Текст книги "Последняя лошадь"

Глава тридцать седьмая

Пока Пашка служил, а потом учился в цирковом училище, с Захарычем на конюшне работали разные люди. Более полугода никто не задерживался, а некоторые и того меньше. На такую зарплату мало было желающих колесить по стране и работать по двенадцать часов в сутки. Количество настоящих романтиков кочевья со дня сотворения этого мира, конечно, не уменьшилось, но встречаться они стали почему-то реже. Вместо них приходили устраиваться скрытые алкоголики, которых больше никуда не брали. Этих Захарыч чувствовал за версту, давал им шанс, но глаз не спускал – цирк есть цирк. Расставался после первого же их прокола. Те уходили тихо и без обид. Были люди, уставшие от жизни и безысходности. Старый берейтор и этим давал возможность обрести себя и почву под ногами. Пару раз нанимались откровенные пройдохи, которые исчезали, прихватив с собой нехитрый скарб Захарыча и деньги, отложенные им на «чёрный день». Стрельцов чертыхался, негодовал, но быстро успокаивался, уповая на Божий суд и его Волю. Дольше всех, почти два года, проработали студентки-заочницы ветеринарного института Вера и Аня. Девушки вроде старательные, добросовестные, любящие лошадей, но так и не ставшие Стрельцову близкими людьми. Не пустил их старик к себе в душу. Своих юных помощниц он оберегал, как мог. Часто покрывал их прогулы, романы, понимал: что взять – молодость есть молодость. Отношения выстроились ровными, профессиональными, уважительными, но не более того. Девушки у Захарыча прошли такую школу и практику, которой позавидовали бы любые учебные заведения этого профиля. Со временем они блестяще защитили дипломы и получили распределения в хорошие места. Аню тут же взяли в центральную ветлечебницу города, где она жила.

Вера устроилась ветврачом в цирке по месту жительства. Обе за короткий срок стали уважаемыми и известными специалистами. Вышли замуж. По первости часто писали Стрельцову благодарственные письма, посылали открытки к праздникам. Позже письма стали приходить всё реже. Аня перестала писать совсем. Вера, нет-нет, до сей поры присылала весточку своему наставнику.

Время шло, существование под небесами продолжалось во всём его разнообразии, обрастая событиями, хлопотами, суетой, которые человечество и принимает за настоящую жизнь…

Мировоззрение повидавшего виды старого циркового, конечно, не делилось на чёрное и белое. Оно было полно красок и нюансов, но при встрече с людьми Захарыч определялся сразу: с кем можно было идти в разведку, а с кем лучше оставаться в тылу. Время показывало, что он никогда не ошибался – первое его впечатление о человеке, как бы оно потом не видоизменялось, оказывалось единственно верным…

С приходом Ивановой сердце Захарыча как-то странно зазвучало и возликовало. Он почувствовал что-то родственное и очень важное, которое встречается редко, и не только в мире цирка. Он ещё толком не осознавал это «что-то», но праздник на душе не проходил. Перед ним была симпатичная девушка, работящая и отзывчивая, которая жила с душою нараспашку, с искринкой в глазах и сердце. Она подкупала своей мягкой улыбкой и обволакивающей добротой. Ей хотелось довериться сразу и открыть все свои тайны. Она была – Настоящей!..

С первым же появлением Корсаровой всё подсознание старого берейтора включило восклицательные знаки и замигало красным светом…

Она, казалось бы, ничего не делала такого, что могло вызвать отторжение или неприязнь. Но на уровне интуиции её сторонились и скорее спешили отойти на безопасное расстояние.

