Текст книги "В поисках своей планеты"

Новые увлечения теперь заменяли книги в жизни Абида все больше. Он почти перестал читать и делать уроки, проводя свое время в основном на улице среди новых друзей. И все это происходило тогда, когда ему оставался всего год с небольшим до окончания школы. Так что ему предстояли скоро выпускные экзамены в школе и приемные экзамены в университете. Для родителей это стало настоящим горем. Абид раньше не догадывался, что они, особенно мать – женщина, державшаяся с детьми всегда холодно, сдержанно – могли так переживать по поводу того, что их младший сын не занимался так усердно, как прежде.

Будто это был не тот Абид, который раньше всегда отклонял предложение отца пойти поиграть в парке в бильярд. А теперь он ходил часто туда и крутился вокруг бильярдных столов, поскольку ребята, с которыми он теперь дружил, действительно любили играть в бильярд. Постепенно этому научился и Абид, только он играл все равно не очень хорошо. Он не мог сосредоточиться, все время боялся, что вдруг что-то сделает не так, не так попадет в шар, и все начнут смеяться над ним.

Мать начала уговаривать Абида продолжать так же учиться и читать книги, как прежде: ведь он должен обязательно поступить в университет. И такой одаренный, как Абид, не должен дружить с непутевыми ребятами. Из них ничего не выйдет, они все станут в будущем рабочими. И у него не будет другой участи, если он не поступит в университет, кроме как стать рабочим. А рабочих никто за людей не считает. «Хм, рабочие, которых за людей никто считает», – обдумывал Абид слова матери. Тут нужно в школе все время учить, что рабочие, это самые лучшие, самые сознательные из всех, а за людей их, оказывается, все равно никто не считает. По истории они проходили, как бывшие рабочие пришли несколько десятков лет назад к власти. Их же потомки, ставшие образованными, ненавидели теперь рабочих.

Абид сумел уже понять, что он не является хозяином над самим собой. Будто внутри у него сидел какой-то судья, беспощадный и суровый. Исходя из каких – то случаев, он выносил о нем приговоры, уничтожающие, дающие ему оценку самого низкого и недостойного из людей, который на очень многое, может, на саму жизнь не имел права, уж не говоря о тех удовольствиях и прекрасных ощущениях, которые она могла дать ему испытать. Порой все еще заполняли душу Абида красивые чувства, когда он, к примеру, глядел на зеленые деревья, качающиеся на ветру, встречал взгляд девушки, отражающий любовь. Но будто тот же самый судья закрывал доступ этих чувств к глубине его души, напоминая ему о том, что он не имеет права на такие переживания.

Кроме того, в Абиде сидело очень глубокое чувство вины. Если его спрашивали о поступке, который Абид не совершал, он чувствовал себя все равно виноватым и очень волновался, дрожа всем телом. Да, он виновен, виновен, виновен – как бы он ни старался оправдать себя, скинуть с себя подозрения, все равно испытывал чувство вины.

Уже начались летние каникулы, Абид закончил девятый, предпоследний класс на отлично, без единой четверки. Только это, как он сам был уверен, было результатом того, что он все еще держался на прежде накопленном.

Когда он услышал, что летом к ним приедет Сима, чтобы готовиться к вступительным экзаменам в институт, радости Абида не было предела. Чтобы снова попытать счастья, она хотела заниматься теперь у одной учительницы, живущей недалеко от дома Абида.

Сейхун

Сейхун был ровесником Абида и соседом. В детстве они дружили, вернее Сейхун был одним из редких мальчиков, с кем соглашался играть Абид. Сейхун же находил странным соседского мальчишку, который только раз в году появлялся на улице. Сейхун сам изредка навещал Абида в родительском доме, где заставал его в основном за книгами. Сам Сейхун терпеть не мог книг: он учился очень плохо в школе, каждый год его с трудом переводили из класса в класс.

Как и Абид, Сейхун был последним ребенком в семье: у него были один брат и четыре сестры. Сам он, будучи белокожим, нежным, красивым и очень-очень тихим мальчиком, не любил, однако, сидеть дома. И это было удивительно – ведь подобные ему мальчишки, обычно, бывают «домашними», если даже они особого интереса к учебе не проявляют. На улице Сейхуну было чересчур трудно: он был легко раним, не мог как следует защищаться и постоять за себя. Сверстники и мальчики постарше вечно издевались над ним, постоянно колотили его, а у него не хватало сил ответить обидчикам тем же. Но он все равно отчаянно лез в драку, хотя почти всегда бывал бит, иногда очень жестоко.

