Текст книги "Берег Скардара"

Справа от меня послышался шум передвигаемого по палубе пушечного лафета. Толкали одну из трех ретирадных пушек, установленных на мостике, стремясь поставить ее ближе к трапу, чтобы хоть как-то ограничить проход.

Парни толкали лафет на коленях, опасаясь попасть под огонь стрелков с палубы. Одному уже не повезло, пуля все же настигла его, заставив бросить пушку и схватиться за живот. Но дело свое ребята сделали, пушка у схода на палубу станет для атакующих пусть и небольшим, но препятствием.

– Командир! – Это снова Прошка, и снова с пистолетами, теперь уже с двумя.

Спасибо, Проухв, мой правый локоть распух, и, что самое обидное, не из-за ранения. Я ударился о балясину трапа еще в самом начале нашего штурма мостика. Поначалу я этого почти не чувствовал, затем пришла острая боль, действовать правой рукой становилось все труднее, а фехтовальщик левой из меня еще тот.

С палубы раздался пронзительный свист боцманской дудки – сигнал к новой атаке. Табрисцы тоже отлично видели свое положение и приближающегося «Четвертого сына». Какое все же странное название, надо будет обязательно спросить о нем, если доведется.

Снова яростный рев защитников корабля. Неожиданным ответом ему стал пушечный выстрел. Это один из людей Иджина, который лежал, схватившись за живот и даже не делая попыток уползти вглубь мостика, нашел в себе силы, чтобы приподняться и вставить фитиль в запальное отверстие орудия.

Когда всех нас прижали к кормовому борту и мы теряли людей один за другим, послышался еще один рев, рев десантирующейся на борт табрисца абордажной команды «Четвертого сына»…

Мы сидели втроем, устроившись на пушечном лафете, передавая друг другу бутылку с вином. Мы – это я, фер Груенуа и дир Пьетроссо.

Вино было удивительно гадостным на вкус, в чем мы сошлись единодушно, но это вызывало у нас только глупые улыбки. Изредка один из нас издавал нервный смешок, тут же подавляемый. Мы живы.

Восемнадцать. Осталось только восемнадцать из тех семидесяти двух человек, что высадились на палубу табрисского корабля. И два из них точно не выживут.

Наверное, сейчас было не самое подходящее время для улыбок, но как же приятно сидеть, вдыхая полной грудью воздух, из которого еще не выветрился запах пороховой гари, и понимать, что новой атаки уже не будет.

«Четвертый сын» успел отойти от борта табрисца, оставив на нем полсотни человек, и устремился на помощь «Морскому воителю». Бой еще не закончился, против двух кораблей Табриско оставалось два корабля Скардара да еще один, наполовину затопленный, тот, что лишился грот-мачты.

Но никто из нас уже не сомневался в победе, и поэтому мы улыбались.

– Скажите, господин дир Пьетроссо, почему этот корабль имеет такое странное название? – спросил я у Иджина, махнув рукой в сторону ушедшего «Четвертого сына», в очередной раз глупо улыбнувшись в пустоту.

Болел локоть правой руки, болел так, что я не мог поднести горлышко бутылки с вином ко рту, поручив это ответственное дело левой. Болели ребра под смятой кирасой, от которой я еще не успел избавиться. Жгла рана на ноге, оставшаяся после скользнувшей по ней пули. Волосы слиплись от крови, а в голове до сих пор шумело от удара саблей, и мне очень повезло, что он пришелся плашмя.

Но я сидел и улыбался глупой улыбкой, задавал глупые вопросы и вдыхал такой замечательный морской воздух, сладкий, как поцелуй любимой.

– Четвертый сын, господин де Койн… – начал Иджин, перед этим приложившись к горлышку бутылки, после чего передав ее Фреду. – Есть у нас такая притча.