Захарычу отступать было некуда – Корсарову прислал Главк, и именно этому человеку ему предстояло передать конюшню, подготовив из неё дрессировщицу в небывало короткий срок, да ещё минуя элементарные азы понимания, Что Такое Лошадь! «Ладно, в процессе…» – успокоил себя многоопытный Стрельцов и сам себе не поверил…

Глава тридцать восьмая

…Она появилась на конюшне неожиданно, будто выросла из-под деревянных настилов денников. Незнакомка шла к Захарычу неторопливо и словно с какой-то сокрытой угрозой. Среднего роста, худощавая, с длинной шеей, в обтягивающем брючном костюме из чёрной глянцевой кожи. Смоляные волосы на голове были забраны в тугой пучок. Губы ярко накрашены. Смотрела она, как гипнотизёр, пристально, не отрываясь. Подведённые стрелки глаз делали их раскосыми на восточный манер. В её движениях было что-то змеиное. По сторонам, на лошадей, она посматривала бегло, без заметного интереса.

«Кобра!» – невольно мелькнуло в голове Захарыча. Он перестал подметать, отложил совок и выпрямился во весь свой не маленький рост. Незнакомка подошла, сделала паузу, прошлась взглядом снизу вверх по Ивановой, потом по берейтору и коротко представилась:

– Корсарова! Приехала принимать номер.

Захарыч в свою очередь оглядел даму без имени и представился:

– Стрельцов. Никита Захарович! Можно просто – Захарыч…

У Корсаровой, как позже выяснилось, оказалась удивительная способность: ей удавалось обращаться к людям, избегая имён и фамилий. Если ей приходилось говорить о ком-то, у неё находились определения, которые точно указывали на тех, кого она имела в виду. С подчёркнутым удовольствием Корсарова произносила только фамилию мужа, которая в цирке была известной и давно стала именем. Невозможно было понять, какой она человек. Говорила мало, не улыбалась, особенно ни с кем не общалась. В ней царила скрытность, импульсивность и какая-то затаённая обида на этот мир. Её избегали. Она этого словно не замечала. Сказать, что Корсарова была высокомерной, нельзя, но её гордо поднятый подбородок и недобрый взгляд настораживали…

– С приездом! – Захарыч приветливо улыбнулся. Как её звать, старик спрашивать не стал, не представилась и не надо, мало ли… – Только сразу, дочка, давай уточним: пока ты приехала на стажировку с испытательным сроком, а не принимать номер. Лошадей я отдам тому, в ком уверен, что он того заслуживает. Это не булавы жонглёрские подарить. Так что, повременим. Вливайся в хозяйство. Работы тут у нас невпроворот. Мы с Ивановой зашиваемся. Сегодня отдыхай, а завтра в семь утра жду тебя здесь. Да, найди себе какую-нибудь одежонку, которую не жалко, и коготки подстриги. – Захарыч, улыбаясь, кивнул на холёный маникюр. – С этой красотой пока придётся расстаться.

Корсарова, слушая речь Стрельцова, заметно вспыхивала, реагируя на каждое слово, но сдерживалась. Слова старика сбили её с толку. Не так она представляла себе встречу будущего руководителя номера «Свобода», в своём лице, со своими подчинёнными. Неожиданно подчинённой она стала сама…

Глава тридцать девятая

Взгляд Стрельцова был непривычно напряжённым и пронизывающе внимательным, словно он силился заглянуть в будущее.

Корсарова, в медицинских перчатках, чтобы не испортить кожу на руках, как она это объяснила, пыталась чистить морковь, срезая огромные куски в очистки.

– Показываю ещё раз! Морковь надо чистить, а не резать, смотри! – Захарыч присел рядом с Корсаровой и ловкими короткими движениями обстругал корнеплод. В его мужицких руках заискрилась соком спелая оранжевая морковь. – Молодую будем просто мыть и резать на куски, а прошлогоднюю нужно чистить – видишь, сколько тут всяких «бяк». Лошадь – существо нежное, чтобы не болела, ей нужно, как с ресторанного стола.

Корсарова вспыхнула ненавидящим взглядом, но тут же спрятала глаза под насупленными бровями. Ей показалось, что этот старик намекает на её прошлую профессию и жизнь. Захарыч же просто сказал первое, что пришло на ум.

– Свёклу чисти приблизительно так же, иначе мы останемся без овощей. Душу вложи!..

