Текст книги "В поисках своей планеты"

Власть и честь

Другой мальчик, Фируз, который к тому же являлся соседом и другом Санана, был тоже любителем всего дорогого и роскошного. При этом он был по сравнению с Сананом из более обеспеченной семьи, хотя его родители давно разошлись, и отец Фируза уехал в Россию, когда мальчику было только пять лет. С тех пор он отца своего больше не увидел, хотя тосковал по нему и очень желал встретиться с ним. Фируз не знал о причине развода родителей, только иногда переживал из-за того, что, в отличие от других детей, у него нет отца. Развод в те годы в этих краях был явлением редким и, обычно, было принято осуждать мужчину, если он оставлял жену и детей. Фируз любил свою мать, женщину красивую и умную, которая, однако, держалась с детьми строго. Чему она в первую очередь обучала Фируза и его сестру Марзию, так это умению всегда крутиться в обществе богатых и влиятельных людей. Она была к тому же образованной и преподавала в местной музыкальной школе, любила носить дорогую красивую одежду, укладывала волосы на модный лад, лакировала ногти, от нее всегда шел приятный аромат – она пользовалась французскими духами известных марок. Она – женщина без мужа, всегда могла попросить кого-то о чем-либо и добиться чего-то для себя и своих детей.

Только о матери Фируза, о Сании-ханум, шли неприятные разговоры. О ней говорили, будто она гуляет с мужчинами из верхов, и все, что у нее есть, она имеет только благодаря тем. Так ли это было на самом деле? Что бы ни было, слухи о ее неблагопристойности продолжали ходить. При Фирузе откровенно никто о его матери плохо не отзывался. Только иногда краем уха он слышал, будто его мать не совсем честная женщина. Фируз за это очень переживал, и когда до него доходили подобные слухи, он старался пропускать их мимо ушей. Ведь такого не могло бы быть! У матери Фируз никогда не осмеливался спросить об этом – боялся. А вот с сестрой, хоть и намеками, он пытался временами поговорить о тех, плохо отзывающихся об их матери. Как сестра Фируза, так и тетя – младшая сестра Сании-ханум, росшая вместе с ними, к которой дети относились как к своей старшей сестре – говорили в таких случаях, что это болтают злые языки от зависти, клевещут на их мать. Фируз в это верил, но порой все-таки беспокойство овладевало им: вдруг все это, что говорят о матери, правда? До Фируза иногда доходили подобные слухи и о матери Санана. Что касалось сестер друга, то дурная слава, ходящая о них, была хорошо известна и Фирузу. Фируз переживал за Санана, не хотел верить, что его мать, женщина которую он хорошо знал, могла бы встречаться с другими мужчинами ради каких-то благ, а его сестры позволили обесчестить себя.

Сания родилась в семье партийного работника. Отец ее, Алим Тагиев, был человеком интеллигентным, имел педагогическое образование, но после учебы не стал работать учителем: его взяли работать в комсомол. Сам Алим был из рабочей семьи, при этом отец его не был никогда ни стахановцем, ни ударником, а влачил свою жизнь среди самых простых людей. Алим верил в идеалы коммунизма, в марксизм-ленинизм, верил, что коммунизм неизбежно наступит – если не завтра, то послезавтра. Верили в это и его отец, и мать, необразованная, простая женщина, работавшая в столовой на том же заводе, где трудился отец. И Алим, и его отец с неодобрением смотрели на то, что люди, имевшие высокие должности в партийном руководстве или же на предприятии, вели себя иначе: высокомерно, надменно, будто они не ждали никакого коммунизма. Они могли еще кричать на других и оскорблять их безнаказанно. Видя это, отец Алима вспоминал времена Сталина и его ставленника в Азербайджане Мир-Джафара Багирова, который мог застрелить за маленькое нарушение директора завода или высокостоящего партийного работника прямо на глазах у рабочих или членов партии. Теперь больше такого порядка не было, как и страха у должностных лиц, поэтому они позволяли себе, все что хотели. Алим собирался быть учителем, преподавать в школе, учить детей, чтобы они стали честными строителями коммунизма, росли сознательными, помнили о справедливости и не расхищали народное добро, как многие высокопоставленные чиновники.

