Текст книги "Последняя лошадь"

Глава пятидесятая

…Репетиция напоминала пытку. Кольца чаще падали, нежели стремились к куполу. В цирке стояла духота, лень было даже шевелиться, не то, что репетировать. Пот заливал глаза. Внутри всё кипело, как в кратере вулкана, готового к извержению. Терпение подходило к концу. Старые, давно отработанные трюки словно сговорились с новыми – не получалось сегодня ничего. Пашка тихо выходил из себя, сдерживаясь из последних сил…

– К тебе пришли! Какой-то Червонец…

В центральном проходе пустого зрительного зала стоял знакомый таксист. В памяти мгновенно всплыло – Вениамин Грошев. Уж очень колоритно, по цирковому звучно сочетались его имя и фамилия – не забудешь!

– А-а, это ты… – в голове неприветливо пронеслось: «Тебя ещё нелёгкая принесла!». Пашка натянуто улыбнулся, поздоровался с гостем за руку и стал собирать реквизит. Это был повод закончить на сегодня издевательство над собой. Он не забыл своё обещание показать парню лошадей.

Венька шёл за Пашкой вдоль барьера, вдыхая незнакомый запах, присущий только цирку. С любопытством рассматривал брезентовый купол, где сияли хромом и никелем аппараты воздушных гимнастов и канатоходцев. Подвесные троса и верёвочные лестницы создавали паутину неведомых простому смертному хитросплетений. Прожектора на мачтах, не мигая, смотрели на манеж разноцветными глазищами, словно следя за ним денно и нощно. Всё было загадочно и волнующе! В то же время как-то беспричинно торжественно и весело!..

– Давай сюда, в фóрганг. – Пашка достал из кармана ключи от вагончика.

– А это что за зверь? – Венька вопросительно посмотрел на своего бывшего пассажира.

– Вот он, перед тобой. Это выход для артистов на манеж.

Грошев пожал плечами, подумав: «Чего люди мудрят со словами? Поди запомни…»

Появился дрессировщик медведей Монастырский.

– Что, уже отрепетировал? – Иосиф Львович немного удивился, но в голосе почувствовалась скрытая радость. – Тебе ж по расписанию ещё двадцать минут руками махать!

Пашка заметно стушевался перед старым мастером, который всю свою жизнь репетировал, как только выпадала возможность.

– Да не пошло что-то сегодня…

– Бывает… – тот понимающе кивнул. – Я тогда займу манеж, а то у моего Кузьмы тоже что-то не идёт последнее время.

Монастырский круто развернулся в сторону медвежатника, зычно крикнул своим ассистентам, чтобы те готовили животное для репетиции. Известный дрессировщик чуть косолапил, как и его подопечные. Приземистый, кряжистый, с ровной спиной и гладко зачёсанными назад, грамотно подкрашенными чёрными волосами, он шагал легко, пружинисто, целеустремлённо, как много лет назад. Вот и скажи, что ему за семьдесят!..

Закулисная часть передвижного цирка представляла собой Ноев ковчег в виде огромной брезентовой палатки, соединяющейся с самим цирком небольшим переходом. В одной стороне стояли в станках лошади джигитов, которые готовились к отъезду в другой город. На смену им пришли и теперь расположились напротив лошади Захарыча и Светланы Ивановой. Рядом, в вольерах, не умолкая, лаяли королевские пуделя, которых то и дело окликала ассистентка, заставляя замолчать. Временами они затихали, и становилось слышно, как в противоположной стороне кулис, где расположилось хозяйство Монастырского, раскачивали клетки медведи. Они порыкивали и громко сопели…

Тут же в строгом порядке стояли контейнеры и упаковочные ящики работающих в программе артистов. Их фамилии были написаны на торцах, рядом с наклейками «Багаж срочной отправки!» Каждая вещь имела своё место, и во всём чувствовался порядок, наведённый опытной рукой инспектора манежа, распоряжения которого выполнялись без лишних слов.