Пройдя инструктаж по технике безопасности у инспектора манежа Минского цирка Кременецкого Василия Дмитриевича, Корсарова вот уже неделю стажировалась у Захарыча. Ранние подъёмы и приходы на конюшню, бесконечные всякие там подметания, таскание тяжеленных вёдер с водой, сена, тазов с овсом и овощами изматывали её до предела. Когда же выпадала участь убирать за лошадьми свежий навоз, она бледнела, отворачивала лицо и едва сдерживала рвотные позывы. Захарыч наблюдал, делал выводы и терпеливо вводил её в профессию дальше. О том, чтобы доверить почистить лошадей, вопрос пока даже не стоял, как и о том, чтобы выпустить Корсарову на манеж репетировать номер. Это пока за неё делали Захарыч и Света Иванова.

Через какое-то время Корсарову всё же прорвало.

Она с грохотом бросила совок, из него высыпалось дымящееся содержимое, которое Света тут же стала спокойно сгребать, чтобы отнести в отведённое место к навозной куче. Корсарова покусала губы и шипящим, срывающимся от гнева голосом заорала:

– Я вам кто, уборщица? Я вам что, служащая по уходу за животными? Вы чего издеваетесь! Я высокооплачиваемая артистка, а вы мне тут говно за лошадьми предлагаете убирать! У меня муж заслуженный артист, руководитель крупнейшего номера в цирке! Это долго будет продолжаться? Сколько я буду выполнять вашу работу? Сегодня же сообщу в Главк, пусть принимают меры!

На крик, словно из воздуха, появилась Варька со вздыбленной шерстью. Она перекрыла Стрельцова со Светланой, оскалилась, прижала уши и нацелилась на Корсарову.

– Варя! Фу! Нельзя!

Собака внимательно посмотрела на Захарыча, поиграла ушами и вильнула хвостом, мол, если что, только скажите!..

– И свою шавку уберите с конюшни, проходу не даёт!

Захарыч спокойно всё выслушал, хотя его ресницы и подрагивали. Потом так же спокойно сказал:

– Ты, как будущий руководитель, должна уметь делать всё, пройти все азы этого ремесла. Твоя профессия не только выходить на манеж в красивом костюме и получать аплодисменты. Это всего на десять минут. Всё остальное время ты будешь здесь, на конюшне. И спать тебе придётся здесь не один раз. И в товарняках с буржуйкой в обнимку прокатишься не единожды. А как ты хотела – это животные, это цирк! А насчёт собаки… Это твоя защита не только в цирках. Оценишь в переездах, когда много всяких будет лезть к тебе в вагон. Вот тогда ты и поймёшь, что такое хорошая, умная собака…

Захарыч перевёл дух и постарался доходчиво объяснить Корсаровой, почему он начал обучение именно с этого, а не с манежа.

– Скажи мне: как и что ты будешь требовать от своих служащих, если сама ничего в этом не понимаешь? Ты сможешь им, пришедшим с улицы, объяснить как, чем и когда кормить, как чистить, как перевозить животных, как лечить? Хороший служащий – это полномера! Это твой тыл. А его ещё нужно найти и вырастить. В основном, будет текучка, всё придётся делать самой, и так всю оставшуюся жизнь. Ты много раз будешь оставаться одна на какой-то срок и тащить всю работу на себе, пока не наберёшь и не обучишь новых рабочих. Что будешь делать-то?.. Ладно, всё, проехали! Успокойся, тут надо привыкнуть к нагрузкам. Ты главное реши для себя – твоё ли это?..

Глава сороковая

Утро как-то сразу не заладилось. Корсарова проспала. Раз уж так получилось, торопиться она не стала. Пришла в цирк к десяти часам, раздражённая и всё равно толком не выспавшаяся. Две репетиции в день, утренняя и ночная, лишили стажёрку сил окончательно. По шесть часов в сутки она спать не привыкла.

Лошадей уже погоняли, и после репетиционная кормёжка подходила к концу. Захарыч со Светой громыхали металлом, собирая пустые тазы, потихоньку строили планы на день грядущий.