Да и дома его нередко избивал старший брат за то, что он плохо учился в школе и не хотел слушаться никого из домашних. У брата была тяжелая рука, а сам он был очень нервным. Иногда он мог так разозлиться, войти в такое состояние, что не мог остановиться, колотя Сейхуна. Никто, даже родители, не могли в такие минуты спасти Сейхуна из рук разъяренного брата. А когда брат успокаивался, он все равно считал, что правильно поступил с Сейхуном: ведь так он его «воспитывал». Сестры постоянно пугали Сейхуна братом, когда он, на их взгляд, делал что-нибудь не так: мол, вот придет брат, и они скажут ему, как Сейхун опять никого не слушался и озорничал, и тогда ему снова достанется. С сестрами Сейхуну тоже было непросто. Они часто ругали его за то, что он шлялся неизвестно где, не делал уроки и не помогал родителям и сестрам по хозяйству. Но все это не очень-то действовало на Сейхуна. Вернувшись из школы, он все равно не сидел дома. Бросив портфель где-нибудь в коридоре и наскоро поев, он тут же выбегал на улицу и возвращался только поздно вечером. С годами это стало его неизменной привычкой. Сейхун любил улицу, как бы ему трудно ни было, с его ранимостью и уязвимостью, среди задиристых, порой озлобленных и жестоких мальчишек. Правда, и дома его ждали вечные упреки и подзатыльники.

Советская власть сняла с женщин из той части мусульманского Востока, которая оказалась на многие десятилетия под русско-советским влиянием, чадру и даже платок. Во многом также изменилось само отношение к женщине. Теперь держать ее взаперти в четырех стенах и заставлять носить чадру или платок было невозможно – это считалось чуть ли не преступлением против советского строя. Начиная с тридцатых годов двадцатого столетия женщины стали привлекаться к учебе и работе, что оказало мощнейшее влияние на устаревшие структуры и законсервированные обычаи в бывших мусульманских странах, входящих в Советский Союз. Первая эмансипация женщин в мире, можно смело полагать, произошла именно в Советском Союзе, как бы ни считали на Западе это собственным достижением. Привлечение женщин, отчасти насильственное, к хозяйственным работам, к учебе, общественной и прочей деятельности изменило также многое у советских мусульман. В бывших мусульманских республиках Советского Союза за несколько десятилетий было очень много достигнуто по освобождению женщин, хоть и не всегда с согласия населения. Женщины стали куда более раскрепощенными, свободными и образованными. Многое изменилось так же в их отношениях с мужчинами: женщины могли теперь заранее знакомиться, встречаться с теми, за кого они потом собирались выходить замуж. Ведь прежде все это решали за них родители: чью дочь замуж просить, а за кого свою выдавать. А советская власть добилась того, что сами молодые люди и девушки стали открыто общаться, встречаться и создавать семьи по собственной воле.

Было бы большой ошибкой сказать, что до советской власти ничего подобного не было. К сожалению, очень многие именно так и думают о взаимоотношениях мужчины и женщины в традиционных исламских обществах. Человеку невозможно запретить влюбляться, будь он мужчина или женщина. И во все века, когда исламская религия требовала того, чтобы женщины не ходили с непокрытой головой, а носили чадру, любовь в таких обществах от этого не уменьшалась, может, даже, наоборот, увеличивалась. С другой стороны, прежде чем обвинять ислам, как это делают в наше время даже и в самих исламских странах, полезно обратить внимание на следующее: смешно критиковать один только ислам, вне его связи с иудаизмом и христианством. Ведь многое в исламе арабы позаимствовали у евреев, а отчасти и у христиан. При этом ислам оказал влияние на иудаистский обычай многоженства, он упорядочил его и ограничил количество жен до четырех. Прежде у евреев не было в этом ограничений. И ношение чадры арабы также переняли у евреев – если даже там это и называлось по-другому. Даже в наши дни, как только речь заходит о запрете на свинину, об обрезании, ношении чадры и многоженстве, то есть о старых законах и обычаях иудеев, все вспоминают только об исламе, а не об иудаизме. Своих честных исследователей ждет и такой вопрос: должны ли были первые христиане отказаться от обрезания и употреблять в пищу свинину? А как у них было с ношением чадры и многоженством? Хотя, безусловно, христианство во многом отошло в сторону от изначальных иудейских законов и обычаев. Произошло это под влиянием других религий и культур, в первую очередь греческой и латинской, возможно, еще отчасти индуизма и буддизма.

