Текст книги "Последняя лошадь"

– Спасибо тебе, девочка! Ты настоящая! Теперь я спокойна – моё дело не пропало! Храни тебя бог!.. – и снова залилась слезами, закрыв лицо плохо слушающимися руками.

Кременецкий поблагодарил службы цирка за работу. Объявил, что всех ждут на обсуждении в кабинете директора.

В зрительном зале вновь горел приглушённый репетиционный свет. Остывающий манеж улыбался красным ковром…

С верхних рядов цирка последними спускались Виталий и его раненая жена.

– Ну! И что ты молчишь, как в рот воды набрал! – Корсарова злым полушёпотом накинулась на своего мужа, дотронувшись до своего забинтованного плеча.

– А что ты хочешь услышать?

– Я хочу знать, как ты ко всему этому относишься?

– К чему?

– К тому!.. У меня, значит, приказ на руководство, а эта красотка – на манеже? Так, что ли?

– Ну, ты уже сегодня показала своё… Животные – это животные! Это тебе не…

Виталий замешкался, подбирая нужное сравнение.

– Ты мне ещё про мой ресторан напомни! – Корсарова с нескрываемым раздражением надавила на «ты».

Виталий пристально посмотрел жене в глаза и после паузы многозначительно произнёс:

– Надо будет, напомню!..

Глава сорок седьмая

Узнав о том, что по поводу его конюшни собираются в Главке сильные мира сего, Захарыч поспешил на переговорный пункт. Дело было серьёзным. Просмотр просмотром, но заявка была на Корсарову. Поэтому могли всех уволить, номер расформировать, а лошадей разбросать по чужим конюшням или вообще списать. Столько труда пойдёт насмарку!..

В этот вечер Стрельцов проговорил половину своей зарплаты, дозваниваясь в разные уголки страны, где сейчас гастролировали его бывшие ученики или люди, у которых он в разные годы работал. Каждому из них пришлось перезванивать не по одному разу – пока найдут, пока пригласят к телефону. Потом нужно было обстоятельно объяснить проблему и попросить поддержки. Все, к кому он обратился, отнеслись с пониманием, и колесо закрутилось…

…Собрались в назначенный час на Пушечной те, кто работал в Москве, был проездом или в отпуске. Остальные отзвонились начальству, выразив своё мнение. Столько народных и заслуженных артистов, представляющих конные жанры всех направлений, давно не встречались в одном месте с глазу на глаз. Тут были и радостные объятия, и хмурые взгляды, и демонстративное игнорирование друг друга.

– Лёша! – Мухтарбек Кантемиров, поздоровавшись со всеми персонально за руку, радостно обнял Соколова. – Не боишься конкуренции со стороны Захарыча и его девчонки, как её там – Ивановой? Всё-таки – «свобода», не джигитовка, как у меня!

– Самая подозрительная на Руси фамилия – Ивановы! От этих всего можно ожидать. – отвечая на объятия, разулыбался Соколов. – Трепещу, конечно! – он дурашливо изобразил крепкий озноб. – Но «один-два хвоста», Миша, для меня не помеха. У меня их вон – два десятка отборных! К тому же это не новая конюшня, а «бэушная», работу её знаю. Сдюжу как-нибудь…

Вышла секретарша замуправляющего «Союзгосцирка».

– Товарищи! Проходите! Вас ждут!

Были зачитаны докладные Корсаровой, которая обвиняла Захарыча во всех своих неудачах, объяснительные Стрельцова, где объективно и спокойно было дано определение профнепригодности данной кандидатуры, и его предложение по перспективной Ивановой. Отдельно рассмотрели служебные записки инспектора манежа и протокол комиссии, которая выезжала на место с просмотром. Случай был неординарный…

Собравшихся мастеров повеселили кляузы Корсаровой, в которых она, путая конные термины, уличала Стрельцова в некомпетентности, в создании невыносимых условий труда, а именно: ежедневных многочасовых репетиций, раннего подъёма и постоянного, без выходных, пребывания на конюшне. Особенно нахохотались, когда секретарь зачитала: «Стрельцов постоянно оскорбляет меня странным, пошлым, аморальным словосочетанием: «Хомут тебе в дышло!» Я стесняюсь даже предположить – что это и куда? Прошу срочно принять меры и оградить меня, как замужнюю женщину, от подобных оскорблений временно исполняющего обязанности руководителя номера «Свобода» Стрельцова Н. З.»

Конники, гусаря, наперебой, долго придумывали для Корсаровой варианты, «что это» и «куда»…

Наконец успокоились, и началось обсуждение по Ивановой.