Корсарова вошла с видом, как будто она сделала какое– то великое открытие или приняла для себя невероятно важное решение.

– Да! Я проспала! – с вызовом начала она свою речь. – Да! Я устала! Надо что-то решить раз и навсегда!

– Что именно? – Захарыч выпрямился, держа стопку алюминиевых тазов из-под корма.

– В семь утра я репетировать не могу.

– А когда можешь?

– Приходить я буду на вторую репетицию, после представления.

– Что ж, на вторую, так на вторую. – Захарыч продолжил работу, как будто ничего не произошло, просто на конюшню зашёл посторонний с вопросами, на которые он ответил.

Корсарова потопталась на месте и пошла пройтись по цирку. Навстречу ей попался Кременецкий, который нёс табеля в бухгалтерию.

– Как стажировка?

Та не ответила, обречённо махнув рукой.

– Ну-ну! Репетируй!..

Через какое-то время она вернулась на конюшню.

– Чем мне заняться? Что я должна делать? – её острый подбородок гордо торчал вверх.

– Ты ничего никому не должна! – Захарыч был спокоен как вековая мудрость. – Всё остальное мы со Светой уже сделали. Отдыхай…

Корсарова поняла, что её пытаются игнорировать. Она вспыхнула.

– Да, я проспала! Но день только начался! В конце концов, невелика премудрость обслужить лошадь, возни только много!

Захарыч сходил в свой уголок, где лежали принадлежности для расчистки копыт, чистки лошадей и ещё много всякой всячины, из чего и состояла лошадиная премудрость.

– Держи щётку и скребницу, почисти лошадь. Начни со Стандарта, он самый спокойный. – Захарыч указал ей на коня, который после еды сонно хлопал ресницами в деннике, оттопырив нижнюю губу.

Стрельцов позвал Иванову, и они ушли с конюшни.

– Мы в бухгалтерию…

Корсарова покрутила в руках щётку. Надела её на руку и вошла в стойло к Стандарту. Тот напряг уши.

– Подвинься! – толкнула она в бок коня. – Это, как там – прими! – вспомнила она, как обращались Иванова и Захарыч к своим подопечным. Конь нехотя пододвинулся к другому краю денника и заиграл ушами. – Ну, и чего там мудрёного? – Корсарова повертела щётку в руках и провела ею по крупу коня. Тот от неожиданности вздрогнул, всхрапнул и затанцевал на месте.

Как чистят лошадь, она видела только издалека и всего один раз, когда это делала Иванова. Корсарова в тот момент перебирала овощи и слушала Захарыча.

– Тпру! – сделала она попытку приказать лошади стоять на месте. – Стой, не дёргайся, не съем! – и махнула резиновой щетиной щётки ещё раз по боку Стандарта. Тот снова дёрнулся, попытался отодвинуться, упёрся в перегородку и отпрянул назад, прижав Корсарову к доскам стойла. Та с перепугу завопила и ударила деревянной основой щётки под живот коню. Стандарт взвизгнул от неожиданности и забарабанил ногами по дощатому полу.

На шум вылетела Варька и без предупреждения вцепилась в ногу Корсаровой. Та, отмахиваясь от лошади и собаки, не стеснялась крепких выражений. Захарыч предвидел это, поэтому был наготове, стоя за дверью конюшни. Единственно, чего он опасался, чтобы Сандарт копытами не наступил Корсаровой на ноги, тогда могли быть проблемы. Но, зная эту лошадь, старый берейтор рискнул.

– А как эту дуру ещё научишь? – объяснил он Ивановой свой поступок. – Советов она не принимает! Пусть учится на своей шкуре – на то и стажировка!..

Корсарова влетела в медпункт, даже не постучав. В шкафчике на стеклянных полочках зазвенели пузырьки с лекарствами. Форточка от налетевшего сквозняка с грохотом закрылась. Врач, дежуривший сегодня, был после ночной смены на скорой помощи. Он уже несколько лет подрабатывал в цирке, который любил так же беззаветно, как и чувство юмора.

