Текст книги "Массовка"

10

Столько разномастной военной формы, собранной вместе, ему еще не приходилось видеть. Пятнистая, черная, синяя… Фуражки, пилотки, каски самых разных видов, словно здесь собирались провести многокомандные соревнования по пейнтболу.

Правда, оружие было далеко не игрушечное. Зверского вида приземистые броневики ОМОНа и БТРы намекали на серьезность мероприятия.

Никто так и не рискнул взять на себя ответственность за решение проблемы, и ведомства решили действовать сообща. Похоже, несмотря на масштабность операции, ее подробности держали в тайне от средств массовой информации. По крайней мере, телевизор молчал, радио и газеты – тоже, и только Интернет бормотал что-то бессвязное по поводу активности спецслужб в Подмосковье.

Неудивительно: ситуация дикая, совершенно невообразимая и не находящая вразумительных объяснений. К тому же, дело происходит не на полумифическом Кавказе, где на безопасном расстоянии от столицы можно приятно щекотать нервы обывателей маленькими войнами и неутихающей стрельбой. А здесь – под боком у тех, кто головой отвечает за безопасность государства. К тому же имелась информация: в числе лиц, вовлеченных в эту подозрительную историю, имеются чиновники довольно высокого ранга и крупные бизнесмены.

Видимо, «для ясности», в конце-концов, ситуацию свели к банальному захвату заложников. Правда, тоже – с неизвестной пока целью.

Для силовиков нет ничего важнее четкости формулировок: терроризм, захват заложников – это, конечно, неприятно, зато подпадает под вполне внятный шаблон, в рамках которого отработаны конкретные действия. Которые, в свою очередь, ясно соответствуют ведомственным циркулярам.

В этом есть определенная логика: даже если представить, что предстоит финальная битва с силами самого ада – главное, с невозмутимым видом назвать это операцией по зачистке местности, а чертей – хорошо подготовленными боевиками. После чего по науке отметить в картах преисподней рубежи обороны, раздать лейтенантам кадила и карточки с секторами обстрела, а бойцам – кресты и сто грамм для храбрости. И все встанет на свои места.

Смех смехом – но руководство «операции по освобождению заложников» ничего толком не знает о происходящем в странном лагере. Лишь это, плюс участие в его судьбе следователя Ястребова, спасло Артемия от жесткой встречи.

Это не могло быть простым совпадением – то, что лагерь обложили аккурат к его появлению. Коридоры событий, ветвясь и кружась, сошлись, наконец, в одной точке.

Надо было видеть лицо Ястребова, когда он явился перед ним – ободранный, шатающийся, словно выбравшийся из леса партизан.

Впрочем, теперь Артемий смотрел на все равнодушно. Череда катастрофических неудач окончательно добила его. Тем не менее, его держали при штабе операции. Пока – в качестве свидетеля и консультанта.

Правда, вопросы в большей части задавались дурацкие, исходящие из узкого, «бандитско-террористического» понимания ситуации. Наверное, это правильно с точки зрения эффективности работы спецслужб. Только вот от этого становилось тоскливо и страшно: люди в форме хотят быстро решить проблему, не понимая толком сути происходящего.

Артемий мало знал из интересующего силовиков: схема лагеря, вооружение «террористов», их количество, намерения, требования, варианты снабжения, возможные пути отхода…

– Поймите, – говорил Артемий. – Самое главное там, в бараках. Там люди…

– Как они вооружены? Оттуда лучше всего просматривается местность? – отрывисто спрашивал молодой, но совершенно седой и хмурый полковник.

Сидели на складных стульях за походным столиком, на котором в изобилии имелись карты местности и даже фотографии лагеря, сделанные со спутника. Только что толку от всего этого?

– В бараках нет оружия, разве что у женщин… – Артемий пытался выразить словами свои мысли и не мог. – Там только статисты, массовка понимаете? Они…

– Кто-то из них поддерживает террористов? – немедленно реагировал полковник.

– Нет… – Артемий неопределенно пожимал плечами. – Дело в другом…

– Объясните. Только быстро и четко, – требовал полковник.

