Текст книги "Массовка"

– Мы стараемся, Хозяин. Мы усердно просим силы света даровать искупление. Мы чувствуем, что искупление близко! Благодарим тебя за ниспосланные испытания и молим, молим… Заклинаем тебя, Хозяин – сделай наши испытания еще более трудными, еще более искусительными! Пошли нам боли, страданий, страха! Мы молим тебя об этом…

Павел вздрогнул. Поискал глазами Херувима, но не увидел ничего, кроме смрадного тумана.

Очень хотелось взглянуть в глаза этого монстра. Которому мало, мало…

– Больше боли, больше страданий, больше страха! Только об этом мы просим тебя, Хозяин!

Павлу стало душно. Он качнулся, с трудом удержавшись на ногах. Божеству не пристало падать в обморок. Надо слушать, впитывать, понимать…

– Мы прошли первое испытание. И нам мало! Мало страданий, мало крови! Пошли нам страшные потрясения! Пусть Достойные пройдут через тяжкие искушения, пусть очистятся наши ряды! Хозяин, мы требуем – услышь наши мольбы!

Теперь в голосе слышалась угроза.

И Павел явственно ощутил, как огромная холодная рука сжимает тело в стремлении выдавить из него саму душу. То, что раньше приходило лишь намеками, туманными образами, теперь обрело зловещую ясность.

Массовка подчинила его себе.

Поставила на колени.

Сделала рабом.

Никакое он не божество, и даже не хозяин всего этого кошмарного аттракциона.

Он всего лишь служитель, присматривающий за клеткой, в которой обитает чудовище.

Раб, выносящий дерьмо и кормящий с пики многоголовую тварь.

Раб, питающийся отбросами из этой клетки, зависимый от зверя, прикованный к тому толстой грязной цепью.

А может, того хуже – нелепый полупаразит, полусимбионт которого чудище терпит, как акула маленьких рыбок-прилипал…

Павел попятился. Мысли путались, в голове звенело. Он отступал, и за ним, как прилив, возвращались на свои места странные обитатели этого дикого мира. Вскоре внутренности барака окончательно скрылись в дымке, на смену ей пришла освежающая тьма.

Но в ушах продолжали звучать эти настойчивые мольбы-приказы:

Услышь нас!

Пошли нам!

Сделай для нас!

Он стоял перед бараком, тяжело дыша, шатаясь, не в силах сделать ни шагу. Понимание, которого он достиг там, внутри, покинуло, оставив лишь намеки на что-то отвратительное, страшное, нечеловеческое.

Свежий ночной ветерок немного привел в чувство. Павел заставил себя повернуться спиной к проклятому бараку. Но облегчения это ему не принесло.

Другое создание его же рук предстало перед глазами. Подсвеченное звездами и половинкой луны здание крематория.

Павел издал нечленораздельный звук – то ли вой, то ли хрип. Медленно, тяжело ступая, зашагал по сухой земле в сторону массивного угрюмого силуэта.

Крематорий смотрит пустыми глазницами, сверху, надменно, вроде бы даже презрительно. Дверь разверзлась жадной пастью, оттуда выкатился бетонный язык дорожки. И труба – словно тупой обломанный рог…

Игры кончились. Безумное развлечение стало самым обыкновенным безумием.

– Я убью тебя… – прохрипел Павел. – Снесу, сравняю с землей. Будто ничего и не было…

Глазницы окон осветились изнутри синеватым пламенем газовых горелок, из рога посыпались кровавые искры. Пасть полыхнула алым, и адский жар заставил отшатнуться, прикрыть лицо руками.

– Ты не сделаешь этого… – утробно прорычал крематорий. – Я нужен тебе…

– Ты мне не нужен! – орал Павел. – Все, кончились игры! Все! Все!

Вой и скрежет в ответ. Нет, это смех – знакомый смех. Так издевался Переходящий дорогу.

– Я нужен тебе. Подумай…

– Заткнись!

– …подумай, как следует – зачем?

– Ты не можешь говорить! Ты всего лишь груда кирпичей!

Лишь тот же леденящий душу смех в ответ и дождь из веселых сверкающих искр.

– Я снесу тебя, – бормотал Павел, озираясь. – Я тебя убью!