– Где метлу оставили? – серьёзно спросил он и посмотрел поверх очков покрасневшими от бессонной ночи глазами.

– Какую метлу? Ах, да, на конюшне!

– А ступу?.. – увидев, что на него тупо и сердито уставились, добавил – Всё! Пролетели!.. На что жалуемся?

– Меня укусила собака. Срочно нужны уколы против бешенства и составление акта!

– Что за собака? Наша, чужая?

– «Этого», на конюшне! Её надо истребить!

– А-а! «Этого»! Захарыча, значит! – доктор понимающе кивнул. – Где место укуса?

– Вот! – Корсарова задрала штанину. На голени было небольшое покраснение. Варька лишь прикусила ногу для острастки и не более того.

– Ясно! Давайте уточним: кого из вас колем и на кого пишем?

Корсарова с негодованием выскочила из медпункта, хлопнула дверью, на прощание пригрозив написать на самого доктора. Тот только улыбнулся…

Через полчаса на конюшню пришёл хмурый Кременецкий. Высокий, статный, с вальяжной манерой. Это был инспектор манежа с большим стажем, опытом и тоже незаурядным чувством юмора. В цирке он знал всё и вся. Его не единожды Главк отправлял за рубеж. Он был в фаворе и авторитете.

– Значит так, репетиционники! Пишите мне объяснительные по поводу вашего тут скандала. Захарыч! Собаку на время под замок или на ошейник. Выпускать только в ночное время. Корсарова! Поедете в городской травмпункт, встанете на учёт, сделаете сорок положенных уколов в живот против бешенства и со справкой ко мне. Всё ясно?

– Сорок? – у Корсаровой глаза полезли на лоб. – В живот! А можно как-нибудь без этого?

– Каким образом? Вы же сами утверждаете, что собака бешеная – вот и в докладной вашей указано. Значит, без уколов никак!

– Ну, она не… – Корсарова замялась – Она не то, чтобы бешеная, в прямом смысле, она – просто, м-мм, ненормальная! Вот! А можно я бумагу заберу?

– Ни в коем случае! Это документ, ему надо дать ход! Бешенство в цирке – это не шутки! Я вызову СЭС с проверкой. Вас – на обследование по полной программе! – Кременецкий озабоченно хмурил брови и говорил убедительно, как только мог. – Дело серьёзное, можно сказать, подсудное, если что!

– В смысле, «если что»?

– В прямом. Если бешенство подтвердится, то собаку усыпят, а вас будут лечить долго и тщательно – заболевание серьёзнейшее, как правило, с осложнениями! Если же окажется, что собака нормальная, а вы здоровы, оплатите все расходы вашей госпитализации и так далее. Цирк понесёт огромные убытки, которые придётся взыскивать через суд. Ваш репетиционный период на время обследования приказом переведут в категорию «простой по месту работы», разницу в деньгах вернёте в кассу бухгалтерии. В Главк сообщим о том, что вы заражены. Тут не всё так просто…

Возникла напряжённая пауза…

– А где моя докладная?

– Вы вот эту бумагу имеете в виду? – Василий Дмитриевич протянул Корсаровой исписанный лист. Та схватилась за него и резкими движениями разорвала в клочья.

– Что вы делаете? – испуганно воскликнул инспектор. – Это же документ! С подписью!

– Какой документ? – Корсарова наивно выпучила глаза. – Не было никакого документа! Вам показалась!..

Она маленькой ядовитой змейкой выскользнула в коридоры цирка.

Стрельцов с Кременецким многозначительно переглянулись и с улыбкой пожали друг другу руки…

Глава сорок первая

Через несколько дней Захарыч рискнул показать Корсаровой, как чистят лошадей, хотя сомневался, что это ей когда-либо пригодится. Скорее он пытался донести до сознания этой молодой особы, что любовь к животным – основа этого ремесла и в цирке нет мелочей. Потом, раз уж её прислали, Стрельцов должен был исполнять приказ Главка. Захарыч надел недоуздок и вывел из денника всё того же Стандарта. Поставил его посередине конюшни и зафиксировал на развязки.

