Текст книги "Жертва мистификации"

Глава шестая: Несостоявшийся бенефис.

Дмитрий Беркутов в общем и целом считал себя удачливым человеком. Определенно. В каких он только переделках не побывал, но везде умудрился выскочить сухим из воды. Нет, бить-то, конечно, били. И, порой очень здорово били. Но ведь не убили же. Даже нигде ничего не сломали. А это, если разобраться, несомненная удача. И оптимистом по большому счету никогда не был. Кого там. Порой паниковал, как какой-нибудь маменькин сынок. Он лишь изображал оптимиста. А ещё верил, что все в конечном счете нормализуется. Иначе нельзя. Без веры при его нервных нагрузках можно и шизануться к шутам.

К предстоящей встрече с председательшей женского клуба «Ностальгия» мадам Люсевой, этой отъявленной сводницы, он готовился особенно тщательно. Получив благословение начальства, Дмитрий вновь позвонил Вене Замятину и получил дополнительную информацию о Люсевой. Оказывается, что этой стерве стукнуло сорок лет, но довольно моложава и привлекательна. Во времена оные была простой русской бл...ю, а потом стала валютной проституткой, или, как их ещё стали романтично называть, «ночной бабочкой», летящей в основном на свет «зелененьких». Словом, профессионалка. Этим она и подцепила воровского авторитета Николая Люсева по кличке «Дубак». Предпочитает мужиков грубых и необузданных. Очень любит трахаться в самых неожиданных местах: на кухне, на лестнице, на унитазе, и в самых невероятных позах. Услышав все это, Беркутов откровенно оробел и пожалел, что ввязался в столь опасную авантюру. Но, как говорится, мосты сожжены, отступление отрезано. А! Где наша не пропадала! Беркутов не такой человек, чтобы пасовать перед трудностями. Если для дела нужно, он её и на абажуре трахнет. Определенно.

Заскочил в редакцию газеты «Скандальные новости» и получил из рук бывшего мелкого пакостника, а ныне преуспевающего господина Артура Прилепского новенькое служебное удостоверение, где значилось, что Дмитрий Константинович Самохвалов работает в отделе светской хроники названной газеты собственным корреспондентом.

Дома он тщательно побрился, прннял душ. После чего придирчиво осмотрел себя в зеркало. Есть ли у этого типа шанс? Если учитывать вкусы и запросы мамдам Люсевой, то шанс есть. И весьма существенный. Определенно.

Внимательно наблюдая за приготовлениями мужа, Светлана заподозрила неладное.

– Ты это куда собираешься на ночь глядя? – спросила.

– Спецзадание, – лаконично ответил Дмитрий.

– Это что ещё за задание такое?! – Все больше наливалась подорительностью Светлана. – От тебя духами несет, как от вульгарной женщины.

– А это задание такое. Я должен охмурить и по возможности трахнуть одну весьма влиятельную особу женского пола.

– Дурак и не лечишься! – добродушно рассмеялась она, сняв с мужа все подозрения.

Беркутов давно для себя уяснил, что женщине, а жене в особенности, надо говорить всегда правду. И чем эта правда невероятнее, тем больше шансов, что жена в неё не поверит.

Ровно в семь ноль ноль он вышел из подъезда, сел в «Мутанта» и покатил по знакомой дороге на вечернее рандеву с любительницей мужского ширпотреба. Чего не сделаешь для родного коллектива. Ради освобождения Козициной, он мог даже стать оборигеном острова Таити, сунуть голову прямиком в пасть дракона, лишь бы это привело к нужным результатам. И пусть он недолюбливал Козицину. Это ровным счетом ничего не значило. Она была его боевым товарищем по совместной борьбе. А товарищей в беде не бросают. Вот именно.

