Текст книги "В поисках своей планеты"

Борьба продолжалась: он старался убеждать себя в том, что он правильно все понял, построил и наметил, и нежеланное скоро исчезнет куда-то навсегда. Но то отогнанное появлялось вновь, и он вновь отгонял его, но потом оно все же снова появлялось и тогда он начинал сомневаться в собственной правоте. Если в самом деле он был прав, то что тогда нужно было делать с новой и беспокоящей мыслью? А если он все-таки неправ? Вот это казалось ему трагичным: расстаться с тем, что он строил долгие годы и верил в его безупречность. Но позже он все-таки решался убирать некоторые частицы из собственного «дома», от чего дом начал принимать со временем кривую форму, и Абид стал чувствовать в своих движениях все больше заторможенности. Постепенно будто руки, ноги и другие части тела теряли координацию, и их движения становились неестественными.

Абид все же верил в построенный им «дом» и сочинения о себе и ему хотелось чуть ли не вслух заявлять о них. Но насмешки сверстников и братьев так часто ранили его прежде, что он боялся теперь встречаться с другими людьми и испытывал напряжение, находясь среди них. Он старался находить подход к обидевшему его человеку, будто одобряя его, поскольку иначе не мог строить отношения. Но те оставшиеся обиды внутри, то неправильное отношение к своим обидчикам накопились у него на душе и продолжали мучить его. Старания избавиться от болезненных мыслей привели Абида постепенно к замкнутому кругу, и, опустошаясь внутри, он начал заполняться вещами пустыми и бывшими ему до того чужими.

Однажды ночью, Абид, полностью сосредоточенный на своих переживаниях, почувствовал, что не в состоянии больше выдерживать их. Но тут же он понял, что может произойти с ним теперь нечто непоправимое, он может быть ввергнут в мир забытья, в то, что люди называют «сумасшествием» и больше никогда не вернуться обратно. Невероятными усилиями он вновь не дал уйти земле из-под ног и удержался. В это время он вспомнил, что Сима находится от него недалеко, и это обрадовало его.

Сима и дальше продолжала рассказывать ему о тех парнях, влюбленных в нее, с другой стороны, она уверяла все время, что сама к ним совершенно равнодушна, их любовь просто забавляет ее. Абид переживал каждый раз не только тогда, когда она с восторгом рассказывала о тех двух парнях, а за каждый рассказанный ею случай, когда мужчины обращали на нее внимание. Он продолжал бояться, что другие мужчины могут принять Симу за легкомысленную девушку, подумать, что она такая же, как многие, и домогаться ее. Это страшило Абида, и он чувствовал здесь свое бессилие. Ведь невозможно было объяснить всем, что она не такая как все, она другая: Сима имеет ум, богатое воображение и может судить о многих вещах самостоятельно. Нет, люди этого не поймут. Они будут считать ее одной из многих, для них Сима такая же девушка, как все другие. Как люди, на самом деле, судят несправедливо!

Абид теперь стал выходить из дома намного реже. На улице он появлялся только после того как провожал Симу к своей учительнице или к учителю английского. И оставался там недолго, поскольку через пару часов нужно было идти встречать ее. А если он должен был куда-то уходить, то возвращался домой окрыленным, зная, что Сима дома. Однажды Сима попросила тетю разыграть Абида. Когда он вернулся после короткой отлучки, мать сказала ему, что Сима уехала в деревню и будет теперь заниматься там. Это потрясло Абида, зато какое он испытал чувство счастья, обнаружив через несколько минут Симу вновь дома.

