Текст книги "Массовка"

4

На этот раз его разбудил собственный крик. Артемий сидел на лавке, тяжело дыша, потный, пытаясь совладать с беспричинным страхом. Страхом – не кого-то или чего-то. Просто страхом БЫТЬ, существовать на этом свете. Странное, ужасное, ни на что не похожее чувство.

Дверь заскрипела, в баню с фонариком в руке вошел Архип.

– Проснулся? – спросил он. – Хорошо. Тогда одевайся быстрее.

– А что… Что случилось? – с трудом двигая засохшим языком, проговорил Артемий.

– Ничего нового, – спокойно ответил шаман. – Чувствую – скоро кто-то заявится. По твою душу.

Спрашивать, как шаман мог такое почувствовать, глупо. Надо просто подчиниться. Встать, одеться и убраться восвояси, чтобы не доставлять другу новых неприятностей. Только вот – куда убраться?

Сборы недолги: только одеться, да взять сумку.

– Спасибо, дружище! – Артемий протянул на прощание руку.

– Сам знаешь, что не за что, – сказал шаман, вместо рукопожатия похлопывая Артемия по плечу. – Просто твой долг растет. Смотри, не забудь вернуть его тому, кто будет нуждаться…

Старое доброе правило нелинейной благодарности: благодари не того, кто дает, а того, кто нуждается. Священное правило, которым, почему-то многие пренебрегают. И после удивляются черной неблагодарности родственников, друзей, судьбы. Нет большей радости, чем отдавать. Правда, нелегко принять это во времена расчетливости и душевной черствости.

Уже свернув в темный проулок, Артемий увидел кавалькаду машин, пронесшихся в сторону шаманова дома.

Как его вычислили? Снова какой-то пеленг? Или темные штучки следователя-мистика? Какая, в сущности, разница…

Надо определяться с дальнейшими планами.

Хотя план, по большому счету, один: сообщить, куда следует, про творящиеся беззакония. Прекратить этот кошмар, вызволить Аню.

Идти на поклон к силовикам не хотелось. Да это просто немыслимо! Ему и слова сказать не дадут: сразу скрутят, засунут на самое дно, под самую свирепую охрану. Какой список грехов числится за ним? Классический набор маньяка-убийцы, плюс дерзкий побег из-под стражи.

Только сейчас пришло в голову, что, пожалуй, мог бы помочь тот же Мустафа. Наверняка у него есть свои выходы на силовые структуры. Хотя… Что ни делается – все к лучшему.

В пространстве между домами показалось солнце. Город нехотя просыпался.

Артемий забрел в какой-то маленький дворик с чахлыми деревцами и порядком запущенной детской площадкой. Ржавые качели, покосившееся нагромождение из вертикальных и поперечных железных труб с облупившейся краской. Песочница, полная сомнительных артефактов, в том числе и животного происхождения. Отличный полигон для подрастающих сталкеров.

И конечно – жутковатая карусель, больше похожая на средневековое орудие для колесования.

Уселся на фанерное сиденье с трубчатой спинкой. Машинально оттолкнулся ногой от земли – карусель двинулась. На удивление легко, тихо, почти бесшумно. Подшипник хорошо смазан. Кто-то любит здесь от души повертеться. Судя по батарее пустых бутылок у кустов – не только пятилетние карапузы.

Расположил на коленях сумку, сунул руку во внутренний карман куртки. Вот он – старый добрый, похожий на кирпич, мобильник. Когда-то он был сверхсовременным аппаратом, купленным с большим финансовым напрягом. Теперь же вызывает только улыбку: за те же деньги можно купить совершенно потрясный телефон, о котором тогда и мечтать нельзя было. А прошло… Совсем немного времени прошло.

Вот вам самое настояще чудо, из тех, что окружает нас денно и нощно. Люди почему-то принимают его как должное, не задаваясь вопросом: как будущее умудрилось столь быстро проникнуть в нашу жизнь? Да и не зачем людям рассуждать о чуде, отбирая хлеб у чародеев и посредников. Если вам интересно – платите денежки, и проводник в мир тайн и чудес устроит незабываемую экскурсию.