Но «Мутант» явно почуял неладное, стал чихать, кашлять и дергаться, как припадочный. А за Матвеевкой вообще остановился. И сколько Дмитрий его не уговаривал, как не материл, он ни на что не реагировал. Стоял, как вкопанный. Вот придурок! Он ведь сорвет всю операцию. А потом оказалось, что придурком был вовсе не «Мутант». Определенно. В баке не было ни капли бензина. На счастье Беркутова вскоре подвернулась милицейская «Волга». Он её тормознул и объяснил ситуацию. Ребята выручили. Дальше до Нового поселка Беркутов добрался без особых осложнений и оказался перед двухжтажным громадным коттеджем Люсевой в восемь часов. На асфальтированной площадке перед коттеджем уже стояли мрачного бутылочного цвета «Шевроле» и ослепительно белая «Вольво». Зная, что соседство с красоткой надолго лишит «Мутанта» покоя и доставит душевные муки, Дмитрий отогнал его подальше, на противоположный край площадки.

Ажурные ворота были настежь распахнуты. Нынче здесь «День открытых дверей». По выложенной гранитными плитами дорожке Беркутов продефилировал до парадных дверей и нажал на кнопку звонка. Дверь тут же распахнулась и Беркутов увидел перед собой вышколенного гренадера в роскошной ливрее с весьма значительным лицом, говорившем о богатой родословной его обладателя. Предки этого добра молодца наверняка служили дворецкими и камердинерами при дворах графов Львовых, Воронцовых, князей Галициных, Шереметьевых, а то и при дворах монарших особ. И вот, докатились до швейцаров мадам Люсевой, бывшей валютной проститутки. А что делать? Куда бедному «крестьянину» податься? Как говориться, – «каков поп, таков и приход». Потому-то и взгляд голубых глаз швейцара был так глубок и печален.

– Вы приглашены? – спросил он.

Думая над своей ролью в этом вертепе бесившихся с жиру богатых развратниц, Дмитрий решил косить под иностранца. Ведь Люсева прежде была не простой шлюхой, а шлюхой валютной, то-есть имела самое непосредственное отношения к «цивилизованному Западу», а потому «иностранцу» с ней будет легче дотолковаться. Определенно. «Гренадер» стоял на пути неодолимой преградой и ждал отывета. А, была не была! Понеслась душа в рай! «А он сказал: „Поехали!“, и махнул рукой».

– Ви говорил – «приглашайт»? Я,я. Моя приглашайт мадам Люсьева. Я, – активно закивал головой Беркутов. Поскольку до недавнего времени в наших лучших друзьях ходил «друг Колль», а уж потом шли «друг Билл», «друг Шерак» и все прочие, Дмитрий решил работать под немца.

Породистое лицо швейцара дрогнуло и расплылось в приветливой улыбке, а могучее, казалось, никогда несгибаемое тело, переломилось в почтительном поклоне. Это соотечественники вызывали у него излишнюю подозрительность, граничащую с параноидальным синдромом. Иностранцы же были вне подозрений. Беркутов уже давно отметил закономерность. что к иностранцам в России были особенно неравнодушны две категории граждан – политики и лакеи. Остальным они были как-то до лампочки. А вот эти две настолько были счастливы от общения с западными друзьями, что готовы были заменить собой всех капельмейстеров военных оркестров. Кроме шуток.

– Проходите, пожалуйста! – подобострастно пророкотал швейцар, не разгибаясь и освобождая дорогу. – Оне-с в гостинной.

И Беркутов вошел в большой, ослепляющий блеском венецианского стекла и утопающий в роскоши дорогих ковров и картин в массивных позолоченных рамах холл, как утопают государственные мужи в объятиях «массажисток», этих юных гетер, вершащих судьбы Отечества. «Гренадер» на полусогнутых семенил впереди и при его росте и комплекции выглядел карикатурно, если не сказать больше. Но самое удивительное, что он умудрился не растерять по дороге своего значительного лица. Видно, эта значительность слишком дорого стоила его предкам. Наконец он достиг массивной белой двери, изукрашенной золотой вязью, распахнул.

– Прошу-с!