Сейхун всегда хотел отличаться среди сверстников, доказать, что он не такой, что о нем другие думают, а наоборот, намного смелее и сильнее. Но никто не собирался подтверждать ему это: в Сейхуне видели только слабого, уязвимого мальчишку, который не в состоянии был ответить на обиду и разве что мог только краснеть или плакать. Он не мог толком ухаживать за девочками, как это делали многие другие мальчики. Правда, он не раз пытался делать это, но безуспешно. Пару раз его даже лупили соперничающие сверстники. А так Сейхун влюблялся очень часто и всегда в самую красивую и «модную» девочку, которая нравилась большинству мальчиков. Своей влюбленности он никогда не скрывал, наоборот, громко заявлял об этом. Какое-то время все вроде помнили, что это «девушка Сейхуна» и никто не собирался ухаживать за ней. Правда, очень быстро парни забывали о Сейхуне и начинали ухаживать за той же девочкой. Находились даже такие, кто грозил избить его, если он не перестанет говорить об этой девушке и не отстанет от нее. Сейхун побаивался этого и малодушно отступал, как бы унизительно для него это ни было. Но как только какая-нибудь новая девочка становилась заметной, Сейхун опять спешил объявлять ее «своей», обычно, даже не успев предупредить об этом саму девочку. Но всегда находился другой претендент на ее руку и сердце, который с позором прогонял Сейхуна. Чтобы завоевать девушку, нужно было не только иногда драться за нее с другими парнями, но и уметь ухаживать за этой особой, неотступно ходить и заговаривать с ней. Нужно было, чтобы другие это видели и считали, что дело у тебя идет на лад. Обычно, когда девушка возвращалась из школы домой, у парня появлялась возможность добиться ее внимания. Только это было непросто. Отец и особенно брат, если он был у девушки, могли препятствовать тому, чтобы какой-нибудь парень приставал к их красавице или каким-то образом общался с ней.

Однажды Сейхун все-таки решил пойти до конца и получить от одной совсем юной соседской девочки то, что он хотел. На самом деле он и сам не очень понимал, что хотел от девчонок, но другие мальчишки рассказывали, что они во время тайных встреч с некоторыми легко доступными девочками целовали их в губы, обнажали их грудь и целовали соски. Девочка, которую он выбрал, по мнению всех мальчиков, была как раз такого легкого поведения, хотя с ней еще никто не успел встретиться. Осмелев, Сейхун однажды подкараулил ее и пригласил на свидание. Он был удивлен, когда она совсем неожиданно ответила: пришли вначале сватов, пусть обручат нас, и только потом я позволю тебе делать со мной, все что хочешь. Сейхун по своей привычке рассказал об этом при всех. Он вовсе не собирался жениться, ему не было и семнадцати лет, а девочке-то всего пятнадцать. Прошли те времена, когда в азербайджанских семьях женили сыновей, успей они едва достигнуть шестнадцати лет. Каково же было его удивление, когда он однажды случайно увидел, как один парень, постарше его, уводил эту девчонку куда-то за город. Потом Сейхун услышал, что тот мальчик подарил ей золотые серьги, чтобы насладиться ее прелестями.