Пашка, смахивая пот, просвещал гостя.

– Цирк наш называется шапито, что в переводе с французского означает «колпак». Город у вас маленький, оттого здесь нет стационарного цирка, как в других городах. Приходится париться под брезентухой!

– Ты меня лучше к лошадям поближе подведи! – Венька недовольно дёрнул плечом, то ли задетый Пашкиным нравоучительным тоном, то ли несправедливой оценкой его города.

На конюшне в этот час никого не было. Захарыч уехал с завпостом на рынок за свежими овощами. Света Иванова где-то за территорией выгуливала Варьку.

– Ну, вот они, твои лошади! Выбирай! Это ахалтекинцы из Осетии. Они для джигитовки. Напротив наши, для «Свободы».

– Для свободы? А остальные, что, в плену? – Венька насмешливо приподнял бровь. – Выкабенисто как-то вещаешь, Жара!..

– Лень сейчас что-то разъяснять тебе! Действительно, жара немилосердная! – Пашка в очередной раз смахнул тыльной стороной руки тёкший ручьями пот.

– К словам не цепляйся – это цирк! Тут и не такое услышишь!.. Ладно, развлекайся. Руки только не суй, вдруг прихватят, мало ли! Я пока пойду умоюсь и переоденусь – нитки сухой нет! Да! Если придёт Варька – не дёргайся, она умная и не злая. Людей чувствует – тебя не тронет!

Пашка сделал несколько шагов, потом обернулся, хмыкнув:

– Не перепутай со Светой. Одна из них собака, другая – красивая девушка!

Венька скривил лицо:

– Ой-ёй-ёй! Остряк-самоучка ленинградский! Где уж нам в наших лаптях да по вашему паркету!..

Настроение чуть улучшилось. Пашка, довольный, махнул Веньке, мол, давай, до встречи! Я скоро…

Мимо на манеж провели упирающегося всеми четырьмя лапами молодого медведя Кузю. Он не реагировал ни на уговоры, ни на печенье, ни на сгущёнку. В его шкуре, в прямом и переносном смыслах, сейчас не хотел бы оказаться никто…

Пашка с наслаждением поплескался под струёй холодной воды из пожарного гидранта. Настроение от неприятной репетиции немного выровнялось. Он неторопливо натянул на себя джинсы и майку без рукавов. Под тканью чётко обозначились рельефы тренированных грудных мышц. Вены на натруженных жонглёрских руках вспухли и придавали дополнительный объём. Пашка глянулся в зеркало, удовлетворённо хмыкнув: «Ничего, со сметаной пойдёт!..»

С манежа неслись команды Монастырского и недовольный рёв упрямившегося Кузьмы. Он был трёхлеткой. В этом возрасте медведи в природе только начинают самостоятельную жизнь. Но вид у него был внушительный. К тому же холёная густая шерсть солидно увеличивала его размеры. Зверь был покладистый, не агрессивный, с хорошими способностями и перспективой, но с характером! В хозяйстве Иосифа Львовича было семь отлично подготовленных медведей. Некоторые из них исполняли уникальные трюки. Машка, скажем, делала стойку на передних лапах на так называемой свободной проволоке. Это было не каждому эквилибристу по силам, а тут – топтыгин! Попробуйте встаньте на руки, опираясь на кусок троса, который просто висит под тобой в метре от земли и качается, как ему вздумается! Машка под аплодисменты зрителей стояла, балансировала с полминуты без всякой страховки и чужой помощи, а потом смешно раскланивалась, сияя глазами.

На Кузю у Монастырского были свои виды. «Я из него звезду сделаю! Этот медведь будет один все трюки делать. Ему цены нет!..»

Сегодня у них в манеже, видимо, нашла коса на камень.

Пашка причёсывался и невольно прислушивался к происходящему.

– Кузя! Алле! Алле, я тебе говорю! Давай, соображай, понимаю, что мозги плавятся от жары! Не у тебя одного. Ну, давай стоечку и по домам! Алле!..

