Текст книги "Жертва мистификации"

Глава восьмая: Засада.

Дмитрий оставил «Мутанта» в лесу – вряд ли на него кто сможет позариться, и неспеша направился к дому Студенцова. Было тепло и тихо. Неподвижный воздух вкусно пах смолистой сосной и березовым дымком – где-то топили баню. Хорошо бы сейчас принять баньку. Поддать парку и хлестать себя до одури березовым веничком. А потом окатить парами ведер колодезной воды и долго сидеть в предбаннике, пить холодное пиво и вести с мужиками неспешные беседы о политике, о футболе, о ценах на бензин, о бабах, пардон, женщинах и о многом другом, что взбредет в голову. Хорошо! Сладкозвучные птахи весело щебетали миру о том, как замечательно жить на земле и быть свободными и независимыми, о том, что понимают положение вещей гораздо лучше людей, этих двуногих придурков, вообразивших, что они тут главные. Где-то громко и испуганно вскрикнул тепловоз. Жизнь!

Напротив дома Студенкова располагался старинный пятистенок с зеленым палисадником, где пышно цвели чайные розы и гладиолусы. Беркутов подошел к деревянной калитке, постучал. Никакого ответа. Дернул за висевшее на тонкой цепочке металлическое кольцо. Калитка открылась и он вошел во двор. Тот был пустынным. Дмитрий прошел к высокому крыльцу и только стал подниматься по ступенькам, как из открытых дверей сеней вырвался огромный дог, одним прыжком достиг Беркутова, остановился и громко сказал: «Гав!» Голос у него был впечатляющ, как, впрочем, и все остальное. Дмитрий судорожно ухватился за пистолет. «Живым не дамся!» – с тоской подумал. Но пес оказался слишком молодым, чтобы быть агрессивным. Он преданно и совсем беззлобно смотрел на человека, видя в нем лишь старшего товарища, и вилял хвостом. Поняв это, Дмитрий дружески похлопал пса по холке и почесал за ухом.

– Здорово, приятель! Ну и напугал же ты меня, чертяка.

В ответ дог вдруг поставил передние лапы Беркутову на плечи и лизнул щеку шершавым языком.

– А вот этого не надо! Не надо этих телячьих нежностей. Пора становиться мужчиной.

Дог понял, что его предложение – поиграть, не прошло, разом поскучнел и уныло побрел в сени. Дмитрий направился следом и постучал в дверь, ведущую в дом. Через некоторое время услышал мужской голос:

– Да-да, войдите!

Открыл дверь, вошел и увидел перед собой пожилого мужчину с заспанным лицом и всклокоченными седыми волосами, вопросительно на него смотревшего.

– Здравствуйте! – поздоровался Беркутов.

– Здравствуйте!

– Я из управления уголовного розыска области. – Дмитрий достал служебное удостоверение, протянул мужчине. Тот внимательно ознакомился с ним, вернул. Представился:

– Огуренков Петр Петрович. А я смотрел телевизор да задремал, – смущенно проговорил он, извиняясь за свой внешний вид. – Что случилось, Дмитрий Константинович?

– Петр Петрович, вы соседа напротив хорошо знаете?

– Игоря? Да, относительно хорошо. Мы ведь с ним в одной писательской организации состоим.

– А что означает – относительно?

– Хорошо я знал его отца Ивана Емельяновича, так как был с ним примерно одного возраста. А Игорь... Игорь молодой, у него свои интересы. При отце он здесь не появлялся. Стал жить сравнительно недавно. Он что-нибудь натворил?

– Скажите, Петр Петрович, у Игоря бывают гости?

– Не скажу, что часто, но бывают.

– Это тоже молодые писатели?

– Нет, что вы. Писателей я знаю всех. А эти мне совершенно незнакомы.

Беркутов достал фотографию Толи Каспийского, протянул Огуренкову.

– Этого среди них не было?

Тот долго рассматривал фотографию, сказал нерешительно: возвращая фото:

– Возможно. Но утверждать не берусь.

– А в последние пару дней вы здесь никого не видели?

– Позавчера поздно вечером я видел, как к нему в ограду въехада иномарка. А вот когда выехала, и выехала ли вообще – не видел.