Советская культурная революция и в самом деле удалась, если даже не все в мире хотят это признать. Общее школьное образование, рост количества учащихся в университетах дали о себе знать. Азербайджан очень приблизился к тому, о чем мечтали его просветители девятнадцатого и начала двадцатого веков: был искоренен религиозный фанатизм и произвол религиозных деятелей, ликвидированы безграмотность и бедность, хотя за очень большую цену – уничтожением несколько десятков тысяч граждан, среди которых было много представителей интеллигенции. Многие люди, которые не хотят признавать исторических достижений в бывшем Советском Союзе, говорят ныне об уничтожении религии в нем. Но это неверно. С религией, вправду, вначале боролись, а потом ее все-таки разрешили. С другой стороны, никто не собирался искоренять обычаи обрезания и захоронения у мусульман. То, что основная часть населения отказалась от соблюдения постов и совершения молитв, было результатом, безусловно, советской пропаганды, призывающей людей к образованию и развитию. Да и алкоголь стали в советское время употреблять больше. Только это, как многие опять ошибочно полагают, вовсе не является новостью для мусульманского Востока. В Коране есть только призыв к тому, чтобы быть умеренным в употреблении алкоголя. В мусульманских странах употребляли алкоголь все время, хотя не всегда открыто. Кто хоть немного знает мусульманский Восток, знает также, что здесь без стихов и вина не обходились никогда. То есть, вино было здесь всегда, потому что здесь всегда была поэзия. А стихи без вина, это как красивая женщина без волос. Я не говорю о тех женщинах, которые сами бреют голову наголо и в этом стараются преподнести женскую красоту в другом виде, в измененном и более современном. Возможно, это тоже есть своего рода красота, но я говорю о другом случае, если у женщины просто против ее воли выпали волосы. А какое это было бы несчастье для женщины, имеющей о красоте и женственности более традиционные понятия, как и у основного населения земли. То есть, если у нее выпала бы большая часть волос, а на голове держались бы еще их отдельные пучки. Какое это жалкое, неприятное зрелище!.. Вот стихи без вина будут подобным явлением на Востоке. Связи поэзии с вином очень древние; еще в доисламский период вино сопровождало собрания поэтов. А возникнув, ислам боролся против вольности поэтов, против употребления ими вина. Но вскоре сам исламский пророк Мухаммед понял, что преследовать поэтов и запрещать им употреблять вино бессмысленно. Вся средневековая литература и искусство Ближнего Востока воспевают красоту, которой невозможно достичь, и называют материальное владение ею иллюзорным. Для мусульманских поэтов и философов того времени закрытое лицо женщины было верхом таинственности и источником вдохновения. Они считали, что чадра отражает неземную красоту, которая недоступна для понимания и скрыта от посторонних взглядов.

Шестидесятые годы называют своего рода расцветом в советской культурной жизни. Именно эти изменения, продвижения в культурной жизни и оказали большое влияние также на молодежь в мусульманских республиках Советского Союза. А в Азербайджане сопротивление молодежи старым обычаям проходило в силу некоторых обстоятельств более успешно: с одной стороны, здесь определенную вольность нравам еще задолго до присоединения этой страны к России давала всегда поэзия, воспевавшая любовь и призывавшая к свободе. С другой стороны, из-за соседства с христианами – грузинами, армянами и русскими, у которых эмансипация происходила быстрее, чем у нехристианских народов Советского Союза, азербайджанцы старались догнать их. Раньше удерживали их от подражания христианам мусульманские традиции, а в советское время, когда пропагандировалась идея общих ценностей и «воспитания нового советского человека», они намного ослабли. Итого молодежь, особенно образованная, отчаянно и успешно сопротивлялась традициям и ломала их: они женились и выходили замуж по любви, а если родители были против их брака, то долго за него боролись и в основном побеждали. После шестидесятых годов дошло до того, что самые консервативные слои азербайджанского общества стали считаться с мнением девушки – за кого она хотела бы выйти замуж, не говоря о том, на ком хотел бы жениться молодой человек.

Однако не все консервативные традиции удалось сломать здесь и в советские годы. К древним традициям здесь относится и обязательность невинности девушки, которая тщательно проверялась после первой брачной ночи. Девушку, оказавшуюся уже ранее лишенной девственности, по обычаям отправляли обратно в отцовский дом. В прежние времена грешную часто убивали отец или брат, чтобы смыть ее кровью позор семьи. В советское время обычай проверки девственности невесты сохранился, хотя в более эмансипированных кругах его уже не особенно придерживались. Убийство согрешившей и возвращенной обратно в отцовский дом девушки все еще могло бы иметь место, но это было теперь скорее исключением. Теперь такую просто терпели в отцовском доме, игнорируя мнение других, или же отправляли ее жить в другое место, в основном в крупный город.

