Текст книги "В поисках своей планеты"

Малик тщательно и несколько раз все проверял, прежде чем согласиться на что-то, имевшее к нему отношение. Иначе он сильно беспокоился. Но этим дело все равно не заканчивалось, а подозрения Малика усиливались. Когда заведующий просил всех сотрудников лаборатории подписаться под чем-либо, Малик вначале вроде тоже соглашался, только потом у него появлялись сомнения: он думал, что его подпись могут использовать для каких-то других целей, а не для того, что было заявлено. Поэтому он сначала обращался к кому-то из коллег с просьбой еще раз объяснить ему суть того документа, который он подписывал вместе с другими. Его всегда успокаивали, что это обычный документ, ничего особенного из себя не представляет, и ему, как и всем остальным подписавшим, ничего не грозит. На какое-то время Малик успокаивался, но через несколько дней сомнения вновь овладевали им. Он часто обращался к самому заведующему с таким же вопросом. Завлаб прежде внимательно выслушивал Малика и тоже старался его успокоить, но в последнее время он просто уклонялся от разговоров с ним: он уже не верил, что Малика можно успокоить. Если ему все же приходилось показать Малику тот самый документ, подписанный им, это успокаивало его всего на несколько дней. Вскоре он поднимал уже другой вопрос: а где гарантия того, что это именно тот самый документ? Может, они его уже подменили и показывают ему теперь другой документ, подделав на нем и его подпись? Ухмылки коллег, которые не хотели больше с ним возиться, только усиливали подозрения Малика. Он все равно хотел узнать, что же он подписал, если даже ему не собирались это показывать. Потом он на какое-то время забывал про подписанные им документы, но было достаточно маленького упоминания о них, и подозрения вспыхивали в нем с новой силой.

Малик иногда злился на себя, не хотел больше так жить, опять хотел изменить свою жизнь. Все заканчивалось одним и тем же – он вновь приходил к тому, что ему просто не повезло, и он оказался не на своем месте. Вот если бы он жил в другой среде, работал с другими людьми, то он давно достиг бы многого из того, к чему всю жизнь стремился. Они ему мешают – это окружение, эти люди, которых не интересует ничего серьезное. Ведь есть же среда, в которой уважают просвещенных, талантливых и умных людей, которые могут творить чудеса в науке. Так, как это было в Ленинграде. Но как уехать из этого города, как вернуться в Ленинград, Малик не знал. У него таяла надежда, что когда-нибудь он все равно вернется туда и посвятит себя великим исследованиям. Малик иногда почти решался, говорил себе, что через несколько месяцев поедет в Ленинград. Только месяцы шли и шли, а он все еще жил в Баку. Он забывал о том, что хотел уехать из этого города, пока в лаборатории не случался очередной скандал.

Малику казалось, что нигде в мире нет таких плохих людей, как в его городе, на его работе. Люди, живущие в Ленинграде, были другими – вежливыми и тактичными. Жить среди них было для Малика куда интереснее и лучше, чем среди людей, которых он должен был считать своими «соотечественниками», лживых и нечестных. Глаза бы на них не глядели. Как ему хотелось оказаться наконец-то среди людей интеллигентных, добрых, бескорыстных, преданных науке. Однако Малик вновь быстро забывал о своих намерениях, порой ему казалось, что ничего он больше не хочет, как и не хочет уехать из этого города куда-нибудь в другое место. Были моменты, когда он, будто не помня больше о своих великих устремлениях, становился обычным человеком, начинал жить как другие люди. Тогда ему хотелось смеяться над собой. На какое-то время он успокаивался, ему даже начинала нравиться обычная, простая жизнь с простыми человеческими заботами. Но вдруг он как будто пробуждался и приходил в ужас. Неужели он может жить так же, как другие люди? Разве он может позволить себе такое: жить скучной, бессмысленной жизнью? Нет, нет и нет…