По тому, как в голосе Монастырского всё больше звучало нетерпение и металл, и по тому, как Кузя ревел всё громче и громче, становилось ясно, что взаимопонимания не было напрочь…

– Кузя! Ты чего, берёшь пример с этого бездельника Жарких? Так он жонглёр: упало – поднимет! А тебя, если что, поднимать мне! Пожалей мою старость!.. – Иосиф Львович явно рассчитывал на уши Пашки и тех, кто в этот час был в цирке. Хохмач и заводила он был известный. Компания в программе собралась ещё та!..

– Ну, спасибо, товарищ Монастырский! – Пашка чуть было не оцарапал расчёской нос. Он никак не ожидал, что найдётся повод попасться старому мастеру на клык.

На манеже наступила кульминация. Кузьма вдруг как-то странно рявкнул, что-то загремело, и раздался крик: «Держи!..»

Пашка понял – медведь сорвался с манежа и рванул куда глаза глядят. Если на улицу – быть беде! В городе его ловить придётся неизвестно сколько, пока паника не пройдёт. А там для него всё ново – так что паника зверя только усилится и отбиваться он будет по-звериному. Если на конюшню – не многим легче, там дюжина элитных лошадей и собаки.

Пашка высочил из вагончика. За кулисами стоял яростный собачий вой! Клетки здоровенных пуделей ходили ходуном. Лошади в панике били копытами и храпели.

Медведь сначала было рванул к себе в медвежатник, но, увидев ассистента с ременным поводком, тут же бросился в противоположную сторону – на конюшню.

Венька разглядывал лошадей, разговаривал с ними, похлопывал их по шеям. Увидев летевшего на него медведя, он растопырил руки, как бы пытаясь закрыть собою животных и закричал: «Пошёл! Пошёл!..»

Остановить зверя уже было невозможно. Тот сейчас от страха готов был проломить головой стену, не то что смести с дороги любого человека. Вся ярость медведя пришлась на Веньку. Кузя подмял его под себя, как простынь в банный день. Грошев отчаянно отбивался на полу ногами и руками со скоростью винтов вертолёта, борясь за жизнь. Хищник, ревя и брызгая слюной, пытался воспользоваться клыками, но его страшную пасть стягивали ремни намордника. Пашка в два прыжка оказался на медведе. Дальнейшее происходило как во сне. Молодой малоопытный ассистент Монастырского переживал рядом, нерешительно перетаптываясь на месте, готовый в любую секунду драпануть. Сам дрессировщик, со всего маху налетевший на угол реквизитного контейнера, теперь пытался кособоко двигаться, опираясь на ушибленную ногу. Из медвежатника хромал старый ассистент, из которого был боец, как из пастилы картечь.

Пашка молотил Кузьму сверху, судорожно пытаясь нащупать ошейник в густой шерсти. Венька орал внизу, вертелся там, как уж на сковородке, не давая медведю себя поломать. Наконец Пашка схватился за ошейник и что было сил рванул зверя на себя. Тот утробно икнул, повернул морду и страшно зарычал. Пашка, не раздумывая, двинул кулаком в мокрый нос. Одновременно словно кипятком обожгло правое бедро. «Зацепил таки!..» Медведь от удара на мгновение интуитивно закрылся лапами. В этот момент фурией влетела Варька. Она вцепилась в короткий отросток хвоста, целясь в гениталии. Кузьма взвыл от боли и бросился в сторону медвежатника. Вскоре он уже сидел на своём привычном месте, встревоженный и потрясённый произошедшим…

Венька тяжело поднимался, изрядно помятый и перепуганный. Кровь бешено пульсировала в висках, сердце готово было пробить грудную клетку. Так он не пугался ни разу в жизни! Пашка пытался прикрыть рукой порванные джинсы и остановить кровь, которая сочилась из раны. Прибежавшая на крики Света пыталась обмотать Пашке ногу носовым платком. Варька со вздыбленной шерстью скалилась и рычала. Монастырский повторял как мантру: «Всем в медпункт, в медпункт!..»