Что бы ни было, в советские годы в Азербайджане произошла невиданная эмансипация для мусульманского населения. Здесь сказался и характер азербайджанцев: стремление к успешности, богатству, власти, известности. И самореализация играла для азербайджанцев всегда тоже важную роль. В итоге получилось, что в этой советской республике возник особый менталитет, который, смешавшись с некоторыми достижениями христианского мира, проявился после разрушения многих традиционных и религиозных рамок. Это помогло населению Азербайджана не попасть, в большинстве своем, в лапы искусственно выращенного исламизма после распада Советского Союза. С другой стороны, эта невиданная эмансипация для мусульманской страны стала после крушения СССР также причиной того, что женщины Азербайджана занялись проституцией в невиданных масштабах, завоевав себе дурную славу на этом поприще во многих ближневосточных и восточноевропейских странах. Здесь сыграла роль, безусловно, и та тяжелейшая экономическая и политическая ситуация, в которой оказался Азербайджан после падения Советского Союза. А, к примеру, в Узбекистане, где эмансипация в советские годы тоже имела место, хотя в меньшей степени, такого с женщинами не произошло: масштабной проституции, ставшей характерной для Азербайджана, узбекские женщины сумели избежать. Но зато узбеки попали, в большинстве своем, в лапы ложного, искусственного исламизма, созданного, хотя бы отчасти, в лабораториях западных спецслужб.

Как мы видим, эмансипация оказалась не совсем удачной для некоторых азербайджанских женщин: они не стали думать в трудные минуты о сохранении семейного очага, из-за утраты многих традиций и из-за того, что в Азербайджане бедность всегда считалась пороком. То есть, азербайджанские женщины не стали возвращаться к своим историческим ценностям, как это случилось в среднеазиатских республиках, а старались выжить в новых условиях, как могли. Уход мужей в Россию на заработки, с одной стороны, еще более отяготил их быт, с другой – развязал многим женщинам руки. Безусловно, и власть, имеющаяся в Азербайджане в начале 1990-ых годов, которая не смогла противостоять завоеванию Карабаха Арменией и, как результат этого, образованию в республике огромных масс беженцев, не была в состоянии решить хоть какие-то проблемы граждан. Слишком быстрый и неожиданный распад прежней политическо-экономической системы и сама потеря Карабаха также поспособствовали разрушению таких основ общества, как семья и нравы. Все эти обстоятельства вместе привели к катастрофическим последствиям для многих жителей Азербайджана; при этом небольшая их часть достигла сказочного богатства.