Малик вновь пытался вернуться к тому, что было им оставлено, и погрузиться в свои исследования. Но с каждым разом это становилось все труднее. Он утешал себя, он верил, что все уладится, что он сможет вести свои исследования и сделает великие открытия, как и мечтал. Не сегодня, так завтра. Иногда он думал, что такое возможно даже здесь, в его лаборатории. Он был готов забыть все неприятности, старался вести себя так, будто неприятностей никогда и не было, какое-то время продолжал жить так и надеяться. Но потом сомнения вновь овладевали им, и он опять разочаровывался в месте работы, в заведующем, в своих коллегах, в знакомых и друзьях, в городе, в котором жил, и во всем том, что его окружало. Вновь ему хотелось избавиться от этой мещанской, нечестной среды корыстных людей, населявших Баку, и, уехав в Ленинград, начать там новую жизнь.

У Малика был еще недуг, который мучил его и мешал ему жить. Ему очень часто хотелось в туалет, где он мог просидеть очень долго: его мучили боли в животе. Больше всего он боялся, что коллеги узнают о его позорной болезни. Поэтому он изо всех сил скрывал свой недуг. Это было нелегко – иногда он вынужден был часами бороться с болью в животе и не идти в туалет, чтобы никто не заметил, как часто он бегает туда.

Однажды летом Малик лег в больницу. Его долго обследовали, назначали всевозможные процедуры и давали всякие лекарства. Хотя болезни кишечника не обнаружили, но определили хроническое расстройство желудка. Искали вирус, вызывающий такое болезненное состояние, но не нашли. Потом, так и ничего не объяснив, объявили его здоровым и выписали.

Вернувшись из больницы, Малик решил жениться. Родители давно подыскали для него невесту. Свадьба была тихая, гостей пригласили мало. Так хотел Малик, вопреки желанию родителей. В чайхане, где он продолжал встречаться с Абидом, Сейхуном, Сананом и с другими молодыми ребятами из их круга, вдруг заметили, что Малик исчез. Появившись через месяц, он рассказал им, что у него недавно была свадьба.

Свадьба в Азербайджане очень важное событие. Многие считают ее главным событием своей жизни. Увидеть свадьбу сына для родителей часто самая большая мечта, и многие из них горюют, если им по какой-либо причине это не удается. Азербайджанская свадьба имеет прелюдию: перед тем как невеста покинет отчий дом, вокруг нее собираются молодые девушки и женщины. Все они красят свои пальцы и ладони хной. Потом начинаются танцы и пение. На другой день гостей приглашают к невесте, чтобы справлять «девичью свадьбу». А настоящая свадьба происходит в доме жениха. В назначенный час караван автомобилей выезжает за невестой. Во дворе отцовского дома невесты устраиваются танцы, потом невесту везут в дом жениха.

Женившись, Малик привел жену в дом родителей, где и без того было тесновато. Брат до этого уже построил на отцовском участке дом, в котором жил с женой и двумя сыновьями. Продолжать жить здесь, теперь уже вместе с женой, для Малика было непросто. Считая неправильными многие взгляды отца и брата, он должен был все равно одобрять их. Особенно тяжело ему было с отцом. В детстве и юности Малик делал почти все так, как хотел этого отец: не утруждал себя, думал о своем здоровье, ел и отдыхал как можно больше. Но теперь, несмотря на все его уважение к отцу, он все чаще протестовал против него.

В школьные годы Малик увлекся физикой и был лучшим учеником по этому предмету. Он еще тогда решил стать астрофизиком, поскольку космос привлекал его все больше и больше. При этом Малик не оставлял без внимания то, что делалось на улице: он хотел быть сильным, дорожил вниманием девочек.

Малик был убежден, что ученый должен трудиться на благо человечества, а не только для одного народа. Нет, настоящий ученый должен стоять выше национализма, ибо объективность важнее всего. Все великие ученые думали о благе человечества, так во всяком случае считал Малик, хотя он знал и об исключениях.