Впрочем, сейчас не о том речь… Мобильник издал синтетическую мелодию, осветил подслеповатое окошко бледным болотным светом. Батареи осталось – всего ничего. А зарядное устройство к такому чудищу, пожалуй, уже и не достать. Так… Телефонная книга тоже порядком устарела. Что за имена? Кто это – «Иг. Мар. Стр.» Игнатий Маркович Страх? Или что-то связанное со страхованием? Уже и не вспомнить.

Потому есть еще один – древний бумажный блокнот. Не просто дублер электронной памяти. Материальные знаки имеют совсем другую природу, особую силу – любой маг это подтвердит. И старая мудрость, гласящая «что написано пером, того не вырубишь топором» родилась задолго до электронных носителей.

Так… Вот список фамилий – очень серьезных фамилий, внушающих трепет, скованность и устойчивый комплекс неполноценности. Казалось бы – просто люди, но… Силы – порою темные, угрюмые, безжалостные – стоят за каждой из этих фамилий. Люди, считающие себя элитой, даже не подозревают, что всего лишь воплощают в материальном мире чьи-то потусторонние замыслы. Но шут с ними, с замыслами. Главное – научиться использовать хотя бы часть этих сил в своих собственных интересах. Иногда это удается, чаще – нет.

Ну, к примеру, вот этот номер.

– Я слушаю! – густой женский голос с первого слова настраивал на то, что придется извиняться, оправдываться, поддакивать и гаденько хихикать в поддержание разговора.

– Ирина Игоревна? – бодро воскликнул Артемий. – Это Арт…

– А, это ты, мой мальчик… – голос в трубке мгновенно стал ласково-приторным, и Артемий непроизвольно скривился. – А почему с нового номера? Слушай, твоя гадалка оказалась просто удивительной женщиной! Я до сих пор под впечатлением…

– Я очень рад, что сумел помочь вам…

– Ты послушай – она словно насквозь меня видит! Прочла, что было, что есть, такие ценные советы дала – просто е представляешь!

– Ирина Игоревна, я ведь не зря беру деньги. Шарлатаны – не мой профиль. Я вот по какому поводу звоню…

– …и она предсказала мне знаешь, что?

– Нет, нет! Не продолжайте: тайна личности клиента – мой принцип. Я просто хотел спросить…

– Ой, Артик, дорогой! Мне тут по второй линии звонят. Не представляешь – сказочный мужчина!

– Да, да, конечно…

Этот вариант, похоже, отпадает. Странно – а казалась вполне деловой женщиной. Видимо, этой тетке Аделаида здорово промыла мозги своей колодой. Многие из таких думают, будто они – серьезные деловые женщины, хотят лишь карьеры и успеха. Пока не удается подманить поближе так называемое «простое женское счастье». И карьерно-деловая дурь мгновенно вылетает из головы, как сажа из прочищенного дымохода.

Банально, но факт. Природа.

По другому номеру звонить не очень хотелось. Слишком круто – даже для этого случая. Но деваться некуда.

Длинные гудки. Слишком долго. Артемий хотел было отключиться, но в трубке раздался испуганный голос:

– Да?

– Иван Дмитриевич? – неуверенно спросил Артемий, хотя уже догадывался: голос не его.

– Н-нет… Папа на совещании… То есть… Он вчера поехал на совещание, но до сих пор не вернулся… Мы тут переживаем… А вы кто? Сейчас маме трубку дам…

Послышалась какая-то возня. На говорившего, похоже, прикрикнули. Связь оборвалась.

Вот это номер! Что еще за совещание такое, с которого не возвращаются? Ну, это не наше дело….

Тогда проверенный вариант. Очень не хочется мешать устойчивый бизнес с неприятной уголовщиной. Но что делать?..

Трубку взяли почти сразу же.

– М-да?

– Андрей Алексеевич? Здравствуйте. Это Артемий. Котлин.

Напряженное молчание в трубке. И тяжелое:

– Я знал, что ты позвонишь. Что там за история? В какое дерьмо ты умудрился влипнуть?

Артемий ошарашено молчал. Пытался сообразить, с какой стороны клиенту могла прийти информация.

И тут его словно холодной водой окатило.