Его новые «дружки» с улицы, удивлялись тому, что Абид теперь стал появляться у них редко и спрашивали его о том, чем же он целыми днями занимается дома. Им нужно было сказать, по убеждению Абида, нечто такое, что могло бы им подойти, поскольку эти ребята кроме поверхностных объяснений ничего не в состоянии были понять. Если Абид рассказал бы им, что он целыми днями помогает своей двоюродной сестре готовиться к вступительному экзамену в институт по истории, то это вызвало бы у них только смех. Вот Абид и пытался все так преподнести, чтобы они это приняли; то говорил, будто болел, то говорил, что уезжал к родственникам и тому подобное. Должен ли был Абид отчитываться перед этими людьми, спрашивать у них разрешение на то, как он должен был жить? По-другому он просто не мог; он боялся их, можно сказать, всех людей, и никогда не мог поставить себя перед ними. Он будто хотел получить гарантию от них, что они его не тронут или не будут выступать против него.

В последние дни, благодаря Симе, самочувствие Абида улучшилось, но это находилось в глубоком контрасте с тем прежним тяжелым состоянием, которое никуда не делось. Он чувствовал, как будто дальше сгорает все, что было у него внутри, было накоплено у него на душе, и от всего этого остается один пепел. Кроме того, будто нечто сидящее в нем глубоко, присутствует всюду и всегда с ним. Это был сгусток его тяжелых, болезненных впечатлений и переживаний с того времени, как он себя помнил. Это нечто сжигало его душу, он пытался выбросить его из памяти, из души своей, старался доказать самому себе, что все это не так, что он не является следствием этого неприятного опыта, а совсем другой. То построенное им, в которое Абид сам старался верить, и тот горький опыт, отражающий его отношения с окружающими, взаимоисключали друг друга. Прежде, когда он находился один, то жил в построенном им самим мире и ничему, абсолютно ничему не позволял проникать туда. Но в отношениях с окружающим миром, когда часто вылезали то мироощущение и та унизительнейшая оценка, будто он самый слабый, неспособный, никчемный человек на свете, Абид не мог ничего приносить из своего мира и поставить рядом, чтобы отторгнуть это. Кроме обиды, недовольства и страха он ничего не испытывал в такие минуты, хотя раньше через какое-то время это проходило. Теперь же он жил в основном в мире этих унизительных оценок и тяжелых, крайне неприятных чувств, и, не переставая ни на минуту, боролся против нежелательных мыслей. При этом нужно было не только не допустить таких мыслей до своего сознания, но и, добившись этого, нужно было еще противостоять тому, что могло бы напомнить о той, уже вроде побежденной, мысли. Нужно было теперь стараться избегать любого столкновения с нежелательным, ставить барьеры как перед мыслями, так и перед объектами, вызывающими их.

Однажды он почувствовал, что где – то в самой глубине души у него лежит очень большой страх, и это очень глубоко, так глубоко, что добраться туда и понять это состояние, будто было невозможно; вот, оказывается, почему он старался всегда быть добрым, выглядеть хорошим в глазах людей и боялся быть плохим. Выходит, играя в хорошего, он стремился обеспечить свою безопасность, поскольку, как Абид был уверен, люди были злые только против злых. Он к тому же обнаружил тогда, что, свершив будто в глубине души самоубийство – сам не догадываясь об этом – он когда-то похоронил там самого себя. Это он понял, когда нашел в глубине души того мальчика, спрятавшегося там подростка, мечтательного юношу, который оказался мертвым.

Время Симиных экзаменов приближалось, и Абид должен был сидеть с ней иногда до глубокой ночи, чтобы успеть изучить вместе весь оставшийся материал по истории. За эти занятия Сима действительно чему-то научилась. Абид, с одной стороны, был очень горд за себя, что сумел за такое короткое время подготовить ее к экзамену, с другой стороны, жалел, что скоро придется расстаться с ней. К Симе он так привязался, что не мог себе представить, как он будет теперь жить без нее. Сима говорила, что она к нему тоже очень сильно привыкла и будет очень скучать, если Абида рядом с ней не будет. Тут она предложила ему такой выход: если она поступит в институт и снимет квартиру в центре города, то она будет писать ему письма. Эта идея очень обрадовала Абида, и он обещал Симе, что также будет писать ей письма и как можно чаще.