Когда Алим вот-вот должен был закончить учебу, к ним в институт пришли из местного районного комитета комсомола и сообщили, что ищут двух молодых людей для работы у них инструкторами. Только показатели их должны были быть очень высокими: как в учебе, так и в жизни, и желательно, чтобы они были выходцами из рабочих семей. Алим был одним из лучших студентов и к тому же дисциплинированным и воспитанным юношей, поэтому преподаватели указали на него и еще на одну девушку-отличницу, также имеющую рабочее происхождение.

Жизнь Алима изменилась с началом работы в местном комсомоле. На первых порах эта работа казалась ему очень трудной и чересчур строгой. Нужно было жить, работать так, чтобы быть примером для других. Нужно было все время убеждать молодежь вести более правильный, честный образ жизни. Алим, посещая собрания в школах, на заводах, выступал с докладами, вел беседы с группами молодых людей или отдельно с кем-то из них. Всегда и всюду он говорил о важности коммунистического воспитания молодежи, об интернационализме, о честности, о том, какое это счастье служить народу и работать во имя его блага. Алим испытывал страх перед первым секретарем комсомола, который был всего лет на пять старше его, но очень строгим и требовательным руководителем. Алим, с другой стороны, восхищался тем, как этот человек организовывал работу, как выступал с толковыми речами, каким был дисциплинированным и старательным. Алим сам был готов стать таким же, отказаться от всех собственных интересов ради служения общему делу.

Уже прошел год после начала его работы в комсомоле, как однажды Алим вновь задержался на работе, чтобы закончить доклад для завтрашнего выступления на встрече с молодежью на одном из заводов. Время было около десяти часов вечера, и в здании комсомола никого больше не оставалось. Алим коротко вышел в туалет и, проходя мимо кабинета первого секретаря, заметил, что его дверь приоткрыта. В комнате горел свет, и секретарь с кем-то разговаривал. «Наверное, кто-то из горкома комсомола пришел», – подумалось Алиму, и он хотел было быстро пройти мимо двери, чтобы его не заметили. Не успел он этого сделать, как услышал негромкий плач, что заставило его остановиться и поглядеть, кто же это плачет, чуть не забыв, что это происходит в кабинете самого первого секретаря. Да, он не ошибся – это плакала молодая девушка. Заглянув в щель, Алим вспомнил, что эту девушку он знает – он встретил ее несколько дней назад на комсомольском собрании одной фабрики. Девушка, недавно ставшая активисткой местного комсомола, была еще совсем молоденькой. Выступая на том собрании, она рассказала о себе, о том, что она днем работает, а вечером учится в том же педагогическом институте, который недавно окончил Алим. Почему же она теперь плакала? Может, беда какая с ней случилась, и она решила прийти открыться первому секретарю комсомола их района? Почему так поздно, когда никого в здании нет? Алим хотел уйти, понимая, что неправильно стоять перед дверью первого секретаря и подглядывать. И собрался было действительно уйти, как услышал громкую мольбу и усилившийся плач девушки:

– Пожалуйста, пожалуйста, не трогайте меня, умоляю Вас…

Что же там, внутри комнаты делалось? Алим, остановившись, хотел увидеть происходящее в ней, забыв об осторожности и о том, чем могло бы это кончиться, если сейчас первый секретарь увидел бы его. Только тому, который жадно лапал девушку, скорее всего, было не до Алима.

– Не надо, умоляю Вас! – кричала та. – У меня есть жених, если он узнает, то будет… то будет… А…. не надо… Ой! Мама!..

