной. Ощущался запах украинского борща. Лишь этот запах напомнил Валерию, что где-то здесь есть люди. Напротив располагалась широкая лестница, ведущая на второй этаж. Он поднялся по ней и увидел дверь с табличкой – «вход». Осторожно открыв её, он оказался в темном небольшом зале. Лишь сцена была ярко освещена. Там шла репетиция. Двухметрового роста молодой мужчина с красивым мужественным лицом обнимал плакавшую навзрыд юную стройную и прелестную девушку с легкомысленными светлыми кудряшками, делающими её похожей на ангелочка.

– Успокойтесь, Катенька, – говорил артист. – Я объяснюсь с вашим Вадимом Константиновичем и все будет нормально. Уверяю вас.

В это время на сцену выбежал другой артист и театрально заламывая руки и задирая голову закричал:

– Вот они где, голубчики! Все воркуете?! Не ожидали?! Теперь вы мне за все ответите, негодяи!

– Стоп! Стоп! Стоп! – возмущенно вскричал, сидевший в зале пожилой мужчина, вскакивая и поднимая над головой руки, – Игорь Николаевич, дорогой, что же вы со мной делаете?! Во-первых, не «голубчики», а «голубки». Уж текст-то можно было выучить. А, во-вторых, что это за пошлое заламывание рук? Сейчас подобным образом даже в мыльных операх не играют. А может быть, вы педераст, милейший? Тогда я вам дам роль жены героя, которую исполняла Алиса Борисовна.

В зале и за кулисами раздался хохот. Валерий понял, что репетицией руководит сам главный режиссер театра Янсон Илья Ильич.

– Скажите тоже! – смутился артист, названный Игорем Николаевичем.

– Ни только скажу, но и смею утверждать, что в таком виде мы не можем показаться зрителям. Да-с! Зачем же над ними издеваться?! Все познается в сравнении. Это очевидно. Только теперь начинаешь понимать – чего лишился театр со смертью Максима Георгиевича. – Окончательно выйдя из себя, режиссер, обращаясь к великану, истерично закричал: – Владлен Петрович, перестаньте лапать Людмилу Николаевну! Это вам театр, а не какой-нибудь, простите, бордель!

– Какая тебя муха укусила, шеф?! – удивленно спросил тот, выпуская из объятий артистку. Было видно, что великан в театре на привилегированном положении и мог себе позволить подобное обращение с режиссером.

Но на этот раз тот был слишком рассержен и вопрос актера лишь подлил масла в огонь.

– Не сметь! – ещё громче и неистовее закричал режиссер, потрясая в воздухе кулаками. – Я тебе покажу – «муха укусила», щенок! Совсем распоясались! – Он закрутил головой. – Валентина Борисовна! Где Валентина Борисовна?!

– Я здесь, Илья Ильич, – раздался из глубины зала сочный контральто.

– Вот что, голубушка, – проговорил режиссер, неожиданно успокаиваясь, и указал рукой в направлении сцены. – Мы это безобразие не можем показывать. Подыщите пьесу, в которой не был занят Заплечный.

– Но, Илья Ильич, он был занят почти во всех спектаклях, – возразила та.

– Почти – не считается. Я как раз веду речь о том, в котором он не был занят.

Валерий решил подойти поближе, но натолкнулся на оставленный кем-то в проходе стул. Тот упал.

– Какого черта! – закричал режиссер, оборачиваясь на шум. – Свет! Включите свет!

Тотчас в зале загорелся свет. Истомин подошел.

– Здравствуйте! Я из прокуратуры области. Старший следователь Истомин Валерий Спартакович. – Он достал удостоверение, протянул Янсону.

Тот взял удостоверение, но тут же вернул.

– Здравствуйте! Вы, вероятно, по поводу убийства Заплечного?

– Да.

– В таком случае пройдемьте в мой кабинет. Не возражаете?

– Нет.

– Вот и хорошо... Валентина Борисовна, продолжите здесь за меня.