Наконец пришел день, когда она, собрав чемоданы, покинула их дом. Уезжая, Сима обещала, что будет сообщать им по телефону результат каждого экзамена. А еще они с Абидом проведут одну ночь без сна, если она поступит в институт. Абид с большим нетерпением ждал, когда же она позвонит и сообщит результат первого экзамена.

После отъезда Симы Абид опять начал проводить большую часть своего времени на улице, в чайханах. Но никому он не рассказывал при этом, что пережил со своей двоюродной сестрой за последний месяц. Это могло бы породить только слухи, и еще ненужную, нежелательную и неприятную болтовню.

Ребята, с которыми теперь Абид проводил свое время, решили однажды поменять место сбора и стали собираться теперь в чайхане, находящейся недалеко от дома, в котором жила Жале. Самые возвышенные и красивые чувства вновь заполняли сердце Абида, когда он проходил мимо этого дома и глядел на балкон Жале: не выглянет ли она случайно? Он действительно видел ее там иногда – то во дворе, то на балконе, и здоровался с ней, как ни в чем не бывало. Жале, когда они встречались взглядами, взмахивая своими прекрасными, золотистыми кудрями, дарила ему каждый раз чудесную улыбку. Абид делал вид, будто все это чистая случайность, и он вовсе не искал никаких встреч с ней. Если он шел в ту чайхану один и встречал ее около дома, то она могла сама задержать его и что-то спросить. Абид делал вид, будто опять его ничего не интересует, и хотел каждый раз показать ей, что куда-то торопится. Жале была всегда снисходительна и терпелива с ним, ничего кроме тепла и любви в ее прекрасных голубых глазах невозможно было увидеть. Каждый раз она желала ему удачи и легко прощалась с ним. С другой стороны, Абид задавался вопросом: интересно, неужели она никогда не понимала, не догадывалась, что Абид любит ее, и так любит, что никто никого никогда так сильно не любил. Но она молчала и Абид тоже.

Однажды Абид случайно встретил свою учительницу русского языка на остановке автобуса. Она, как всегда, выглядела красивой и была аккуратно одета и, увидев Абида первой, сама же окликнула его.

– Как твоя двоюродная сестра, Абид? Сдает она уже экзамены? – спросила она с большим любопытством.

– Завтра у нее первый, – ответил Абид, еле придя в себя от такой неожиданной встречи.

– И какой у нее первый экзамен?

– Письменный русский.

– Ах да, – будто она что-то вспомнила вдруг, – кажется, она говорила мне уже это. – Но она молодец, она очень способная и хорошо подготовилась. Она сдаст экзамен, я уверена.

После этого учительница вдруг сказала Абиду, что она уезжает теперь в Москву, к своему брату и будет преподавать там в школе. Абида будто облили ледяной водой: неужели она уезжает и так далеко? Он так сильно расстроился, что даже чуть не заплакал. Учительница заметила, что с Абидом творится что-то не то.

– Что, Абид, ты не хочешь, чтобы я уезжала?

Абиду тут впервые в жизни захотелось признаться в своей любви и сказать, что он ее любит.

– Вы знаете, Вы знаете… – Абид отвел в сторону глаза.

Но от взгляда учительницы он не смог ничего скрыть.

– Что с тобой, Абид, что с тобой? Скажи, не бойся, если хочешь что-то сказать.

– Все мальчики нашего класса влюблялись в Вас…

Почему именно в такой форме сформулировал Абид то, что хотел сказать ей, он сам не понял. Но удивился, с другой стороны, своей смелости, что он, хоть и от имени всех мальчиков класса, что-то сказал ей, признался в любви.

– Да? – нежно и без удивления спросила она на прощание, перед тем как войти в дверь автобуса. – Я не знала…

Чужие руки

Дядя отыскал Абида сразу после экзамена по истории и поблагодарил его: Сима успела рассказать отцу по телефону, что без Абида она не смогла бы сдать его. Так она сдала все экзамены на «хорошо» и поступила в педагогический институт, чтобы стать потом учительницей русского языка и литературы, как мечтала. Еще до того родители сняли для Симы квартиру рядом с институтом, теперь, уже став студенткой, она собиралась жить там дальше. Чуть позже Сима послала ему письмо, в котором она очень хвалила его и тепло благодарила за помощь в подготовке к экзамену по истории. В этом же письме она очень настоятельно звала его к себе в гости. Абида письмо так обрадовало, что на несколько дней оно вытеснило многие его тяжелые мысли.