Ведь именно он, этот самый Андрей Алексеевич подкинул в свое время заказ с Переходящим! Черт возьми, через него, наверное, Павел вышел на Старика, а затем – и на Артемия…

Клубок. Чертов клубок человеческих связей. Беспорядочная куча случайных встреч и отношений.

Человечник.

– Погоди, не бросай трубку! – проговорил голос. – Слышишь меня?

– Да… – бледно сказал Артемий.

Голос помолчал. Явно тянул время. зачем? Черт, его же пеленгуют!

Артемий спрыгнул с карусели и положил телефон на сиденье – осторожно, словно боялся уронить.

– Эй, ты меня слушаешь? – крикнули в трубке.

Но Артемий уже со всех ног несся прочь из дворика, грозящего стать западней.

Никогда он не чувствовал себя таким одиноким. Бродил по улицам, знакомым и не очень, вглядывался в лица людей и ловил себя на крайне неприятном ощущении.

Он перестал быть ОДНИМ ИЗ ВСЕХ.

Можно долго рассуждать насчет человеческой индивидуальности, презрительно фыркать по поводу стадного поведения каких-нибудь футбольных фанатов или разбушевавшихся бритоголовых. Но сейчас вдруг остро захотелось стать одним из… Да из кого угодно! Просто ощутить принадлежность к какой-нибудь общности, почувствовать себя патроном в тесной обойме, в конце-концов, простым рабочим муравьем в дружном муравейнике.

Сейчас все не так. Он стал чужеродным телом. Бациллой, очумело мечущейся в агрессивной среде чужого организма. Он нужен только хищным защитникам этой среды – злым и безмозглым антителам. Нет, он ничего не имеет против иммунитета человеческого общества. Просто не хочет быть «по ту сторону».

Ведь я свой, свой! Я один из вас! Не слушайте это глупое Единое. Пусть оно огромное, пусть оно командует всеми сразу, пусть оно ни во что не ставит ни бомжей, ни академиков, но я-то свой!

Зашел в какое-то дешевое кафе неподалеку от Киевского вокзала. Очень хотелось есть. И уже пялясь в огромное окно перед длинным столом, подумал, что околачиваться в районе вокзалов неосмотрительно: слишком высока концентрация милиции. На него наверняка сброшена ориентировка. Интересно, как так там описывается он, несчастный беглец из частного концлагеря? «Вооружен и очень опасен?»

Справа и слева, плечом к плечу дружно жуют незнакомые люди.

«Как коровы в стойлах», – подумалось Артемию.

И на миг стало радостно от того, что он, все-таки НЕ ОДИН ИЗ ВСЕХ.

Впрочем, глупости. Что с того, что люди любят пожрать? И что еще в нашем суетливом мире объединяет людей, кроме молчаливого жевания в фаст-фудах? В конце-концов, толстый острый сандвич, стакан пива – отличная подзарядка для здорового организма. Сразу включается мозг, выдавая неординарные решения. А какое решение может быть самым неординарным? Скажем, попросить помощи у того, к кому обратиться сразу никак не придет в голову.

Например, к Ларисе.

А что? Неординарно!

Так, пива нужно повторить. Слишком уж неординарно.

Странно смотреть на эту дверь. В которую входил каждый вечер не один год подряд. Как же давно это было… Непросто заставить себя надавить кнопку звонка. Знакомый визгливый звук. И те же шаги за дверью. И приглушенный голос:

– Кто это?

– Ты будешь смеяться, но это я.

Лариса не смеялась. Вообще, мало веселого было в этой встрече. Ощущение какой-то далекой и совершенно невосполнимой потери. Хотелось срочно найти повод – любой – чтобы встать и уйти отсюда. Но они продолжали сидеть на кухне, пить чай и вести нелепую, напряженно-непринужденную беседу.

– Как ты?

– Все так же. Кручусь помаленьку. Клиенты, артефакты… Ну ты в курсе.

– А-а… А я работу нашла.

– Да ты что? Молодец!

– Почему не спрашиваешь – какую?

– Э… Какую?

– Да тебе ж не интересно. Ничего в тебе не изменилось. Ладно, не будем. Раз уж пришел, говори – зачем. Вряд ли – просто, чтобы повидаться. Что-то тебе от меня нужно.

– Ну… Ты, в общем, права. Да нет – права в принципе! Мне нужна твоя помощь.