Сейхуну было непросто и с сестрами. Одна из них, самая старшая, давно вышла замуж, когда он еще был маленьким, а три другие, кроме парней, мало чем интересовались. При старшем брате сестры Сейхуна о парнях никогда не разговаривали, но как только он уходил из дома, они вновь начинали промывать кости всему мужскому населению квартала, молодым в основном, в том числе школьным товарищам и учителям. Две из них, особенно самая младшая, были красивы и пользовались успехом у парней. Самая старшая из оставшихся дома была не очень красива, и, безусловно, из-за этого такого успеха не имела. Только это вовсе не мешало ей также горячо обсуждать с сестрами все достоинства и недостатки мужчин, которых они только знали. Сейхун часто слышал эти разговоры краем уха, сестер не особенно заботило, присутствие в доме младшего брата. А Сейхуну сестры твердили при этом все время, что женщина никогда не может иметь интереса к мужчине, она никогда не может желать переспать с мужчиной. И вообще, женщина существо чистейшее, разумное и всегда может контролировать себя. Есть только единицы – шлюхи, которые любят гулять с мужиками, или за деньги, или за большие подарки. У Сейхуна сложилось такое мнение о девушках – женщинах: они вообще какие-то неживые существа, и у них никакого интереса к отношениям с молодыми людьми не может быть. Когда он слышал от других мальчиков о том, как кто-то целовал какую-то девочку, ласкал ее в разных местах и так далее, ему, с одной стороны, это казалось невероятным, а с другой, вызывало сильное вожделение. Только Сейхун полагал, что те девушки, с кем они это делали, были легкого поведения, которых не так уж и много. И даже с ними мальчики, обычно, по-настоящему не спали или же они делали с этими девчонками все, кроме настоящего полового контакта. То есть, речь шла опять о том старом обычае – о сохранении девственности до свадьбы. Многие склонны считать обычай обязательной девственности, как и кровную месть, атрибутами исламской религии, хотя это не совсем верно. Это архаические обычаи, которые были особенно сильны у кавказских народов: ни консервативные христианство и ислам, ни предшествующий им более свободный зороастризм не смогли поколебать эти традиции гор. Хотя в силу своего большего консерватизма и похожести на исходные требования, с этими традициями легче ужился ислам. Поэтому все это сегодня рассматривают как исламское свойство, будь это кровная месть или же требование к девственности невесты. Хотя можно наблюдать определенный контраст во взаимоотношениях ислама с обычаями кавказцев, в особенности, горцев-мусульман. Ведь известно, что в Коране воровство строжайшим образом запрещено и жестоко карается по шариату – по исламскому праву. Только вот похищение невест, также лошадей и скота не было искоренено на Кавказе. По кавказскому кодексу чести, не только месть, убийство обидчика, но и похищение невесты, как и кража скота считается доблестью для мужчины: ведь только смелые способны на такой шаг. Возможно, возникновение подобных обычаев связано с трудными временами в горах, когда часть населения голодала. Вот тогда представители голодающего племени стали уводить лошадей и скот у соседей. А похищение невест имеет скорее всего более романтическую предысторию. В любом консервативном обществе родители девушки склонны сами подыскивать для нее подходящего жениха, не забывая о собственных интересах. И если у девушки есть возлюбленный, то она может сама попросить, чтобы парень похитил ее, тем самым препятствуя стремлению родителей выдать ее за другого. Здесь от мужчины требовалась также немало решительности и смелости; в былые времена родственники девушки, узнав о ее похищении, гнались за похитителем, а если достигали его, то девушку отбирали. Разумеется, не забывали и расправиться с молодчиком. Чтобы уберечь себя, парню оставалось только одно: быстрее снять с девушки покров девственности. Если он успевал это сделать, то для родственников уже не было желательным вернуть похищенную, и часто им приходилось примириться с ней и ее возлюбленным. Веками путем похищения сливалось очень и очень много влюбленных пар, чьи чувства и смелость побеждали волю консервативных восточных обществ. Но и сколько погибло их на этом пути, пав от рук взбесившихся родственников, жаждущих мести. Однако не только несогласие родителей толкало влюбленных к подобным действиям, но порой и бедность. По тем же восточным традициям, чтобы жениться, нужно было отдавать за невесту выкуп, а невеста должна была принести в дом мужа хорошее приданое. Когда у влюбленных не было возможности осуществить все это, они так же нередко выбирали путь «похищения невесты», хотя никто их браку не препятствовал. В таком случае, разумеется, родственники девушки не собирались мстить жениху, если даже не всегда им это нравилось. С присоединением к России царские служащие на местах старались также бороться с подобными обычаями, но безуспешно. Хотя известны случаи, когда, слушаясь совету местного начальника, родители подавали жалобу на похитителя их дочери, и тому удавалось избежать отправки в Сибирь, только становясь беглецом от властей.

Родители Сейхуна были очень занятыми людьми; мать работала акушеркой в больнице и часто в ночную смену, а отец с братом были водителями-дальнобойщиками и мало бывали дома. Так что Сейхун оставался в основном на попечении сестер. А когда Сейхун был маленьким, он еще купался вместе с сестрами в бане: их нагота действовала на него необычно, ему это было очень интересно, но, с другой стороны, будто это и пугало его немножко. Груди, ягодицы и промежность ног у сестер, как и мягкость и упругость их тел его особенно волновали. После того как ему стало двенадцать лет, сестры больше не стали брать Сейхуна с собой в баню. Интерес Сейхуна к сестрам после этого стал только расти. А сам он при этом имел возможность увидеть их полуобнаженными не так уж редко. Когда он заходил в комнату, где спали сестры, то заставал их в одних трусах и лифчике, то в легкой ночной рубашке или же сидящими или лежащими в такой позе, когда многие их прелести оказывались наружу, а иногда, случайно заставал кого-то из них с обнаженной грудью. Все это очень сильно притягивало Сейхуна, при этом он не забывал, что эти прелестные девочки – его сестры, с которыми он никакой близости иметь не мог бы. Но не думать о прелестях, даже увиденных им мельком, он тоже не мог. Бывало, что целый день он проводил под впечатлением сцен с полуголыми сестрами. Все это сильно волновало и возбуждало его, и ему хотелось как-нибудь реализовать свои мечтания и стремления, связанные с сестрами.