Первый секретарь грубо сорвал блузку с девушки, потом опустил лямки ее комбинации и снял с нее бюстгальтер. Лицо его побагровело, он словно сошел с ума. За этим он сорвал с девушки юбку и все, что было под ней, не оставив на ней даже чулок. У молодой активистки было великолепное тело: ее длинные, густые, слегка волнистые волосы ниспадали на красивую, гладкую спину. Гибкий стан девушки трепетал, ягодицы, бедра, груди колыхались от лихорадочных попыток вырваться из объятий комсомольского вожака. Тот все еще не замечал Алима, застывшего перед открытой дверью, забыв, наверное, обо всем на свете, кроме этого красивого, несчастного существа, бившегося в его железных и жестоких объятиях. Он подхватил девушку и посадил ее на стол. Она, понимая, что ее ждет, вновь стала умолять:

– Не надо, прошу Вас!.. У меня еще ни с кем этого не было… Даже с моим женихом…

Теперь Алим видел только спину секретаря и его голый зад, после того как тот спустил штаны вместе с трусами. А девушка, казалось бы, то ли от досады, то ли от страха, все время закрывала глаза, так что она все равно не могла увидеть Алима. Она опять начала кричать и умолять первого секретаря комсомола:

– Не надо, пожалуйста… Умоляю Вас… Пожалейте меня! Потом никто на мне не женится… А – а!..

Крик ее был на этот раз таким резким и жалобным, что Алим больше не выдержал и ушел.

Эта девушка потом стала работать у них, в районном комсомоле. Она выглядела теперь равнодушной ко всему и была неразговорчивой. Как только она окончила институт, стала вторым секретарем комсомола. Знали ли другие работники, что произошло здесь между нею и первым секретарем? Позже Алим пришел к выводу, что вряд ли это могло бы удивить других, узнай они об этом. Разве что только такие молодые, неопытные и недавно начавшие работать в комсомоле, каким он был тогда, могли быть этим ошеломлены. Та девушка потом сама стала первым секретарем комсомола, после того как прежний руководитель перешел на работу в райком партии. А потом она вышла замуж за одного из работающих под ее началом.

Постепенно и Алим начал приспосабливаться к своей работе в комсомоле, как бы ему трудно ни было расставаться с прежними представлениями. Позже он оказался в центре борьбы работников комсомола за те блага, что можно было иметь благодаря работе здесь. Это были путевки на отдых в санатории, или же путевки за границу, что получали комсомол и другие организации в их районе. Кроме того, помочь родственникам поступить в институт и учиться там, достать билеты в театр или на концерт – являлись значительными задачами для всех работников комсомола. «Каждый за себя», «урви, сколько можешь» – были основными лозунгами этой странной организации. И кое-что можно было еще продавать. Это делалось почти откровенно при новом первом секретаре-женщине. Она поручила одному работнику, который приходился ей родственником, заниматься денежными вопросами. Некоторые бесплатные путевки для работников комсомола тот продавал посторонним, вручая потом ей деньги. Но, руководя комсомолом, здесь можно было не только продавать путевки: привилегий для его работников было немало. За автомобилем «Жигули» нужно было стоять в очереди годами, а райкому комсомола временами выделяли по несколько таких машин и, как принято было говорить, «по государственной цене». Нужно было, чтобы кто-то из работников комсомола «купил» вначале эту машину себе, а потом можно было перепродать ее человеку со стороны, а желающих хватало. Если государственная цена «Жигулей» составляла пять тысяч пятьсот рублей, то перепродать эту машину можно было за семь с половиной – восемь тысяч. Вот тот самый родственник новой главы комсомола всеми этими вопросами и занимался: он договаривался с одним из работников организации, на которого оформляли покупку, после чего можно было продать автомобиль кому угодно по завышенной цене. Только ни в коем случае цена перепродажи на бумаге не должна была превышать государственную, а должна была быть даже ниже нее, как бы из-за того, что машина, хоть на короткое время, была уже в чьем-то использовании. А первый «хозяин», даже не увидевший эту машину, получал маленькую поблажку: это могла бы быть пара сотен рублей или путевка в санаторий. Остальным распоряжалась сама первый секретарь, при этом она отстегивала каждый раз небольшую сумму и своему родственнику, провернувшему операцию.