Беркутова охватило возбуждение.

«Здесь Козицина! Здесь! Определенно», – весело подумал он.

– Марку машины не запомнили?

– Точно не разглядел, но как мне кажется, это был американский «Форд».

– В салоне были люди?

– Да, конечно. Четверо вместе с водителем.

– А женщины среди них не было?

– Не разглядел. Темно было. Я видел лишь силуэты. По ним трудно судить – кто там, мужчины или женщины.

Дмитрий сделал очень серьезное и ответственное лицо, проговорил со значением:

– У нас есть основания полагать, что в доме Студенцова скрывается очень опасный преступник.

Огуренков отчего-то оглянулся и, понизив голос, спросил:

– А что он натворил?

– Это, Петр Петрович, жуткая тайна. За её разглашение я могу прямиком угодить под суд.

Хозяин недоуменно взглянул на непрошенного гостя. Затем весело рассмеялся.

– Это вы, как сейчас принято говорить, «картину гоните», да?

– Лишь отчасти, – был вынужден согласиться Беркутов. – Однако те, кто по нашим предположениям здесь срываются, натворили действительно немало. У меня к вам большая просьба – можно у вас посидеть и понаблюдать за домом Студенцова? Я постараюсь вам не мешать.

– Конечно, какие могут быть разговоры. Располагайтесь где вам будет удобно.

Они находились на небольшой кухне. Из неё выходили две двери. Одна справа вела в зал. Дмитрий прошел в дверь напротив. Это был кабинет Огуренкова. По стенам стояли стеллажи с книгами, у окна – письменный стол с пишушей машинкой. Оно выходило как раз на дом Студенцова.

– Можно мне здесь расположиться?

– Бога ради. Кофе хотите?

– Я не хотел бы вас обременять, Петр Петрович. Можете совсем забыть о моем существовании.

– Ну что вы. Мне даже интересно. Пойду заварю кофе. – Огуренков вышел. Дмитрий сел за стол, откинулся на спинку кресла. Условия на пять балов. Определенно. Были у него и другие. Однажды с Сережей Колесовым им пришлось пролежать семь часов кряду на холодной земле да ещё под мелким дождем, поджидая матерого вора Виктора Яковенко по кличке «Шалый». Вот та засада запомнилась на всю оставшуюся жизнь. А эта... Эта через неделю забудется. Чем большие трудности приходится преодолевать, тем большие зарубки в памяти они оставляют.

В комнате начали сгущаться сумерки. В доме напротив зажглись окна. Значит, там кто-то есть. Пришел Огуренков с двумя чашками дымящегося кофе. Поставил одну перед Беркутовым.

– Вот, пожалуйста, Дмитрий Константинович.

Кофе был сейчас кстати.

– Спасибо, Петр Петрович! – Он отхлебнул терпкий, запашистый напиток. Хозяин хотел был включить свет, но Дмитрий его предупредил:

– Не нужно, Петр Петрович. Лучше посидим так. Посумерничаем.

– Вас понял. – Он сел и принялся пить кофе.

– Вы были в доме Студенцова? – спросил Беркутов.

– Когда был жив Иван Емельянович бывал неоднократно. А вот после его смерти ни разу не был.

– Что он собой представляет?

– Не знаю.

– Так вы же только-что...

– Я был в прежнем доме, – перебил Дмитрия Огуренков. – В прошлом году Игорь его перестроил. И довольно основательно. Почти все лето здесь работала бригада строителей. Раньше он был не больше моего. А сейчас видите какой? Особняк.

– Он наверное влетел ему в копеечку?

– Это точно, – согласился хозяин.

– Откуда же у Игоря такие деньги?

– Он ведь получил приличное наследство после отца. Тот был известный писатель, неоднократно издавался за рубежом. Так-что деньги были. К тому же сам пишет детективы. А они, говорят, неплохо оплачиваются.

– Ясно. Петр Петрович, а ничего если подойдут мои товарищи.

– Конечно же. Рад буду хоть чем-то помочь.

– Спасибо за кофе.

– Вас понял. Не буду мешать. – Огуренков встал, забрал чашки и неслышно вышел из комнаты.

Дмитрий позвонил Рокотову и сообщил адрес.