Валерий вместе с режиссером спустились на первый этаж, прошли по темному коридору и оказались в довольно просторном и светлом кабинете Янсона. Запах борща ощущался и в кабинете.

– У вас здесь есть столовая или буфет? – спросил Истомин.

– Нет. С чего вы взяли?! – удивился режиссер. Но тут же поняв, отчего возник подобный вопрос, рассмеялся. – Это моя жена готовит обед. Заботиться о моем здоровье.

Только теперь Валерий смог как следует рассмотреть главного режиссера. На вид ему было около шестидесяти лет. Высокий, сухощавый, чуть сутулый, с худым аскетическим лицом, он чем-то напоминал Истомину Дон Кихота в исполнении Черкасова, только без бородки и усов, Одет он был в старомодный блузон из тонкой шелковистой ткани цвета электрик и узкие брюки из серого вельвета. Из этого Валерий сделал вывод, что Янсон очень заботиться о своей внешности.

Режиссер указал на одно из двух роскошных кожаных кресел, стоявших в ближнем углу, сказал:

– Присаживайтесь, а-а-а... Валерий Спартакович? Я верно запомнил ваше имя и отчество?

– Да.

– Присаживайтесь, Валерий Спартакович. Так что же вас интересует?

Истомин сел. Достал из дипломата папку с бланками протоколов допроса свидетеля, ручку, выложил на журнальный столик. Записал в протоколе анкетные данные Янсона. Оказалось, что ему пятьдесят восемь лет. Возглавляет театр всего полтора года, то-есть с момента получения тем статуса государственного. До этого был актером «Красного факела» и за отдельную плату руководил народным театром Дома культуры «Дорожник». Женат третий раз. От первых двух браков имеет троих детей: двух сыновей и дочку. Дети уже взрослые. Покончив с формальностями, Валерий спросил:

– Илья Ильич, вам не кажется странным, что в течении полутора недель убиты Заикина и Заплечный – ведущие актеры вашего театра?

От этого вопроса будто тень набежала на лицо главного режиссера, оно стало озабоченным и замкнутым, а в карих глазах появилось беспокойство.

– Да, вы правы, – сокрушенно проговорил он, не глядя на следователя. – Это, как злой рок. У меня даже нет им более или менее полноценной замены. Вы видели на сцене это ничтожество Семенова? О-хо-хо! Что делать? Ума не приложу.

– Какие отношения были у Заикиной с Заплечным?

– А? Отношения? Нормальными. Я бы сказал, ровными. Особой приязни они друг другу не испытывали, но конфликтов между ними я тоже не наблюдал.

– Их что-нибудь связывало?

– Исключительно работа. И только.

– А после работы они не встречались?

– Нет.

– Отчего вы в этом так уверены?

– Да потому, что очень хорошо знал Заплечного. Он был слишком большого о себе мнения, с сильно развитым комплексом исключительности. А такие считают, что их недооценивают, им завидуют. Поэтому у него в принципе не могло быть друзей в среде артистов.

– А Заикина? Что она за человек?

– Алиса – полная противоположность Заплечного. Была душой нашего коллектива. Поэтому её потерю мы ощущаем особенно остро.

– У неё были близкие друзья?

– Она дружила со всеми. Но самой близкой подругой её была Людмила Паршина. Вы видели её на сцене.

– За что её могли убить?

– Понятия не имею. Она была само воплощение добра. Может быть из-за её молодого человека?

– Вы его знали?

– Нет. Видел несколько раз в театре. Иногда он приходил за кулисы. Но лично с ним не знаком.

– Они давно встречались?

– Не в курсе. Об этом вам лучше спросить Паршину.

– А к Заплечному в театр приходили друзья, знакомые?

– Нет, никогда не видел.

– Значит, вы не связываете эти два убийства?

И вновь дрогнуло лицо главного режиссера, стало даже враждебным.

– Нет. У меня к этому нет оснований.