Каковы были отношения у нее с городским комитетом комсомола, а также с районным и городским комитетами партии? В любом случае неплохие. Было такое впечатление, что сам первый секретарь городского комитета комсомола покровительствует ей, и не просто так. Возможно, она согласовывала свои действия на верхах комсомола и партии, чтобы никого «не удивляло», почему ее работники, получив автомобиль, так быстро прощаются с ним. Или же почему они часто отказываются от путевок в пользу «тружеников»? Возможно, еще кое-кому она давала на лапу, чтобы те закрывали глаза на подобные явления. А так она руководила районным комитетом комсомола хорошо; вела себя со всеми строго, была требовательна к их работе, а сама могла задерживаться на работе до поздней ночи. У Алима сложились с ней неплохие отношения, она именно таких и уважала: тихих, послушных, которые не совали нос туда, куда не надо было, и быстро и качественно выполняли порученное им дело. За эти качества, в первую очередь, она назначила его через какое-то время заведующим отделом пропаганды и агитации. С новой задачей Алим справлялся тоже неплохо, умел организовывать работу и руководить своими подчиненными, хотя приходилось работать дольше прежнего и чаще быть рядом с первым секретарем. Через некоторое время Алима пригласили работать в городской комитет комсомола, вначале инструктором, а потом и тут доверили ему отдел пропаганды и агитации.

Но нельзя было работать всю жизнь в комсомоле: нужно было найти другую работу, раз тебе уже тридцать стукнуло. Некоторые задерживались дольше, но тоже не вечно. Многих «комсомольцев» брали потом работать в партийный комитет района или города, только должностей там не хватало на всех, и многим приходилось потом искать работу в другом месте. Алиму повезло: не успел он отметить собственное тридцатилетие, ему уже предложили работать в районном комитете партии, где он начинал опять как инструктор по пропаганде и агитации.

Еще работая в комсомоле, Алим начал понимать, что должен лгать, обманывать простых людей, чтобы они верили в то, что в комсомоле и партии все только о том и думают, как облегчить жизнь трудящимся и уменьшить их заботы. Здесь, в районном комитете партии, безусловно, он делал тоже самое. Только, как он позже понял, в райкоме партии все было намного строже. Здесь он почувствовал впервые, что такое реальная власть, олицетворяемая через первого секретаря. Это была неограниченная власть одного единственного человека. Все было внешне связано с той же самой марксистко-ленинской идеологией, с идеалами коммунизма, с заботой о трудящихся. Все это было не новостью, конечно же, для Алима, но только здесь об этом говорилось больше, чаще и строже, чем в комсомоле. Все только и знали, что крутились вокруг первого секретаря, надеясь найти возможность выполнить хоть какое-нибудь его поручение. А он был не только строгий, но и сердитый: говорил всегда громко, кричал на работников из-за каждой мелочи, казалось бы, не имея на это особых оснований. Даже второй секретарь и секретарь райкома, не говоря уж о заведующих отделами, ходили при нем на цыпочках, с согнутой спиной. А на простых работников, таких как Алим, давили здесь нещадно и часто обращались с ними чуть ли не в оскорбительной манере.

Алим иногда жалел, что согласился работать в райкоме партии. Он мог бы найти себе другую работу или пойти в аспирантуру, в худшем случае преподавать в школе. Со стороны тебе все завидуют, как бы уважают и опасаются, уступают везде дорогу, при этом никто не знает, что ты должен терпеть, чтобы работать в этой организации: ведь рядовой инструктор мог стать даже изгоем здесь на какое-то время из-за самой маленькой критики.