– Здорово. Просто великолепно. Ну, и чем я могу тебе помочь – такая неправильная, вечно ноющая, истеричная особа?

Вот, начинается. Главное – держать себя в руках, чтобы обычный кухонный разговор не вылился в скандал. Это у нас запросто.

– Нальешь еще чаю?

Лариса осеклась, словно забыла, о чем только что шла речь, машинально встала и принялась двигать чайниками и чашками. Великие люди придумали эти чайные церемонии: они позволяют делать спасительные паузы в разговорах и приводить в норму шаткие нервы.

Исповедоваться перед бывшей подругой во всех подробностях, конечно, опрометчиво. Тем более, касательно новых связей с противоположным полом. Однако ж, ничто не мешает покаяться в том, что он стал свидетелем страшных преступлений, о чем и хочет через нее поведать заинтересованным лицам.

В таком духе Артемий и изложил адаптированную версию последних событий. Без эротических и кровавых подробностей.

– Я хочу попросить тебя отнести в «органы» мое заявление, – сказал Артемий, передавая Ларисе стопку заранее подготовленных листов. – В милицию, в прокуратуру, ну и вот сюда, на всякий случай. Надеюсь, там разберутся, и я смогу, как там говорят, «выйти из тени». Я бы мог отправить все это почтой. Но боюсь, там сочтут, что это от какого-нибудь сумасшедшего.

– Я так и знала, – задумчиво произнесла Лариса. – Я всегда чувствовала – все это добром не кончится. Ты обязательно вляпаешься в какую-нибудь гнусную историю. И вот – пожалуйста…

Лариса говорила и говорила, а Артемий улыбался улыбкой Будды, мысленно повторяя известные мантры. Их пришлось вызубрить в свое время, чтобы не впускать в себя то, что он не переносил физически – склоки, ругань, бесконечное ворчание.

Не найдя подпитки для развития темы, Лариса замолчала. Посмотрела на листки, вздохнула:

– Конечно, я все сделаю. Я ведь тебе не враг. Я понимаю: между нами все вышло, как вышло – и ничего с этим не сделаешь. Просто так получилось…

– Так получилось… – повторил Артемий.

Он стоял на обочине трассы, на выезде из города, и настроение теперь было не в пример лучше. Он сделал все, что мог, ничего больше от него не зависело. Оставалось только ждать результатов. В конце-концов, он не Терминатор, не Индиана Джонс, чтобы разбираться в одиночку с могущественными негодяями. В его случае куда лучше залечь поглубже и не высовываться некоторое время. На такой, самый крайний случай, была у него одна глухая деревенька со знакомой бабкой-ведуньей. Давно с ней не виделся – может, и померла уже. Все одно: в городе оставаться не вариант.

Лишь водила пятой по счету машины согласился ехать в ту беспросветную глухомань. Двое испуганно умчались, едва заслышав направление, один долго сомневался, еще один не понял ни слова.

Машина, в которой теперь ехал Артемий, была древнеяпонской, праворульной, тарахтящей, чадящей и неудобной. Но она, все же, уносила прочь от опасности. Под зеркалом заднего вида, там где у таксистов висят обычно четки или кресты, висел развеселый чертик с мохнатым хвостом. Артемий хотел было пошутить, поинтересовавшись: не является ли водила сатанистом. Однако одумался: практика показывала, что вполне возможен и такой вариант. Драндулет, во всяком случае, был адским.

Беззаботные мысли были прерваны осторожным высказыванием водилы насчет «подзаправиться». Артемий не возражал. Водитель долго высматривал заправку подешевле и посомнительнее на вид, пока не обнаружил самую задрыпанную – Артемий не видел таких лет десять. Свернул, заглушил двигатель и отправился к облезлой будке кассы.

Артемий любовался порядком замусоренным пейзажем, когда водила запрыгнул обратно, завел двигатель и рванул с места.

…И одновременно – изумленно уставился на Артемия с другой стороны окна – в одной руке сжимая заправочный пистолет, второй – глупо хватая воздух.

Артемий похолодел. И услышал справа от себя знакомый смешок.

– Сюрприз! – сказал знакомый голос.

Возразить нечего: сюрприз так сюрприз.