– Направлю к вам Колесова, Стрельникова, Хлебникова и группу «омоновцев», – сказал полковник.

– Хорошо. Через час ребят я встречу у дома. А «омоновцы» пусть ждут в лесу. Потом решим, что с ними делать. Да, товарищ полковник, попробуйте связаться с начальником уголовного розыска Замятиным. Он в курсе.

– Все сделаю. Случится что непредвиденное, срочно сообщите. Назначаетесь старшим. Как поняли?

– Но правильно ли меня поймут товарищи подполковники?

– Они правильно поймут, – отрезал Рокотов. Видно, он был сейчас не расположен выслушивать глупости Беркутова. Определенно. – До свидания! – В трубке раздались короткие гудки.

– Да пошел бы ты, полковник, к такой матери! Раскомандовался тут, понимаешь! – проговорил Дмитрий и с чувством исполненного долга положил трубку в карман. Настроение заметно улучшилось. И он стал ждать парней. В доме напротив на окнах были плотно задернуты теневые шторы. Поэтому, что там происходило можно было лишь донгадываться.

В комнате все более густели сумерки. В соседней комнате чуть слышно разговаривал сам с собой телевизор. «Тик-так, тик-так!» – стучало по вискам время. Темная комната медленно, будто корова – солому, пережевывала его, время от времени тихо и грустно вздыхая. За спиной Дмитрия слышалось бессвязное бормотание, хихиканье. Это, видно, местные домовые, желая выставить непрошенного гостя, спешили его напугать.

Беркутов коротко хохотнул, удивляясь своей фантазии. Спешите видеть, господа, как у крутого мента поехала «крыша»! Картина не для слабонервных! Определенно.

Через час он вышел на улицу. Ночь была темная, безлунная. Окна дома Студенцова были по прежнему ярко освещены. Чтобы не светиться самому, Дмитрий прошел немного по улице в направлении леса, всматриваясь в темноту. Остановился и стал ждать. Минут через пять он различил приближающиеся три темных фигуры. Он медленно пошел им навстречу. Это были Колесов, Сидельников и Хлебников. Он с трудом различал их лица, здороваясь с каждым за руку.

– Тебе удалось что-нибудь узнать? – спросил чуть слышно Сидельников.

– Пойдем в дом. Там и поговорим, – ответил Беркутов, напряляясь к дому Огуренкова.

Когда они оказались на кухне, Дмитрий поведал друзьям о том, что рассказал ему Огуренков.

– Значит Светлана здесь! – воскликнул Колесов.

– Не знаю. Он мне этого не говорил, – ответил Беркутов. – И потом, учитесь выдержке, подполковник. С подобными эмоциональными всплесками вы мне здесь не только не нужны, но и опасны. При повторении подобного я буду вынужден отстранить вас от операции. Хоть вы мне и друг, но дело для меня дороже.

– Хватит выпендриваться! – вспылил Сергей. – Начальник тоже мне выискался.

– Не выискался, Сережа, а назначен. Понятно? Мне лично звонил полковник Рокотов и полчаса уговаривал возглавить операцию. «Выручай, – говорит, – Дмитрий Константинович. Одна надежда на тебя. Не могу же, – говорит, – я поручить возглавить столь ответственное дело этому недотепе Колесову. Он его на корню погубит».

– Да пошел ты знаешь куда?! – не на шутку обиделся Колесов под дружный смех Сидельникова и Хлебникова. Один лишь Беркутов казался невозмутим. Спросил заинтересованно:

– Куда, Сережа? Ты не уточнишь маршрут?

– К негру в задницу! Вот куда.

– Очень сожалею, Сережа, но только ничего не получится. Из-за большого наплыва желающих Конгрес коренных народов Африки недавно принял решение запретить посещение данного маршрута ментам ниже ранга подполковника.

– Ну, ты даешь! – восхитился Сидельников.

– Ты, Вадим, ещё майор? – спросил Дмитрий.

– Еще майор.

– Тогда будешь моим заместителем. А если подполковники будут возникать, то мы отправим их по обозначенному ими же самими маршруту.

Хлебников встретил слова Беркутова громовым хохотом, Колесов – мрачным молчанием.