Алим постепенно стал замечать, что первый секретарь более склонен к некоторым и иногда шепчется с ними о чем-то, по всей видимости не о работе, а о каких-то личных делах. Однажды Алим был приглашен вместе с сослуживцами своего отдела на большое и красиво устроенное застолье в ресторане: заведующий отделом пропаганды и агитации устроил его в честь дня рождения своей старшей дочери. Туда вскоре пожаловал и сам первый секретарь, отчего всем стало неловко. Только сам заведующий отделом и члены его семьи вели себя с почетным гостем раскованно, позволяли себе шутить, когда остальные напряженно молчали. При этом все старались как-то угодить руководителю райкома, то предлагая ему что-нибудь из еды и напитков, то проявлять о нем другую заботу. Вдруг Алиму показалось, что у первого секретаря есть близкие отношения с именинницей и ее матерью. Вначале он не хотел обращать на это внимания, говоря себе, что все это ему только кажется. Но потом он стал замечать все отчетливее, как дочь и жена заведующего отделом пропаганды и агитации чуть ли не в открытую заигрывают с первым секретарем райкома. Это замечали, безусловно, и другие тоже, включая самого главного агитатора района, только все молчали и притворялись, будто ничего не видят. Все тосты произносились только за первого секретаря, за его семью, за успехи на работе, за его здоровье. А он на все это особенно не реагировал, будучи занят прелестными дамами. Алиму вспомнились некоторые слухи, на которые он прежде тоже не обращал внимания. Он слышал несколько раз от своих пожилых родственниц, что работники райкома отдают своих жен, дочерей и сестер первому секретарю. Или, как эти женщины говорили, «сажают своих родственниц на колени первого секретаря, чтобы иметь с ним близкие отношения».

Несколько дней Алиму не давало покоя увиденное на том застолье. Никто из работников их отдела не осмеливался говорить на эту тему, будто никто ни о чем не догадывался. Подобное Алим встречал теперь чуть ли на каждом застолье, куда приглашался первый секретарь. Это очень сильно возмущало Алима, но приходилось подавлять свой гнев, ибо проявлять его не было смысла. Потом этот руководитель, «отец тружеников района» ушел, а на его место пришел из партийного комитета соседнего района другой, тоже немолодой. Вначале новый руководитель был даже вежлив со всеми, интересовался положением, заботами работников, вроде даже предлагал помощь в разрешении их проблем. Потом все это исчезло: новый руководитель начал становиться строгим, надменным, высокомерным и сухим день ото дня. Со временем он и вовсе перестал здороваться с работниками низшего ранга, довольствуясь только легким, еле заметным кивком головы при встрече.

Алиму было уже около сорока лет. Девять лет как он уже работал рядовым инструктором в райкоме, хотя были и те, кто работал дольше. Однажды помощник первого секретаря, хитрый, черствый и вреднейший человек, которого недолюбливали в райкоме, вызвал Алима к себе. Идя к нему, Алим переживал: что же ему от меня нужно, может, собрал против меня какие-то компрометирующие факты? Может, хочет от меня денег, чтобы не передать их первому секретарю? Между прочим, собирать компромат друг против друга было здесь обычным делом. Это делали почти все райкомовцы, но в основном этим занимался как раз-таки помощник первого секретаря. Как здесь говорили, он увидел «Сулеймана»[8]8
  Сулейман – имя иудейского царя Соломона в Коране. Его образ как праотца, святого и пророка, нередко всемогущего, самого мудрого и богатого правителя занимает важное место в фольклоре мусульманских народов. Изречение «Мир, который не остался Сулейману, и тебе не останется», популярно у мусульман как доказательство бренности мира. Воспет многими ближневосточными классиками, в том числе азербайджанскими как Низами и Насими.


[Закрыть] на троне, Шах Аббаса[9]9
  Шах Аббас I (1571–1622) – правитель Азербайджана и Ирана, один из самых могущественных представителей династии Сафавидов. Символ справедливости для азербайджанцев. Также герой цикла азербайджанских народных преданий под общим названием «Шах Аббас и везир Аллахверди хан».