Вот оно: быстро и четко. Что здесь можно объяснить быстро и четко? Это надо чувствовать. Но не станешь же убеждать крепкого и решительного офицера в том, что ему суждено понять, лишь пройдя путь погибшего Переверзева.

И Артемий в ответ лишь качал головой: ему надоело сидеть под замком. Не хватало еще сумасшедшего дома для полной коллекции.

К полковнику подошел грузный военный, с таким же тяжелым взглядом, с той же сединой в волосах. Из короткого разговора стало ясно, что лагерь окружен, бандиты локализованы, и остается только ждать приказа на штурм.

Тут же появился некто в гражданской одежде, совершенно блеклой внешности, лицо которого Артемий забыл, едва тот отвел полковника в сторону. Одно ясно: штурм не начнется, пока не разберутся, какую роль во всем этом приписать главному, как считалось, виновнику происходящего.

Артемий усмехнулся: Хозяин, сам того не ведая, сумел задать задачку всему этому муравейнику…

Мысль о муравейнике позабавила: вот оно, еще одно проявление человечника.

Люди в форме.

Если вдуматься – что надо сделать с человеком, чтобы заставить его выполнять чьи-то приказы? Причем, в больше части – приказы нелогичные, противоречащие твоим желаниям и даже интересам службы? Что заставляет подчиняться тому, кто с очевидностью глупее, злее, подлее тебя?

Ведь это не может быть только страх. Взгляните: вон они бегают – бодрые азартные. Им нравится то, что они делают. Они с удовольствием засунули поглубже собственную волю, свои желания, интересы. Они легко и спокойно подчиняются командам, истинной сути которых не представляют. Они уверены, что поступают правильно. Они не сомневаются. Им нравится быть статистами, свирепыми боевыми муравьями…

Как это возможно – у разумных существ, у людей?!

Как после этого усомниться в существовании чего-то могущественного, подчиняющего себе волю миллионов?

Единого.

Похлопал себя по щекам. Мысли становились неприятно навязчивыми, отдающим паранойей.

Плевать на паранойю! Если жизни почти не осталось – можно сдохнуть и параноиком…

– О чем задумался? – на пустующий стул присел Ястребов. Выглядел он бодрым, таким же азартным, как и все здесь.

Наверное, эта операция для него сродни травле зверя. Тоже ведь для кого-то развлечение…

Ястребов со стуком поставил на столик блестящий металлический термос и плоскую бутылку. Потер руки.

– Кофе? С коньяком? – дружелюбно предложил он.

Артемию стало противно.

Эти люди даже не представляют, что происходит ТАМ. Они всего лишь выполняют свою работу. А кое-то уже подсчитывает дивиденды, с содранной шкуры редкого зверя.

Снова стало жалко Павла. Артемий подавил в себе это чувство. Не его следовало жалеть, а множество людей, его больной волей превращенных в монстра. Вернее – в одно, единое чудовище.

– Так что, кофе? – повторил Ястребов.

– Коньяку, – тихо сказал Артемий.

Ястребов с готовностью пододвинул бутылку. Артемий вытащил ароматную пробку и сделал глоток – прямо из горлышка. Хороший коньяк. Неплохо живут следователи, особенно готовящиеся к повышению.

Поставил бутылку. Толкнул обратно. Ястребов теперь смотрел внимательно, цепко. Очень непростой человек. Опасный.

– Все может пойти не так, – негромко сказал он. – Я чувствую. Я уже говорил об этом полковнику. И какому-то генералу – тоже. Не понимают…

– И не поймут, – сказал Ястребов. – Главное, чтобы мы с тобой понимали. А ты не болтай лишнего. Придет время, я подскажу, как себя вести, что писать, что говорить… Не бойся, мы из нашего клиента вытянем все по полной…

Артемия передернуло. Он поднялся.

– Пойду, пройдусь… – бросил он.

Отсюда, через лес не видно колючей проволоки и декораций. Лагерь до сих пор считали декорацией к какому-то недоснятому кино. Возможно, это еще больше путало карты тех, кто руководил операцией. Никто не мог поверить, что там, за лесом, в котором притаились снайперы – самый настоящий лагерь смерти.

Такое просто невозможно сейчас, в наше время. Когда у всех мобильники и компьютеры, а кумир миллионов – не сумасшедший фюрер, а гламурная блондинка. Не вяжется. Никак.