– Что это значит? – стараясь выглядеть спокойным, поинтересовался Артемий.

Переходящий дорогу вел спокойно, уверенно. Даже лучше, чем несчастный хозяин угнанной машины. Заметил чертика под зеркалом усмехнулся, качнул того пальцем. Чертик затрепыхался, показывая «нос» во все стороны.

– Ничего особенного, – сказал Переходящий. – Решил составить тебе компанию.

– Спасибо, – сдержанно произнес Артемий.

– Ты, вижу, не рад?

– Отчего же…

– Не рад… Ну и правильно: с чего радоваться? С того, что скинул с плеч формальности? Поручил бывшей подруге вызволять из беды подругу новую? А сам – в Кисловодск, на отдых? Силен!

Переходящий весело расхохотался. Артемий косился на него с плохо скрываемой злостью.

– И что же, ты всерьез полагаешь, что Лариса понесет твои заявления по инстанциям?

– А почему – нет?! – запальчиво вскрикнул Артемий. – Она что – не человек? Я бы, к примеру, понес!

– Так ведь она – не ты! – охотно пояснил Переходящий. – Плохо ты знаешь женщин, дорогой друг. Ты – пройденный этап, отрезанный ломоть и… как там еще? В общем, она и пальцем о палец не ударит.

– Врешь ты все! – выдавил Артемий, в то же время понимая – Переходящий говорит правду.

– Да, да… – вздохнул Переходящий дорогу. – Пойми: ты все равно уже вычеркнут из жизни. Тебя нет. Ни для кого. С какой стати тебе помогать?

– Но Архип…

– Он тоже не от мира сего, – скривился Переходящий. – Как и все твои колдуны, гадалки, ведьмаки… Я об обычном мире и его обитателях. Э-э… Ты пристегнут? Сейчас пост будет – хорошо бы проскочить.

Машина, снижая скорость, подъехала к посту, притормозила у знака «STOP». Задергалась.

И заглохла.

Это не могло быть случайностью. Артемий быстро посмотрел на Переходящего дорогу. Тот развел руками: ничего, мол, не поделаешь!

Он даже не пытался завестись снова!

Артемий принялся лихорадочно шарить рукой в поиске рукоятки, открывающей дверь. Переходящий неспешно щелкнул чем-то со своей стороны.

Заблокировал двери.

– Ты что же делаешь, гад… – проговорил Артемий, глядя, как приближается инспектор ДПС.

Переходящий не ответил. Артемий со всех сил ударил в дверь плечом. Дряхлый замок не выдержал, хрустнул, дверь отошла.

И тут Переходящий схватил его за запястье. Крепко, сжав до боли холодной, как у мертвеца, рукой. Артемий пытался вырваться, но ничего не выходило. А этот гад смотрел ему в глаза болезненно-веселым взглядом и держал.

Когда, наконец, удалось освободиться, было поздно: заметив подозрительную возню, машину окружили гаишники. Защелкали затворами, взяли на прицел.

Приехали.

…Когда с заломленными за спину руками, его тащили в сторону двухэтажного здания поста, Артемия вдруг осенило. И он закричал – громко, чтобы его слышало чудовище в человеческом обличье:

– Ты слышишь меня? Ты! Ты нарушил собственные правила! Ты вмешался в события! Слышишь? Ты не просто перешел мне дорогу – ты держал меня! И тебе придется отвечать перед твоим чертовым работодателем!..

Переходящий дорогу стоял в сторонке и лишь довольно скалился в ответ.

5

– О незримый, пославший нам испытания, тот, кто смотрит на нас день и ночь, кто видит наши поступки, кто решает наши судьбы! К тебе обращаемся мы, избравшие путь света и истины! Не оставляй нас в беде, в страхе, горе и лишениях! Открой нам глаза на правду, явись к нам и укажи единственный путь к спасению!

В который раз звучали эти слова – и Павел не уставал их слушать. Хотелось слышать в них истину, искренность – то, что придавало бы смысл той силе, что вливалась в тело с каждой новой молитвой…

Но принимающий, впитывающий эту силу, знал: в глубине слов таится ложь.

Все вывернуто наизнанку, перепутано, оболгано.

Конечно, можно наплевать на тайный смысл, продолжать принимать эти молитвы, эти жертвы.