Малик отличался высокой работоспособностью и, изучая физику в университете, был уверен, что ничто не может помешать ему исследовать загадочные явления космоса и делать новые открытия. Четыре года он прилежно учился, пока однажды, в начале пятого курса, глубоко не задумался: а сможет ли он в самом деле сделать новые открытия в астрофизике? У него стали все чаще возникать сомнения по этому поводу: а вдруг у него это не получится, тогда что? Порой ему хотелось махнуть рукой на свою мечту, что ему вроде даже удавалось, и он успокаивался на пару дней. Но некоторое время спустя его начали терзать мысли: а как он проживет тогда свою жизнь, если не будет заниматься наукой? Какой смысл жить, если отказаться от всего того, что он наметил себе прежде? Так все и продолжалось: то он говорил себе, что нечего переживать за это, можно жить, не занимаясь наукой, как многие и многие другие люди, то он вновь возвращался к мысли, что ему необходимо исследовать космос, как он намечал. Долго боролся Малик, чтобы прийти к какому-нибудь окончательному решению и успокоиться наконец. Но это ему никак не удавалось. Спустя некоторое время Малик догадался, что он теперь вообще не может принимать никакого решения, что вскоре сказалось на всем, в первую очередь на учебе.

Малик ходил теперь все время рассеянным и печальным: неопределенность мучила его. Он не хотел расставаться с мечтой стать великим ученым, хотя сомнения обуревали и терзали его по-прежнему. Потом у него начались боли в животе, которые все усиливались.

Учебу в институте он закончил с трудом, кое-как сдал последние экзамены, в том числе государственный. Но когда среди выпускников того года подыскивали желающих поступить в аспирантуру в Ленинграде, Малик оказался одним из двух счастливчиков, которых руководство бакинского университета решило отправить туда.

Теперь Малика ждала новая жизнь в Ленинграде. Это были времена, когда многолетние усилия построить новое общество приносили плоды, и это особенно сильно ощущалось в крупнейших городах СССР. Малик чувствовал себя здесь свободнее и счастливее, жизнь казалась ему легче и интереснее, а главное, женщины были здесь, как он считал, куда доступнее, чем в его родном городе. То консервативное общество, в котором он вырос, практически запрещало молодым мужчинам встречаться в открытую с женщинами. Исключение составляли русские, еврейки или армянки, жившие в Баку, которые считались в большинстве своем доступными. У них всяческих запретов было меньше, и они вели себя более свободно. Поэтому в Баку многие местные мужчины старались завести себе любовниц именно среди них. Но все равно азербайджанок, ставших любовницами богатых и влиятельных мужчин, было намного больше. Просто о них не принято было говорить, и, если шанс на любовную связь с представительницами других национальностей был не только у начальства и богачей, то местные женщины были недоступны для большинства местных мужчин. Разумеется, если речь не шла о женитьбе или нелегальной проституции.

Малику очень хотелось знакомиться с девушками, с молодыми женщинами, но он не осмеливался: ему казалось, что они станут смеяться над ним, если он сделает такую попытку. Малик стеснялся, даже боялся женщин, но больше всего, конечно же, женщин своей национальности. А в Ленинграде вроде бы его страхи уменьшались: открытость местных женщин, их готовность знакомиться с мужчиной обнадеживали Малика, который прежде никогда не встречался ни с одной.