А может, сейчас-то – самое время? Когда в людях убито подлинное ощущение жизни, когда оно заменено силиконовыми подделками? Когда вместо высоких идей в моде «шпильки» и глянцевые обложки?

Какая ерунда. Стоит посмотреть на этого седого полковника – все сразу становится на свои места. Жизнь полна иллюзий… Так, кажется, сказал Ястребов?

Между тем, полковник выслушивал доклад какого-то майора. Майор выглядел озадаченным. Полковник – тоже. Артемий подошел поближе, встав за спинами вооруженных бойцов. Разговор эмоциональный, громкий, оттого без труда слышался на расстоянии.

– Я ничего не понял, майор, давай сначала! – потребовал полковник.

Бледный майор, поморгав, не очень уверенно заговорил:

– Ну… Они выбегали из-за «колючки» – кто через ворота, кто сквозь бреши. Некоторые с оружием, некоторые без. Сдались все, без сопротивления.

– Так… – проговорил полковник. – Ты мне только что совсем другое рассказывал.

– Ну, это я наверное, сгоряча…

– Майор!

– В общем… гм… эти… боевики просят защитить их от этих… от заложников… Они их боятся.

Повисла напряженная пауза.

– Я же говорил – ерунда какая-то! – запинаясь, проговорил майор.

– Вот именно, – сдержанно произнес полковник. – Ерунда. Я конечно, понимаю, стокгольмский синдром – это в порядке вещей. Но в вашем изложении – бред и дезинформация…

Тут не сдержался Артемий:

– Это если считать что одни – террористы, а другие – заложники! Тогда, действительно – ерунда…

Полковник резко посмотрел на него и поинтересовался:

– А как же надо считать? Нет версий? Тогда попрошу не вмешиваться в служебный разговор.

Артемия немедленно оттеснили крепкие ребята с автоматами и надвинутыми на глаза шлемами: «Давай, давай, двигай отсюда!»

Артемий еще услышал, как полковник говорит на повышенных тонах: «И что я должен штурмовать?! Заложников освобождать? Или террористов из рук заложников? Да вы все с ума посходили!»

Артемий немедленно представил себе ситуацию, невольно улыбнулся. Конечно, ничего смешного. И все же…

Вышел к участку открытой местности, с которой просматривалась часть «декораций», в том числе – труба крематория. Ему показалось, что воздух над трубой дрожит, будто нагретый мощными газовыми горелками.

Откуда-то, из секретных уголков души накатил страх. Непонятный, необъяснимый: этот страх не гнал прочь, подальше от этого странного места. Напротив – он манил, завлекал, засасывал…

Не успел опомниться, как понял – он идет в сторону лагеря. Все быстрее и быстрее, почти срываясь на бег. Дыхание участилось, сердце колотилось, как загнанное животное, глаза выкатились от ужаса. Но что-то влекло туда.

Туда.

Наверное, так массовка втягивает под себя придавленное щупальце…

– Стой! – угрожающе крикнули со стороны, и Артемий заметил притаившегося за камнем бойца со «снайперкой». – Назад!!!

Он бросился бежать.

Сзади донесся звук выстрела. Стреляли, конечно же, не по нему – скорее, хотели предупредить, остановить. Еще что-то кричали, угрожали, вроде бы даже бежали вслед. Но поздно.

Через минуту, задыхаясь от бега, неровным шагом Артемий вступил под мрачный свод лагерных ворот.

Охраны, действительно, не видно.

Сейчас, в дневном свете, все это, и впрямь, смотрелось брошенными декорациями.

Кроме двух длинных приземистых бараков.

Кроме ожившего крематория.

…И ни одной живой души…

Черт возьми, но почему они не выходят?! Охрана разбежалась, никто ведь не держит под прицелом! Может они не знают?

Надо пойти и сказать этим запуганным людям: все, кино кончилось! Идите домой, к психологу, плачьте в жилетку бабушке, уезжайте в бессрочный отпуск в Тибет, уходите в монастырь. Все одно – случившегося никогда не забыть.

Но бегите, бегите быстрее!

Надо просто войти в барак и сказать.