[Закрыть] в люльке». Этот человек, которому было под шестьдесят, пересидел уже многих первых секретарей. Вокруг каждого из них он крутился как белка в колесе, ублажал их, как хитрый старый лис. Следить за остальными работниками, было одной из основных его задач. Его опасались даже второй секретарь и секретарь райкома, которых он мог бы подставить, если бы хотел.

За эти девять лет Алим навидался в райкоме всякого. Любая группировка носила здесь временный характер: победив, вместе сломав кого-то, теперь могли ополчиться друг против друга внутри новообразованных группировок. Таким образом каждый боролся с каждым. Алиму насолили за эти годы все, кому только было ни лень. Нужно было все это терпеть, ведь он не мог вести интриги. Только вспоминая все эти подлости, что его коллеги по работе устраивали ему, Алим очень злился. Иногда до того злился, что мог проклинать все на свете. Временами он сомневался в том, нужна ли была эта Октябрьская революция, во многом остававшаяся для него святой. Он начинал сомневаться в Ленине, не говоря о Сталине, критиковать которого теперь было модно, выключал телевизор, когда с речью выступал Брежнев. Во что должны были верить простые люди, если кругом они видели несправедливость и произвол чиновников? А как жить, если он отсюда уйдет, подав заявление на увольнение? Как перенесет это жена? Не разочаруется ли она? А потом куда он пойдет работать? В школу, разве что. А нынче в городе и мест для учителей нет. Если хочешь работать учителем, то могут отправить в отдаленный район и только. А что, он должен будет и семью с собой туда забрать? Жена вряд ли согласится на это. Не может же он оставить их здесь и один уехать в район. Да там еще, увидишь, назначат не в районный центр, а в какую-нибудь дальнюю деревню. А может, хорошо было бы ему уехать в Россию, найти какую-нибудь работу и жить там? Только где он найдет работу в России? С дипломом учителя физики можно было устроиться и в России в школу, но Алим не так хорошо владел русским языком, чтобы преподавать там. Потом, куда ты теперь уедешь с женой и двумя детьми? Нет, он все-таки должен был оставаться работать в райкоме.

Дочери Сании было уже пятнадцать лет. Она была красавицей: высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами, очень белой и гладкой кожей – все как у Алима. А младшая дочь, которой исполнилось только одиннадцать лет, походила на мать – была черноволосой, смугловатой и невысокого роста, имела при этом больше манеры мальчика и любила хулиганить. Семья и дети были единственным утешением для Алима. Он хотел видеть их всегда счастливыми, живущими в достатке, ни в чем не нуждающимися. Жена его, будучи тоже из простой семьи, быстро приобрела гонор уже тогда, когда ее муж начал работать в комсомоле, особенно, после того как он стал заведовать там отделом. А когда Алим перешел в райком партии, то она стала даже высокомерной. Алим в последние годы все меньше общался с родственниками и соседями, которые относились теперь к нему все с большим почтением. Хотя, конечно, потеряй он работу, и это почтение бы исчезло. Иногда Алиму хотелось рассказать жене о том, что приходилось ему терпеть в райкоме партии. Но он боялся сломать, разочаровать ее. Она все же чувствовала, что Алим несчастлив в своей работе, и пыталась поддержать его, утешала мужа тем, что его трудности временные, потом будет легче. Ведь такой трудный путь проходят все, кто хочет достичь высокого положения в обществе. Каждый раз, когда, устав от очередных интриг или устроенной против него подлой игры коллег по работе, Алим давал себе слово, что уйдет из этого проклятого места, перед его глазами снова возникали жена и дети.