Веньке досталось. Его левое плечо пострадало от острых, как бритва, когтей молодого медведя. Щека расцарапана была от уха до подбородка. Рукав рубашки висел на двух нитках. Но он этого словно не замечал. Сидя на корточках, гладил рукой асфальт и беспомощно озирался по сторонам. Пашка напрягся, подозревая у парня сдвиг от пережитого.

– Ты чего?

– Пуговица… – еле слышно пролепетал Венька осипшим голосом. – Пуговица куда-то закатилась…

Монастырский со своим старым ассистентом рассмеялись нервным смехом, больше похожим на рыдания. Всю дорогу до медпункта Иосиф Львович повторял: «Пуговица!..» и нервно, без улыбки, хохотал.

В вагончике, оборудованном под медпункт, он залпом осушил пузырёк валерьянки, тупо посмотрел на пустую склянку и сказал в никуда: «Ну, да! Пуговица… А как же!..» и грузно, прихрамывая, спустился по порожкам, сотрясая вагончик.

Местный врач скорой помощи, Георгий Андреевич, или проще дядя Жора, которого подрядили в цирк на период гастролей, поцокал языком, разглядывая раны потерпевших.

– Красота! Наконец-то! А то сижу тут у вас уже вторую неделю, протирая штаны, давление меряю, на шару представления смотрю! Та-ак! Что тут у нас? Ага, неплохо, неплохо! Бывает и похуже…

– Сначала его! – Пашка кивнул на Веньку.

– Его так его… – доктор с металлическим стуком разложил на подносе хромированные инструменты и открыл какие-то пузырьки. Резко запахло медицинскими снадобьями. Невольные мурашки побежали по молодым телам.

Венька, морщась и сверкая своей стальной фиксой, снял с себя остатки рубашки, с сожалением посмотрел на неё и бросил в угол. Доктор начал колдовать над Венькиным плечом. Там у него красовалась какая-то татуировка, но Пашка её не смог разглядеть, он сидел с другой стороны. Да и собственная нога занимала его в этот момент больше. Вопрос мучил только один: насколько он вылетел из рабочего процесса? В таком состоянии нечего было и думать о выходе на манеж.

Первое, что сделал врач, так это влепил Веньке в плечо укол против заражения.

– Я уколов не боюсь, не повешусь, так сопьюсь!.. – доктор, мурлыкая, что-то тихо комментировал себе под нос.

В дверь без стука просунулась встревоженная голова Захарыча. За ним маячила не менее обеспокоенная Света.

– Сынок! Ты как?

– Ваш сынок в порядке, ещё на свадьбе будем гулять! – доктор, обрабатывая рану, даже не посмотрел на Стрельцова. – Не беспокойтесь! А пока, извините, закройте, пожалуйста, дверь, молодые люди стесняются собственного стриптиза.

Промыв рану, Георгий Андреевич потянулся за йодом. Крылья Венькиного носа затрепетали, глаза широко раскрылись. Доктор сделал первый мазок.

– Мм-м!.. – сдавленно застонал Грошев, и его фикса снова сверкнула под светом яркой лампы.

Пашка с чувством превосходства хохотнул над коллегой по несчастью.

– Ну, вот, джигит, первое твоё знакомство с цирком. Хотел – получи! С началом, как говорится! А это тебе, – Пашка кивнул на раненное плечо, – на вечную память!

– Ерунда, царапина! Собаки рвут страшнее, а тут медведь! – врач замотал Венькину руку с плеча по локоть, перехватив для удобства бинтом грудь. – Через неделю и следа не останется! Так что, слава богу, никакой вечной памяти! Аминь! Следующий!..

Пашка положил раненную ногу на стул.

– Ты мне, красавец, сначала своё плечо подставляй! – доктор набрал в шприц какое-то лекарство и пустил из него в потолок тоненькую струйку, выгоняя воздух.

– Зачем?..

– Что б он стоял и деньги были! Хм, зачем? Надо!..