Вот! Лопата! На, на, получай! Смеешься?! Конечно, что тебе – лопата?

…Мотор надсадно завыл – нога сорвалась со сцепления, упала на газ. Табун взбесивших лошадей под красным капотом истошно взревел, дернув машину вперед.

Посмотрим, что ты скажешь на это?!

Удар. Будто кувалдой по голове.

Тихо сдуваются подушки.

И медленное отрезвление.

Проклятье! Что это было?! Галлюцинации, видения? Неужто он окончательно съехал с катушек?!

Дрожащей рукой нашарил в раскореженных недрах салона фляжку. Лучше предстать перед охраной и доктором мертвецки пьяным, чем объяснять им, почему он решил снести говорящий крематорий при помощи верного «Феррари»…

Все, что мы жаждем больше всего на свете, приходит слишком поздно. Вот она, Настя, рядом. Он чувствует ее тепло, слышит ее дыхание. Где это было тогда, когда все виделось всего лишь игрой – злой, жестокой, но просто игрой? Она рядом, можно забыться, хоть ненадолго, ощутить радость от своей победы.

Но все мысли – там, в кошмарном, смердящем, пузырящемся человеческой жижей котле.

Массовка. Она вертит им как хочет. Можно ли игнорировать ее волю? Поступить так, как хочется ему, Хозяину?

Нет.

Там, глубине этого человечника готовится очередная жертва – во имя его, его жизни. И только ей, массовке, решать – стоит ли продлять существование Хозяина за счет одного из статистов?

А теперь, когда стал понятен этот страшный, постыдный, мерзкий механизм продления жизни – жить хотелось с еще большей силой! Вот, вот в чем вся хитрость, подлый, чудовищный юмор Переходящего дорогу! Поманить жизнью, радостью бытия – и развернуть перед носом прайс с расценками на оставшиеся годы, дни, часы…

– Что с тобой? – тихо спросила Настя.

Как ей ответить? Что сказать в эти чистые глаза, когда хочется лишь рыдать и выть, закрыв голову подушкой?!

– Ничего, – сказал Павел и улыбнулся. – Думаю, как покончить со всем этим.

– Правда? – Настя осторожно заглянула Павлу в глаза. – Это было бы…

– Ничего не говори, – Павел прикрыл ей рот ладонью.

Нельзя говорить об этом. Табу. Любой разговор неизменно ведет в пропасть. Надо молчать. Есть вещи, о которых можно только молчать. Или кричать во всю глотку.

– Ты должна уйти, – сказал Павел. – Тебя вывезут из лагеря. Ты свободна. Как я и обещал.

Настя помолчала. И Павел уже знал, что она скажет.

– Никуда я не уеду. Теперь уже некуда.

Павел мысленно повторил последнюю фразу.

«Теперь уже некуда».

Все так. Некуда.

Все возвращалось туда, откуда и началось.

В тупик.

6

Наверное, ему что-то вкололи. Такое, что легко развязывает язык. Наверное, он что-то говорил. Возможно, говорил много, и наверняка наболтал лишнего. Одно утешает: слова посредника таковы, что отделить правду от вымысла в них непросто.

Артемий прикинул, какую чушь мог нести, и как это воспринимали те, кто вытягивал из него информацию – и хихикнул, представляя их вытянувшиеся лица.

Однако… Разве в наших доблестных «органах» принято колоть на дознании? Нет, не в том смысле – «колоть», чтобы допрашиваемый «раскалывался» и начинал излагать правду-матку. А колоть буквально – всякой химией? Или же существуют секретные циркуляры, в которых сказано – кого и при каких обстоятельствах можно подвергать воздействию сильнодействующих препаратов?

Или дело не в циркулярах, а в банальной цене вопроса?

Артемий хихикал, и сам понимал, что хихиканье это не здоровое. Во-первых, нет причин для веселья. Во-вторых, он никак не мог понять, где находится.

Какое-то серое пространство – ни верха, ни низа, мечущиеся темные тени, глухие невразумительные звуки. Что-то все это напоминает, только – что именно?

Звуки становятся громче, тени – четче. И приходит догадка.

– Я в мире духов, да? – спросил Артемий.

Тени замедлили свой беспорядочный бег, и в низком тягучем звуке послышалась утвердительная нотка.