И Дмитрий увидел в гостиной сидящей в глубоком кресле женщину. Вернее, поначалу бросились в глаза длинные и мускулистые, как у ипподромского рысака, ноги, обнаженные до этой самой, а потом рассмотрел и все остальное. Остальное тоже впечатляло. И ещё как впечатляло. На вид ей можно дать года тридцать два, от силы – тридцать три. Сильная гибкая фигура с довольно развитой грудью, красивая голова на длинной шее, короткая стрижка пепельных волос, синие наглые глаза, вздернутый носик и большой порочный рот. Если мадам лишить по суду всего её состояния, то она не пропадет. Нет, не пропадет. Прокормится прежней профессией. Во всяком случае, у жителей Судана и Мозамбик она будет пользоваться большим спросом. Определенно.

– Ты кто? – длинный палец Люсевой (а это была несомненно она) со свисающим с него, будто клюв коршуна, ярким ногтем выстрелил Беркутову точно в грудь, То ли Люсева обладала мощным энергетическим зарядом, уже не раз испытанном на подопытных мужиках, Дмитрий не знал, но только почувствовал, что получил пробоину как раз в районе «ватерлинии», а в груди что-то забеспокоилось и заныло. И чтобы окончательно не погибнуть и не пойти ко дну, не отдать душу на поругание этой дьяволицы, схватился за свою любовь, как хватается утопающий за соломинку,

«Светочка! Святая женщина! – мысленно возопил, обращая свой взор на окно, выходящее на север, туда, где в сорока километрах от этого элитного вертепа в уютной квартире проживала его любимая, ничего не подозревавшая какой великой опасности подвергается её непутевый мужинек. – Защити и сохрани! Отверни от от этой горгоны, этой наяды, этой ненасытной вакханки. Не дай погибнуть во цвете лет».

Не поверите, но помогло. Успокоилось сердце и все осталоное. И Беркутов ощутил былую уверенность и почувствовал, как вернулось чувство мужского достоинства. Нет, его круглыми коленками не возмешь. Дохлый номер! Он уже давно вырос из того возраста. Видел в своей жизни и похлеще. И вперив в хозяйку наглый насмешливый взгляд, проговорил:

– Их ест пресса. А вы ест мадам Люсьев? Такой красивый русский баба. Здравствуйте! – Дмитрий подошел и галантно поцеловал руку Люсевой, не упустив однако случая погладить и её упругую ляжку. Люсева сделал вид, что этого не заметила.

– Так ты иностранец?! – удивленно воскликнула она, встрепенувшись. А её впечатляющая грудь в глубоком выразе платья втрепенулась и приняла положение «на изготовку». И это было хорошим признаком. Определенно. Беркутов достал журналистское удостоверение, протянул хозяйке.

– Писал шуть-шуть хотел ваш клуб.

Хозяйка раскрыла удостоверние, прочла, разочарованно проговорила:

– Так ты Самохвалов?

– Это ест майне... Как это? Когда их не хотел называться своя фамилия?

– Псевдоним? – подсказала Люсева.

– Я-я, псевдоним. Тошно. Их ест Густав Любке.

Люсева резким рывком встала с кресла и пошла развитой грудью на предполагаемого противника. Теперь это главное оружие в борьбе с сильной половиной человечества демонстрировало явную заинтересованность.

– Очень приятно! Людмила Викторовна, – она сунула ему руку с зажатым в ней журналистским удостоверением. Голос её стал низким, а глаза – томные. В них теперь сквозил неприкрытый интерес к «германскому поданному», невесть каким образом оказавшемся в её доме.

"Ой, блин! – вновь запаниковал в нем маменькин сынок, уже готовый сдаться на милость победителя. «Не дрейфь, приятель! Не будь слизняком! – одернул его русский крутой Уокер Дмитрий Беркутов. – Поставленную перед нами задачу отработаем на отлично». Он забрал удостоверение у мадам, ещё раз поцеловал холеную руку, бесцеремонно дотронулся до её роскошной груди, сказал восхищенно:

– Натюраль продукт! Колоссаль!

– Но-но! – игриво ударила его по руке Люсева. – Ишь какой быстрый! А как ты оказался в России?

– О, мой ест болшой поклоник матушка Россия. Горбачев. Перес... Как это?

– Перестройка, – подсказала хозяйка.