Как душно… И страшно.

Эта неказистая дверь – как зубастая пасть огромного зверя. Не хочется даже прикасаться к грубой, покрытой ржавчиной ручке.

Рука потянулась к массивным засовам и замерла: засовы сдвинуты. Оба. И длинное железное плечо, наискось запиравшее дверь, безвольно повисло в сторонке. Надо просто потянуть за ручку.

Пот заливает глаза. Словно до организма только-только дошло, как быстро, сломя голову, он несся сюда, как трепыхалось сердце, и каким ужасом сменился страх погони.

Двое: ты и дверь. Дверь, а за нею – кошмарный сон, вроде тех, от которых убегаешь, но никак не можешь уйти. Этот кошмар уверенно преследует по пятам, пока не настигнет… И ты с криком посыпаешься среди ночи, не в силах понять – реальность вокруг или всего лишь продолжение кошмара.

В конце любого, самого страшного кошмара неизменно следует пробуждение. Только иногда таким желанным пробуждением становится сама смерть…

– А идите вы все!.. – зло выдохнул Артемий и дернул дверь на себя.

Так, наверное, выглядит вход в ад. Здесь, снаружи, воздух, ветерок, пение птиц. Там же, за зыбкой границей – тьма, смрад и голоса, полные скорби и безысходности. И надо сделать шаг…

Артемий шагнул. Дверь тут же скрипуче закрылась за ним – то ли порывом ветра, то ли чьей-то недоброй волей.

Вроде бы все здесь по-прежнему. Те же нары, прокуренный воздух, те же полосатые робы. Нет во всем этом одного. Простого, естественного, того, что прежде было в глазах каждого.

Надежды.

Словно массовка начисто выбросила из памяти реальность, скучную, но такую комфортную обыденность – и погрузилась в мир туманных образов и мрачных фантазий.

Надо к кому-то обратиться. К кому угодно… Артемий вглядывался в лица статистов – и не узнавал никого. Все эти грязные, изможденные люди теперь на одно лицо.

– Старик… – неуверенно позвал Артемий. И двинулся по проходу.

Теперь этот проход стал кривым, ломаным. Нары, наверное, неоднократно двигались. Их ломали и жгли – вот один маленький костер, вот другой… Зачем?

– Тощий!.. Седой!..

Никто не откликался.

Искал глазами Камина и его прихвостней – уж они-то всегда в курсе происходящего. Но лица статистов сливались в одно – бездушное, лишенное интеллекта и эмоций.

Лицо массовки.

– Эй, люди! Выходите! Вы свободны!

Молчание. Полное отсутствие интереса.

Бросился к первому попавшемуся человеку – он бездумно совал руки в огонь, отдергивал и смотрел на закопченные ладони.

– Все кончилось! – Артемий тряс человека за шиворот, стараясь поймать его взгляд. – Ты слышишь? Охраны больше нет! Дверь открыта! Ты свободен!

Человек непонимающе смотрел на Артемия. Не сопротивлялся, но и не выказывал радости. Артемий бросил его, оттолкнув, будто чумного. Человек присел к костерку, продолжил свое странное занятие. Еще один, лысый, гадко хихикая, бросил в огонь щепотку какого-то зелья.

Да, зелья… В воздухе витало неладное. Какой-то тревожно знакомый запах… Нечего здесь делать нормальному человеку. Здесь нужны врачи, психологи – да все те же силовики, на всякий случай. Слишком далеко зашло «массовочное» помешательство.

Он хотел развернуться и уйти, но почувствовал, как сильные руки схватили выше локтя, и знакомый голос произнес:

– Ты вернулся… Конечно. Иначе быть не могло. Никто не может уйти, не пройдя испытания до конца.

В голове пронеслось обреченное: «Да… Все так… Испытание надо пройти до конца…»

– Пойдем с нами. Пройди и ты свой путь.

Да, да… Его путь, его запутанный коридор снова обрел какую-то цель, какое пятнышко света впереди.

Или, напротив – тьмы?

Херувима он узнал сразу. Тому не удалось слиться с толпой. Знакомый взгляд, устремленный в неведомое… Какая цель может быть у безумца? Какая? Артемий лихорадочно думал, но продолжал послушно следовать за Херувивом. Достойные уже не держали его. Наверное, чувствовали, что вернувшийся блудный сын стал одним из них.