– Значит, этот укол, вроде как тот порошок из мухоморов? Забавно, надо запомнить… – Артемий нервно хихикал, но в сознании уже зарождалось беспокойство.

С какой это стати его занесло в мир духов? Что это значит?

А серое пространство вокруг, между тем, сгустилось, оформилось, приобрело знакомые очертания.

Кабинет Ястребова! А вот и он сам – за столом, склонившийся над грудой каких-то бумаг… Да это ж его папка!

Странности все не кончались: Ястребов сидел неподвижно, будто превратившись в полномасштабную картинку.

– Что за черт… – Артемий поморгал, потрогал виски.

Что-то не так в ощущениях. Что-то не так…

Скрипнула дверь, кто-то вошел.

– Здравствуй, Арт…

Артемий попытался встать со стула – и не смог. А ведь теперь – самое время дать деру. Всякое доводится видеть посреднику, но кое-что он желал бы не видеть никогда.

Потому что некоторые видения приходят в одном случае.

Как вестники смерти.

– Здравствуй, Макс…

Артемий внезапно успокоился. Видно, вышел срок. Сколько можно бегать по бесконечному коридору, который для всех заканчивается одинаково. Все дело в длине отсрочки.

Переверзев прикрыл за собой дверь и неспешно прошелся по кабинету. Огляделся с любопытством и трудно уловимой тоской.

– Да… – произнес он. – Знакомое место. Мой первый собственный кабинет.

– Надо же, как совпало, – попробовал пошутить Артемий.

Переверзев глянул таким взглядом, что Артемию стало не по себе. Бесконечная жалость – вот что было в этом взгляде.

– Никогда не думал, что ты будешь моим вестником смерти, – сказал Артемий.

– Да уж, – криво улыбнулся Переверзев. – Жизнь прекрасна и удивительна…

Он упал на стул, приставленный к краю стола, повернулся в Ястребову, чье лицо неподвижно нависало над папкой. Тихонько дунул в его сторону. Светлая челка над застывшим лицом медленно-медленно заколыхалась, словно кабинет погрузился в воду. Получилось забавно.

– Я знаю, что мне осталось недолго, – сказал Артемий. – Ну а ты скажи – как… там?

– По-всякому, – пожал плечами Переверзев. – Как повезет. Да что говорить, скоро узнаешь. Прости, мне очень жаль.

– Да брось ты! – стараясь говорить бодрее, воскликнул Артемий. – Ведь ты вернулся и неплохо выглядишь – даже в роли вестника.

– Мы тени. Всего лишь тени, – грустно отозвался Переверзев и взгляд его стал твердым. – Спрашивай.

– Вот так, сразу?

– Да. Время ограничено.

Артемий задумался. Ему рассказывали о таких состояниях. Что-то, вроде обычного сна, и случается такое нередко. Только мало кто выносит воспоминания в реальность. Наверное, и ему суждено все забыть. Если бы люди сохраняли ту ясность, то понимание сути вещей, какое бывает лишь во сне – мир, может быть, изменился к лучшему. Или наоборот?

Боже… Какое ему дело до мира, которому жить дальше – но уже без него? Вестник приходит, чтобы помочь подвести итоги, расставить последние точки, примириться с самим собой.

Ну так как, Артемий Котлин, готов ты подвести итоги?

– Ну уж, нет… – мрачно сказал Артемий и спохватился. – Это я не тебе.

– Я понял, – кивнул Переверзев. – Тебе, и вправду, рано уходить. Тебя пытаются спихнуть на чужое место.

– Да… – тоскливо протянул Артемий. – Мне просто не повезло.

– Тут у меня кое-какие материалы… – Переверзев извлек откуда-то пачку листков, покрытых аккуратным печатным текстом. – Вот. Тебе может пригодиться.

Артемий изумленно смотрел на бумаги в руках Переверзева.

– Как… – пробормотал он. – Откуда… Ты ведь…

– Да, в том мире я мертв, – спокойно сказал Переверзев. – И мои мысли, мои догадки, память – все ушло со мной. Но никто не отнимал у меня права распоряжаться ими. Держи.

Артемий осторожно принял листки.

– У тебя мало времени, чтобы ознакомиться с этим, прежде чем…

– Скажи, – тихо проговорил Артемий. – Как это случилось… с тобой?