Абид сейчас горел желанием посетить Симу там, где она теперь жила. У него самого начались уже уроки в школе, которую он должен был закончить в этом году. Родители вначале не очень-то одобрили эту затею, но потом все же выдали ему деньги на дорогу. В город Абид ездил очень редко; машины у родителей не было, а ехать туда автобусом было дорого и длилось очень долго. Зато море было им близко, хотя Абид и туда ходил редко.

Автобус был старый и двигался очень медленно, и Абид только через два часа смог добраться до центра Баку; он одел в тот день свои лучшие брюки – новые джинсы и желтую рубашку, которые родители купили ему к началу занятий. Он щеголял с удовольствием по центру города и искал по адресу и описанию двор, в котором теперь жила Сима.

Сима сидела рядом с очень пожилой особой и что-то ей громко рассказывала, когда Абид вошел во двор. Увидев его, она так вскочила от радости, что табуретка, на которой она до этого сидела, упала на землю.

– Абид! – Сима бросилась обнимать двоюродного брата, замершего у входа.

Абид не знал, как вести себя с ней, тем более при этой старушке. Присутствие другого человека всегда очень тяготило Абида, если он собирался кому-то что-то сказать, и он с нетерпением ждал, пока тот третий не отойдет. Но тут было не до этого: эта старая женщина никуда не собиралась уходить и нужно было всю сцену встречи с Симой сыграть перед ней. Однако, услышав от Симы о том, что ее хозяйка, является потомком немецких переселенцев, прибывших в Азербайджан в начале девятнадцатого века, Абид тут же забыл обо всем и сказал, что эта тема его очень интересует.

– Он у нас историк, Бригитта Карловна, и очень способный, понимаете, – похвалила Сима двоюродного брата. – Он сумел за один месяц так подготовить меня по истории, что я вступительный экзамен в институте на «хорошо» сдала. И, успев окончить только девять классов, он подготовил меня также по материалу десятого класса.

– Тогда этот молодой человек особых дарований. И это заметно даже по тому, как он хорошо говорит по-русски, – ответила пожилая дама.

Бригитта Карловна рассказала потом о том, как нужно беречь таких одаренных молодых людей, ведь их бывает не очень-то много в каждом обществе. А Сима сказала, что Абид обязательно поступит на тот факультет университета, на который он хочет. Потом она угостила их чаем с шоколадными конфетами, а за этим подала долму, которую она до этого успела приготовить собственноручно, зная о приезде Абида. Так они втроем сидели во дворе и болтали до вечера. Сима жаловалась, что внутри дома жарко, и там невозможно долго находиться. Она за это время не проявила ни разу желания показать Абиду свою комнату, которую она снимала у старушки. А дом у той был небольшой, с низкими потолками, очень старый на вид, который, к тому же, долго не видел ремонта.

– Это очень близко к моему институту. Я хожу туда пешком, – сказала Сима, заметив, как Абид пристально разглядывает старушкин домик.

Бригитта Карловна рассказала еще какие-то истории о старом Баку, которые заворожили Абида. Она рассказывала о том, как жили здесь немцы, чем занимались, и как с началом войны с Германией Сталин отправил их всех в Казахстан. Сама она вернулась в Баку только в семидесятые годы.

Чтобы успеть на последний автобус, вечером Абид неохотно покинул общество этих дам.

То, что Сима получила четверку по истории, подняло Абида опять в глазах родителей.

– Видишь, Абид, ты сам легко можешь поступить в университет, – сказала ему мать. – Но тебе нужно меньше шляться теперь по улицам и начать заниматься вновь, как ты делал это прежде.