Вначале и в Ленинграде у него все складывалось не так, как хотелось бы. Для некоторых мужчин – даже среди его знакомых – ничего не стоило познакомиться с женщиной – раз и готово. И такие почти всегда уводили девушек у него из-под носа. Одним из них был Игорь, такой же аспирант, как Малик. Игорь постоянно вращался в обществе дам, которым он, как казалось Малику, без конца объяснялся в любви. Как-то случилось, что группа аспирантов устроила вечеринку в недорогом кафе. Малика тоже пригласили. Среди гостей были, конечно же, и девушки, и молодые женщины. С одной из них ему даже удалось завести разговор. Но Малик заметил, что и Игорь, как говорится, положил на нее глаз. Вмешательство Игоря в их разговор не понравилось Малику. Вопреки его ожиданиям, и Гала – так звали аспирантку – легко поддалась ухаживаниям Игоря. Вскоре, можно сказать, они оба забыли о присутствии Малика. А когда Гала собралась уходить, Игорь взялся сопровождать ее. Малик был вне себя, вечер был испорчен. Через несколько минут и он ушел с вечеринки и увидел, как они входили в метро. Немного подождав на улице, Малик тоже вошел в метро. Галы с Игорем уже не было – они уехали. Малик же, ожидая поезда, размышлял о нанесенной ему обиде и с такими тяжелыми мыслями вернулся домой. Он не мог уснуть всю ночь. Перед глазами возникали то и дело сцены, когда Игорь чуть ли не открыто отбивал у него девушку, и как они потом вместе уходили из кафе.

После того случая Малик стал появляться на вечеринках аспирантов реже. Если и бывал там, то не старался больше знакомиться с кем-нибудь из девушек. Однажды, когда справляли день рождения одной аспирантки в том же недорогом кафе, что они называли между собой теперь «кафе аспирантов», к нему прямо-таки пристала сибирячка Валентина, которая была старше всех аспиранток. Валя уже имела семью, двоих детей и работала в школе в своей сибирской деревне. Ей уже было тридцать пять, когда ей захотелось поступить в аспирантуру в Ленинграде. За то, что ей пришлось оставить детей и мужа в далекой Сибири, она не переживала. Она охотно веселилась вместе со всеми, болтала беззаботно и казалась счастливой. В тот вечер она долго болтала и с Маликом. Когда вечеринка закончилась, и Малик собрался уходить, она сочла это постыдным:

– Ты что, и не думаешь меня домой проводить?

«Домом» называла она свою комнату в общежитии для аспирантов, в которой она жила с подругой. В том же общежитии жил и Малик, только двумя этажами выше.

Малик покраснел, не найдя, что ответить Вале. Она сама подтолкнула его к выходу, прильнув к нему всем телом:

– Идем, идем, а то уж совсем поздно будет, мне завтра рано вставать.

Малик чувствовал всю дорогу худое, но теплое и упругое тело этой деревенской женщины-интеллектуала, волнуясь, но также, радуясь тому, что она рядом с ним. Как будет дальше: уйдет она просто к себе, пожелав ему спокойной ночи или же пригласит на чай в свою комнату? Атам уже…

Всю дорогу, которую они прошли в течение двадцати минут, Малика занимали только подобные мысли. Она действительно пригласила его к себе, только не на чай, а на кофе и довольно крепкий. Первой же сама его поцеловала, перед этим слегка посмеявшись над его наивностью и «дикостью»:

– Ты что, бабу никогда не видел? Что их нет у вас в горах? Ты не знаешь, что с ней нужно делать?

Малик опять покраснел и не ответил на вопросы Вали.

После той ночи, которую он провел у нее, Малик стал постоянным посетителем этой комнаты. Когда он приходил, Валина подруга уходила к кому-то из соседок, вежливо попрощавшись. Если Малик хотел остаться на ночь, то Валя предупреждала ее, чтобы та находила себе ночлег у кого-нибудь из аспиранток.

Хорошо было Малику с Валей, которая вовсе не была слабенькой, как казалось, а, наоборот, энергичной и сильной женщиной. Но однажды она решила вернуться в свою деревню. Сколько Малик ни уговаривал ее не бросать аспирантуру, она его не послушалась. Видимо, через два года жизни в Ленинграде ее потянуло в родную Сибирь. Отъезд Вали сильно огорчил Малика. Но вскоре он забыл о ней. Он уже год прожил в Ленинграде, когда встретил Ольгу. С ней Малик познакомился также в компании товарищей-аспирантов, хотя сама она к ним никакого отношения не имела. В тот вечер она пришла к ним вместе со знакомой аспиранткой. Малик проводил ее до метро, но уже было очень поздно, и оно оказалось закрытым.