Помощник первого секретаря встретил его очень тепло, чего Алим никак не ожидал, и тут же начал справляться о его делах, о семье, детях и здоровье. Алим был тронут; за все эти восемь лет никто ни разу о нем такой заботы здесь не проявлял. У него даже глаза от чувства благодарности прослезились, и он больше не мог скрыть свое тяжелое и измученное состояние. Помощник первого секретаря, будто все это знал и желал поддержать Алима, утешить, обнадежить, оказать помощь. «Откуда же все это вдруг?» – подумалось Алиму, но тепло, исходящее от помощника, его ласковое обращение с ним, сопереживание наносили будто бальзам его раненой, исковерканной пережитым в последние годы душе; Алим молчал, ему будто хотелось продлить эти приятные ощущения. Это было то, чего он всегда ожидал от людей: доброта, тепло, помощь, поддержка. Люди ведь должны помогать друг другу, на то они и люди. Разочарование в жизни и людях настигло его еще в комсомоле, но то, что он там пережил и увидел, было, оказывается, цветочками по сравнению с тем, что ожидало его в райкоме партии.

– Сколько можно работать рядовым инструктором? – сочувственно произнес помощник первого секретаря. – Ты уже давно трудишься инспектором, то ли десять, то ли девять лет – точно не помню, память уже на та, что прежде. Это, конечно, много, очень много. Пора перейти на другую работу.

Тут он остановился и, как бы набирая воздух для произнесения чего-то торжественного, сказал громко:

– Товарищ Алхазов решил назначить тебя заместителем начальника отдела пропаганды и агитации!

Алим вначале затих, стараясь не забыть об осторожности и понять, что же на самом деле происходит. Потом все же радость наполнила его сердце, ему захотелось обнять помощника первого секретаря, прежде ненавистного, где-то страшного для него человека, и поцеловать его в лысую голову. Только что-то все равно удержало его от такого поступка. Помощник Алхазова ковырялся в бумагах, лежащих на его столе, потом, кажется, нашел то, что искал, и протянул Алиму листок, на котором отчетливо были видны фамилия и подпись Алхазова.

– Вот приказ о твоем назначении!

Алим быстро прочитал его – да, это действительно было так. От этого текста он не мог оторваться и читал его еще и еще, с каждым разом все больше радуясь своему новому назначению. Горячо поблагодарив помощника первого секретаря, Алим наконец-то вышел из его кабинета, перед этим обещав ему, что будет делать все от него зависящее, как настоящий коммунист, чтобы оправдать оказанное ему партией доверие.

На следующий день в их отделе все уже знали о новом назначении Алима. Перед этим бывшего заместителя начальника отдела перевели в другой отдел. А начальник отдела смотрел теперь на Алима волком: в его обращении с Алимом пренебрежения, ненависти, злобы стало теперь еще больше. Но, с другой стороны, его глаза отражали страх, казалось, что он пасовал перед новым любимчиком руководства и боялся того, что Алим займет однажды его место. Да, его опасения оказались не напрасными. Через полгода, помощник первого секретаря позвал Алима вновь в свой кабинет. На этот раз он начал издалека. О том как важна моральная, нравственная сторона жизни работников райкома для его руководства. Как это важно для настоящего коммуниста, ведь о каком строителе коммунизма может идти речь, если мы у себя дома не воспитываем это в своих детях. Вообще-то семья – это половина облика советского человека и от нее зависит очень многое. Коммунисты должны, тем более те, кому партия поручает ответственную работу, заботиться о высоких моральных качествах своей семьи, ведь без этого не может быть никакого продвижения вперед. Этим советские люди должны показать проклятым буржуа, развращающим и обманывающим ради собственной выгоды население в своих странах, что наше дело правое и рано или поздно мы победим, и везде восторжествует коммунизм. Алим слушал его внимательно, кивал ему часто в знак того, что согласен с тем, что тот говорит, но все еще не мог понять, для чего позвал его помощник Алхазова на этот раз. Может, его дети что-нибудь натворили в школе и дошло это до руководства райкома через учителей? Что касалось Сании, Алим был в ней уверен, знал, что она, это чудесное создание ничего такого не допустит, чтобы опозорить отца. Только вот на шаловливую младшую дочь временами жаловались учителя. Так же он был уверен в своей супруге, которая, как верил Алим, очень любила мужа и даже молилась на него: ведь он был гордостью и опорой для нее. После назначения Алима на новую должность она стала еще более счастливой, хотя и еще более высокомерной. Сам Алим чувствовал, что с этой новой должностью ему не хочется больше общаться со многими прежними знакомыми, друзьями, родственниками. Чем ты становишься более важным человеком, тем уважительнее и вежливее обращаются с тобой люди, осторожничают, стараются угождать тебе и услужить, а ты все меньше обращаешь на них внимания. Наверное, так оно и должно быть – уж так устроено общество людей!