Переверзев поморщился:

– Глупо. Очень глупо. Ты знаешь, самая главная ошибка в моей жизни – это то, что больше всего я доверял фактам.

– Ты же следователь, – кивнул Артемий.

Переверзев покачал головой:

– Я прежде всего человек. Был человеком. Есть вещи важнее фактов. И здесь ты прав… прав… прав…

– Макс, ты чего? – встрепенулся Артемий, и слова его разлетелись гулким эхом.

Все вокруг стало меняться, и он со страхом почувствовал, как тают в руках драгоценные листки. Принялся лихорадочно читать, пытаясь запомнить, вычленить главное. Путался, злился на себя и снова читал – пока бумага не растворилась в серой мгле.

Потом закружилась голова. Мир завертелся вокруг с бешенной скоростью, что-то сдавило желудок…

Его вырвало.

Нельзя сказать, что стало легче, но мир несомненно окреп, набрал массу, превратившись в самую натуральную, добротную, крепко скроенную реальность.

Вырвало снова.

– Да что ты, в самом деле! – отрываясь от бумаг, брезгливо, но беззлобно бросил Ястребов.

Потому, что это действительно был его кабинет. И Артемий сидел на полу, облокотившись на стул, склонившись над мерзкой лужицей.

– Врача позвать? – предложил Ястребов.

– Позовите того, кто колол меня этой дрянью, – тяжело ворочая языком, сказал Артемий.

– Какой дрянью? – не понял Ястребов. – Не знаю, кто и чем тебя колол, но на моих глазах ты только жрал порошок из своего же амулета. Вот! Или у тебя от него память отшибло?

Ястребов потряс знакомыми оберегами. Артемий ничего не помнил. Неужели?.. Зарекся же пользоваться шаманским зельем!

– Я думал, ты травануться хотел, – поведал Ястребов. – Свести, так сказать, счеты. Оно и понятно: хоть смертная казнь у нас не применяется, но пожизненное – тоже не сахар. И главное – никаких шансов. Суд-то будет закрытым, сам понимаешь… Платочек дать – вытереться?

Артемий взял платок, промокнул губы. Привкус во рту такой, что никому не пожелаешь. Дернул же черт… И на что он только рассчитывал?

– За что – пожизненное? – слабо спросил Артемий.

– Найдем за что, – бодро сказал Ястребов. – Не надо было дразнить гусей.

Он вдруг переменился в лице, привстал, нависнув над столом, как та птица, что подарила ему фамилию:

– Ты расшевелил серьезные силы. Кое-кто хочет, чтобы ты вообще исчез. Понимаешь? Но… Я думаю, в этом нет необходимости.

Ястребов сел, продолжая внимательно разглядывать Артемия.

– Ты все равно не жилец, – сказал он.

– Ауру наблюдаете? – усмехнулся Артемий.

Ястребов неопределенно дернул плечом.

Странный человек. Не сам по себе – странных людей много. Удивительно, как ему с таким мировоззрением удается продвигаться по службе.

Следователь некоторое время перебирал бумажки в папке Переверзева. Артемий же смотрел на стену, где под самым потолком бледно светилось окошко. За мутным стеклом копошились голуби. Интересно, что их заставило залезть эту мрачную яму? Безысходность? Или птицам все видится в более радужном свете?

– Наверное, думаешь, что я тебя запугиваю? – произнес Ястребов.

– Какая разница, о чем я думаю? – отозвался Артемий.

– Да, в общем-то, никакой, – согласился следователь. – Просто хочу, чтобы ты четко представлял себе всю картину. Потому что у меня к тебе серьезное предложение.

В глазах Ястребова загорелись азартные огоньки. Он воровато глянул в сторону двери, поманил Артемия пальцем:

– У меня идея гораздо интереснее, чем возня с твоим пожизненным. Я-то знаю, что все материалы на тебя если не полная фикция, то уж силу имеют довольно условную. В зависимости от того, какую направленность примет дело. Если хочешь знать – вплоть до полного снятия обвинения.

– Как интересно… – вяло произнес Артемий.

– Да, да! – оживился Ястребов. – Снять обвинения не проблема – была бы на то воля! А с твоей помощью мы можем загнать более крупную рыбку. Ты понимаешь, о ком я?