Здесь, в центре барака, снова открытое пространство – как тогда, во время судилища. Сердце екнуло: казалось, сейчас история повторится. Но сопровождающие растворились в толпе, и Артемий присел на краешек нар…

Нет, это не нары. Это ступени древнего Колизея, в центре которого готовилось зрелище!

Все здесь изменилось. Наверное, спертый воздух и какая-то дрянь, что сжигали в кострах, туманили разум. Пространство казалось огромным, а массовка – словно увеличилась в сотни, в тысячи раз. Вон они – грязными полосатыми гирляндами свисают с множества ярусов гигантского амфитеатра, составленного из колоссального нагромождения нар. Они кричат, брызжа слюной, безумно смеются, молчат, выпучив глаза. И здесь же, на верхних, уходящих в облака, рядах, женщины.

Массовка слилась воедино?

Аня… Она где-то там… Но после – самое важное сейчас происходит внизу.

Там, на арене, у подножия шатких трибун стоит человек – голый по пояс, с длинными лоснящимися космами волос. За его спиной – еще кто-то, на коленях, сгорбленный…

Массовка замерла в предвкушении. Это не просто развлечение. Во всем происходящем – сакральный смысл, понять который непросто, вернувшись из далекой реальности. Надо просто созерцать – и ждать…

– Достойные! – негромко произнес Херувим, но слова его с готовностью подхватило эхо. – Я обращаюсь к вам так, потому что сегодня мы расстанемся с последним колеблющимся… Это будет позже. А сейчас мы должны решить, что делать с отступниками.

Херувим сделал шаг в сторону, и стало видно: коленопреклоненных фигур две. Одна мужская, другая женская. Лиц «отступников» не видно, они теряются в зыбком мареве, искажающем пространство, размеры и само время.

И только голос Херувима отбивает собственный счет секундам, как метроном, который решил, что вправе управлять временем.

– Мы просили Хозяина ниспослать нам самые мучительные испытания. И он услышал нас.

Низкий, одобрительный гул пробежал по трибунам. Соседи бормотали что-то, трясли кулаками, скулили, рыдали. Сам Артемий почувствовал, что да – массовка переживает ужасные испытания. Может, дело в этой атмосфере, в этом зелье, которое сыпали в огонь? Этот запах, витавший в воздухе, казался знакомым. Похоже на порошок, что используют шаманы в своих встречах с духами умерших.

Неужели он, вместе со всей обезумевшей массовкой, безвозвратно погрузился в мир, откуда нет дороги назад? В котором самое ничтожное явление жизни может обернуться непроходящим кошмаром?!

На него пялились со всех сторон – со страхом, с сочувствием, со злобой. Артемий не сразу осознал, что он кричит во всю глотку срывающимся голосом. А все смотрят на него и ждут – когда прекратится звук, прервавший речь великого мессии.

Херувим тоже терпеливо ждал. Тем более, что к Артемию присоединился еще кто-то. Только не криком – надрывным рыданием, переходящим в бессвязное бормотание…

Наверное, так и проходило это непрекращающееся испытание.

Снова тишина. Херувим продолжил, как ни в чем ни бывало.

– Хозяин видит и слышит нас. Спасение близко. Только тьма не желает нашего воскрешения. Она хочет поглотить путь, что осветил для нас Хозяин. Она ненавидит нас, как только может тьма ненавидеть свет…

Массовка рычит – дружно, как огромный рассерженный зверь. И те, двое, у ног Херувима вздрагивают, подымают испуганные лица.

Старик.

Аня.

Артемий в оцепенении смотрел на них и не мог пошевелиться – тело отказывалось служить ему, словно потеряв всякую с ним связь. Происходило что-то невозможное, немыслимое…

Лицо Херувима дрогнуло, он заговорил громко, с надрывом, срываясь на крик:

– Сколько долгих ночей мы провели в страхе, ожидая смерти! Сколько раз мы просыпались, понимая, что нас стало меньше! Какой ужас, какую боль мы перенесли, глядя на наших растерзанных братьев!