Георгий Андреевич обрезал порванную джинсовую штанину. Окровавленную ткань он бросил в тот же угол, где валялась Венькина рубашка. Пашка с сожалением посмотрел на подарок Валентины, некогда привезённый из-за рубежа.

– Мм-да, неудобно будет ходить с одной соплёй! – доктор почесал затылок. – Вот тебе, парень, новые фирменные шорты! – и тут же кривыми ножницами отрезал вторую штанину.

– Дядь Жора! Блин!.. А ладно… – Пашка обречённо махнул рукой. В самом деле, как в одной штанине походишь? Шорты так шорты!..

Венька хмыкнул, поглядев на остатки Пашкиных джинсов и свою рубашку.

– Один – один! Ничья!

– Ничьей не будет – придётся с тобой своим гардеробом поделиться. Не попрёшься же ты через весь город голым! Окажем от циркового сообщества гуманитарную помощь пострадавшему…

– Так, Пашка, кончай трепаться, сейчас будет больно! Рана глубокая, но бегать будешь – мышцы не задеты. Хм, баловни судьбы!.. Слушайте, это не медведь у вас, а какая-то болонка! Я вот однажды… – доктор осадил себя и не стал продолжать, только подытожил: – Короче, мужики, без всякого рентгена могу сказать: по десять ангелов у вас на плечах сидит!..

Пашка невольно дёрнулся от слов врача, ещё раз вспомнив о Валентине. «У меня на одного больше…» – грустно подумал он, а вслух минорно сказал, увидев в руках дяди Жоры кривую иглу с тёмной тонкой нитью:

– Мы везучие…

Доктор с усмешкой перехватил Пашкин взгляд:

– Да-да, герой, штопать будем. Как чулок зашьём. Со временем, может, и шрама не останется. Да ты не девочка, чего тебе стесняться!

Игла легко вошла в мякоть. Пашка громко ойкнул. Венькина фикса ехидно сверкнула вновь.

– Не ври! Я не изверг – всё обезболил. Ну, может чуть-чуть, как комар…

Пока обрабатывали их раны, в медпункт не раз заглядывали Монастырский, Захарыч, джигиты, чьих лошадей спас Венька, директор цирка и, конечно же, инспектор манежа Миркин. Тот удостоверившись, что все живы и почти здоровы, пообещал по полной программе «круги ада и райские кущи в одном флаконе»…

Пашка и Венька ещё толком не успели вкусить всю славу от их героического поступка и переодеться, как обещания инспектора стали сбываться.

В дверном проёме Пашкиного вагончика раздалось громкое сопение. То был пятидесятилетний Борис Ефимович Миркин по прозвищу Колобок. Ростом он не вышел, но зато носил сытое брюшко и ходил, словно перекатывался. Черноволосый, с высоким лбом, вьющимся зачёсом спереди и обширной лысой поляной сзади, он являл собой фигуру колоритную и незабываемую. Ещё иногда его звали «деточка», за постоянное использование этого обращения к людям. В жизни он был любитель поесть и посмеяться. Бессменный тамада в застолье и душа любой компании. Балагур, острослов, краснобай, знавший миллион анекдотов и всяких смешных историй. На манеже он преображался, становясь подтянутым, галантным и подчёркнуто официально строгим.

– Ну и жара стоит! – начал Миркин издалека, отирая клетчатым платком шею и волосатую грудь. – Та-ак, деточка, а это кто? – насторожился инспектор, стараясь неимоверным усилием воли изобразить строгость на добродушном лице, изучая Веньку. Тот, в свою очередь, с вызовом посмотрел на толстяка, измеряя его взглядом с головы до ног и обратно, словно собираясь задать тот же вопрос.

– Посторонним лицам на территории цирка… – начал было Миркин, но Пашка его уверенным голосом перебил:

– Борис Ефимович! Это не посторонний. Это мой… кровный…

– Родственник, что ли? – удивился Колобок. – А говорил, что у тебя в этом городе никого нет. Тиху-ушник!.. Ладно, родственники нам не помеха, тем более принимавшие участие в боевых действиях… Я так понимаю, что сегодня ты не работник?