– Я-я. Перестройка. Рот фронт. Но пасаран. Их бин цу либен. Натюрлих. Русский женщина. Карашо! – плел Дмитрий все, что забредало в голову, в основном – ахинею.

В это время дверь гостинной открылась и в неё ворвалась молодая женщина, при взгляде на которую, Беркутов понял, что его бенефис не состоялся – подвел его Величество случай. Ну кто же мог предположить, что он здесь встретит свою старую знакомую – старшую дочь четы Кравцовых Элеонору, отец которой при самом непосредственном участии Дмитрия на долгие годы перешел на полное государственное довольствие.

Элеонора также заметила и узнала Беркутова. Приостановилась. Затем, с радостным возгласом:

– Дмитрий Константинович! – продолжила стремительное поступательное движение.

Над головой Беркутова сгустились грозовые тучи, а в воздухе запахло большим провалом, если не сказать больше. Надо было срочно спасать положение.

– Это ест майн кароший знакомый, – пробормотал он Люсевой и с воодушевлением воскликнув: – Майн Гот! – раскрыв объятия, ринулся навстречу Кравцовой. Он поймал её как раз посреди зала, сграбастал и принялся тискать, восклицая: – Какой радость! Какой втреча!

– Но... Но, – пару раз трепыхнулась та, озадаченная поведением Беркутова. – Что вы делаете?

– Молчать! – горячо зашептал ей на ухо Дмитрий, продолжая сжимать её в железных объятиях. – Вы мне всю операцию сорвете. Я здесь представляю германскую разведку. Понятно?

– Какую разведку? – понизила Элеонора голос до шопота, проникаясь ответственностью момента.

– Германскую.

– Так вы что, шпион?

«Вот, блин! Эта алкоголичка кажется всю сообразительность к шутам пропила!» – подумал Беркутов. Сказал:

– Ага. А по совместительству ещё тружусь в родной ментовке.

– А-а! – наконец дошло но её сознания по длинной шее. – Так вы здесь на спецзадании? Ой, как интересно! А кого вы здесь «пасете»? Да отпустите же меня наконец. Вы мне делаете больно.

Дмитрий с трудом расцепил за её спиной онемевшие руки, удивляясь её живучести. Они ныли, будто после сильной судороги.

– Где мы можем поговорить? – спросил.

– Можно на улице. – От неё привычно пахло хересом и дорогими сигаретами.

– А шептаться в обществе некрасиво, – ревниво проговорила Люсева. Из её рук уплывал к другой настоящий «иностранец». Здесь запсихуешь! Верно?

Не удостоив хозяйку ответом, Дмитрий взял Элеонору под руку, развернул к двери, сказал решительно:

– Пойдем! – они направились к двери.

– Густав! Куда же вы? – капризно прокричала им вслед Люсева.

– Айн момент, мадам, – обернулся Беркутов и сделал хозяйке ручкой. Похоже, он сильно достал эту Лукрецию сексуальной политики правительства.

– Так ты что, действительно «косил» под иностранца? – удивленно спросила Кравцова. Она уже опомнилась и стала сама собой – циничной и грубой алкоголичкой с выгорившем напрочь внутренним содержанием, опусташенной и ко всему равнодушной, кроме мужиков, виски, хереса и американских сигарет. Они вышли за ограду и медленно пошли по улице.

– Имею честь представиться... Ты кто сейчас? Мадам? Мадмуазель?

– Мадмуазель.

– Имею честь представиться, мадмуазель. Густав Любке, поборник свободы, демократии и относительного равенства сексуальных меньшинств.

– Ну ты даешь! – рассмеялась Элеонора. – Как пожиывает Светлана?

Со Светланой Дмитрий познакомился как раз в доме Кравцовых. Она работала у них домоуправительницей.

– А что ей сделается. Цветет и пахнет.

– Завидую я ей.

– Нашла чему завидовать.

– Нет, правда. Хороший ты мужик. Надежный. А то, что с прибабахами, так это даже хорошо. Ты все ещё частным сыщиком работаешь?

– Нет. В ментовке пашу. Я же говорил.