Массовка ревела. Но она была не в силах заглушить голос Херувима.

– Вспомните, как мы искали ночного убийцу! Да, мы нашли его, да – он получил то, что заслуживал! Но все оказалось страшнее, хуже, чем мы думали! Он не просто убивал – он приносил жертвы силам тьмы! И как оказалось – он был не один! Его последователи проникли в наши ряды! Он молились вместе с нами – а по ночам убивали, убивали, убивали, принося новые жертвы! Но мы их нашли! Вот они! Зло, воплощенное в мужском и женском начале, страшное, объединившееся зло…

Массовка не слушала распаленного оратора. Она питалась его эмоциями, словно заряжаясь ненавистью. В рядах возникали вялые драки, какие-то беспомощные свалки. Статисты колотили, душили друг друга, царапались и кусались – не в силах, почему-то, причинить реальный вред.

Что-то здорово ослабило их волю.

Херувим продолжил – теперь уже более тихим, усталым голосом:

– Они говорят умными словами. Они ловко уворачиваются от обвинений. Они убеждают, что ничего не имеют против нашей веры. Еще бы: они – словно паразиты, проникшие в наше сердце. Они хотели уничтожить нас изнутри, исказив смысл, омрачив веру. Сегодня мы поставим точку в их злобном еретическом деле… Вновь обращенный, подойди!

Артемий не понял, как оказался на ногах, как приблизился к этому страшному жрецу, нависшему над близкими ему людьми.

– Сегодня ты станешь одним из нас, – глядя ему в глаза, произнес Херувим. – В твоих руках – праведный огонь. Им ты избавишь нас от врага, а его – от службы тьме…

– Почему – огонь? – глухо спросил Артемий и с ужасом вспомнил дымок над трубой крематория.

– Ты знаешь, – сказал Херувим и обратился к массовке. – В знак возвращения к нам нашего брата, один из еретиков останется в живых. Пусть наш брат сам решит – кто!

Артемий смотрел на Старика, на Аню – и не видел в их лицах ничего, кроме отчаяния. Похоже, они даже не узнали его.

Кто, кроме самого дьявола может так ставить вопрос: кого оставить в живых – своего учителя или любимую девушку? Вопрос, не имеющий ответа. Очередной тупик.

– Это не будет казнью! – кричал Херувим. – Свету не нужны бессмысленные убийства, нет! Это будет новая – но другая, очистительная жертва!..

Артемий бросился к Ане, встал на одно колено и принялся трясти ее, приводя в чувство. Бесполезно: девушка смотрела сквозь него и только шевелила губами, безмолвно произнося какие-то слова.

– Не трать силы… – прохрипел старик. – Эти безумцы все равно прикончат нас.

– Что здесь происходит?! – Артемий неловко отполз к Старику. – В чем вас обвиняют?

– Это не важно, – пробормотал Старик. – Им нужны жертвы – вот и все. И нами дело не закончится. Это страшно… Убили охранника, убили Данилу…

– Но он же…

– Он сломался… Они его сломали – и повели, как барана, на убой… Кому-то – ты знаешь кому – нужны эти жертвы. Массовка просто не в силах сопротивляться. Да она и не хочет сопротивляться – это игра ее забавляет. Похоже, я попал в точку…

Старик улыбнулся. И это было страшнее всего.

– Надо уходить! – Артемий тряс Старика за плечи. – Охраны нет! Слышишь – мы свободны!

– Ты ничего не понял… – Старик покачал головой. – Мы не свободны. Нас просто нет. Мы – отмирающие клетки массовки. Не больше…

Херувим кричал:

– Жертва во имя света! Как это прекрасно! Мы, массовка – мусор, грязь, перегной, на котором должно взойти что-то настоящее, чистое! Наши смерти – это ничтожные капельки силы, которая перетечет в одного-единственного, того, кто и станет настоящим СПАСЕНИЕМ…

Массовка бесновалась.

Херувим медленно повернулся к Артемию. Он нависал над ним, над жертвами, лицо его было бледно и мертво.

– Ты сделал свой выбор? – произнес он.

Артемий дрожал, не в силах произнести ни слова. Воля покинула его. Наверное, он тоже превратился в отмирающую клетку.