– Павел…

– Давай без имен. Если ты готов дать показания – мы заставим его попотеть. Знаешь, что значит – прижать такую фигуру?

– «Выпасти кабанчика?»

– Что?

– Ну, используя служебное положение, долго и нудно собирать компромат, пока кабанчик не разжиреет на достаточно крупную сумму. Чтобы тряхнуть его при удобном случае…

– Ха-ха-ха! Ну, ты даешь! – Ястребов смеялся громко, но не очень натурально. Похоже, в точку.

– Пойми, – заговорил Ястребов, нервно колотя пальцами по обложке папки. – Деньги – конкретно его деньги – тут ни при чем. Дело в пересечении интересов. Наш клиент – очень крупная фигура, он многим поперек дороги стоит. Только это хитрющий лис: материала море, но никто не решается этот материал подымать. Понимаешь? Ниточки тянутся во все стороны, всех цепляют. Дерни здесь – на том конце вылезет кто-то уж вовсе неожиданный…

– Анекдот знаете? – лениво сказал Артемий – Когда мужик решил червей для рыбалки из земли электричеством выгонять? Так сначала полезли черви. А потом – шахтеры…

Ястребов зашелся в смехе. Видимо, разговор на заданную тему стоил ему немалых нервов. Отсмеявшись, он стал серьезным и продолжил:

– Твое дело с этим лагерем – просто находка. Понимаешь? Это не завязано ни на политике, ни на бизнесе. Это можно представить как простую уголовщину.

– Если бы – простая… – пробормотал Артемий.

– Да! – не слушая его, горячечно говорил следователь. – Дело темное, непонятное, но я чувствую, что там есть, за что зацепиться. Как считаешь?

– А ведь он ведь вам доверяет, – глядя в глаза Ястребову, сказал Артемий. – Вам не совестно будет его… ну, это…

Ястребова перекосило.

– Ты что, совсем обалдел, что ли? – прошипел он. – Не понимаешь, что он – просто свихнувшийся маньяк?! Ты сам едва жив остался, и все еще по ниточке ходишь! Да не был бы он такой важной шишкой – давно бы уже видел небо в клеточку! Неужели ты сам не хочешь его наказать?

– Как у вас все просто… – проговорил Артемий.

Он очень хотел бы тут же, сразу же принять сторону Ястребова. Вроде бы все правильно: да, Хозяин – страшный человек, да, его нужно остановить. Вызволить людей, запертых в нечеловеческих условиях.

Только как быть с теми материалами, которые не подошьешь к делу? С теми призрачными листочками, которые принес призрак погибшего друга? Которые растворились, протекли меж пальцев, оставшись лишь в виде убеждений, что для других выглядят всего лишь домыслами?

Как объяснить этому следователю, что главный преступник теперь не один отдельно взятый человек, а неосязаемая, незримая сущность, подчинившая многих и многих? Что делать с ней? Как наказать этого монстра, который даже сейчас, в это самое время, продолжает перемалывать человеческие жизни в одному ему ведомых целях?

Теперь массовка вызывала больший страх и опасение, чем сам Павел. Павел – жертва. Жертва громадного, плотоядного Единого. Было бы просто несправедливо, неправильно повесить все на одного человека.

И самое важное: как быть с Переходящим дорогу? Главный зачинщик, провокатор несчастий будет стоять и хихикать в сторонке по своему обыкновению.

Очередной крайний, еще один козел отпущения, попавший в жернова взаимоисключающих интересов.

Нет, Артемий не оправдывал Павла. Но остро понимал: тот – всего лишь верхушка отвратительного грязного айсберга…

– Ну, и что ты решил? – прищурившись, спросил Ястребов

– Мне надо подумать, – сказал Артемий.

Ястребов внимательно посмотрел на Артемия и сказал:

– А, знаешь, я тебя выпущу. Чтобы легче думалось. Сейчас выпишу пропуск.

– Вы серьезно? – проговорил Артемий. – То пожизненное, то на волю отпускаете…

– У нас очень гибкое процессуальное право, гражданин Котлин, – туманно сказал Ястребов. – К тому же… Куда ты денешься… с такой аурой.

