Текст книги "Белый рояль, чёрный туман"

Глава 17. Сплошные неприятности

Утро для Кречетова началось с того, что он проснулся, увидев во сне, будто попал под сильный дождь. Он с удивлением обнаружил, что лежит на верхней полке в купе поезда, головой на мокрой подушке, поезд стоит, а за окном – заполненный людьми перрон столичного вокзала. Потом он увидел стакан, перевёрнутый над своей головой, потом заметил Вету, которая держала этот стакан, стоя на нижней полке:

– Ну наконец-то. Прости, пришлось вылить на тебя холодную воду.

Кречетов помотал головой, стряхивая капли.

– Где я? – спросил он.

– В поезде Светловодск – Москва. Мы уже десять минут как прибыли, а тебя не добудишься. Спишь, как Емеля на печи, богатырским сном, – Вета сердилась.

– Неправильно, – возразил Кречетов и соскочил на ковровую дорожку, – богатырским сном спал не Емеля, а Илья Муромец. Ты не видела мою расчёску? – провёл он рукой по всклокоченным волосам.

– Мне всё равно, Емеля или Илья, а вот отволокут нас сейчас в депо вместе с составом – это точно. Где твоя расчёска, не имею понятия, если хочешь, возьми мою, – ему кинули деревянную расчёску. – Тебя искали из вагона-ресторана, девушка кудрявая, Карина, кажется…

– Кристина, – прохрипел Кречетов, вспомнив вчерашний вечер в ресторане, – вот чёрт, я ведь ей мобильник отдал в залог и забыл, – нервно потёр он виски, – идиот!

– Нам выходить надо, – поторапливала его Виолетта, – а эта Кристина сказала, чтобы ты зашёл, как проснёшься. Слушай, Кречетов, я тебя здесь еле нашла, обыскала весь вагон. Мы одни остались, пошли, что ли.

– Подожди, я хоть умоюсь.

Он выскочил в коридор. Зазвенела вода, разбиваясь о металлический умывальник. Кречетов появился через пять минут, посвежевший и причёсанный.

– Пошли.

Он подхватил сумку спутницы на плечо и покатил за собой чемодан на колёсиках. Вета замыкала процессию. Навстречу по коридору шла проводница, проверяя, не остался ли кто в вагоне:

– Вы последние, больше никого нет? – спросила она.

– Мы самые-самые последние, – подтвердил Кречетов уже из тамбура и шагнул на перрон. Последние звуки мелодии известного военного марша, которым встречала столица поезд из Светловодска, отгремели из привокзального динамика.

– Слушай, мне надо к этой Кристине, ты меня не подождёшь, вместе до метро дойдём? – Владислав нерешительно остановился возле вагона-ресторана, замявшись. – А Михаил-то где? Он же тебя должен встречать?

– Наверно, подумал, что мы попали в «бермудский треугольник», – невесело пошутила Вета. – У меня зарядка на мобильнике села, даже не знаю, как нам теперь встретиться в такой толпе, – она оглянулась на спешащих мимо людей. – Вообще-то он знает, что десятый вагон.

– Ну ладно, я быстро, – Кречетов прыгнул на подножку вагона-ресторана.

Пока музыкант отсутствовал, перрон очистился от прибывших пассажиров и стал просматриваться до здания вокзала. От кишащей толпы отделился и шёл навстречу Вете её Миша. Даже приобретённая ещё в школе близорукость не помешала ей угадать по очертаниям и походке мужа. «Вот уж на кого всегда можно положиться, так это на Мишу, – подумала Вета, вспомнив прошедшую безумную ночь с непредсказуемым Кречетовым. – Он тебя ждал, встречает… а у тебя тайна появилась… Не будешь ведь ты ему рассказывать, как укрывала простынёй „царя Давида“». Воспоминание о ночном приключении вызвало смятение. «Что-то со мною происходит», – мелькнуло в голове, и она шагнула навстречу Михаилу.