У одного человека было четыре сына. Когда они выросли, один из них стал великим ученым, и имя его стало известно во всем Скардаре. Второй – влиятельным политиком, и к его мнению прислушивался сам правитель. Третий занялся торговлей, нажив огромное состояние. А четвертый, самый младший, стал воином, простым воином. И вот однажды они встретились, чтобы почтить память своего умершего отца. Встретились за столом, уставленным всевозможными яствами и винами. Они пили, ели и разговаривали. Вспоминали детство, отца… Братья долго разговаривали в ту ночь, и каждый рассказывал о своих успехах, планах на будущее.

Только четвертый брат все время молчал. Да и о чем ему было говорить?

О бесконечных дорогах, которыми пришлось пройти? О сбитых при этом до крови ногах? О службе в дальних гарнизонах, постоянной муштре, мечтах о паре глотков чистой холодной воды, когда до ближайшего источника далеко, а жара вокруг такая, что плавятся камни? И он сидел и молчал, слушая своих братьев.

Ночью на дом напали разбойники, много разбойников. И четвертый сын встал против них один, спасая своих братьев. Наверное, он был хорошим воином, потому что сумел убить всех разбойников, хотя и сам получил смертельную рану.

Братья плакали, стоя на коленях вокруг постели умирающего. А он уходил со счастливой улыбкой на лице, потому что смог сделать то, к чему все это время готовился – умереть, чтобы жили другие. То, чего не смогли сделать его братья. Да и не должны они были этого делать, потому что это был его долг, долг воина, а остальные делают выбор по совести.

Помолчав, Иджин добавил, принимая от меня протянутую бутылку вина:

– Вот такая есть у нас притча о четвертом сыне.

Глава 24
Берег Скардара

Сражение было выиграно. После того как «Четвертый сын», отойдя от нас, приблизился к «Морскому воителю», а затем и захваченный нами корабль с самым решительным видом направился к месту сражения, табрисцы дрогнули, спасаясь бегством. Их никто не преследовал, на гафеле «Воителя» взвился трехфлажный сигнал, приказывая кораблям следовать за ним. Сам он пошел к кораблю, оставшемуся без мачты. Назывался он «Скардарский лев», а корпус его набрал столько воды, что осадка вызывала сильнейшие опасения относительно его дальнейшей судьбы.

Совместными усилиями экипажей справились: корабль остался на плаву.

Затем мы перевезли на берег плененных табрисцев, отпустив их с миром. Где-то там, в глубине острова, носившего название Тьиньеру, прятался экипаж затонувшего табрисского корабля. Никаких попыток найти их мы не предпринимали. Да и зачем? Опасности они не представляли, а рабства в Скардаре нет.

Вернее, оно существует, но приняло более цивилизованный вид. Должники по решению суда передавались на определенный срок своим кредиторам, а поскольку при этом они лишались всех гражданских прав, то положение их становилось немногим лучше, чем у обыкновенных рабов. Обо всем этом мне поведал дир Пьетроссо, когда нам под прикрытием берега пришлось двое суток пережидать начавшийся шторм. Еще до того как шторм начался, мы похоронили бойцов, павших при абордаже. Похоронили на берегу.

Редкая возможность для моряков, погибших в морском бою. Берег оказался на редкость каменистым, и выдолбить братскую могилу оказалось очень трудным занятием. Мы даже пожалели о том, что отпустили пленных табрисцев.

Очень жалко было погибших парней. Хотя прошло не так уж много времени с той поры, как я всех их встретил, но слишком уж много событий связывало нас. И было больно смотреть на Оливера Гентье, недавно нашедшего родного брата и уже успевшего потерять его.

Затем начался шторм. И хотя близкий берег прикрывал нас от не на шутку разбушевавшейся стихии, волнение оставалось сильным: пару раз корабль даже срывало с якоря. Мы ждали, что с «Морского воителя», ставшего флагманом, последует приказ уйти в открытое море, где будет легче бороться с непогодой, но его так и не последовало. Когда ветер переменился, волна стала много меньше и с «Морского воителя» наконец-то отошла шлюпка, где пассажирами были сти Молеуен, Мириам, Гисса и, как выяснилось позже, три человека из свиты Диамуна.