Артемий недоуменно повертел в руках листок пропуска и поинтересовался:

– А зачем вы выпустили меня тогда? Когда все замки пооткрывали?

– Что? – нахмурился Ястребов. – Кто тебя выпустил? Откуда?

– Из изолятора, – неуверенно произнес Артемий. – Ночью.

– Из изолятора? – задумался Ястребов. – Первый раз слышу. Никто тебя не помещал в ИВС.

Некоторое пялились друг на друга, словно пытаясь понять, кто из двоих валяет дурака. Артемий даже почувствовал легкое недомогание. Не хватало еще, чтобы снова стошнило.

– Ладно… – пробормотал Артемий. – Наверное, мне показалось.

– Если ты примешь правильное решение – тебе, возможно, покажется, что ты никогда и не был под следствием, – негромко сказал следователь. – В жизни, вообще, полным-полно иллюзий…

7

Это странная задача. И, наверное, совершенно непосильная – за считанные дни, может даже, часы, доказать, что ты НУЖЕН. Зачем-то или кому-то. Просто невозможно представить, с чего начать. Проще плюнуть на все, упасть на землю, зарыться лицом в траву и тихо ждать исхода.

Только очень хочется жить.

И еще больше хочется понять.

В конце-концов, он – посредник. Исследователь необъяснимого, охотник за ускользающей тайной. Только, вот беда: посреднику легко работать в чужих интересах, когда не висит над головой непроходящий, сковывающий мысли и поступки страх.

Надо успокоиться. Найти место, где можно привести мысли в порядок, спокойно все обдумать.

Наверное, у каждого есть такое место – там можно сидеть бесконечно, бесцельно глядя перед собой, читать или слушать музыку – благо, все достижения цивилизации теперь умещаются в кармане.

Артемию нравилось смотреть на взлетающие самолеты. Ради этого стоит потратить час на электричку в Домодедово. Чтобы за чашкой кофе созерцать как устремляется в небеса концентрированная человеческая мечта. Так ведь и есть: в каждом лайнере, с броской раскраской авиакомпаний собирается куда больше эмоций, чем в самой длинной веренице плацкартных вагонов. Самолет – сотворенное людьми чудо, срывающее с жизни затхлый налет обыденности. Здесь, в аэропорту – перекресток мощных энергий, стекающихся воедино со всех концов планеты. И это не требует специальных доказательств. Надо просто вспомнить собственные ощущения – когда входишь в огромное, высокое, как храм, здание аэропорта, видишь манящие табло со сказочными странами и городами, слышишь волшебный голос, объявляющий посадку. Ну, как, екнуло в груди – тревожно и сладко? Вот то-то и оно…

Артемий сидел на высоком табурете за длинным столиком – вроде бы и похожем чем-то на тот – в стойлах общепита. Только здесь высокая магия воздуха сметает прочь приземленное и пошлое. Нежный запах кофе тонко смешивается с волнующим ароматом авиационного керосина – пьянящий, колдовской коктейль странствий, открытий, новых городов и удивительных стран.

Может, бросить все к черту и улететь? Может, погибнуть суждено не абы как, а в настоящей авиакатастрофе или в какой-нибудь чужой стране – но вдалеке отсюда, от точки сгустившегося страха.

А куда бы хотелось? В Европу? Скучно. Большой затхлый памятник самой себе. Америка? Что Северная, что Южная – красота и мощь природы, обитель борцов за американскую мечту. А кому нужна чужая мечта? Загадочная Азия… Слишком загадочная, чтобы просто забыться.

Может, ткнуть пальцем в карту наугад – устроить себе финальное приключение?

Только не слишком ли эгоистично – подвергать опасности ни о чем не подозревающих пассажиров? Единому все равно – один человек или триста – смахнет, как пыль тряпкой – и все дела…

Дрогнуло стекло – пошел на взлет весело разукрашенный «джамбо» – легендарный «семьсот сорок седьмой». Следом потянулся, оставляя дымный след, видавший виды, но не менее шумный Ту-154.

Тайна. Удивительная и загадочная. Чтобы ни говорили инженеры и конструкторы, каждый пилот знает: полет – это таинство, окруженное своими приметами и ритуалами. Те, кто не верят в великую тайну полета, сильно рискуют перед духами неба. Ведь человеку не свойственно летать. И только огромная вера в магию техники помогает пилоту и пассажирам не сойти с ума от ужаса.