Наконец-то помощник первого секретаря объявил Алиму, что Алхазов и он сам хотят познакомиться с членами его семьи. Это из-за того, что Алхазов назначает Алима теперь заведующим отделом пропаганды и агитации. Став начальником одного из важных отделов, Алим сам отныне будет входить в руководство райкома, а руководство должно тесно сотрудничать между собой и знать членов семей друг друга. Отныне ни одно застолье, ни одно торжество руководства не будет проходить без Алима и его семьи. Ведь с кем должен общаться сам товарищ Алхазов, члены его семьи, если не с руководством райкома и их семьями? Вот скоро день рождения младшей дочери товарища Алхазова, и торжество по этому поводу будет проходить в одном из ресторанов. Тут он отдал Алиму приглашение, на котором было написано «Для товарища Алима Тагиева и его семьи» и был указан адрес ресторана, куда и когда они должны были прибыть. Только после этого помощник Алхазова показал приказ о его новом назначении. Алим весь вспотел: ему не верилось в происходящее. Почему, почему именно его так продвигают, ведь столько людей в райкоме, которые очень много отдали бы за назначение на такую должность? Он чувствовал себя человеком, выигравшим в лотерею автомашину «Жигули» или даже «Волгу». Понимая его состояние, помощник сказал ему, улыбнувшись:

– Мы ценим, ценим добропорядочных, честных и старательных людей. А все эти качества у тебя, Алим, есть. Это знают все в райкоме. Поэтому тебя заслуженно и продвигаем.

После этого на работе стали относиться к нему по-другому: все улыбались, старались не упустить случая пожать ему руку, справлялись о состоянии здоровья, семье, детях и даже стремились оказать ему какую-нибудь услугу. Бывший начальник отдела стал заместителем Алима; он тоже искал теперь повод как-нибудь услужить ему, хотя иногда, казалось бы, с трудом скрывал свою обиду и неприязнь к новому начальнику. А как еще, если теперь не только его кабинет и мебель, но и служебную «Волгу» с шофером отдали в пользование Алиму.

Жена Алима была счастлива как никогда, узнав о новом назначении мужа. У нее и походка теперь изменилась: на остальных она смотрела теперь с презрительным пренебрежением, если, конечно, те не являлись членами семьи вышестоящих чиновников. Шофера Алима она теперь могла тоже использовать, чтобы ездить по магазинам, на рынок, в школу, где она преподавала. Когда Алим работал в комсомоле, она заставляла его звонить в магазины и требовать у директоров одежду, обувь, украшения для своей семьи из-под прилавков по государственной цене. С переходом на работу в райком партии, давление жены на него усилилось: она все время указывала на жен и детей других чиновников, которые одевались куда лучше и имели куда больший достаток. С Алимом в торговых организациях, куда он обращался, всегда говорили вежливо и учтиво. Только всегда спрашивали о его ранге, хотели узнать, какую должность он занимает. Как инструктора райкома партии, его стали воспринимать серьезнее, а как он стал заместителем заведующего одним из главных отделов и тем более заведующим, то уважение к нему возросло, и директора стали выполнять его просьбы куда охотнее.