– А у нас в клубе тебя что заинтересовало?

Зная характер Кравцовой, Беркутов решил говорить с ней начистоту. Она либо откажется говорить совсем, либо скажет правду.

– Про убийство Звонаревой слышала?

– Еще бы не слшшать. У нас в Поселке в последнее время об этом только и говорят.

– Ты её хорошо знала?

– Конечно. Она ведь состояла в нашем клубе любительниц потрахаться.

– Откровенно, но по существу верно, – по достоинству оценил Дмитрий эту информацию. – У неё был постоянный мужчина?

– Да, – кивнул Элеонора. – В последнее время она путалась с писателем.

Беркутова будто током ударило. Есть!

– Вот как?! Я так и предполагал. Могу даже назвать его фамилию. Это Олег Николаевич Пригода. Угадал?

– Какой ещё Пригода, – возроазила Элеонора. – Это Игорь Студенцов. Здесь же живет, чуть ниже.

И Беркутов понял, отчего после встречи с веселой вдовой у него появилось ощущение, что та его в чем-то надула. Она его пыталась пустить по ложному следу. Точно. Но выидно недостаточно хорошо разыграла возмущение, чем и поселила в его душе сомнения. Вот и верь после этого женщинам.

– Студенцов? Так он же, по моему, старый, как пень.

– Нет. Тот был его отцом.

– А почему был?

– Он погиб вместе с женой в позапрошлом году. А этот молодой. Шикарный мужик. До сих пор не пойму, чем его привлекла эта «корова».

– И долго он с ней?

– Да пару месяцев, пожалуй.

– Ты знаешь, где он живет?

– Знаю.

– Покажешь?

Элеонора пожала плечами.

– Отчего не показать. Пойдем.

Они прошли лесом и через десять минут вырулили на улицу, где, в основном, были скромные бревенчатые дома, ни в какое сравнение не идущие с особняками и коттеджами новых русских. Улица была пустынна.

– Эти дома принадлежали раньше писательской организации, – пояснила Элеонора. – А вон тот, – она указала на довольно большой дом с мансардой, скрытый от посторонних взглядов высоким забором и железными воротами, – и есть дом Студенцова, доставшийся ему по наследству.

«А не здесь ли прячут Козицину? – подумал Дмитрий. – Место очень подходящее».

– Он что, постоянно здесь живет?

– Нет, конечно. У него есть квартира в городе. Но в последнее время я его часто встречаю в поселке.

– А что он пишет?

– Шут его знает, – пожала плечами Кравцова. – Я книг не читаю.

– Ты этим вроде как бравируешь?

– Какое там. Скорее скорблю.

Дмитрий проводил Элеонору до коттеджа Люсевой, где распрощался, сел в Мутанта, позвонил Рокотову домой и сообщил все, что ему стало известно. После довольно продолжительной паузы Рокотов спросил:

– Так ты считаешь, что Светлану там держат?

– Предполагаю, господин полковник. Это пока лишь рабочая версия, нуждающася в проверке.

– Ну да... И что собираешься делать?

– Хочу понаблюдать за домом.

– Одобряю. Только, прошу, делай это крайне осторожно. Любой наш неверный шаг может дорого стоить Козициной.

– Обижаете, гражданин начальник. Ученого учить – только портить.

– Ну-ну. Ты от скромности не умрешь.

– И не надейтесь.

– Я тебе пришлю ребят и на всякий случай группу захвата.

– Хорошо. Я позвоню позже. А пока сам определюсь на местности.

– Удачи тебе, Дмитрий Константинович.

У Беркутова появилась редкая возможность послать начальство без последствий для своей карьеры. И он её не упустил.

– К черту! – ответил и направил своего «Мутанта» на улицу Тихую, где в одном из домов вполне вероятно томится его боевой товарищ Светлана Козицина.

Глава седьмая: Спасенный оптимизм.