Здорово, что большинство удивительных и странных вещей люди воспринимают как должное. Это их защита, крепкий сон и спокойствие. У посвященных такого спокойствия нет и в помине.

Артемий любил наблюдать за самолетами. Но боялся летать. По крайней мере – без специального оберега.

…Сделал глоток эспрессо и снова положил перед собой старый добрый накопитель информации – массивный блокнот в кожаном переплете. Ужасно дорогой, старинного вида, вызывающий у всякого проходимца невольное желание его стянуть. В этом тоже особый смысл: ценная информация должна быть облачена в не менее ценную оболочку. Тоже, своего рода, оберег. Если хотите – фетиш. Вся человеческая жизнь построена на поклонении вещам. Блокнот достался ему при необычных обстоятельствах. И на страницах его, в самом конце – непонятные письмена, сделанные кровью. Кто и что записал здесь – неизвестно. Но ясновидящая, которую вздумалось привлечь для разгадки, едва коснувшись страниц, упала в обморок. На этом исследования и закончились. Одно ценное свойство было у блокнота: он никогда не терялся. Стоило ему исчезнуть из вида – как появлялись люди, с готовностью возвращавшие его хозяину.

Желтоватые страницы драгоценной бумаги хранят сложные связи и запутанные взаимоотношения посредника и клиентов. К клиентам причислены как заказчики, так и исполнители – маги, чародеи всех мастей, колдуны, ведьмаки и ведьмы, гадалки, ясновидящие, экстрасенсы и те, кто считает себя таковыми… Конечно, большинство из них – ловкие шарлатаны, которым, впрочем, все прощается за эту самую ловкость. Заказчик не всегда осознает, что нужна ему не магия, а всего лишь форма, имитация. В этом случае даже самозванец может выступить в качестве неплохого психолога. В том-то и суть работы посредника – вроде стрелочника, разводящего поезда. Одному – к шарлатану, другому – к сомнительному колдуну. И в редких случаях – подлинная встреча с тайной – опасная, чреватая непредсказуемыми последствиями… Зато сулящая максимальную прибыль.

Сейчас дело было не в работе. Посреднику самому нужна помощь. Это, не очень-то правильно, так как нарушает основные принципы и заповеди: никогда не пользоваться услугами собственных клиентов. Архип – исключение, он друг. Временно бездомный. Вот к чему приводит пренебрежение правилами.

Старик знал, что делал, когда выдумывал эти заповеди.

Но деваться некуда. Жизнь, все-таки, дороже любых правил и условностей. Кто-то должен помочь – доказать, что он, Артемий, все еще нужен. Что мир без него рухнет.

Не очень-то верится в это утверждение.

Глоток кофе, взгляд за окно. Снова в блокнот.

Много имен. Только вряд ли кто может дать правильную подсказку. Позвонить наугад?

За стеклом уносился к облакам белоснежный лайнер. Словно крылатый символ надежды.

– Красиво, правда?

Тело напряглось, готовое к прыжку, удару – к чему угодно. Вдоль позвоночника пробежал холодок. Просто не стоит ждать ничего хорошего от этого голоса.

Переходящий сидит рядышком, со стаканом минералки в руке. Сладко щурится на синее небо. Улыбается своим неведомым замогильным мечтам.

Миленькая картинка.

Артемий ждал продолжения. Убеждал себя: не надо его бояться. Нужно принять очередную порцию зла, как принимают капризы стихии, неизбежное течение болезни.

Переходящий не торопился. Коснулся сухими губами края стакана – не понятно, отпил ли или только имитировал свою, якобы человеческую, сущность.

– Самолеты… – смакуя, произнес он. – Человек всегда хотел стать выше, могущественней, чем есть на самом деле. И что получилось? Его подчинили себе им же созданные машины. А человек остался прежним. Он – часть Единого. Не больше, не меньше. Ничто не меняется от того, сидит ли он за штурвалом или позади, в загоне для скота, подыхая от страха перед высотой и скоростью.

– У тебя своеобразный взгляд на вещи, – спокойно сказал Артемий. – Зачем ты пришел? Напомнить о приговоре? Или исполнить его?