Жить.

Но стоит ли?

Глупый вопрос. Жить всегда стоит. Что бы там ни было, какая бы ни была цена вопроса – жизнь всегда перевесит. А кто решится возразить – пусть сдохнет, и тем продлит более стоящую, более ценную жизнь.

– Рустам, – произнес в рацию Павел. – Как там наши новые гости?

– Освоились, – сухо ответила рация.

– Как обстановка в округе? Что слышно?

– В округе пока тихо. Но информация тревожная. За нас скоро возьмутся, босс.

– Так чего же тянут?

– Ну… Думаю, никто не хочет брать на себя ответственность. Вы же со всеми… хм… дружите.

Павел рассмеялся. Вот так-то! Под носом у вас творится такое, что и не снилось создателям уголовного кодекса, а вы все решаетесь!

– Босс… Пора бы задействовать резервный план. Еще успеваем…

– Улизнуть?

– Да.

– Нет, Рустам. Подаваться в бега я не собираюсь.

Молчание. Рустам переваривает сказанное. Да, трудно понять того, кто хоть раз чувствовал себя богом.

– Павел Сергеевич… Вы представляете, что начнется, когда решение примут? Вас уже никто не рискнет поддержать.

– Да, я знаю. Рустам, ты можешь покинуть лагерь. Ты долго и честно работал. К тебе нет претензий – с моей стороны, конечно.

– Павел Сергеевич, как вы можете…

– Я серьезно. Когда решишь, что пора – уходи. Оставь кого-то вместо себя.

Снова тишина. И снова голос:

– Знаете, Павел Сергеевич… Слишком многое нас связывает. Поздно мне уходить.

– Я рад, что ты так думаешь…

– Тут это… К вам Настя просится.

Лагерь Правды здорово ломает людей. Особенно, если эта правда – лживая. Как та молитва.

Но эти глаза… Это лицо, волосы, руки…

Вот настоящая правда. И бесполезно что-то говорить, что-то доказывать, кричать и размахивать для убедительности кулаками. Все уже доказано.

Потому нет надобности идти в казенно-тоскливую, душную, полную безнадежности и тоски Комнату правды.

Сидели на жухлой, выжженной солнцем траве. Все же, это лучше, чем там, внутри бетонного склепа. Она рядом – и это отодвигает далеко-далеко всю мерзость, в которую погрузилась измученная душа. Ее взгляд разгоняет мрак, и не хочется думать ни о чем. Лишь чувствовать что-то неуловимо светлое.

Бывает же такое… Трудно поверить.

– Ты хотела видеть меня… – тихо произнес Павел.

Настя кивнула, глядя в сторону леса. Сначала она казалась измученной, напуганной, уставшей. Но теперь это прошло. Спокойствие – вот, что было в ее взгляде. Удивительное спокойствие, которое передалось и Павлу. Оно разливалось по телу, и не хотелось ничего – только вот так сидеть бесконечно, глядя только на нее.

– Я пришла… Я хочу попросить…

– Да, конечно… Проси, о чем хочешь…

– Но вы… Ты, наверное, не выполнишь мою просьбу…

Павел внимательно глянул в эти глаза. В голове удивительная ясность. Покой.

– Если ты хочешь, чтобы я отпустил тебя, – произнес Павел. – То… Ты свободна.

Если бы она знала, чего стоят эти слова! Да к черту все, все сразу! Если и держать здесь кого-то, не выпуская ни под каким предлогом – то только ее! Ее одну!

Но и в потере есть свой смысл. Особый, высокий. И боль от такой потери – слаще любой молитвы, любой жертвы, которые подарят еще несколько дней жизни…

– Вот как? – произнесла Настя странным голосом. – Но я пришла просить не за себя.

– Да? – непонимающе отозвался Павел.

– Я прошу отпустить другого человека. Девушку. Ее очень ждут там, на воле. Один человек готов ради нее на все…

– Ты о ком? – проговорил Павел, чувствуя как голова идет кругом от непонимания.

– Девушку зовут Аня. Анна. А человек, который ее ищет – Артемий. Он был в лагере, но…

– Что?!..

Павел с трудом сообразил, что уже стоит на ногах, сжимая до боли кулаки и дрожа часто, с перебоями.