Еще до начала шторма, готовясь к дальнейшему походу, «Морской воитель», «Четвертый сын» и «Скардарский лев» отправили к нам на борт часть своих экипажей, потому что было принято решение привести отвоеванный корабль в Скардар. Понятно, что прибывшие матросы не являлись лучшими, их отбирали по принципу «на тебе, боже, что нам негоже».

Нет, эти люди не были отбросами, среди почти сотни, прибывших на борт, таких, на мой взгляд, не больше десятка. Но всегда и везде в первую очередь стараются избавиться от людей неудобных, неугодных и так далее. Словом, таких, которые, даже отведав шомполов, остаются при своем мнении, просто стараясь лишний раз его не озвучивать. Что же касается самих телесных наказаний – это обычная практика на всех флотах этого мира, да и в моем мире разве было по-другому?

Командование захваченным кораблем Табриско, который по приходе должен был войти в состав Скардарского флота, было возложено на Фреда фер Груенуа. Фред – опытный мореплаватель, а в компании со сти Молеуеном вообще выдающийся, так я ему и заявил, но адмиральскую каюту занял сам.

Дир Пьетроссо остался с нами, на борту «Интбугера» – так назывался захваченный нами корабль, а мотивировал он свое решение тем, что экипаж сборный, дисциплина никуда не годная, и при нужде он поможет ее поднять.

Его решению я обрадовался. Мотивы Иджина тоже понятны: трудно находиться на одном борту с человеком, которого органически не перевариваешь. Из абордажной команды скардарцев в живых осталось чуть больше десяти, и больше половины из них ранено. Но на «Воителя» они не вернулись, хоть и не намного, но увеличивая экипаж «Интбугера».

Все время вынужденного бездействия фер Груенуа гонял новую команду доверенного ему корабля, подготавливая «Интбугер» к переходу: в сопровождении «Морского воителя» мы должны были направиться к берегам Скардара при первых признаках успокаивающегося шторма. «Четвертый сын» оставался ждать, пока «Скардарский лев» сможет продолжить плавание, чтобы вместе отправиться на родину.

«Вот и замечательно, что мы не будем их дожидаться, – думал я, глядя на приближающуюся шлюпку. Достигнем Скардара, найдем попутный корабль, следующий в Империю, затем каких-то три-четыре недели – и закончится моя личная одиссея».

Беспокойство вызывал только конфликт с Диамуном и его возможные последствия. Но пока все шло хорошо, так нужно ли переживать заранее. Вся моя жизнь в последние несколько лет настаивала на том, что так далеко заглядывать нет необходимости.

Три человека из свиты наследника Диамуна, прибывшие на наш корабль вместе со сти Молеуеном, Мириам и Гиссой, мне не понравились сразу. Я успокаивал себя мыслью, что мнение мое далеко не объективное, просто я перенес на них свою неприязнь к Диамуну.

Они первыми поднялись на борт, постояли, дожидаясь, пока из шлюпки поднимут багаж, затем в сопровождении матроса ушли в отведенные им каюты. Места хватало, свободных кают достаточно, ведь численность экипажа на борту была минимальной.

Вот и Гисса. Девочка весела – еще бы, столько приключений, когда и страшно, и интересно, а вокруг так много добрых людей, совсем не похожих на ее прежних хозяев. Когда вернемся в Империю, надо будет постараться дать ей образование. Гисса неглупа, старательна, и из нее обязательно выйдет толк.

Хотя какой там толк, не те еще времена. Выйдет замуж, нарожает кучу ребятишек, и весь ее мир сомкнется до стен собственного дома с редкими вылазками на рынок и единственным удовольствием посудачить с соседками. Но она точно не будет ломать голову над тем, чем накормить своих детей и во что их одеть, уж об этом-то я сумею позаботиться.