Что такое рукоблудие, Сейхун прежде не знал. Однажды он оказался в компании мальчиков, старше его на несколько лет. Они все вместе занимались рукоблудием. Сейхуну пришлось делать тоже самое. А как же, никто без этого не стал бы считать его «мужчиной». Теребя свою плоть, как это делали другие, Сейхун даже не знал, к чему это может привести. Вдруг его охватило очень необычное и волнующее ощущение – его ноги словно оторвались от земли, и он высоко взлетел куда-то. Какое-то время он не мог ни говорить, ни шевелиться и, ослабший до предела, все еще содрогаясь в сладких судорогах, ждал, когда же пройдет это состояние.

После этого Сейхун стал прибегать к рукоблудию все чаще и чаще. Он представлял себе теперь полуобнаженное девичье бедро, упругий, круглый, играющий на ходу зад, полуоткрытую грудь. Сейхун вспоминал при этом не только увиденные им прелести сестер, но и все то, что он видел у одноклассниц и преподавательниц, на улице у незнакомых женщин или соседок. Теперь, видя женщину, он искал на ее теле место, которое было хотя бы отчасти обнаженным. Более подходящими для этого были теплые времена года. Девушки или зрелые женщины ходили в эти дни частично расстегнув одежду, показывали то ляжки, то часть груди. Соседки были интересны тем, что ходили летом в основном в халате, под которым в жаркие дни, мало что носили. Ходить в халате, с несколькими расстегнутыми пуговицами снизу, с несколькими сверху, было самым обычным явлением среди женщин их улицы. И Сейхун был не один, кто за всем этим следил. Все соседские ребята, за исключением, конечно же, «маминых сынков», следили за женщинами, ходящими вокруг, а потом обсуждали то, что успели увидеть. То, что кругом обращали внимание только на тела женщин, стало для Сейхуна самым важным в его отношении к ним. Но если он влюблялся в какую-нибудь девушку, то представлял себе, что она полностью лишена всего того, что привлекало его у других женщин. Также она никогда не могла мечтать о том, чтобы целоваться с кем-нибудь. Тем более не позволила бы кому-нибудь трогать себя. Девушке, в которую он влюблялся, должно было быть чуждо все это. Для Сейхуна женщины делились теперь примерно так: проститутки, которые отдаются за деньги, за ними идут девушки легкого поведения, с которыми можно было гулять просто так, и, наконец, скромные или воспитанные девушки, которых нужно было любить. Вот с девушкой из третьей группы можно было говорить только о любви, лелеять и поддерживать ее во всем, быть ее наставником и защитником. Несмотря на свою слабость, Сейхун в своих фантазиях уподоблялся, однако, героям и защищал любимую девушку от любого посягательства. Но подойти к девушке и завести с ней беседу он не был в состоянии. Он стеснялся девушек, боялся, даже краснел, когда разговаривал с ними. Но не смотреть на женщин он тоже не мог. Он тут же забывал все, как только замечал какую-нибудь красивую женщину, тем более обнаженную часть ее тела. Сейхун мог так долго думать об увиденном и волнующем, что это занимало все его мысли. Он мог предаваться рукоблудию несколько раз в день, вспоминая увиденное в последний раз, или кое-что из старого. При каждом легком возбуждении или волнении, что он получал от вида раскрепощенных женщин, Сейхуну хотелось сразу же уединиться и удовлетворить себя. Постепенно ему хотелось, однако, уединяться не только после увиденных телесных прелестей, но и после волнующих, приятных чувств. Именно таких чувств у него было немного. Рукоблудием Сейхун будто углублял эти чувства и продлевал их. Теплые, нежные, глубокие чувства, что испытывал Сейхун от редких соприкосновений с женщинами, выводили его из мира жестоких мальчишеских игр. Рукоблудие постепенно стало неотъемлемой частью его жизни. Едва закончив дело, через несколько минут он вновь вспоминал об этом и хотел заняться рукоблудием снова. В дни плохого самочувствия рукоблудие было единственным утешением для него: это были минуты, когда он, благодаря сильному возбуждению, мог отвлекаться от тяжелого состояния, угнетающего его, хотя бы на короткое время. Оно помогало ему жить. Он смотрел на женщин везде и на каждую, представлял их голыми и себя в постели с ними.