Почему он?!

Ну, да, этот парень не оправдал его ожиданий. С другой стороны – он же принял на себя фатальный долг Павла. Словно встал в один ряд с теми жертвами, что питают его – как капельница лежащего в коме.

Но с какой стати та единственная, которая – и смысл, и воздух, и все, что у него осталось – с какой стати она думает об этом далеком живом мертвеце, а не о нем, который готов на все ради ее благосклонности, на все, на все?!

Павел медленно опустился на землю. Скрюченные пальцы скребут жухлый дерн, в голове – пустота.

– Что с тобой? – испуганно произнесла Настя.

Ее пальцы коснулись лица Павла. Скользнули ко лбу, тронули щеку. Прохладные, спокойные. Живые.

Это похоже на чудо. Наверное, это и есть чудо: ее рука в твоей ладони.

Это необъяснимо. Иррационально. Безумно.

И в этом заключается ответ.

Ответ на все вопросы, которые в состоянии придумать человек.

Чудо.

Рано или поздно это должно было произойти. Если долго взывать к божеству – оно может и снизойти к молящимся. Говорят, такое случалось.

Тот, кого называют Хозяином, не должен стать исключением. Не надо разочаровывать своих верных слуг.

Наверное, это глупо: не предупреждать охрану о столь рискованном шаге. Но вооруженное прикрытие лишит экскурсию очарования. Ломиться через дверь тоже не стоит. Нет, появиться надо, как настоящее божество – внезапно, ниоткуда. Здорово, что в проекте сразу был предусмотрен этот «технологический» проход. Это в его стиле: всегда предусматривать заранее, иметь что-то про запас, хоть самый завалящий козырь. Старое ковбойское правило: умеешь считать до десяти – остановись на восьми.

…Он чуть оттолкнулся от деревянной стены. И вышел на свет. Медленно обвел взглядом новый для себя пейзаж.

Удивительно. Он словно попал в легендарный сказочный мир, какое-то другое измерение, чужое, недоступное, мрачное. Вроде бы и знаком здесь каждый уголок – камеры почти не оставляют «мертвых зон».

Но изнутри все иначе. Трудно представить себе эту гнетущую атмосферу, затхлость, вонь… Видимость здесь хуже, чем на экранах: наверное, электроника лучше справляется с туманом сигаретного дыма и слабой освещенностью, чем человеческий глаз. Что-то доисторическое есть в этом воздухе: вот-вот вынырнет из тумана зубастая тварь и с визгом вцепится в лицо…

Сначала кажется, что мир этот необитаем, мертв. Да и вправду – как могут жить в этом ужасе люди? С другой стороны, человек – все же, самая живучая тварь на планете. Надо очень постараться, чтобы выжить ее окончательно. Всегда найдется популяция, способная вытеснить даже тараканов, сожрать вокруг себя все живое, убить природу – и разочарованно перебраться на новое место.

Глаза начали привыкать к барачному сумраку. Из тумана проступили очертания двухуровневых нар, медленно плывущие человеческие силуэты. Они казались черными, только при приближении проступали бледные серые полосы лагерных роб. Слышались голоса

Павел тихо двигался по проходу между убогими деревянными конструкциями. Некоторые нары усовершенствованы какими-то занавесками из грязных простыней, деревянными костылями, грубой резьбой на брусьях. В нескольких местах на полу, на мятых жестянках горят маленькие костры, добавляя порцию дыма в гамму отвратительных запахов. Многие нары сдвинуты в сторону, проходы потеряли прямоугольную форму, и все вместе создает странное ощущение какого-то сумасшедшего города, жизнь которого идет по законам, покрытым зловещей тайной.

Трудно узнать кого-то из той, прежней массовки. Даже те, кто волею Хозяина, попал сюда недавно, успели потерять облик, что отличал от прочих их в том, внешнем мире.

Кто, к примеру, этот сухощавый мужчина, куском железа вырезающий на деревянном столбе уродливое женское лицо? Или этот – греющий руки над огнем чадящего костерка? А кто эти двое – молча уставившиеся друг другу в глаза? Что они делают – гипнотизируют друг друга? А это кто – голый по пояс, что стоит на коленях, раскачиваясь в такт душераздирающей мелодии, которую гундит кто-то еще, спрятавшийся внизу, под нарами?