– Раньше я переживал за то, что он из дома не выходит, а теперь, наоборот, за то, что дома не бывает. Не пойму я его, – жаловался отец на Абида в очередной раз.

– Ничего, стоит ему взяться за уроки, он все равно поступит в университет, – мать пыталась успокоить отца насчет будущего младшего сына.

Но Абид за уроки не брался, а шел после школы опять в чайхану, к своим новым «дружкам», часто даже не заходя домой. Он очень радовался, если находил там Малика. А если Малика там не было, Абид шел за ним в лабораторию, где тот работал, и вызывал его оттуда.

Малик рассказывал Абиду о своих планах, касающихся его дальнейших исследований. Все было бы так, как он хотел, если бы только поменялось руководство института. А заведующего их лабораторией, который ничего не делал, по словам Малика, кроме того, как мешал другим проводить работы, давно надо было бы уволить. Без него Малик уже давно завершил бы свои исследования и представил бы научному миру новые факты. Но не дают ему этого сделать, мешают и все! Это они делают только от зависти.

Несмотря на то, что он к этому времени был уже женат, Малик теперь часто рассказывал Абиду о том, что его не покидает желание знакомиться с молодыми девушками.

– Мне сейчас тридцать шесть лет, Абид, – говорил ему Малик. – Но я сам себе этого возраста не даю. Хочу знакомиться с девушками, ходить с ними куда-нибудь потанцевать, в кино, говорить с ними о любви, – рассказывал, вздыхая Малик.

Абид теперь почти каждый день звал Малика с работы в чайхану: Малик будто ждал этого и радовался его появлению. Он встречал Абида то опечаленным и замученным, то озлобленным на весь мир, то в состоянии полного отчаяния. Из-за прихода Абида настроение Малика тут же улучшалось, он торопился попросить разрешения на то, чтобы покинуть ненадолго свое рабочее место и уходил вместе с ним в чайхану. Атам они, беря один чайник за другим, сидели часами за столом и болтали.

По старым восточным обычаям, которые были усилены принятием ислама, в чайхану приходят только мужчины. В Азербайджане, где так много было утеряно в результате присоединения к России и позднего советского атеизма, разделение женского и мужского обществ сохранилось только отчасти. На сельских свадьбах или на свадьбах у людей, живущих в городе, но придерживающихся старых традиций, мужчины сидят и обслуживаются отдельно от женщин. Традиционная азербайджанская свадьба придумана как бы только для мужчин, и музыканты играют только для них. Хозяевам нужно заботиться о том, чтобы именно мужчины были хорошо обслужены. Иначе гость, не получив того, что он хотел бы, мог покинуть свадьбу, а это считается позором для хозяев. Особенно это могло бы произойти в том случае, если кому-то не досталось водки. А такого азербайджанские мужчины не прощают. Зато так называемая «девичья свадьба», устраиваемая, обычно, за неделю до настоящей свадьбы, делается исключительно для женщин, где мужчинам, наоборот, уделяется только мизерное внимание.

В западных регионах Азербайджана, граничащих с Грузией, где все еще заметны остатки старой кочевнической культуры, отношение к женщинам немного другое: там лучшее отдадут женщинам, и музыканты сыграют в первую очередь для них. Разделение на мужчин и женщин происходит и во время поминок, где мулла отпевает покойного. На них здесь не дают водки – здесь это считается оскорблением памяти умершего, в отличие от русских поминок. Те, которые считают себя современными, европеизированными, как это происходит по большей части в городах, собирают всех гостей, в независимости от пола, в одном и том же помещении. Рестораны и кафе могут посещать в этой стране женщины и мужчины вместе, но вот в чайхану женщины не ходят никогда. Чайхана – это место только для мужчин. Это мужской стиль жизни, это – место, где мужчины находят отдушину; здесь они обсуждают все – от личных проблем до политических событий в мире.