После Гиссы на борт поднялась Мириам. Определенно с ней что-то произошло, хотя она старательно пыталась этого не показывать. Только бы не то, о чем я подумал, только не это. Последним появился сти Молеуен, державший в руке дежурный саквояж фер Груенуа. Он поздоровался со всеми, затем Прошка увел Клемьера в его новую каюту. Мириам вместе с Гиссой подошла ко мне, ожидая распоряжений. Нет, мне не показалось: что-то в ее взгляде неуловимо изменилось.

Неужели все-таки… Так, спокойствие, Артуа, и не надо так смотреть в спины трем новым пассажирам, пока еще не все ясно. Чтобы узнать правду, нужно поговорить с Мириам. Уже в своей каюте, отослав Прошку под благовидным предлогом, я коротко бросил Мириам: «Рассказывай».

И она, захлебываясь слезами, давясь ими, рассказывала, рассказывала, рассказывала прерывающимся голосом. Это действительно чуть было не произошло.

Люди Диамуна заволокли Мириам в его каюту, когда мы считали последние минуты жизни на палубе «Интбугера». И только вмешательство капитана «Морского воителя» дир Героссо предотвратило попытку этой мрази воспользоваться ситуацией. Ведь всем было не до происходящего в каюте наследника, шел бой. Видимо, в свите Диамуна все же нашелся человек, не растерявший остатки совести. Он сообщил обо всем Мелиню, и дир Героссо пришлось покинуть мостик, потому что он не мог никому перепоручить то, что должен был сделать сам.

Они очень ругались, рассказывала Мириам, всхлипывая и вздрагивая всем телом. Диамун кричал, что дир Героссо не стоит портить с ним отношения из-за какой-то там шлюхи. Мелиню в ответ заявил, что он капитан на этом корабле и он не позволит кому угодно сделать то, что собирался сделать Диамун. И когда тот протрезвеет, то сам пожалеет о своем намерении. Наследника поддерживали люди из его окружения, и когда дело дошло уже до шпаг, на «Воитель» обрушился град вражеских ядер. Диамун присел, обхватив руками голову, а дир Героссо схватил Мириам за руку и выволок ее из каюты. Все время до прибытия на борт «Интбугера» она вместе с Гиссой провела в каюте капитана.

Я стоял и молчал, прижав ее к себе и гладя по голове. В конце рассказа Мириам вынула ожерелье, которое Диамун дал ей в качестве аванса за ожидаемую услугу.

Ты только не говори ничего Проухву, девочка, хорошо? Не нужно ему знать об этой истории. Мириам кивала головой, глядя на меня полными слез глазами. Ненавижу женские слезы, но сейчас они были вызваны не тем, что на улице украли кошелек, и даже не рассказом о том, что пришлось расстаться с любимым.

Выйдя на палубу, я обнаружил ожерелье зажатым в руке. Первым желанием было выбросить его в море, и я даже размахнулся, но потом передумал. Украшение не выглядело дешевым, скорее дорогим, возможно, даже очень. Но разве это цена, Диамун? О настоящей цене ты узнаешь позже. Какая же ты мразь, Диамун, ведь именно так ты хотел мне отомстить.

Грохнул пушечный выстрел, отвлекая меня от навязчивых мыслей.

«Морской воитель», снявшийся с якоря, отсалютовал остающимся кораблям. На нем не стали дожидаться возвращения шлюпки, потому что это была шлюпка с «Интбугера».

Хороший все же ходок наш новый корабль. «Буревестник», если перевести с табрисского языка. Есть такие птицы, непревзойденные мастера планирования, размах крыльев которых достигает порой четырех метров.

«Над седой равниной моря гордо реет буревестник…» – вспомнились с детства знакомые строки. И лишь сейчас я подумал, что море бывает седым в шторм, когда на гребнях волн белеет пена. Только равнины в этом случае не получается. Наверное, чтобы видеть море седой равниной, нужно стоять на берегу, на высокой-высокой скале.