– А теперь серьезно, – проговорил Дмитрий. – Светлана, похоже, действительно в доме. Но нам рисковать никак нельзя. Ошибка может слишком дорого ей стоить. Поэтому, будем ждать. – Он подошел к Колесову, обнял его за плечи. – Да перестань ты дуться, Сережа. За столько лет нашей дружбы пора бы привыкнуть к моим дурацким приколам. Чем больше ты обижаешься и фонтанируешь, тем у меня больше появляется желания над тобой подшутить. Это же аксиома. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Перестань!

– Я надеялся, что с возрастом это у тебя пройдет, – проворчал тот уже миролюбиво.

– А вот это ты зря. Впрочем, запретить я тебе это не могу. Вдруг тебе повезет? Недаром же говорят, что надежда умирает последней. А теперь перейдем к делу. Максим, – обратился Дмитрий к Хлебникову, – возвращайся к «омоновцам». Будешь поддерживать с нами постоянную связь. Кстати, у вас есть рация?

– Есть, – ответил Сидельников.

– Так я пошел, – сказал Хлебников.

– Иди, Максим. С наступлением утра сделайте так, чтобы ни одна собака не обратила на вас внимания.

– Ясно. Пока. – Хлебников вышел.

– А нам пора занять свой наблюдательный пункт.

Они прошли в темный кабинет. Расселись.

– Студенцов звонил Иванову? – спросил Дмитрий, конкретно ни к кому не обращаясь.

– Сегодня не звонил, – ответил Вадим.

– Странно. По всему, он должен был позвонить. Неужели он что-то заподозрил?

– Вряд ли, – усомнился Колесов. – А ты знаешь, Сережа, что Истомин на Студенцова вышел раньше тебя?

– Правда что ли?! – удивился Беркутов.

– Точно. Он считает, что на совести этого писателя еще, как минимум, пять убийств. Он даже отца с матерью не пожалел.

– В это трудно поверить. Не изверг же он?

– Кто его знает, – ответил Сергей. – Разберемся. Главное для нас сейчас – освободить Светлану. Как она там?

Глава девятая: Крах.

...Анкендорф наконец умер. На его похороны съехались почти все рыцари ордена, и я впервые увидел, сколь велика и могущественна его армия. Но сердце не воспылало гордостью. Нет. Даже не обрадовалось. Что-то внутри меня давно умерло. Умерло безвозвратно. В храме Святого Августина состоялась торжественная месса по усопшему, где длинно и долго перечислялись его «великие» заслуги перед орденом, а хор кудрявых мальчиков красиво пел: «Аллилуйя». А перед моими глазами стояло его желтое, истерзанное болью лицо, трясущиеся руки, слезящиеся глаза и слова: «Мы сожалеем, что у нас нет такого сына». Будь ты проклят, старый интриган! Не ты ли всю жизнь вдалбливал в головы послушников и рыцарей ордена, что родственные узы – это тяжелые оковы для человека, чем быстрее он их сбросит, тем быстрее станет свободным. Фарисей! Двуликий Янус! Сатана! Гори ты в гиене огненной! Это ты отравил мне сознание сладкими речами, умертвил сердце ещё при жизни. Как же я тебя ненавижу! Как все пошло и гнусно на этом свете! Устал. Смертельно устал.

На кладбище ко мне подошел секретарь Великого рыцаря Анаил и прошептал на ухо:

– Великий попросил вас Наисветлейший встать рядом с ним по правую руку.

Это было знаковое действо. Еще не было официального указа о моем назначении, но все поняли, что отныне я становлюсь второй фигурой в ордене. Многочисленная армия моих завистников существенно пополнилась.

Утром следующего дня я был приглашен к Великому рыцарю. Он восседал за огромным столом. Худое, бледное, будто обтянутое изъеденным старением и плесенью пергаментом лицо было величественно-невозмутимым.

– Подойдите, сын мой! – проговорил он вялым, бесцветным голосом.

Подошел и, склонившись, поцеловал его анемичную, всю в безобразных коричневых пятнах и разводах руку.

– Вы назначены Главным идеологом ордена и по существу стали моим первым заместителем. Поздравляю!