Посиделки в чайхане тяготили Абида и Малика, в отличие от других мужчин. Им обоим хотелось куда-нибудь в другое место, в другую страну, в другой уголок земли, где, как им казалось, больше свободы, но они как бы вынужденно продолжали проводить свое время здесь.

От Симы тем временем пришло еще одно письмо; она писала, что через полтора месяца у нее короткие каникулы, и она обязательно приедет к ним. Абид решил ответить ей:

«Здравствуй, Сима!

Сима, ты не знаешь, как я часто вспоминаю те дни, которые мы проводили с тобой вместе. Как это было прекрасно: вместе с тобой готовиться к экзаменам, провожать тебя и потом опять встречать, вести с тобой разговоры о красоте, о любви. Сима, мне очень хочется, чтобы мы с тобой чаще виделись, проводили опять вместе время, только не знаю, как это сделать. Ты сейчас далека от меня. Я не могу приезжать к тебе, потому что родители мне денег на автобус не дают. Я с нетерпением жду, когда ты приедешь, и я смогу увидеть тебя вновь. Но придется еще полтора месяца ждать. А это очень долго, Сима, очень долго. Буду ждать тебя. Абид».

Сима приехала в начале ноября, перед очередной годовщиной Октябрьской революции. Абид сильно разволновался, увидев ее – особенно красивую в тот день, одетую в зеленый свитер и такого же цвета жакет и юбку, в зеленой шапке. Ее длинные светлые волосы лежали на груди, ее полные губы были чуть приоткрыты, из-за ее сияющей улыбки был виден единственный золотой зуб в дальнем углу рта.

Уже был день, но Абид все еще лежал на кровати, когда она зашла; он не успел встать, как она обняла его и поцеловала в щечку.

– Абид, как ты, милый? – спросила она его так ласково, нежно и чувственно, что Абид от волнения и возбуждения чуть ли не потерял сознание: с ним прежде такого никогда не случалось.

Абид все же поднялся с кровати и, ничего не предпринимая, встал перед этой известной – неизвестной ему красавицей.

– Абид, расскажи мне, как твои дела, – она взяла его за руку. – Ты опять хорошо учишься в школе, не так ли? Ты ведь мне обещал.

Тут, не отпуская руку Абида, она выбежала на веранду, оттуда на балкон и стала кликать мать Абида:

– Тетя, тетенька, как Абид сейчас? Скажи честно: исправился или нет?

Мать была занята опять то ли курами, то ли утками и ответила племяннице не сразу.

– Тетя, ты что не слышишь меня? – стала чуть ли не кричать Сима.

– Что, Симочка, что родная? Случилось опять что-нибудь? – спросила мать Абида, в очередной раз обеспокоенная из-за поднятого Симой шума.

– Оай!.. Я сказала уже! Ну ладно, еще раз: как учится сейчас твой любимый сыночек Абид; он исправился, как обещал мне, или нет?

– Эх, Сима, когда и где он исправился? По-моему, еще хуже стал: курит, пьет и сидит целыми днями в чайханах со своими «дружками», вместо того, чтобы учить уроки.

– Да?.. Не может быть… – тут она отпустила руку Абида. – Это на самом деле так? – в ее взоре, гордо направленном на Абида, не было злобы, нет, только еле заметное разочарование. – Не ожидала от тебя, Абид.

Абиду от этих слов стало больно, и до такой степени, что ему опять захотелось плакать. Ничего не сказав, он закрыл лицо руками и вернулся обратно в дом и лег вновь на кровать.

Не прошло и минуты, как Сима опять оказалась над его головой. Но в этот раз она была милосердной:

– Абид, понимаю, что тебе трудно, тебя в семье никто не понимает, я знаю. Но ты должен проявить волю, противостоять этому, стать самостоятельным. Что тебе осталось – каких-то семь-восемь месяцев, и в самом конце ты хочешь отказаться от учебы?

Абид, приподнявшись, сел, продолжая молчать. Сима присела рядом и прилипла к нему всем телом.