– Или выбор за тебя сделаю я… – угрожающе сказал Херувим.

Артемий почувствовал, как по щекам струятся слезы беспомощности и жалости… к самому себе. Будто он оплакивал свою гибель, даже оставаясь живим физически. Бессильно хватал Анину руку, пытался рассмотреть что-то в ее остекленевших глазах. Вновь захотелось проснуться. Только вот пробуждением от страшной реальности могла бы стать лишь сама смерть…

Коридор оборвался в пропасть.

– А я могу сделать СВОЙ выбор?

Новый голос прозвучал, словно с неба, раскатом грома, леденящим, отрезвляющим ветром.

Иначе и быть не могло.

Говорил Хозяин.

Херувим ничего не сказал в ответ. Лишь поднял напряженный взгляд кверху, туда, куда в оцепенении уставилось несчетное количество глаз необъяснимо разбухшей массовки. Все смотрели в туманное марево, заменившее деревянные брусья и доски. Ждали – чего, наверное, всегда ждут от своевольного божества: ласки, гнева, даров, наказания… Ждали, как стихии – как дождя, урагана, землетрясения. Как данность, посылаемую с небес.

Глас был страшен. Но чувствовались в нем бесконечная тоска и горечь.

– Я… не хотел жертв… Это правда. Я виноват во многом. Но все-таки, я не лишил вас выбора. И как вы распорядились этим куском свободы?. Ты, говорящий от моего имени… Неужто забыл, как я назвал это место?

– Лагерь Правды… Правды… – зашептала массовка.

Херувим молчал, твердо смотря в небеса.

– Так зачем же ты правду превращаешь в ложь? Раскрой глаза своим последователям.

– Я не понимаю, Хозяин… – едва шевеля губами, произнес Херувим.

– Кто приносил жертвы… во имя меня? Скажи, скажи правду!

Херувим стал бледен. И во взгляде его вспыхнула обида.

– Но ведь ты не был против, Хозяин! – выкрикнул он. – Ведь ЭТО НУЖНО ТЕБЕ!

Наступила тишина.

Артемий изумленно смотрел на Херувима.

Вот, значит, как…

Вот кто устроил огромную кровавую постановку… А дурачок Глист, Старик, Аня – всего лишь декорации в игре со смертью?

Но ради чего все это?!

– Да… – произнес голос – устало и печально. – Это было нужно мне… И нужно теперь. Снова и снова.

– Так прикажи! – взвизгнул Херувим и обратился взором к толпе, словно ища у нее поддержки. – Прикажи! Сделай свой выбор! Массовка еще не приняла решения.

– Я уже сделал свой выбор…

Голос изменился. Он стал тише, превратившись из небесного гласа в обычный, человеческий.

Хозяин вышел из полумрака, направившись в центр арены. Осунувшийся. В полосатой арестантской робе. Словно говоря: теперь я один из вас.

В глазах Артемия потемнело. Он сделал шаг вперед. И крикнул в отчаянии:

– Стойте! Не надо никакого выбора! Послушайте, что я скажу!

Артемий дышал тяжело, хрипло, слова не слушались его. Но теперь его должны услышать. И этот человек тоже должен услышать!

– Я нашел твою дочь! Ты слышишь?! Ведь ты этого хотел – а не жертв, не мук, не крови! Твоя дочь…

И снова этот жуткий, вездесущий смех…

Из беснующейся толпы статистов вышел человек. Как все – в робе, что висела на нем неестественно, как на плохом манекене. Неудивительно: Переходящему дорогу ни к чему подобный маскарад.

– Он уже знает, – сладко протянул Переходящий дорогу. – Как обидно – ты снова оказался некстати.

– А ты опять нарушил свои правила… – чуть слышно сказал Артемий.

Он не чувствовал рук, ног – словно те отмерли. И мысли расплылись жалким киселем.

Все напрасно. Все зря. Он действительно лишний…

Хозяин бесцветно глянул на Артемия и сказал, обращаясь ко всем и, в то же время, ни к кому:

– Теперь я один из вас. И мой выбор…

Он бросил взгляд на трибуны и тут же отвел, словно ему стало больно.

– Я выбираю себя.