– Что мне делать, что мне делать? – чуть ли не плакала Оля. – Мне обязательно нужно домой…

– Я вызову для тебя такси, – Малик было кинулся к телефону-автомату не без гордости, присущей кавказским мужчинам, если рядом оказывается женщина.

– Нет, не надо, ты что, откуда у тебя деньги? – Ольга схватила его за рукав, не пустив к автомату.

– Деньги у меня есть, ты не беспокойся, я же… – Малик не договорил.

Он хотел ей сказать, что «я же азербайджанец». По расхожему мнению, в России считалось, что у азербайджанцев много денег. Такие богачи и вправду попадались, но единицы. В основном это были несчастные люди, изгои своей страны, поверженные и растоптанные собственными соотечественниками. Потеряв надежду на все, они надеялись найти свое счастье в другом месте. А приехав, устраивались на рынке и торговали чужим товаром. Пока они торговали, в их руках собирались крупные суммы от проданного товара. Деньги опять-таки были чужими, но какое-то время торговцы распоряжались ими и при каждом удобном случае гордо демонстрировали их, будто собственные. Создавая ложное впечатление о себе, они пытались заменить таким бахвальством то, чего были лишены у себя дома, будто они теперь в самом деле обрели нечто, чем были обделены в родной деревне. Потеряв место в родном краю, эти люди пытались создать иллюзию богатства у других. Возможно, этим они мысленно мстили своим соотечественникам и хотели как бы выкупить себе место в этом чужом, холодном и жестком краю. «Смотри, у меня же есть деньги», – так они старались добиться уважения местных жителей, часто настроенных к ним недружелюбно. Только от демонстрации этого «богатства» отношение к ним становилось хуже. Ведь простые русские не любят богатых, тем более, если они чужие и, как они уверены, «немытые чурбаны».

Но Оля тогда все равно не позволила Малику вызвать такси, чему Малик был очень рад. Потом все-таки они пошли вместе в его скромную комнату в общежитии. Ольга вначале упорно сопротивлялась попыткам Малика сблизиться к ней. Так что Малик, разочаровавшись, решил оставить ее в покое. Но вдруг она, попросив его отвернуться, быстро разделась догола и легла в кровать Малика. Для Малика это было неожиданностью, он даже растерялся и не знал, что делать. Помявшись, он лег потом к ней, не раздевшись.

Через час Оля встала с постели и, голая, сев на стул, закурила. Малик не верил своим глазам: неужели это та самая женщина, которая недавно так яростно сопротивлялась его домогательствам? С Ольгой отношения Малика длились недолго. До того дня, когда он устроил скандал в институте физики.

Секретарь ученого совета института, лысый и худой Леонид Семин, давно раздражал Малика, потому что то и дело, по любому поводу делал ему замечания. Он был бы здесь абсолютно счастлив, думал Малик иногда, если бы не Семин.

Малик надеялся, что скоро защитит диссертацию, станет кандидатом наук, а потом и доктором. Его научный руководитель Станислав Пенкин хорошо относился к Малику и всячески его поддерживал. Но Малика вечно что-то беспокоило, всегда он был чем-то недоволен. Ему казалось, что у других аспирантов куда более хорошие условия для работы. С одной стороны, он радовался, что жил теперь в Ленинграде, где многое ему нравилось, с другой, чувствовал себя неуверенно в этом чужом городе, им владели какие-то непонятные страхи. Свои прежние сомнения в том, что нужно ли ему заниматься наукой, он вспоминал теперь только тогда, когда садился за диссертацию. При этом ему всегда что-то мешало или же он вспоминал о других неотложных делах. Отвлекшись на них, он надеялся быстро покончить с ними и вновь приняться за работу. Но на побочные дела уходило куда больше времени, чем он рассчитывал. А когда он находил все-таки время, чтобы погрузиться в свои исследования, то ему опять что-то мешало. Внутренняя борьба усиливалось в нем, ему было трудно сосредоточиться. Он беспрестанно должен был доказывать себе, что стоит заниматься наукой, но никак не мог поверить в это до конца. Малику в такие минуты хотелось быстрее освободиться от научной работы, которую он заставлял себя делать, чтобы вновь «подышать свободой».