– Абид, знаешь, как хорошо, когда живешь один: никто тебе не говорит, что ты должен делать, никто не спрашивает, куда идешь, зачем идешь? Сам себе полностью хозяин, – горячо прошептала она ему в ухо. – Разве ты не хочешь так жить? Вот, поступишь в университет, на юридический факультет, ты же ведь прокурором хочешь стать, не так? Абид, ответь, пожалуйста…

Теплое, мягкое и упругое тело девушки продолжало прижиматься к нему, вызывая у Абида какие-то неведомые ему до этого чувства. У него кружилась голова, так он чувствовал себя, обычно, если пропускал пару рюмок водки. Но то было ощущение, хоть и веселое, но неглубокое и не такое радостное и волнующее как сейчас.

– Нет, каким еще прокурором? Это мать придумала все! Я хочу поступить на философский факультет, – сказал Абид, стараясь не показывать охватившие его при этом чувства.

– Ой, философия! У нас же нет такого факультета!

– У нас нет, но в Москве есть такой факультет – в МГУ.

– Что, ты теперь туда поедешь?

– Да, если поступать, то туда.

Сима, ничего не сказав, встала и кинула ему, выходя из комнаты:

– Я хочу сегодня остаться у вас. Ты не против? – и, не дожидаясь ответа, удалилась.

Минут через двадцать она опять появилась перед Абидом, переодетая в малиновый халат с белыми полосками.

– Абид, ты помнишь, мы с тобой договорились, что не поспим одну ночь, если я поступлю в институт.

Абид, конечно же, этого не забыл, но от волнения смог только слегка кивнуть ей в знак согласия.

Они сидели с Симой на веранде всю ночь, пока на небе не стали видны первые лучи утренней зари. Сима рассказывала ему о своих впечатлениях от первых месяцев учебы, о той свободе, о которой она всю жизнь мечтала, и теперь наконец-то получила. И какие у нее замечательные подруги, какие интеллигентные и вежливые преподаватели, хотя страх перед зимней сессией, перед январскими экзаменами у нее огромный. Ей надо прочесть такие толстые книги, надо так много заниматься, что она даже боится не успеть.

Запели первые петухи, за ними и другие. Они будили людей: «Эй, новый день пришел, вставайте, хватить спать». Хотя было еще темно, и люди не обращали на них внимания и продолжали спать. Так люди забывают, что отпущенный им срок проходит, а они о нем даже не помнят. Каждому в отдельности кажется, что он будет жить вечно.

Небо озарялось медленно, не торопясь. Небо над горизонтом порозовело, стало краснеть, и по нему протянулись стрелы света, а немного погодя из-за горизонта появилась и верхушка солнечного диска.

Абид молчал, как обычно, а Сима, хоть и устала за ночь, продолжала рассказывать ему всякую всячину.

– Ты хочешь на самом деле в Москву? – с недоумением спросила она снова.

– Да, я хочу в Москву, – ответил Абид не слишком уверенно.

– А родители знают?

– Я что-то говорил им тоже. Но они хотят, чтобы я поступал на юридический факультет в Баку. А философом, говорят, потом станешь.

– А ты что им говоришь?

– Пока ничего.

– А как ты будешь поступать в Москве, если ты так плохо учишься?

Абид какое-то время молчал. Но потом решил, кажется, поделиться сокровенным с Симой:

– Я вообще-то хочу пойти в армию. Осенью следующего года, через пару месяцев после окончания школы, меня могут призвать.

Сима ужаснулась.

– Ты что, хочешь в армию?

– Да, я хочу сначала отслужить армию.

– Ой, как это глупо, Абид! Те, которые намного хуже тебя, будут в институт поступать, а ты собираешься идти в армию?

Вдруг, будто вспомнив что-то ужасное, она чуть не заплакала:

– Тебя ведь могут в Афганистан отправить. А оттуда знаешь сколько трупов приходит? Абид, не поступай, пожалуйста, так глупо, – умоляюще попросила Сима со слезами.