– Спасибо, Великий! Постараюсь оправдать оказанное мне доверие, – ответил заученно, но внутри меня вновь ничего даже не встрепенулось.

Жестом руки он пригласил меня сесть. Затем сказал:

– Ваша должность и положение обязывают вас знать гораздо больше того, что знают другие, сын мой. Вынужден сообщить, что наш орден является лишь первой ступенью на пути к безграничной власти. Но это не должно вас смущать и останавливать, обо сам путь восхождения прекрасен и упоителен. Вы молоды, умны, энергичны. Уверен – вы пойдете дальше меня. Не скрою – я вам завидую.

Я слушал вполуха, а в голове билась лишь одна страшная мысль: «Значит прав был тот, убитый мной, старик. Значит прав».

А ночью ко мне вновь приходила мама, гладила по голове своими теплыми добрыми руками и плакала светлыми слезами. Но я уже не боялся её прихода. Нет. Я каждую ночь ждал его. Мама погибла давно, когда мне не исполнилось и восемнадцати. У её автомобиля были испорчены тормоза и он сорвался в пропасть на горной дороге. А тормоза эти испортил... Как страшно! Как холодно! Какой сумасшедший холод! Похоже, что истопник не протопил сегодня камин. Надо его будет примерно наказать за подобное упущение. Непременно.

Сон разбудил меня и до утра уже не смог заснуть. Смотрел с белеющий потолок и думал невеселые думы. Зачем однажды я поверил этим анкендорфам, что умный, сильный, гордый человек сотворен Всевышним, чтобы повелевать миром, изменить его к лучшему. И я энергично работал руками и ногами, стараясь поскорее доплыть до обетованного берега, круша на своем пути все, что мешало мне в достижении великой цели. В грезах я уже видел этот прекрасный остров, где на высокой горе стоит величественный замок, откуда я буду править миром по законом добра и справедливости, создавая гармонию жизни. И вот я достиг берега. Но берег оказался диким. Остров кишел ползучими и крылатыми отвратительными гадами, страшными злобными чудищами. С диким шипением, рычанием, улюлюканьем они все набросились на меня и принялись с остервенением рвать мое тело и душу.

Утром я тщательно побрился, умылся, позавтракал. Вышел из дома, сел в «БМВ» и поехал в горы. По серпантину дороги взбирался все выше и выше. Вот она – сияющая вершина. Я её достиг. Достиг! Резко крутанул руль вправо. Машина сорвалась с обрыва и долго падала к глубокую, казалось, бездонную пропасть. Я парил в воздухе. Это было прекрасно! Я впервые был свободен! Я был..."

* * *

Игорь Студенцов перечитал написанное. Вот и все. Роман завершен. Делать ему здесь больше нечего. Пожалуй, это единственное стоящее произведение из написанного им. Увидит ли роман свет? К сожалению, он вряд ли об этом узнает. Хотелось бы, чтобы увидел. В назидание другим. По существу, роман этот о нем. У Вилля Липатова есть такое произведение «И это все о нем». Да. Несмотря на вымышленные реалии и обстоятельтва, путь заблуждения, морального падения и осознания этого главного героя романа – это и его путь.

Он включил принтер и отпечатал написанное. Вложил листы в папку с рукописью. Туда же положил дискетку. Все. Жизнь стремительно летела псу под хвост. Это называется – довыступался! Он горько рассмеялся.

Вчера вечером ему позвонила Элеонора Кравцова и сообщила, что им заинтересовалась милиция. И он понял, что это конец. В окно мансарды видел, как к соседу Огуренкову зашел высокий незнакомый молодой мужчина. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто он такой. Да, но как, каким образом они на него вышли? Он был уверен, что этого никогда не случится. И все же случилось. Кто же у них там такой умный? Иванов? Пожалуй. Игорь слышал о нем. Весьма достойный противник. И все же, как они его вычислили? Попробуем проанализировать все свои действия. Он совершил единственную ошибку, доверив дело по доведению до самоубийства Беспалова этому старому болвану Янсону, что в конечном итоге и привело к краху всего предприятия. Беспалов сейчас в руках прокуратуры. А это означает, что Янсон и компания обречены. Но из всех артистов о нем знает лишь один Янсон. Вот почему Игорю понадобилась Светлана Козицина. Нет, он не был настолько наивным, чтобы поверить обещаниям Иванова и таким, как он. Эти фанатики только ради удовлетворения своих амбиций завершат начатое. Он прекрасно знал эту породу людей. Девушка нужна была ему лишь для того, чтобы выиграть время и навсегда исчезнуть из этого жалкого города и этой несуразной страны. Лишь для этого. Его опередили всего на день. Жаль! Впрочем, стоит ли о чем-то жалеть. Нет, не стоит. В пятнадцать лет он написал довольно странное стихотворение:

"Дедушка мой сжег иконостас,

Папка загубил семью Поповых.

Ну а я их души спас

Потому, что зарубил обоих."

Очень странное стихотворение. Но оно было знаковым. Он хотел спасти мир, не останавливаясь ни перед чем. Он не должен был родиться.

Игорь пролистал в памяти всю прожитую жизнь. О том, что он приемный сын Студенцовых узнал в тринадцать лет от своей одноклассницы Любы Приваловой. Мать Любы работала акушеркой в роддоме и под великим секретом рассказала дочери о тайне рождения и усыновления Игоря. Нашла кому доверять секреты. Нельзя сказать, что тот глубоко переживал этот факт. Нет. Но это открытие углубило и расширило уже к тому времени наметившуюся трещину в отношениях со Студенцовым старшим. Дело в том, что Игорь был намного умнее, сильнее и одареннее своих сверстников, они были ему неинтересны, даже неприятны со своими дебильными приколами и мелочными страстишками. Потому у него не было друзей. Он презирал и учителей, заученно долдонивших прописные истины и пошлые сентенции и часто им грубил. Отца вызывали в школу. После чего он вел с сыном нудные нескончаемые беседы о том, что надо быть добрым мальчиком и уважать старших. А за что их уважать? Только за то, что они старшие? Глупо. Уважение, впрочем, как и все остальное в этой жизни надо заслужить. В конце-концов Студенцов старший добился того, что сын его возненавидел. Игорь рано повзрослел. По существу он не помнит ничего из того, что было бы связано со светлыми детскими радостями. Ничего. Такое впечатление, что и детства у него никогда не было. Он читал лишь книги о судьбах великих исторических личностей: Александра Макендонского, Гай Юлия Цезаря, Чингизхана, Петра Великого, Наполеона, Гитлера, Сталина, и страстно хотел быть на их месте. И ему было неважно – кто из них гений, а кто – злодей. Злодей такого масштаба по существу тоже гений. Злой гений. Все они были личностями, вставшими над обстоятельствами и мелочностью жизни, отвергли мораль, этику и все, что мешало им в достжении великой цели. Потому и добились своего, и обессмертили свои имена. Позже он увлекся философией Фридриха Ницше, где нашел ответы на многие мучавшие его вопросы. «Что хорошо? – Все, что укрепляет сознание власти, желание власти и саму власть человека. Что дурно? – Все, что вытекает из слабости». Как верно! Как замечательно здорово сказано! И Игорь все про себя решил. Чтобы добиться великой цели, нужно иметь реальную власть. А для этого все средства хороши! Почему он, умный, сильный, гордый и талантливый, должен прозябать в толпе каких-то ничтожеств? Абсурд! Нонсенс! В подобным положением он не хотел и не будет мириться. Людей, вроде его отца, проповедающих христианскую добротель и прочее слюнтяйство, он уже яро ненавидел. Именно они поставили мир на грань катастрофы, когда серые и бездарные личности диктуют правила игры. Ведь кто-то же должен все это остановить? И почему не он? Но для этого ему нужна реальная власть. А реальная власть без реальных денег, больших денег, невозможна. Постепенно в его голове созревала гениальная идея – как стать богатым. А когда она окончательно оформилась, принялся за претворение её в жизнь.