«Освободившись», он думал, куда же ему идти, поскольку оставаться в комнате было в тягость. Он обычно заходил тогда к кому-нибудь из соседей, с кем успел подружиться. Часто к их посиделкам присоединялись и аспирантки, отчего становилось особенно весело. Играли то в карты, то в домино, то в шашки, а некоторых Малик учил играть в нарды или, как их называли здесь, в «шеш-беш». Русским нравилась эта игра, но они суть ее не понимали, сравнивая то с шахматами, то с домино, то с шашками. Как бы Малик ни старался, никто из аспирантов так толком и не научился играть в нарды. «Нет, русскому человеку не научиться по-настоящему играть в нарды, – думал иногда Малик. – Для этого нужно иметь другую душу, быть хотя бы немного авантюристом, немножечко иначе чувствовать жизнь. Чтобы играть в нарды как следует, нужно, наверное, быть все-таки персом или азербайджанцем…».

Он давал себе слово, что начнет работать над диссертацией упорно, не отрываясь, помногу часов в день. С другой стороны, то, что он завел много знакомств в общежитии аспирантов, начинало теперь ему мешать. Эти люди также заходили к нему, предлагали играть в какие-то игры, пили у него чай или же просто болтали. Ему приходилось оставлять свои занятия и принимать их у себя. При этом Малик никогда не показывал своего недовольства, а вел себя так, будто был им рад. Он поил их чаем, учил играть в нарды, угощал чем мог. В общежитии от него все были в восторге, ходили к нему, принимали его у себя – правда, не все, поскольку некоторые аспиранты все-таки занимались наукой. Но Малик страдал всегда, и когда сидел в гостях, и когда принимал соседей у себя. Он ужасно мучился и с нетерпением ждал, когда же, наконец, гости уйдут, чтобы он мог заниматься диссертацией. А когда те наконец-то уходили, он второпях, но с надеждой и радостью, брался за нее. Правда, теперь он непрестанно думал о том, что вдруг они придут вновь и помешают ему.

Действительно через какое-то время кто-то стучался к нему вновь:

– Миша, как ты там?

А «Миша», как всегда, с улыбкой открывал дверь и приглашал на чаепитие, лихорадочно убирая со стола бумаги, где вроде делал записи для диссертации, и кидая их, куда попало. Потом начали присоединяться к ним друг за другом другие аспиранты. За все это время Малик вновь в открытую демонстрировал, что очень рад гостям. Иногда посиделки затягивались за полночь. Если даже кто-то хотел уйти раньше, Малик его сам останавливал: мол, куда торопишься? Никто при этом не понимал, что же в действительности происходило в его душе, мечтающей вроде о покое и уединении, о больших свершениях.

Временами, разозлившись, Малик давал себе слово, что никому больше не будет открывать дверь и сам тоже ни к кому не будет ходить. Еще он давал себе слово жить, как некоторые из аспирантов, которых называли «канцелярскими» или «библиотечными крысами». Таких было человек десять, в основном молодые женщины. Они проводили свое время или в городских библиотеках, или в библиотеках института, или же в библиотеке самого общежития. И дверь они никому не открывали, если занимались у себя в комнате. А остальные аспиранты, которые должны были защищать в ближайшем будущем честь советской науки, любили гулять и веселиться. Но диссертации при этом, за редкими исключениями, все же успевали защитить.