– Сима, не переживай так. – Абид даже не знал, как ее успокоить. – Не всех же отправляют в Афганистан. А после армии будет намного легче поступить в МГУ.

– Но все же, Абид, это глупая идея – вначале служить в армии, а потом учиться пойти. Ты ведь за время службы если не все, то многое забудешь, и потом тебе очень трудно будет поступать.

– Нет, Сима, я сейчас никуда поступать не буду.

– Со мной тоже учатся ребята, которые служили в армии. Но почти все они поступили через рабфак. Ты тоже хочешь идти в рабфак после армии? Это будет очень не просто, я тебе скажу.

– Можно после армии поступить напрямую. Зачем мне рабфак?

– Родители твои будут переживать: братья твои еще в армии, и ты хочешь теперь туда же. Абид, может, ты все-таки передумаешь?

– Нет, я уже принял решение, Сима. Я поступлю именно так.

На такой ноте и пошли спать, пока родители Абида не успели встать.

Через несколько часов его разбудила опять Сима.

– Хей, сколько ты будешь еще спать, солдат, вставать давно пора! – трясла она его одеяло, заливаясь при этом веселым смехом.

– А времени сколько? – спросил Абид, протирая глаза.

– Много, много, товарищ солдат! Вам надо быстро встать и почистить картошку! – Она командовала Абидом как офицер. – Подъем, кто спит, того убьем!

Потом, посмотрев на свои наручные часы, почему-то грустно добавила:

– Уже половина третьего, Абид.

– Не может быть! Уже половина третьего?

– Да, к сожалению. Мы легли-то с тобой только в полшестого утра. Чему тут удивляться-то? Ладно, если не хочешь по-хорошему, то я подниму тебя по-другому.

Она приблизила к нему лицо и, пока Абид успел сообразить, что же происходит, поцеловала его в щеку – опять нежно и чувственно! Абид не знал даже, как реагировать на это, и быстро вскочил с кровати в трусах. Только услышав хохот Симы, он понял, в чем дело, покраснел и хотел было снова залезть под одеяло, как Сима остановила его:

– Подожди, подожди, не надо заново тебе ложиться. Лучше я выйду, а ты оденься.

Одеваясь, он слышал, как Сима продолжала хохотать за дверью комнаты.

Когда он вышел в переднюю комнату, Сима уже сидела за накрытым столом.

– Эй, господин, Ваш завтрак, вернее обед, уже готов.

Потом она, коротко взглянув на тарелки, с грустью добавила:

– Тетя сказала вчера, что сегодня поздно придет с работы, поэтому я сама занялась завтраком. Но холодильник у вас почти пустой. Только яиц две штуки нашла да картошку и пожарила их вместе. Еще помидоры с огурцами нарезала.

Абид принялся с аппетитом есть, ему казалось, что жареная картошка и яичница никогда не были такими вкусными.

По просьбе Абида, Сима согласилась задержаться у них еще на один день. Мать Абида обрадовалась.

– Сима, тебя все родственники любят, – сказала она за ужином племяннице. – Потому что ты добрая, сердечная и веселая. Никаких плохих намерений у тебя на сердце нет, это видно всем. Может, ты, доченька, поговоришь с Абидом еще раз? Может, он поумнеет, займется, как прежде, уроками и поступит в университет? Для тебя это будет тоже хорошо. Он будет рядом с тобой там – в городе. Моя покойная мать говорила, что один родственник стоит тысячи чужих.

Сима многозначительно посмотрела на Абида, а потом, поняв, что не имеет права говорить о будущих планах двоюродного брата, ответила тете:

– Эх, тетя, тетя, у тебя на самом деле очень хороший сын, ты можешь гордиться им. Он очень умный и сам знает, что ему делать надо.

– Но ты скажи ему, Сима, все равно, он, может быть, тебя послушает, нас-то он не слушает. Все делает по-своему.

– Скажу, тетя, скажу, чтобы он вел себя лучше, – с грустью вздохнула Сима.