Истомин записал показания Янсона. Он прочитал протокол, расписался. Встал.

– Вам пригласить Паршину?

– Да, если вас не затруднит.

Ждать Истомину пришлось не менеее получаса. Он уже начал терять терпение и хотел пойти разыскивать актрису, как в дверь робко постучали.

– Да-да, входите, пожалуйста, – громко сказал Валерий.

Дверь открылась и в кабинет вошла Людмила Паршина в строгом темно-синем костюме. Вероятно, она сознательно выбирала деловой стиль одежды, чтобы выглядеть взрослее. Но только это мало помогало. Светлые кудряшки, курносый нос и наивное выражение голубых глаз делали её похожей на девочку подростка.

– Добрый день! – сказала она едва слышно.

– Здравствуйте! Проходите. Присаживайтесь. – Истомин указал на кресло напротив.

Паршина села и отчего-то поблагодарила:

– Спасибо!

– Ваше имя и отчество?

– Людмила Николаевна.

– А я следователь из областной прокуратуры Истомин Валерий Спартакович. Будем знакомы. Людмила Николаевна, ваш режиссер сказал, что вы вы были лучшей подругой Заикиной. Это так?

Вопрос этот отчего-то очень напугал актрису. Пухлые и яркие губы запрыгали, как у обиженного ребенка, глаза сделалились испуганными и беззащитными, на них навернулись слезы. Она стала лихорадочно шарить по карманым, достала носовой платок, прижала к глазам, склонила голову и совсем поникшим голосом сказала:

– Да. Мы дружили.

Такое впечатление, что с ней вот-вот случиться истерика. Валерий был несколько озадачен реакцией актрисы. Такое впечатление, будто она впервые услышала от него известие о смерти своей подруги. Странно, и весьма. Спросил напрямую:

– Вы знаете за что была убита ваша подруга?

– Но почему вы меня об этом?! – испуганно воскликнула Паршина и расплакалась, громко, навзрыд. Рыдания буквально сотрясали её хрупкое тело. Истомин видел, что смерть Заикиной была лишь поводом, причина истерики была в другом. В чем? Чего она так испугалась? Актриса долго не могла успокоиться. Но постепенно рыдания стихли, она исподлобья взглянула на Валерия, сказала виновато:

– Извините!

– И все же вы не ответили на вопрос, Людмила Николаевна?

– Ох, я не знаю. – Она пожала плечами. – Разное говорят.

– Кто говорит?

– Да, у нас, в труппе. Говорят, что Александр занимался какими-то темными делами, был связан с мафией.

– Вы имеете в виду сожителя Заикиной Александра Литвиненко?

– Ну зачем же вы так – «сожителя»? – с упреком сказала Паршина.

– А кем же он ей приходился?

– Просто, любимым. Да, я говорю именно о нем.

– А сама Алиса Борисовна вам ничего о нем не говорила?

– Нет, ничего.

– Как же так?! – удивился Истомин. – Ведь она была вашей лучшей подругой. А с лучшей подругой делятся самым сокровенным.

– Но только это так, уверяю вас. Дело в том, что Александр мне сразу не понравился. Скользким был каким-то. Глаза нахальные. Я и поделилась своими впечатлениями с Алисой. Она на меня накричала, оскорбила по всякому. Поэтому мы с ней о нем больше не говорили.

– Чем он занимался?

– Со слов Алисы, он был бизнесменом средней руки и занимался политикой. Вот все, что я о нем знаю.

– Алиса Борисовна до него встречалась с кем-нибудь из мужчин?

И вновь этот, казалось, очень простой вопрос сильно напугал Паршину. Она поспешно с паническими нотками в голосе проговорила:

– Нет-нет! Больше я никого не знала. Клянусь!

В скверном настроении покидал Истомин театр. Расследование по убийству Заикиной, как и Заплечного, не продвинулось ни на йоту. Однако, у него было такое впечатление, что и режиссер и актриса что-то пытались от него скрыть.