Первыми жертвами, а вернее сказать, первыми кирпичиками в в фундаменте величественного здания, которое он намеревался построить, стали супруги Студенцовы – его приемные родители, уже давно ему осточертевшие своим занудством. И потом, ему надоело быть «сыном Студенцова». Он сам по себе и не чета каким-то студенцовым. Он уговорил отца поехать отдохнуть и поправить здоровье на Телецкое озеро, купил две потевки и убедил ехать на машине. А когда «Волга» отца взбиралась по горной дороге, на одном из крутых поворотов ей преградил дорогу грузовик под управлением Толи Каспийского и... И все было кончено. Игорь стал наследником довольно приличного состояния отца и одновременно избавился от обязанностей разыгрывать из себя любящего сына.

С Каспийским Игорь когда-то учился в одной школе, даже в одном классе, пока того за неуспеваемость и отвратное поведение из школы не отчислили. Два с половиной года назад они случайно встретились на улице. Узнал его Каспийский. Подошел. Они разговорились. Оказалось, что Анатолий только-что освободился из лагеря и искал, чем бы ему заняться. К тому времени в голове Игоря уже сформировался хитроумный план и он решил привлечь к его осуществлению Каспийского. Тот охотно согласился. Скоро Анатолий подобрал себе команду из пяти человек, таких же примитивных ломбразианских типов, как сам, готовых за хорошие деньги на любое. Янсон оформил их в свой театр подсобными рабочими.

Да, он совсем забыл. Перед тем как отправить родителей в бессрочную командировку Игорь женился на Эльвире Аброскиной. Женился лишь для того, чтобы прибрать к рукам огромное состояние её отца. Через полгода после свадьбы её отец благополучно утонул в море, не без помощи, конечно, парней Каспийского. А затем очередь дошла и до самой Эльвиры, убиенной в Сочи «какими-то негодяями». По их приметам, которые он сообщил милиции Толю и его друга Овчаренко будут долго искать. Очень долго. Ха-ха.

А затем все пошло-поехало по накатанной схеме. Игорь имел развернутый список всех бизнесменов города, которые были либо холостыми и не имели близких родственников, либо имели их минимальное количество. Янсон поставлял ему красивых, но бездарных и ни на что не годных актрис. Те сначала заводили дружбу с ближайшими друзьями намеченной жертвы и уже через них знамимились со своими будущими супругами. Новая фирма не давала сбоев. «Несчастные случаи» и «самоубийства» «денежных мешков» и их ближайших родственников были обставлены таким образом, казались настолько естественными, что ни у кого не вызывали ни малейших подозрений. Ему, Студенцову, доставляло истинное удовольствие поиздеваться над следователями и оперативниеами. Никому из них и в голову не пришло как-то объеденить и проанализировать все случаи... Стоп! Кажется он понял, отчего на него вышли. Именно это и сделал Иванов или кто-то из его ближайших помощников. Точно! Что ж, тогда их можно поздравить. Грамотно работают.

Однако, пора. Игорь положил папку с рукописью романа в дипломат. Встал. Во всем теле ощущал такую разбитость, будто прожил не тридцать, а все сто лет. Устал. Как же он смертельно устал. Не хотелось ни о чем думать, ничего решать. Впрочем, он уже все для себя решил. Сожалеет ли о том, что все так произошло? Нет. Слишком пошла, ничтожна и обсурдна жизнь, чтобы о чем-то сожалеть. Сильные личности уже давно сошли со сцены. Их места заняли ничтожества. А это означает, что мир обречен. И уже никто не в состоянии изменить порядок вещей. Человечество доживает последние годы. К сожалению, он понял это слишком поздно. Но как же скверно на душе! Так скверно, что лишь одно слово «жизнь» вызывает в нем приступ тошноты.

Такое впечатление, что он не сделал чего-то очень важного. Чего? Ах да, – дневник! С восемнадцати лет, уверовав в свое великое предназначение, он вел дневник, считая, что его когда-нибудь обязательно опубликуют. Ха-ха. Глупость несусветная. Однако дневник облегчит задачу Иванову и компании. Они того заслужили. Он достал из тайника пять общих тетрадей и положил на стол. Здесь он подробно описал каждое убийство от рождения замысла до его воплощения в жизнь. Нет, что ни говори, а он все же талантливый человек. Однозначно. Если бы у него были и помощники на уровне, то... Впрочем, хватит об этом.