«Интбугер» шел в полулиге за кормой «Морского воителя», причем особо не напрягаясь, чтобы развить приличную скорость. «Воитель» – быстрый корабль, но «Буревестник» даже не думал от него отставать. Когда на «Воителе»-флагмане прибавили паруса, положение не изменилось – мы по-прежнему легко держали дистанцию. Более того, при нужде нам удалось бы даже обогнать «Морского воителя». И это при том, что на борту «Интбугера» на пять орудий больше. Славный корабль, очень славный.

Либо табрисцы превзошли Скардар в искусстве кораблестроения, что очень сомнительно, либо произошло другое. Так бывает: казалось бы, одинаковый проект, строят одни и те же люди, из идентичных материалов, но один летит как птица, а другой тащится, как кляча на смертный одр. И такое применимо не только к кораблям, но и к другой технике. Хотя трудно назвать парусники техникой, они ведь живые существа: каждый со своим характером, привычками, наклонностями и предрасположенностями.

Я отстоял на мостике почти до утра, спать не хотелось. Накануне вечером добросовестно попытался уснуть, разделся, лег в постель, затем вспомнил заплаканное лицо Мириам, и сон как рукой сняло. Далась же она мне, ведь ничего меня с ней не связывает. Если разобраться, то все проблемы только из-за нее, а ведь чувствую себя перед ней обязанным и понять причины этого не могу. Нет здесь никакой логики.

Фред молчал, изредка поглядывая на меня, расхаживающего от борта к борту, и по выражению его лица становилось понятно: он знает о произошедшем в каюте Диамуна. И понимает, для чего все это было сделано. Но фер Груенуа молчал, и я был ему за это благодарен.

На мостик принесли трош, горячее, даже обжигающее вино с пряностями, медом и чем-то еще. Правда, здесь его называли лизгом, но от этого он во вкусе ничуть потерял. После троша внутри стало теплее, а на душе легче, и я отправился спать.

На следующий день за обедом в кают-компании присутствовали все трое из свиты наследника. Имя я запомнил только у одного, того, кто выглядел немного старше двух остальных, имел несколько развязные манеры, небольшой шрам на левой щеке и взгляд прожженного циника. Звали его Юстином дир Метрессу, и он казался главным в троице, а задача остальных была во всем ему поддакивать и соглашаться.

Отважные господа, что и говорить. Появились на борту «Интбугера» под предлогом того, что на «Воителе» не хватает места. Это действительно так, а потому под предлог не подкопаешься.

В кают-компанию с подносом вошла Мириам. И дир Метрессу, старательно глядя куда-то в сторону, что-то сказал на незнакомом мне языке. Остальные два его спутника рассмеялись. Казалось бы, что тут особенного?

«Да уж, Артуа, иногда лучше быть глухим на оба уха», – подумал я, вставая на ноги и направляясь к ним.

Подойдя к Юстину, я остановился напротив него. Дир Метрессу вскочил на ноги.

Ты ведь этого хотел, моей пощечины? Ну так получи ее.

Пощечина получилась дрянной, даже пальцы не обожгло, и в глазах дир Метрессу промелькнуло торжество. Но не оттого, что пощечина вышла слишком слабой.

Ведь вы правильно рассчитали мою реакцию на произошедшее, решив, что я не выдержу, поступлю так, как только что поступил, или примерно так. В любом случае результат будет одинаков: оскорбление, последующий вызов… А о том, как ты владеешь шпагой, любезный Юстин, я уже наслышан. Но одного вы, господа хорошие, не учли. Нет у меня желания затевать дуэль, много чести. Таких людей ставят на место по-другому. Вот так, когда бьют лицо правой рукой и сразу, без паузы, левой в печень. Затем снова правой, снизу в подбородок. И опять правой, но не в заманчиво открывшийся кончик подбородка, что приведет к долгому и глубокому ауту, а чуть выше, в нос. Чтобы хрустнуло под кулаком, чтобы брызнуло во все стороны. Теперь ногой в оседающее тело сверху вниз, вкладывая весь вес и выгибая стопу, чтобы удар пришелся пяткой.