– Девчонка со стороны! – горячился замначальника Главка. – Без году неделя в цирке! Из простых служащих и в артистки! Сразу ей конюшню подавай! Это что такое? Где это видано! И потом, сейчас у неё руководитель номера, в самом деле – простой берейтор! Я ничего не понимаю! Оформили репетиционный период и всё? Кто-нибудь за что-нибудь у нас отвечает? – заместитель управляющего «Союзгосцирка» подчёркнуто вопросительно посмотрел на присутствующих, словно призывая всех к благоразумию.

– К тому же руководитель беспартийный! Какая с него ответственность! – поддакнул секретарь парткома.

Соколов встал, хитро прищурил глаз:

– Вспомните, что говорит на этот счёт наша Партия! На последнем пленуме ЦК была дана установка, цитирую по памяти: «Смелее дорогу молодым! Обращайте внимание на талантливую молодёжь и всячески её поддерживайте». И далее: «Выдвигайте молодых специалистов не по наличию у них дипломов и их партийной принадлежности, а по уровню профессионализма и конкретным делам!» Слышите – конкретным! В нашем случае, куда уж конкретнее. Иванова готова хоть сейчас на манеж! А «простой берейтор», как вы изволили выразиться, меня, Народного артиста, когда-то обучал! Это генерал манежа, а вы его – в прапорщики… И потом, смешно читать эти пасквильные писюльки какой-то официантки. Ею она была, ею и останется…

Присутствующие оживились и со смешками зашушукались. Историю о том, как Корсарова попала в цирк, знали многие. Шила в мешке не утаишь – цирк есть цирк…

– Попрошу тишины! – Замначальника главка постучал авторучкой по столу и нахмурил брови. – Товарищ Соколов! Алексей Сергеевич! Давайте как-то поуважительней, она ведь как-никак ваша коллега, артистка!

– Вот именно – никак! Хм, артистка! Хомуты ей во все дышла!..

– Алексе-ей Сергеевич!..

Подключился ещё один Народный – Юрий Мерденов. Он встал, орлиным взором оглядел присутствующих. Аудитория напряглась. Сейчас начнётся!..

Давным-давно, в молодые годы, когда Мерденов с Соколовым только становились премьерами столичных цирков и их амбиции били Петергофскими фонтанами, они крепко повздорили, меняя друг друга в одном из городов. Как всегда, Главк напортачил со сроками, и две немаленькие элитные конюшни встретились – одна ещё не погрузилась, а другая, приехав согласно разнарядке на гастроли, мокла во дворе под проливным дождём. Разразился грандиозный скандал! Чтобы спасти ситуацию, пришлось срочно строить станки для лошадей в спортзале и тигрятнике. Крику было!..

С тех пор они обходили друг друга стороной, а если встреча была неизбежной, то раскланивались степенно и молча, не подавая руки. На крупных главковских собраниях, уже будучи зрелыми мастерами, обязательно пикировались, даже если для этого не было видимых поводов…

Но сегодня мэтры были неожиданно солидарны. Всё, что касалось жизни цирка, лошадей, традиций и профессионализма, для каждого из них было – Свято!..

– Знаете, – Мерденов по-кавказски приосанился. – На манеж люди попадают тоже по-разному. Уж лучше способный человек со стороны, чем наш доморощенный цирковой бездарь! Мы для кого работаем? Зрителю наплевать, кто перед ним! Он видит только одно: красиво или нет, нравится или нет, зря деньги заплатил или с радостью придёт в цирк ещё раз. Тут я за Иванову. А насчёт Стрельцова… У меня и слов-то нет! Это – Стрельцов! И этим всё сказано! Он ещё до войны у самого Али-Бека начинал. Если он взялся – номер сто процентов будет! Тем более конюшня готовая! Дайте ему спокойно работать! Он вывел в люди не одного человека!

Раздался голос ещё одного руководителя конного номера – Александра Рванцова.

– Мерденов прав! Риска почти никакого! К тому же из расходов для Главка – только костюм новой дрессировщице пошить, остальное-то есть!..

– Ладно, почти всех выслушали. Что скажут кадры? Лидия Сергеевна, что там у нас по Ивановой?

Начальник отдела кадров Главка зашуршала листами – выписками из трудовой книжки, заявлениями, копиями документов.

– Значит так: Иванова Светлана Валериевна, образование высшее. Закончила Ленинградский финансово-экономический институт имени Вознесенского. Диплом с отличием. Распределилась в одну из крупных строительных компаний под Ленинградом, во Всеволожск, на должность главного экономиста. Потом уволилась и стала работать служащей по уходу за животными у Натальи Гречаненко в коллективе «Цирк-ревю». Мы год назад, помните, в Ленинграде выпускали этот экспериментальный номер с лебедями, фазанами и прочими птицами. Недавно перевелась к Стрельцову. Да… тут ещё в её автобиографии указано, что она мастер спорта. Ну, как-то так, в общих чертах…

В кабинете раздался гул.