– Привет, хорошо, что ты дождался, у меня разрядился мобильник, – прильнула к мужу Вета. Миша обнял её, окутав родным запахом чистой кожи и бальзама после бритья:

– Привет, я что-то не понял, ты ехала в десятом вагоне? – недоумевал он. – Все вышли, а тебя не было. Я подумал, что перепутал номер вагона, пошёл ловить тебя на выходе с перрона. Хорошо, что догадался вернуться, – рассказывал он жене свои приключения. – А Кречетов приехал? – неожиданно спросил он, и в его голосе прозвучали нотки едва уловимого беспокойства.

– Приехал, – вздохнув, кивнула Вета. В этот момент виновник ночного происшествия, точно по сценарию, вывалился из вагона-ресторана.

– О, Мишка, привет! Как у меня трещит голова! – схватился он одной рукой за голову, а другой за Михаила и потащил его в сторону. – Слушай, выручай, я без копейки, мобильник отдал в ресторане в залог, – зашептал торопливо Кречетов. – Ну, так получилось, – замялся он, – ребята хорошие попались, о музыке поговорили, они на моих концертах были… в общем, надо мобильник выручать. Займи, пожалуйста, если можешь…

– Конечно, Влад, сколько надо? – Михаил достал деньги из заднего кармана брюк. – Держи, отдашь, как сможешь.

– Спасибо, ты настоящий друг, я сейчас, – Кречетов заскочил в вагон-ресторан и вернулся почти сразу. – Ну всё, теперь можно идти, – вздохнул он с облегчением.

Вета с Михаилом пошли чуть впереди, музыкант катил свой чемодан на колёсиках и изучал пропущенные вызовы и сообщения на мобильнике. Периодически раздавалось его недовольное бормотание:

– Всем от меня что-то надо… Закидали звонками ученики, уроков ждут, мама звонила, ей наверняка нужны деньги, Розалия ищет… блин. Забросить домой чемодан – и сразу на работу, даже передохнуть некогда…

Но прежде чем поехать на занятия, Владислав позвонил по номеру, сообщение с которого он прочитал одним из последних: «Срочно позвони».

– Алло, привет, Ксюша, что случилось? Ты просила позвонить, – спросил он сухо.

– Привет, Владик, нам с тобой надо встретиться, – жеманный голос не предвещал ничего хорошего.

– Ксюш, хватит, у нас всё давно закончилось. Не понимаю, зачем нам встречаться, – неприязненно проговорил Кречетов.

Он-то знал, что просто так она не позвонит, что-то ей от него нужно. Эта девушка хорошо умеет расставить ловушки.

Ксюша была несостоявшейся ученицей Кречетова. В прошлом году, когда он набирал класс, она приехала из крупного промышленного города поступать в консерваторию. После консультации перед вступительными экзаменами Ксению к нему направил старичок-профессор.

– Милочка, вы хорошо играете, но вам надо поработать над педализацией, над качеством звука, над контрастами образов и ещё кое-какими мелочами, – утешительно сказал он, прослушав девушку из провинции. – Я вас порекомендую одному талантливому музыканту, он быстро приведёт вашу программу в порядок. Только… ну, понимаете, время такое, – в общем, уроки эти платные. Вы как, в состоянии?..

Ксюша, надев гламурный топ с как бы невзначай приспущенными бретельками и обтягивающие стройные ножки белые брючки, явилась на занятие к Владиславу Александровичу на шпильках высотой с Останкинскую башню.

– Привет! – преподаватель с трудом сохранял официальный вид.

Но Ксюша, судя по всему, не собиралась делать снисхождение молодому и интересному ассистенту профессора, к тому же, по слухам, фактически свободному. Так что уже на первом занятии Кречетов усомнился в учебных намерениях очаровашки Ксюши. То она бросала на преподавателя томный взгляд карих глаз из-под подрагивающих ресниц при исполнении Вариаций Шумана «Abegg»[2]2
  «Abegg» – не что иное, как комбинация букв, обозначающих определённые музыкальные звуки. В то же время Abegg – фамилия девушки, с которой Шуман познакомился в дни юности (Мета Абегг). (Прим. ред.)