У каждого человека, наверное, есть свой запас прочности. Он не беспределен. Нет. Даже у отчаянных оптимистов он заканчивается. И тогда они ломаются. Это Сергей Иванов ощутил на себе. Впервые он стал думать об отставке, как о наилучшем для себя варианте. Хватит, навоевался. Накушался этой самой борьбы по самую маковку. И главное – были бы хоть какие-то результаты. Чем больше воюет, тем больше у него появляется новых оппонентов. Это какая-то цепная неуправляемая реакция. Его страну, да и всю планету с симпатичным названием Земля, поразила ржавчина и, кажется, нет уже от этой напасти никакого спасения. Еще чуть-чуть и лопнет она по меридианам-шпангоутам, развалится на части и вместе с бедными людскими душами разлетится, расстает в бесконечном космосе. И останется после неё лишь безобразная дыра, напоминающая другим цивилизациям, до какой же степени беспечны и недалеки были люди. Как же тошно на душе! Так тошно. что хочется задрать голову и завыть от тоски и безысходности, прокричать в синеющую даль громкое «СОС!» Да он бы и закричал, завопил. заорал во всю ивановскую, если бы был уверен, что его кто-то услышит. Но не похоже, чтобы кто-то помог. Бог?! Какой ещё к черту бог? Нету его. Тютя. Бог – это коварная задумка дьявола, чтобы подчинить порядочных людей, воспитать в них покорность, завладеть их душами. Ага. Бог давно обслуживает негодяев, давно служит им верой и правдой.

И потом, почему он, Иванов, всю жизнь должен быть «паровозом», переть в гору тяжелый состав в любую погоду и в любое время года, лишь с временными остановками под названием «Вера», «Надежда», «Любовь», когда другие сидят в уютных вагончиках, свесив с полок ножки, кушают кофе и ведут нескончаемые беседы о смысле земного существования? Он тоже хочет, не двужильный. А то, если так дальше пойдет, он скоро превратиться в старого и скучного зануду. Деградирует, сопьется и бесприютными хмельными вечерами будет рассказывать друзьям-собутыльникам каким классным он был следователем, как забойно воевал с мафией. А по утрам будет маятся похмельем и отсутствием денег. Так будет. Все к тому идет.

Иванов понимал, что его окончательно доконали: вчерашний разговор, бессонная ночь, тревога за судьбу Светланы и бездеятельное ожидание у телефона, но от этого было не легче. Весь последующий день он провел у телефона. Но тот, паскуда, молчал, будто решил вдоволь поиздеваться над хозяином. Сергей чувствовал, что с каждым часом, каждой минутой ожидания его физические и духовные силы медленно покидают бренное тело, и он все больше превращается в разнесчастное, хлюпающее носом ничтожество, этакое вечно рефлексирующее чмо, реагирующее на превратности судьбы, как ревматик – на плохую погоду. Поэтому, когда вечером раздался стук в дверь, он даже обрадовался – есть кому поплакаться в жилетку. Ага.

– Входите! – прокричал.

Дверь открылась и Сергей увидел Валерия Истомина. Этот потомственный интеллигент никогда наверное не отучится стучаться. В лице Валерия было что-то очень значительное и многообещающее. И в груди Иванова сладко заныло в ожидании чуда. А вдруг?!

– Здравствуйте, Сергей Иванович! Я хотел бы кое-что доложить и поделиться своими соображениями.

– Привет! Рад тебя видеть, Валера. А то я тут совсем одичал в одиночестве. Думал, что обо мне уже все прочно забыли. Проходи. Садись. Рассказывай.

Слушая Истомина, Сергей вдруг почувствовал, как возраждается к жизни, наливается оптимизмом совсем было умершая надежда, а вместе с ней в его вялую и тяжелую, как гробница Тутанхамона оболочку вливаются новые жизненные силы и энергия, которая сможет не только переломить ситуацию, поставить её в естественное состояние – на ноги, но и перевернуть мир. Интуиция подсказывала, что Валерий вышел именно на того, кто им сейчас позарез нужен. Господи! Сделай, чтобы это было именно так. Но каков прохендей, этот Студенцов! А ведь, поди, тоже считает себя интеллигентом. Наверняка считает. Вот от таких, с позволения сказать, «интеллигентов» и расползается по Земле вся зараза.