Игорь взял дпломат и спустился в подвал. Светлана Козицина лежала на диване, но при его появлении села, недобро взглянула на него. Вид у неё был неважнецкий. Кофточка порвана, губы разбиты, под глазом синяк. И все же она была прекрасна. Зачем он это сделал? Зачем дал распоряжение этим головорезам пытать ее? Хотел унизить, сломить волю? Наверное. Глупо. Такие не ломаются. Нет.

– Здравствуйте, Светлана Анатольевна!

Она не ответила. Лишь ещё более напряглась, склонила голову, а взгляд выражал презрение, презрение и ничего кроме презрения. Что ж, он этого вполне заслужил. Тяжелая русая прядь упала ей на глаза. Машинальным движением руки она вернула её на место. Женщина в любых условиях остается женщиной. Этот её жест его очаровал. В сознании всплыли слова из песни: «А мне бы в девушку хорошу влюбиться...» А может быть так и надо было поступить – влюбиться вот в такую девушку, нарожать детей. Может быть как раз в этом и состоит сермяжная правда жизни? Он не знал. Возможно, что так. Но он свою жизнь потратил на другое.

– Собирайтесь, Светлана Анатольевна, – сказал он, улыбаясь.

– Что вы ещё придумали? Какую очередную мерзость?

– На этот раз вас ждет приятный сюрприз. Уверяю вас.

– К вашим сюрпризам я уже привыкла, – сказала девушка, вставая. – Потому меня уже ничем не удивишь.

Она поправила порванную кофту, одернула юбку, одела пиджак.

– Я готова.

– Ты куда её, шеф? – спросил Каспийский, увидев Студенцова с девушкой.

– Научись, Анатолий, не задавать начальству вопросов. Тогда проживешь относительно благополучную жизнь, – ответил Игорь.

– Понял, – кивнул тот.

– Надень на Светлану Анатольевну наручники, – распорядился Игорь.

– А это мы с большим удовольствием, – осклабился Анатолий, доставая из кармана куртки наручники и подходя к девушке. – Ручки, мамзель!

Светлана с каменным лицом, протянула руки, даже не удостоив Каспийского взглядом. Тот защелкнул на её запястьях замки наручников.

– Ключи, – Игорь забрал ключи от наручников у Анатолия и положил в карман. – Пойдемте, Светлана Анатольевна.

На дворе, вымощенном бетонными плитами, стояли «БМВ» Игоря и «Форд» Каспийского. Студенцов подошел к «БМВ», открыл заднюю дверцу, широким жестом пригласил девушку в машину.

– Прошу, Светлана Анатольевна! Эх, прокачу! – Рассмеялся. Только странный это был смех. Мрачный. Тяжелый.

Когда девушка села в машину, Игорь сел рядом, достал ключ от наручников, открыл один и зацепил его за ручку дверцы.

– Чтобы не появилось искушения сбежать по дороге, – объяснил. – Извините!

Выбравшись из машины и захлопнув дверцу, он отвел Каспийского в сторону и негромко, чтобы не услышала девушка, проговорил:

– Только не дергайся и не ори. Понял?

– А что случилось, шеф? – тихо проговорил Анатолий, заметно бледнея. Он уже догадался, что сейчас скажет Студенцов.

– Дача окружена милицией.

– Ой, блин! – Глаза Каспийского стали беспомощными от страха. – Что же делать, шеф?!

– Решай сам. Здесь я тебе не советчик. Хочешь – сдавайся, или попробуй вырваться.

– Но я почти пустой. Все мои «бабки» в банке. А куда я без них, – растерянно чуть не плача, проговорил Каспийский.

– "Бежит бабка, за ней – банка", – вспомнилась Игорю детская скороговорка. – Подожди, я сейчас. – Он вернулся в свой кабинет, выгреб из тайника все наличные деньги. Здесь что-то около деяти тысяч долларов и около того рублей. Сложил их в полиэтиленовый пакет. Вышел из дома. Протянул пакет Анатолию.

– Держи. Если тебе повезет, то на первое время хватит.

– А ты куда?

– Далеко, Толя, – усмехнулся Студенцов. – Так далеко, что вряд ли когда теперь вернусь обратно.

– Хочешь обменять эту сучку на авиабилет до Парижа?