Малик завидовал «крысам» и хотел бы им подражать, хотя иногда и злился на них, за их необщительность и неприветливость, даже «бесчеловечность». Он, приходя в библиотеку института физики Академии Наук, заказывал там сразу два десятка книг, а когда наконец-то получал их, радости его не было предела. Вот они книги, такие интересные и важные! Малик с таким удовольствием перелистывал их, что, казалось, кроме них, его ничего больше не интересовало. В эти минуты он верил, что сам такая же «библиотечная крыса». За одним из длинных столов он занимал место и брался за чтение сразу нескольких книг, делая записи в тетради. Глядя на часы, он жалел, что через несколько часов библиотеку закроют, и ему придется расстаться с такими замечательными книгами. Но, едва приступив к работе, он вдруг начинал испытывать боли в животе и был вынужден прерывать чтение и долго мучиться в туалете. А когда он возвращался оттуда, то по дороге или встречал кого-нибудь из общежития, или же знакомился с каким-нибудь аспирантом из другого института. Неизбежно завязывался долгий разговор, и Малик только к концу дня замечал, что ему нужно успеть вернуть книги. Возвращая книги, он утешал себя тем, что завтра целый день проведет здесь за этими же книгами, которые он просил сохранить для него. Но завтра все повторялось снова.

Перед своим научным руководителем Малик старался показать себя очень деловым и грамотным, во что последний в действительности верил. Если Пенкин давал ему задания, Малик обычно выполнял их в самые последние минуты перед встречей с ним. А до этого он несколько дней мучился: начиная и, чуть погодя, вновь бросая работу. Посиделок в его комнате и у соседей в такие дни тоже хватало, и Малик часто откладывал из-за них свои занятия. Но когда оставалось несколько часов до встречи с научным руководителем, он начинал на самом деле что-то писать, отказывая всем рвущимся к нему. Обычно он писал один раз, еле доводя задуманное до конца. Проверять ошибки в тексте времени не оставалось – ему уже нужно было бежать на встречу с Пенкиным.

Пенкин бегло просматривал написанное и каждый раз хвалил Малика за его старательность и ум:

– Побольше бы сюда таких, как Вы, Самедов, из ваших краев. А то кого ни спросишь про азербайджанца, все покажут на овощные рынки.

Я же знаю, что вы талантливый народ, у вас много поэтов, писателей… А какие гениальные у вас композиторы, певцы. Жена моя особо не ворчит, если у меня нет времени пойти с ней на любой другой концерт или в театр или если я не могу достать билеты на них. А вот если на концерт Муслима Магомаева я с ней не попаду, то мне лучше сразу переселиться отсюда на Кавказ: она все равно жить мне потом не даст. Вот такие у вас славные земляки; но они теряются в огромной массе рыночных торговцев, часто нечистоплотных мошенников. Когда я на концерт Магомаева иду, то горжусь за азербайджанцев, а как на рынок с женой схожу, мне бывает стыдно за всех вас. Так вот, Самедов, нужно привлечь сюда талантливых, работоспособных и старательных ребят. Я ничего не имею против рыночных торговцев, кто будет без них овощи и фрукты нам привозить, да еще такие вкусные и полезные, как ваши? Но нужно все как-то лучше организовать, не доводить до такого состояния, как сейчас. Вообще, нужно, чтобы из всех республик нам побольше таких ребят направляли, как Вы. Будет кому новые исследования поручать, а там, в республиках, уровень науки тоже поднимется. Ведь через таких, как Вы, нам будет легче наладить связи и с вашими учеными.