– Что?! – потрясенно произнес Херувим.

– Следующей жертвой буду я, – твердо сказал Хозяин.

– Но как же… – растерянно протянул Херувим.

А массовка уже кипела жутким горячечным ликованием – словно наступал апофеоз, ради которого и было задумано это представление.

Переходящий дорогу уставился на Павла странным взглядом – словно не знал, что делать, что говорить. Похоже, он пребывал в растерянности.

– Остановись, – сказал он, и из его голоса исчезла извечная саркастическая нотка. – Зачем же ты сам лезешь в ад? Оставь все, как есть – и может, жизнь вернется к тебе…

– Как мило, – бледно улыбнулся Павел. – Мне непонятна твоя забота. К чему бы это?

Артемия скрутило от ненависти. Теперь он крикнул в полный голос:

– Переходящий, ты снова передергиваешь!

Переходящий дорогу проигнорировал Артемия. Только его коронная улыбочка почему-то не появилась в ответ.

Павел с вялым интересом взглянул на Артемия и снова обратился к Херувиму:

– Что же… Я готов.

Похоже, никто, кроме Артемия и Павла не видели Переходящего дорогу.

Или делали вид, что не видели.

А, может, просто не пришло их время.

Молчаливая толпа высыпала под вечернее небо. Массовка не видела и не желала видеть ничего вокруг: ни открытые ворота, ни разорванную «колючку», ни отсутствие охраны, ни темнеющие вдалеке БТРы. И уж конечно, никто не видел снайперов, изумленно таращащихся в оптические прицелы на множество людей в нелепых полосатых робах.

За их спинами, в ожидании приказа приготовились обученные, решительные, не страшащиеся смерти люди долга. Каждый из них знал: есть что-то выше, чем жизнь каждого из них. Есть что-то выше, что-то такое, за что не страшно умирать. Правда, не каждый смог бы сказать – за что именно.

Еще дальше, в какой-то сотне метров отсюда, очень важные люди, ругаясь и оплевывая друг друга, никак не могли решить, что делать с этим проклятым лагерем и особенно – его хозяином. Кого считать бандитами, кого заложниками, кого преступником, а кого жертвой.

Это все там – бесконечно далеко.

А здесь люди ждут чуда. Страшного, бесчеловечного чуда.

Нелепым чужеродным телом смотрится здесь суетливая съемочная группа, прожектора, камера, скользящая по рельсам.

Массовка отлично подготовилась к последним съемкам. Нет такого грима, который способен передать настоящее страдание. Только зритель почему-то не хочет видеть настоящее. Он предпочитает рафинированную, смягченную имитацию. Настоящее слишком ужасно, чтобы выглядеть правдоподобным.

В работу вступает вторая камера – на длинном и ловком кране. Она смотрит прямо в глаза героя.

Павел стоит перед распахнутым зевом крематория. Пора приносить жертву.

Главную жертву.

Все мы жертвуем чем-то и ради чего-то. Обычно – одними глупыми желаниями в пользу других, не менее глупых и бессмысленных. И умирая, просто закапываем свою жизнь в землю.

Мало кому приходит в голову отдать ее ради чего-то стоящего.

Особенно, если твоя жизнь никому на этой земле не нужна.

– Ты хотел доказать массовке свою силу? – кричал Переходящий дорогу. – Ну и что же?! Массовка просто сожрала тебя, переварила и не заметила! Ты лишний! Вы все здесь лишние!

Павел медленно шел к крематорию. Он улыбался.

– Сейчас ты просто сотрешь себя – еще одно доказательство того, что ты никогда и никому не был нужен! Тебя просто нет! – визжал Переходящий дорогу.

Над трубой стелилось марево раскаленного воздуха.

– Я не лишний, – тихо сказал Павел и взглянул прямо в глаза Переходящего. – Я просто не там искал. И доказывал лишь тем, кто меня не слышал.

– И что изменилось? – произнес Переходящий. Остановился. – Кому и что ты доказал?

– Смотри, – сказал Павел.

Среди обезумевшей толпы, ждущей последней жертвы, трудно заметить одно-единственное лицо.

Плачет девушка. Не от страха, не из жалости к самой себе. Плачет по нему.