Оставались еще двое, и дай бог, чтобы их хватило на то, чтобы утолить бушующую внутри меня ярость.

Меня поймали за руки, поймали свои, потому что все, что я делаю, – неправильно и противоречит кодексу поведения благородных дворян.

Но согласно какому кодексу вела себя эта тварь?

Мне не заламывали руки, просто старались удержать, что избавляло от необходимости совершать в воздухе переворот. Такую ситуацию мы уже проходили. Я напрягся, будто пытаясь освободиться, и сразу же почувствовал, как напряглись руки тех, кто меня удерживал. Затем сразу же расслабился, получив в ответ такую же реакцию. Я рванулся всем телом вперед, и черт бы меня побрал, если бы не помогло. Уловка стара как мир, но работает всегда безотказно.

Два быстрых шага ко второму из троицы, пытавшемуся вытащить шпагу из ножен. Ага, сейчас. Раньше нужно было думать, да и вообще, это дурной тон – заявляться в кают-компанию со шпагой.

Удар, еще удар и снова удар. Куда придется, лишь бы вложить все силы и вес. И теперь с приседанием опустить ступню ноги на грудь противника. Никогда бы не подумал, что хрип, вырвавшийся из его горла, покажется мне музыкой.

Но это еще не конец дела, оставался третий. Я выскочил на палубу вслед за ним, убегающим со всех ног. Куда же ты? Ведь еще несколько минут назад ты был таким вальяжным, с небрежными плавными движениями. Ты же выше меня на полголовы и на добрые десять килограммов тяжелее, а на боку у тебя при каждом скачке дергается на красивой перевязи шпага.

Остановись, и мы поговорим с тобой как мужчина с мужчиной. Я понял только одно слово из того, что ты сказал в ответ на шутку Юстина. Одно слово, но звучит оно на всех языках почти одинаково и имеет единственное значение: шлюха. Остановись и поговори со мной, принцем конюшни, путешествующим инкогнито в обществе шлюхи.

Я бил кулаками по мачте, благо в этом месте вокруг ее ствола был обмотан толстый канат, который должен был поглотить часть удара при попадании ядра. По мачте, куда со скоростью обезьяны взобрался мой третий собеседник, с которым я так и не успел переговорить.

На канате давно уже оставались кровавые следы от моих кулаков, но я все бил и бил, пока правая рука не перестала гнуться в локте. Затем я уселся на палубу, прислонившись к мачте спиной, и долго сидел с закрытыми глазами…

Берег Скардара возник перед нами внезапно. Земля показалась из тумана, застилавшего горизонт по курсу «Буревестника».

Я стоял на мостике и, не отрываясь, смотрел на берег. Что меня ждет там, в Скардаре? Там, куда совсем недавно так стремился попасть.

Вряд ли много хорошего, вряд ли вообще хоть что-то хорошее. В том, что наследник скардарского престола не оставит все как есть, не было никаких сомнений. Оскорбили его самого, оскорбили его людей, причем в обоих случаях оскорбили действием. Он явно обладает хорошей памятью на подобные события, да и его окружение не даст ему обо всем забыть. Выбор же Диамуном средств для мщения полностью раскрывал его подлую сущность.

«Морской воитель» шел в полулиге впереди нас, и Фред поглядывал на него с каким-то напряжением во взгляде. Не беспокойся, друг, до той поры, пока мы не войдем в гавань Абидоса, самого крупного порта Скардара и его столицы, опасаться нечего. Сожалел ли я о случившемся? Конечно, сожалел, нельзя ни при каких обстоятельствах терять над собой контроль, а я именно так и сделал. И поэтому у нас наверняка будет множество проблем.