– Ничего не понимаю! Чего люди блажат? Чего им не хватает? Образование высшее, должность солидная, зарплата приличная! Нет, человек всё бросает, идёт в цирк и берёт за копейки в руки метлу на конюшне! – Замуправляющего пожал плечами.

– Ну, вот вы и замените в её руках метлу на шам-барьер! – намекнул Соколов. – Правда, метла от неё всё равно никуда не денется…

Коллеги по конному жанру понимающе хохотнули.

Оттягивая принятие решения, высокий начальник с неуверенностью в голосе спросил:

– Что говорит прежний руководитель об этой Ивановой, как характеризует?

– Позавчера Гречаненко сама звонила, хвалила! Говорит, если бы не Стрельцов, никогда бы её не отпустила. Расставались, плакали…

– Плакали они! – начальник поёрзал в кресле. – Лирику развели! А нам тут весело!.. Опыта – ноль! Рискуем!.. А-а! – обречённо махнул он рукой. – Выбора нет – расформировать дороже станет. Ну, если что, отвечать будете вы все!.. Мастер спорта она, говорите? Надеюсь, хоть не по шахматам?

Мухтарбек Кантемиров, ещё один народный артист, руководитель известного коллектива джигитов, не моргнув глазом, с готовностью откликнулся:

– Конечно, нет! По конному спортивному пятиборью! Слышите, пя-ти-борь-ю! – Мухтарбек для пущей значимости разбил последнее слово на слоги и пояснил: – Конкур там, стипль-чез, выездка и прочее! Как раз то, что нам надо!

Старейший мастер, в прошлом спортсмен и, пожалуй, один из лучших представителей высшей школы верховой езды в Советском цирке, Даниил Барон поднял недоумённый взгляд на Кантемирова. Тот в ответ подмигнул, мол, тихо, так надо! Барон с ухмылкой и пониманием опустил глаза…

Слабый голос начальника отдела кадров, с уточнением, что Иванова – мастер спорта по лёгкой атлетике, потонул в гуле одобрительных голосов собравшихся и не был услышан.

– Ну, раз так, тогда всё – подведём черту! Давайте голосовать…

Когда все вышли после обсуждения в коридор, Кантемиров, многозначительно улыбаясь, похвалил Соколова:

– Лёша! Я и не знал, что ты читаешь документы партии, да ещё цитируешь их по памяти! Молодец, неплохо! Начальству с парторгом крыть было нечем.

– Миша, друг! Я тоже не знал, что ты так можешь убедительно врать! Хм, мастер спорта, да ещё по «пя-ти-борь-ю»! Ну, три я знаю, тем более ты назвал, а какие ещё два?

– Борьба с нуждой и идиотами!..

– А-а! Это да! Эти два вида спорта к цирку имеют самое прямое отношение! Красиво придумал!

– Так ведь для дела!

– Так ведь и я цитировал для дела! Надо было помочь Захарычу. Он-то, в отличии от нас, врать не станет. А по поводу напечатанных в газетах «установок Партии»… хм, когда мне их читать, Мухтарбек, дорогой! Телевизор-то раз в месяц смотрю, если сил хватает. – Соколов глянул по сторонам, ухмыльнулся, пустил пару матерных слов по поводу «трындеть не мешки ворочать» и тоном заговорщика закончил: – Тут важно говорить уверенно и по-партийному пафосно. Захотят проверить – что-нибудь подобное обязательно вычитают. Каждый раз пишут и талдычат об одном и том же, а поступают… – он махнул рукой, – как всегда. Пусть развлекаются. Для нас-то с тобой, Миша, главное – манеж!..