– И завтра, скорее всего, тоже…

– По закону тебя нужно крепко наказать! Нарушение норм правил техники безопасности, как говорится, налицо!

– Скорее, на ноге… – уточнил Пашка. – И на плече! – кивнул он в сторону Веньки.

– Смейся, смейся, паяц! Выговор у тебя, считай, в кармане. К тому же строгий! А это – премии, тринадцатая зарплата, поездки за рубеж и прочие блага развитого социализма, которые в данную минуту для тебя накрываются медным тазом! Но… По гуманным законам человечества, за проявленный героизм тебе положена та же премия, усиленное питание, подзатыльники, чтобы в следующий раз думал, куда лезешь, и опять – все те же перечисленные блага. Как говорят прокуроры: одно преступление поглощается другим, на выходе мы имеем большое царское спасибо от Монастырского, от меня лично за то, что не сожрали совсем, а только обглодали, общая вселенская слава, которая, даст бог, не дойдёт до Главка, и возможная премия от нашей дирекции передвижки. Как говорит наш доктор: аминь! От себя добавлю – Лэхаим!.. А теперь, мальчики-деточки, серьёзно. У нас случилось ЧП – не каждый день в цирке медведи рвут людей! Мне, как инспектору манежа, сейчас нужно собрать кучу объяснительных записок с участников вашего героического преступления, составить акт Н-1, чтобы всем через Главк надрали тухесы в пределах положенного. Но зачем нам-таки подставлять свои седалищные нервы? Оно нам это надо? Слава богу, все живы и здоровы!.. Предлагаю всё оформить, но ход бумагам не давать. Директор сказал, что с твоей оплатой по временной нетрудоспособности он решит. А значит, никто ничего не узнает. Сыграем в вечную игру «шито-крыто». И будет нам-таки всем, как говорят в Одессе, вселенский нахес, то есть – счастье… Условие одно: шоб ты, деточка, не забеременел каким-нибудь столбняком и не дал, как лесоруб-передовик, дуба раньше срока. Как только выйдешь на манеж, я эти бумажки предам анафеме и огню. О, Господи, неужели я это говорю! Я – преступник! О, горе мне! О, горе!.. – с этими словами и хитрющим выражением глаз он выкатился из вагончика, сотрясая порожки и старые рессоры.

– Ну, что, Жара, вроде пронесло?

– А меня нет!..

– Юморист!.. Весело тут у вас…

– Да уж не говори! Ладно, давай примерять, что мне бог когда-то послал…

Пашка покопался в чемодане и вытащил первое, что попалось под руку.

– На тебе под твою любимую кепку, даже цвет тот же. – Пашка надел на шею Веньки кожаный галстук, который сам никогда не носил, он так и валялся без дела. – Та-ак, рубашечки… Выбирай! – Пашка разложил сорочки на надувном матраце, на котором он отдыхал между представлениями. Венька в нерешительности пожал плечами.

– Ладно, сам решу. Бери вот этот батничек, правда, сейчас жарковато, и вот эту лёгенькую – в самый раз, по погоде. А я надену вот эту…

В открытой двери появилась Света.

– Раненые, привет! – в её глазах цвели пышным цветом смешинки. – Как самочувствие?

– Привет, Точка! Вот переодеваемся…

Венька уставился на Свету, потом опустил глаза и занервничал. Он сидел обнажённый по пояс и с этим дурацким галстуком на шее.

– А Вам идёт белое с коричневым! – Она со смехом потрепала кончик галстука, словно здороваясь, и пристально, с интересом, посмотрела тому в глаза.

– Я Света Иванова! А как зовут Вас, мой герой?

– Черв… Гро… Ммм… – Венька потряс головой, словно вспоминая собственное имя. – Веня! Вениамин!..

Два ярких пылающих пятна выступили на его скулах…