К концу рассказа Валерия, он готов был расцеловать этого симпатичного, этого замечательного парня. А почему – готов был? Зачем зажимать свои желания и не давать им свободы самовыражаться?

Сергей вышел из-за стола, подошел к Валерию, крепко обнял его за плечи и трижды поцеловал.

– Ты молоток, Валера! Ты даже сам не подозреваешь, что ты для меня сделал. Ты вернул мне оптимизм. А это для меня даже больше чем жизнь. Потому, как Иванов без оптимизма, это все равно, что автомобиль без колес. На таком Иванове далеко не уедешь. Ага. Немного костей, немного мышечной ткани, а остальное – сплошная слякоть.

– Да в общем-то я ничего и не сделал такого, – смутился Истомин подобному проявлению чувств учителя. – Это ведь была ваша идея, Сергей Иванович.

– Ты сделал главное – спас мою личность от окончательного распада.

– Значит, вы согласны с моей версией? – воодушевился Валерий.

– Согласен. Еще как согласен. Похоже, мы нашли этого сукиного сына. Очень похоже! Сейчас надо озадачить наших крутых оперов. То-то утрем им нос! Покажем, как надо работать. А то ведь они считают, что только они работают, а мы, так, бумажки подшиваем. – Сергей схватил трубку, набрал номер телефона Рокотова. Но телефон не отвечал. – Странно, ни его самого, ни его секретарши, – пожаловался он Валерию. – Куда они подевались?

– Так ведь уже восемь тридцать вечера, Сергей Иванович, – ответил тот.

И только тут Иванов обнаружил, что уже девятый час и все нормальные люди разбрелись по своим домам и квартирам, поужинали и теперь, лежа на диване, смотрят по телевизору вечерние новости. При воспоминании об ужине, желудок Сергея вдруг вспомнил, что со вчерашнего вечера работал исключительно на холостом режиме и кроме пустого да к тому же безвкусного чая ничего больше не получал, и до того взбеленился, что Иванов на какое-то время забыл и про дело, и про все остальное. Достал из кармана сотенную, протянул Истомину.

– Валера, спасай старшего товарища, а то не дотяну от голода до завтрашнего дня. Здесь напротив прокуратуры в бане есть буфет, где продают пиво и бутерброды. Купи пару пива и десяток бутербродов. А я пока попытаюсь разыскать Рокотова.

После ухода Валерия Сергей позвонил Роктову домой, но Дина ответила, что он ещё не пришел с работы. Он стал поочередно набирать служебные телефоны Беркутова, Колесова, Сидельников. И везде один и тот же результат – нулевой. Похоже, телефоны устроили ему сегодня заговор молчания. Вот козлы! И это тогда, когда дорога каждая минута.

Вернулся Истомин, нагруженный пивом и бутербродами. Вот это как раз кстати. Это у него с голодухи ничего не получается. Стоит лишь основательно подкрепиться, как сразу все станет получаться. Проверено на практике. Такое с ним уже было, и не раз. Он расстелил на столе газету, разложил бутерброды, открыл пиво.

– Присаживася, Валера, поближе. Бум ужинать.

– Да вообще-то я не голоден, – ответил тот, отводя взгляд от стола.

– Не перестаю удивляться твоей интеллигентской щепетильности. Запомни, коллега, народную мудрость: «Дают – бери. Бьют – беги». Давай, налегай. И без разговоров тут мне, понимаешь.

Больше Истомин не стал себя уговаривать и они налегли на бутерброды, запивая их пивом.

– Да, Валера, все забываю тебе сказать. Ты почему вместе с Людмилой так безобразно себя ведете?

– А что такое? – всполошился Истомин.

– И он ещё спрашивает?! – «возмутился» Иванов. – Почему халтурите? Когда обрадуете общественность рождением наследника?

– Скоро уже, – улыбнулся Валерий.

– Правда что ли?!

– Правда.

– Вот это молодцы! Вот это по нашему!

– Мы с Людой хотели вас просить, чтобы вы согласились быть крестным отцом.