Глава сорок восьмая

…Пашка спал под брезентовым небом шапито в центре манежа, свернувшись калачиком. Он сладко посапывал. Заснуть удалось под самый рассвет. Сегодня его должны будут поселить куда-нибудь, дать вагончик, и цирковая жизнь снова завертится жонглёрской булавой…

Пришедшая на репетицию Света едва не расплакалась от умиления, увидев представшую перед ней картину. Она прилегла рядом с Пашкой и стала гладить его щёку и волосы. Потом обняла, доверчиво прижалась и, нисколько не смущаясь, нежно поцеловала. Пашка очнулся, какое-то время не мог сообразить, снится ему это или наяву. Вначале скукожился – не виделись они больше месяца, но тут же оттаял. Единственное, что он смог с хрипотцой прошептать: «Доброе утро!..» Он тоже был Свете по-настоящему рад. Последнее время он часто думал о ней. В его истерзанном сердце что-то постепенно оживало, наполнялось чем-то новым, неведомым. Происходящее приятно волновало и тревожило. Это как если дуть на ещё не зажившую рану…

Жизнь передвижного цирка-шапито «Дружба», куда направили на обкатку Захарыча и Светлану, кипела. Иванова теперь официально являлась руководителем номера «Свобода», а Стрельцова восстановили в прежней должности берейтора-дрессировщика с обязанностями служащего по уходу за животными. Его, по сути понизили, но он этому был несказанно рад. Своё место – оно и есть своё! Чужих Захарыч никогда не занимал…

Все его желания и мечты насчёт Светланы сбылись! Пашка теперь тоже был рядом. Жить и работать с ним в одной программе у старика было желанием постоянным. Захарыча теперь окружало всё, что любил. Пришла пора умиротворения и относительного покоя. Живи – не хочу! Он хотел!..

В передвижке с раннего утра, как всегда, репетировали животные, потом все остальные артисты. Так в цирке было заведено давно, и никто не собирался этот порядок менять. Репетиции с животными были, как правило, тесно связаны с кормёжкой. Очерёдность остальных – со спецификой жанров.

Пашка помогал Свете и Захарычу с конным номером, которому предстояло здесь дебютировать. Днём и ночью репетировал сам…

Ни свет, ни заря гоняли номер с собаками, потом два номера с лошадьми, один из которых должен был вскоре уехать в дальние страны. Позже на два часа, по-царски, манеж занимал премьер программы Монастырский со своими медведями. После полудня, каждый в своё время, приходили репетировать групповые акробаты-прыгуны, канатоходцы Айна и Адам Виситаевы, Пашка и другие парные и сольные номера. Многие репетировали вместе, не мешая друг другу. Атмосфера была дружная, по-цирковому семейная, наполненная каким-то неуловимым мажором…

Вагончик Пашки расположился рядом с конюшней. Он был старый, видавший виды, но чистый внутри и ярко выкрашенный снаружи. Из города в город эти вагончики, где переодевались, гримировались, а иногда и жили цирковые артисты, перевозили на железнодорожных платформах. От вокзала их доставляли тягачами, цепляя паровозиком по несколько штук. Вся эта кавалькада, расписанная масками клоунов и зазывным словом «Цирк», всенепременно привлекала внимание зевак того места, куда они приезжали, обещая им незабываемое зрелище и ещё что-то такое, от чего будет невольно биться сердце и захватывать дух!..

Пашка распаковался. На пол он бросил надувной матрац, на котором было удобно отдыхать между представлениями, вытягивая позвонки натруженной спины. Выглаженные костюмы красовались на вешалках в шкафу. Рядом, на почётном месте, жонглёрские кольца. Гримировальный столик привычно расположил на себе скатерть, коробку с гримом, вазелин, пудру, губную помаду, вату, бинты, лигнин, одеколон и прочие прибамбасы, необходимые для того, чтобы выглядеть на манеже «на все сто». Тут же стояли фотографии Захарыча и Пашкиного кумира – Великого жонглёра Александра Кисс. Была и ещё одна. Но сегодня эта рамка пустовала. Там некогда царствовала фотография Валентины. Теперь же – чёрная пустота. Как дыра в сердце…

Как-то Пашка со Светой, завозившись на конюшне допоздна, решили переночевать в его вагончике. Утром Захарыч, поглядывая на их счастливые лица, прятал свои глубокие морщины по бокам рта в улыбку. Он улучил минуту, подошёл к Пашке и сказал:

– Вот бы тебе какую жену! Эта девушка для жизни, Паша, не для баловства – пожонглировал и бросил. Смотри, обидишь!.. – Захарыч не знал, как закончить свою угрозу. Пашку он безумно любил, неосознанно ревновал и переживал за него, поэтому какие-то грозные слова ему на ум не приходили.