Может, дело в одинаковой полосатой робе? Или в том, что массовка сделала свое дело, окончательно обезличив своих статистов?

Мелькнула чья-то ухмыляющая рожа. Грязные пальцы скребли небритый подбородок. Кто-то громко харкнул и сплюнул сквозь редкие зубы. Длинная капля свесилась с подбородка до пола. Тупой, ничего не выражающий взгляд…

Хозяин двигался вперед – и по мере движения стихал царящий здесь негромкий однообразный гул – шагов, поскрипывания половиц, голосов, дыхания. Все смотрели на него – такими взглядами провожают проплывающий мимо призрак.

Он и сам чувствовал себя призраком. Его давно нет – он вычеркнут из списков еще при рождении, существует лишь на странном нелегальном положении. Положении ненужного, который заставил всех всерьез поверить, будто он – самое крепкое звено бесконечной человеческой цепочки.

Может, так оно и есть: он – самое крепкое звено. Только – одиноко брошенное в пыль, в стороне от звонко дребезжащей цепи.

…Из тумана выплывает худое, бледное лицо. Знакомое. Оно чаще других обращается к камере. Его устами чаще прочих воздаются Хозяину целительные молитвы. Сейчас на нем замешательство, испуг. Но обладатель лица быстро справляется с эмоциями. Он – неплохой актер. Может, он и был актером до того, как попал в массовку? Не важно, что было, важно лишь то, то здесь и теперь.

В массовке, он стал особой величиной. К нему прислушиваются, его боятся, слова его становятся священными текстами. Хорошо ли это? Массовка не признает личностей, признает лишь функцию. И эту функцию легко может занять другой. Тот, кто станет Херувимом, если этот, первый, совершит ошибку.

– Хозяин! – с надрывом произнес Херувим. И рухнул на колени, словно механизм, которому отключили питание.

Следом, как цепляющиеся друг за друга костяшки домино, посыпались навзничь обитатели барака. Не все. Некоторые просто отпрянули подальше, в глубину тумана, в тень деревянных полок.

Павел стоял неподвижно, повесив на лицо маску спокойствия. Он ждал продолжения. Херувим не спешил подыматься. Возможно, собирался с мыслями.

Наконец, он встал. Спокойно, плавно, и во взгляде его появилась невиданная раньше решительность. Он смотрел в глаза Хозяину, словно стремясь прочитать его мысли. В этом взгляде было еще кое-что. Нечто, что знали только двое.

Следом поднялись остальные – те, кто называл себя Достойными. Забавно: наверное, каждый из нас считает себя особенным, не таким, как прочие. Таким вот Достойным. Одна беда: довольно трудно разобраться – кто и для какой миссии тебя избрал?

Херувим чуть заметно улыбнулся и отступил с неуверенным полупоклоном. Следом, наступая друг другу на ноги, отпрянули Достойные. Видимо, так была отмерена почтительная дистанция до небожителя, явившегося во плоти в это мрачное Чистилище.

– Ты пришел, – донеслось из тумана. – Ты откликнулся на наши мольбы. Ты пришел. Значит, наши молитвы обрели плоть и кровь. Значит, силы света повернулись к нам. Значит, у нас есть шанс на спасенье. Значит, злу скоро придет конец…

Речь неслась из мрака, и казалось, что звук идет со всех сторон, отражаясь от стен, пола, потолка. Чудилось, что говорит не один человек, а вся эта масса людей, не имеющая лица, души, непостижимая, враждебная, непредсказуемая.

Павел понял, что от него не требуется ответа. Более того – слова смажут, испортят чистоту ощущений. Всего этого просто не передать ограниченными возможностями человеческих слов. Происходящее не стоит облекать в сухие рамки понятий – его нужно пропустить через себя, прочувствовать. Сознание восставало против этого, оно не желало мрака, ужаса, чего-то, лежащего за пределами человеческих представлений и человечности вообще.

Но Павел подталкивал себя, стараясь не показать неуверенности, слабости.

Ты же искал правды? Вот она, перед тобой. Впитывай ее, как корни растения впитывают разлагающуюся органику…