– Первое! Никогда не чисти лошадей в стойлах. Тут тебя и придавить могут, и на ноги копытами наступить, и много ещё чего. Да просто тесно и неудобно. Второе – заходишь с левой стороны, берёшь щётку, скребницу и начинаешь чистить. Света! Покажи!

Иванова с радостью и нежностью махнула щёткой по шерсти коня. Тот переступил с ноги на ногу и улыбнулся глазами.

– Большинству лошадей нравится, когда за ними ухаживают. Стандарт он умница, сам покажет, где ему хочется, чтобы почистили. Иногда он даже засыпает от удовольствия. Главное – всё делать правильно. Начинают с головы. Осторожно обводят глаза. Далее – чистят участок между ушами, храп, уши, щёки и затылок. Потом шею, плечо, подгрудок, живот, круп и по очереди обе левые конечности. Потом переходят в той же последовательности на правую сторону. Лошадям нравится, когда с ними разговаривают. Говори спокойно, с лаской и нежностью в голосе, держи руку на её туловище. Помимо телесного контакта, между тобой и лошадью установится контакт духовный. Этого сразу не видно, но в работе почувствуешь обязательно. Со временем вы станете единым целым… Когда расчёсываешь хвост коня, стой немного в стороне, так, на всякий случай, чтобы он не отыграл, если чего испугается. Собственно, премудрость невелика, ты права, но её нужно знать. Далее только техника: движения руки со щёткой поступательные или круговые. Начальный взмах направлен против шерсти, чтобы взбить пыль и перхоть, а вторичный – по шерсти с сильным нажимом, чтобы снять взбитые частицы и пригладить шерсть. Несколько раз повторяешь и щётку очищаешь о зубцы скребницы. Всё, что накопилось, выбиваешь о чего-нибудь твёрдое, скажем, об пол. Мы так делаем. Ну, дальше тряпки, наведение лоска. Перед представлением тоже есть хитрости, как украсить лошадь, помимо красивой сбруи, плюмажа и султанов. Некоторые на боках крупа расчёсывают шерсть в этакую шахматную доску с помощью сахарного сиропа – красиво смотрится, потом покажу как-нибудь. Много ещё всякого…

Пока Захарыч рассказывал, Корсарова молча внимала. Света Иванова конкретными действиями наглядно дублировала слова Стрельцова. Она ловко и охотно чистила Стандарта, периодически выбивала накопившуюся грязь об асфальтовый пол центрального прохода конюшни, оставляя пыльные метки.

Захарыч взглянул на скучающую Корсарову, вдруг как-то утомился, потоптался на месте и сказал:

– Света! Заканчивай тут, а я схожу в бухгалтерию. Захарыч пошагал с конюшни. Иванова продолжала активно чистить коня, перейдя на его другой бок.

– Ну, и тебе это нравится? – Корсарова скривила рот, поглядывая на свою коллегу. – Я слышала, ты и до этого работала служащей в птичнике?

– Было дело. Только не в птичнике, а с птицами – с лебедями, фазанами.

– Да какая разница! А что, другой профессии нет?

– А мне эта нравится!

– Чего тут может нравиться? Встаёшь ни свет ни заря, по уши в дерьме! Ты, вон, девка вроде видная, а выглядишь как… – Корсарова не стала уточнять, как кто, брезгливо скривив губы.

– Я птичкав люблю, лошадкав! – Света в своей манере привычно исковеркала окончания слов.

– Птич-каф! Лошад-каф! – передразнила она Иванову. – Ты как из деревни! Школу хоть закончила, птичкав? Или так, с полусредним?..

– Да как-то так… – ушла от ответа Света, продолжая работать.

– Ну-ну! Давай-давай! Ты же любишь работать… на дедуш-каф!..