Он подирижировал рукой, пытаясь выразить всё, что хотел сказать и неожиданно закончил:

– Обижусь!.. Такое или приходит раз в жизни или уходит навсегда – запомни, сынок! Я-то уж знаю, повидал…

Глава сорок девятая

Администрация передвижки сняла квартиру Светлане в десяти минутах ходьбы от площадки, где расположился цирк. Это был старый трёхэтажный дом из красного кирпича. Квартира была однокомнатная, но просторная и светлая. Окна её выходили в сторону парка, где стоял шапито. Мебель была старой, с довоенным буфетом и таким же шкафом – видимо, хозяевам они были дороги, как память. Полы были деревянными, крашенными, с двумя «музыкальными» от времени половицами. На кухне стояла чугунная ванна с побитой и проржавевшей эмалью. Чтобы пошла горячая вода, нужно было зажечь АГВ. Минимальный комфорт был, остальное Светлана наполнила собой… Пашка принёс буханку чёрного хлеба, сдобную булочку и мороженое крем-брюле для Светы. Та по-детски широко улыбнулась.

– Ух, ты-ы! Крем-брюле! Моё любимое! – она радостно и нежно чмокнула Пашку. – А вот сдобу мне нельзя, потолстею, и ты меня бросишь! Переодевайся, будем ужинать, у меня всё готово!

Пашка с аппетитом ел любимый фасолевый суп, нахваливал и улыбался. Потом, доев, вдруг как-то неожиданно сник. Парень задумался, уставившись в кружку с душистым чаем. Запах мяты напомнил ему ленинградскую квартиру матери Валентины и их ритуальные посиделки за травяными чаями. Сейчас знакомый запах резанул сердце воскресшими образами и тягучей тоской. Он никогда не рассказывал Свете о своей прошлой жизни. Она не спрашивала, чтобы не травмировать. Пашка неожиданно для себя заговорил.

– Знаешь, я два года был женат. Хм… – он повёл плечом в раздумье. – Два года… Только паспорт испачкал. Я никогда не чувствовал себя мужем. Да и мужчиной, наверное, тоже. Так уж случилось. Я был каким-то приложением к династии. За меня всё решалось, кто-то был всегда впереди: или Валя, или её мама, или отец. У нас всё было… и ничего не было. Да, чувства были. Сумасшедшие! Которые, кроме боли, ничего не дали. Сердце сгорело. Один пепел… Последний год – постоянное ощущение пустоты, однообразия и тоски. Это как жонглировать, прижавшись спиной к стене, чтобы в репетиции оттачивать технику и чувствовать правильный полёт предметов. Опора есть, руки работают по школе, всё правильно, но жутко неудобно. Ты это делаешь, для того чтобы на манеже выглядело красиво и легко. В семейной жизни я жонглировал, прижатый к стене. Без манежа…

Пашка улыбнулся и притянул к себе Свету, посадив на колени.

– Всё это время я, оказывается, репетировал. Ты – мой дебют! Ты – моя премьера! Ты – мой настоящий выход на манеж. И – триумф!..

…Луна уютным ночником освещала комнату. Тихо звучал блюз из маленького магнитофона на тумбочке.

Пашке было безмятежно спокойно и уютно. Его тело от бесконечных репетиций и нагрузок слегка вибрировало и словно светилось в ночи. Света медленно водила ноготком по груди Пашки и улыбалась. Её глаза посверкивали счастливыми светлячками.

– «Мне так тихо, так благостно с Вами! Не уходите, прошу вас, мой друг!..». Па-ашка… Пу-ух!.. Тёплый… Моя Жара…

– Светóчек-Свéточка… Светóчка… Точка! Конкретная, маленькая, родная… Не запятая. Многоточие моё недосказанное…

Ночь дышала междометиями. За окном луна стыдливо прикрывалась лёгкими облаками. Звёзды игривым роем носились в черноте летнего неба.

– Хм, ты даже когда целуешься, продолжаешь улыбаться…

Пашка лежал на спине и не мог оторвать взгляда от лица девушки и сияющей луны за окном. Селена завораживала, что-то предвещала, тревожно-сладко пророчила…

– Точка-а… Теперь моя точка опоры – ты! Только, пожалуйста, запомни: я живу на этой Земле без лонжи, то есть без страховки. Ты мой пассировщик! Моя жизнь теперь зависит только от тебя. Не дай моему сердцу снова упасть и разбиться!..

Ореол лица Светланы, которая в эту ночь получила своё новое нежное имя «Точка», светился тайной и счастьем.

Света коснулась татуировки на Пашкиной груди.

– Больно было?

– Уже не помню.

– А что это означает?

– Да-а… Знаки вселенской глупости людей…

Света поцеловала чернеющие под луной наколотые символы.

– Я нейтрализовала их. Теперь у всех всё будет хорошо! В мире царить будет только любовь!..

Пашка в порыве нежности трепетно прижался к девушке.

– Cherchez l’amour dans de petits appartements! – прошептал он.

– Звучит как музыка…

– Скорее как назидание глупцам: «Ищите любовь в маленьких квартирах»…