– Можно быыло бы и не просить, я и так согласен.

В это время зазвонил телефон. Сергей снял трубку.

– Добрый вечер, Сережа! – услышал знакомый голос Рокотова. – Дина сказала, что ты звонил. Что-то случилось?

– Случилось. Ты случайно не знаком с Валерием Спартаковичем Истоминым?

– Случайно знаком, – рассмеялся Владимир. – И что же с ним случилось?

– С ним ничего не случилось. Просто он вышел на одного сукиного сына, который по нашим сведениям проживает сейчас в Новом поселке.

– Где, где?! – удивился Рокотов.

– В Новом поселке, Есть такой в сорока километрах от города. А что тебя так удивило?

– А как его фамилия?

– Я же сказал – Новый.

– Сережа, прекрати безобразничать, – строго сказал Рокотов.

– Студенцов – его фамилия, Студенцов Игорь Иванович. Между прочим, он является членом Союза писателей России.

– Ну надо же! – ещё больше изумился Владимир.

И Иванов понял, что удивление Рокотова не случайно. Для того чтобы всегда сдержанный полковник эмоционировал, как пацан, должны быть весьма веские причины.

– Что тебе известно о Студенцове? – спросил.

– Мне только-что сообщил Беркутов, что также вышел на этого самого Студенцова. Более того, он считает, что Светлану содержат именно в его доме в Новом поселке.

– Вредный тип, скажу я тебе, этот твой майор.

– Это ещё почему?

– В кои веки появилась реальная возможность утереть вам нос, но и тут твой майор всю обедню испортил.

– Это точно. Он такой, – самодовольно проговорил Рокотов. – Придется ему наверное премию выписать.

– Знаешь, чем мы от вас, ментов, отличаемся?

– И чем же, интересно было бы знать?

– А тем, что мы работаем за идею, а вы за презренный металл. «Не подмажешь – не поедешь» – это про вас. Ага. А где он сейчас твой слишком активный мент?

– Следит за его домом. Собираюсь послать к нему на подмогу ребят. Студенцов не звонил?

– Ты, я смотрю, уже на сто процентов уверен, что это именно он.

– Ну если ни на все сто, то на девяносто девять – точно. Я мог сомневаться в информации Беркутова. Но когда она подтверждена ещё и Истоминым, то сомневаться не приходится. Не может быть случайностью, когда два человека по разным каналам выходят на одного и того же человека.

– Убедил. Ну, бывай. Обязательно держи меня в курсе событий. Как понял?

– Обязательно. До свидания, Сережа!

Иванов положил трубку, взглянул на Истомина, проговорил медленно, будто разговаривал сам с собой:

– Вот так-то.

– Как я понял из вашего разговора – на Студенцова вышел и Беркутов?

– Ага, – кивнул Иванов. – Этот «архаровец» отобрал у нас победу. Можно сказать – из под самого носа увел. «Не долго музыка играла. Не долго фраер танцевал».

Валерий усмехнулся. Лучший друг Иванова Михаил Дмитриевич Краснов сейчас бы наверняка недовольно фыркнул и проворчал: «Никакой солидности, понимаешь! Ведешь себя, как пацан!»

Сергей выбросил газету в урну для бумаг, туда же отправил бутылки. Закурил. Встал из-за стола. В задумчивости прошелся по кабинету. Остановился перед Истоминым и, насмешливо глядя на него, сказал:

– А теперь, Валерий Спартакович, поговорим, как следователь со следователем. Чем будем доказывать вину Студенцова?

Тот неопределено пожал плечами.

– Не знаю. Я уже думал над этим. Он нам практически не оставил шансов.

– Вот именно. Чисто работает этот с позволения сказать писатель. Умен. Очень умен. Пока у нас против него лишь похищение Светланы. Но и здесь ещё не все ясно. Он может представить дело так, что она сама увязалась за ним на дачу. Но только тут он вряд ли открутится. А вот по остальным фактам... По ним приходится рассчитывать лишь на показания главного режиссера Янсона и других подельников Студенцова. Как говорится: поживем – увидим. Ага.