– Причем здесь приговор? – недовольно поморщился Переходящий дорогу. – Примитивное понятие, не применимое ни ко мне, ни к Единому. Ты ни в чем не виноват. Просто так получилось. Если тебе станет спокойнее – ты жертва статистики.

– Кто тебя знает, – произнес Артемий. – Ты уже нарушил свои правила. Можешь нарушить их снова.

– Я же совсем чуть-чуть, – Переходящий явно развлекался. – Должен же я как-то разнообразить свою работу? Хочешь, я компенсирую твою обиду? Снова нарушу правила – теперь уже в твою пользу?

– Каким это образом? – недоверчиво спросил Артемий. От этого подлеца стоило ждать подвоха.

Переходящий прищурился. Он доволен – словно подсек глупую рыбку. Наверное, он играл с жертвой, как кот с полудохлой мышью. Что ж, мы никуда не торопимся. Можно и поиграть.

– Я знаю, – Переходящий покачал перед носом Артемия скрюченным пальцем. – Знаю, о чем ты думаешь. Будто стоит доказать миру свою необходимость – и все встанет на свои места, так? Как уже сделал тот, кого называют Хозяином.

– Ты хорошо информирован, – небрежно сказал Артемий, но внутренне напрягся.

– Да, есть такое дело, – равнодушно сказал Переходящий дорогу. – Но речь не обо мне. Я решил дать тебе такой шанс. Докажи, что ты нужен, что… мир без тебя рухнет.

Переходящий довольно рассмеялся. Наверное, он считал, что удачно ввернул подслушанную фразу.

– Я серьезно, – продолжил он. – Право, даже интересно, как ты справишься с такой задачей. В конце-концов, это справедливо. Ведь тот, кто перевел на тебя свое проклятье, сумел отодвинуть смерть. Правда, цена этого…

Переходящий причмокнул. Артемий не стал продолжать тему Павла. Во-первых, она была ему противна, во-вторых, он смутно догадывался о цене, им заплаченной. Не хотелось примерять эту цену к себе и терять решимость бороться до конца.

– Ну, – мрачно сказал Артемий. – Продолжай.

За окошком разбегался совсем уж экзотически раскрашенный лайнер. Наверное, на борту его царит веселье и предвкушение праздника. На каком далеком, теплом острове он совершит посадку? Будут ли встречать его смуглые девушки в бикини, обсыпать цветами и кричать «аллоха!»?

– Красивый самолет, – проследив взгляд Артемия, сказал Переходящий дорогу. – Кстати, о самолетах. Пойдем со мной.

Он повернулся и пошел прочь от огромной прозрачной стены. Ничего не оставалось, как следовать за ним.

Они шли сквозь потоки людей – ожидавших вылета, провожающих, встречающих. Никому нет дела до того, кто тебе переходит дорогу. Глаза устремлены на цветные табло, на лицах ожидание, предвкушение, волнение. Каждый сам по себе – и, вместе с тем, объединен с остальными общим желанием двигаться, стремительно мчаться в другие города и страны.

Многочисленные массовки в аэропортах, на вокзалах – словно нервные узлы Единого. Воздушные трассы, дороги – его нервы. Принцип существования глобального человечника. Как просто и, в то же время, непостижимо.

– У меня кое-что есть для тебя, – вполоборота сказал Переходящий дорогу. – Маленький сюрприз. Надеюсь, ты все поймешь правильно.

Они вышли из здания аэровокзала – мимо охраны, обвешанной металлоискателями, рациями и прочими приборами, призванными вызывать оторопь и внушить уважение добропорядочным гражданам. Переходящий направлялся к парковке.

– Смотри! – сказал он.

Множество машин въезжало сюда и покидало стоянку, оттого трудно было понять, куда именно указывает Переходящий. Потом Артемий увидел старый японский микроавтобус, со сдвинутой боковой дверью. Пара крепких мужчин сгружала багаж. Рядом девушка в длинном платье. Наблюдает, ждет, курит. В общем, ничего удивительного.

– Ну, и что? – пожал плечами Артемий, поворачиваясь к Переходящему.

Но того уже не было рядом.

Странная, необъяснимая манера исчезать и появляться. Что это – фокус? Гипноз? И вообще, какого, спрашивается, он приперся сюда? Глазеть на машины?