Малик учился в аспирантуре уже полтора года, когда он должен был предоставить тезисы своей работы для очередного выпуска бюллетеней института. Этого ожидал от него и Пенкин. Малику нужно было отдать тезисы работы, которую он еще даже не начинал, хотя и рассказывал Пенкину, что у него дела идут успешно. Вдруг Малику действительно захотелось за один месяц начать и закончить свою научную работу. И он взялся за нее всерьез. Целую неделю Малик ходил по утрам в центральную городскую библиотеку, после обеда сидел в библиотеке института, а по вечерам в библиотеке общежития. Он успел за это время сделать многое, а всем знакомым говорил, что очень занят диссертацией. К намеченному сроку, когда он должен был отдать свои тезисы, Малик успел сформулировать их на двух страницах, указав основные контуры своей работы. Контуры диссертации были, безусловно, ему и Пенкину знакомы, и Малик составил эти тезисы, опираясь на них, и на свою недельную работу в библиотеке. Но многое в его тезисах было сшито на живую нитку. Отдав тезисы, он облегченно вздохнул, но дал себе слово, что будет дальше именно так работать. Через два дня он решил пока ограничиваться библиотекой общежития, но вскоре перестал посещать и ее. Все пошло опять по-старому: посиделки, застолья, гулянья. Малик теперь стал настолько своим человеком в общежитии, что ни одно застолье, ни одна вечеринка не проходили без него.

Несколько месяцев спустя, когда Малику напомнили про новый выпуск институтских бюллетеней, ему опять пришлось попотеть. Та же самая история с библиотеками повторилась и на этот раз. Малик опять только в последний момент успел сдать материал.

Работы Малика были поверхностными, хотя он не хотел в этом признаться даже самому себе. Когда Пенкин просил его показать тезисы работ, которые он готовил для бюллетеней, Малик больше рассказывал научному руководителю о своих планах, нежели о проделанной работе. И все у него получалось так красноречиво и интересно, что Пенкин хвалил его и чуть ли не восхищался своим аспирантом. Завершив очередной визит к Пенкину, Малик собирался с новой силой браться за работу, верил в то, что еще не поздно осуществить намеченные цели. Но его решимости хватало только до очередных посиделок у соседей.

Малику было хорошо в кругу приятелей и приятельниц: сладкое чувство комфорта, да еще лень, охватывали его при этом. Разве это плохо, находиться среди дружелюбных, интересных людей, готовых, казалось бы, всегда помочь тебе? Будто больше Малику ничего и не нужно было от жизни – лишь бы находиться в окружении этих милых, добрых людей. Каждая рюмка водки делала разговор еще интереснее, женщин более раскованными и привлекательными, да и сама жизнь казалась безоблачной. Если Малик вспоминал в такой обстановке о Пенкине, то ему хотелось только посмеяться над ним. А о своей диссертации он и вспоминать не хотел, от которой каждое застолье еще больше отрывало его. Отсюда, от дружеского застолья, она казалась скучной и утомительной. Малику хотелось оставаться в таком состоянии вечно, застыть в нем и обрести наконец-то желанный покой.

Утро после каждого застолья, закончившегося далеко за полночь, давалось Малику очень тяжело, и он долго не мог встать с кровати. Вставать все же приходилось, нередко от стука в дверь. Стучали в основном кто-нибудь из соседей или соседок, сидевших накануне с ним за одним столом. Во время каждого застолья Малик обещал кому-то что-то узнать, кто-то обещал ему в чем-то помочь или что-то для него достать. А наутро оказывалось, что с кем-то Малик стал дружить еще ближе, а кто-то уже считал его более симпатичным и нужным человеком, чем прежде. Отсюда и приглашения на новые дни рождения, на какие-то совместные прогулки, походы в кино, театр, на концерт или в цирк. Малик не мог отказаться, не мог никому сказать, что ему нужно работать над своей диссертацией. Нередко он успокаивал себя тем, что, выполнив очередную просьбу знакомых, он с новой энергией возьмется за свои исследования. Однако за одной просьбой следовала другая, как за одним застольем следующее. На все остальное уже и времени не хватало.