[Закрыть]. То неожиданно падали лямочки её топика на заключительном аккорде, так что их хотелось подхватить. То на урок она являлась в летящей юбке с разрезом, приоткрывавшим крепкие загорелые ноги по самое «вам по пояс будет». Кречетов делал вид, что его не трогают ухищрения юной соблазнительницы, но однажды не выдержал и спросил:

– Слушай, Ксюша, зачем тебе музыка? Может, тебе модельным бизнесом заняться или варьете открыть? У тебя все данные, а музыка – это трудная работа…

– Говорите какие-то глупости, Владислав Александрович, – обиженно тогда скривила губки Ксюша и на следующее занятие пришла в платье с таким рискованным декольте, что Кречетов весь урок простоял у окна, выкуривая сигареты одну за другой. А Ксюша вела себя всё более раскованно. Она капризничала, когда он делал замечания, обижалась до слёз, когда он сердился, что она смазывает недоученный пассаж. И наконец, как-то она упала в обморок, успев при этом воскликнуть:

– Душно!..

Он тогда перепугался капитально. Хорошо, что в этот момент он оказался рядом – показывал ученице, каким приёмом удобнее играть октавы. Он успел подхватить её на руки, переложил на диван, счастливым образом оказавшийся в рояльном классе. Потом сбегал за водой и, набрав в рот воды, брызнул на бледное лицо, как бабушка в детстве брызгала на простыню, когда гладила бельё. Теперь надо было дать ей глоток воды выпить. Он тогда приподнял голову Ксюши, неуклюже запустив пятерню в густые вьющиеся Ксюшины волосы, разметавшиеся по дивану, приложил край стакана к будто нарисованным на неподвижном лице губам трясущейся от волнения рукой. «Только обмороков мне не хватало, – приговаривал Кречетов, – с вами, с девицами, с ума сойдёшь».

Ксюша открыла наконец глаза и спросила:

– Что со мной?

Не успел он ответить, как она протянула к нему руки, и в тот же момент прохладные пальцы Ксюши сомкнулись у него на шее.

– Милый, – прошептала Ксюша в полузабытьи, и глаза её снова закрылись.

Вот-вот должен был прийти следующий ученик. Он замешкался, выпутываясь из каштановых локонов, судорожно соображая, что делать.

На всякий случай он похлопал девушку по щекам и, когда лиловые веки её дрогнули, спросил:

– Может, скорую вызвать?

Раскрылись ясные глаза, как у панночки в фильме «Вий», и Ксюша сказала насмешливо:

– Дурачок.

Потом как ни в чём не бывало села на диване и потянулась, разочарованно оглядывая оторопевшего и побагровевшего от такого нахальства Кречетова.

– А я думала, ты мужчина, – без предупреждения перешла она на «ты». Поднялась, лениво прошла к роялю, собрала ноты и, раскрыв дверь нараспашку, удалилась вальяжной походкой модели на подиуме. Он растерянно смотрел ей вслед, а когда понял, что произошло, хлопнул себя по лбу кулаком: «Да она над тобой просто посмеялась, лопух!»

В консерваторию Ксюша не поступила – не добрала несколько баллов, но её взяли в Академию искусств, где она тут же написала заявление в класс Кречетова. Кречетов незамедлительно попросил в учебной части определить Ксению к другому преподавателю, опасаясь новых встреч с соблазнительницей:

– У меня концерты, я просто физически не успеваю, – придумал он отговорку, и ему пошли навстречу, удивляясь: кто же в наше время отказывается от учеников?!

Но настырную девушку это не остановило. Она время от времени звонила Владиславу Александровичу и просила послушать программу, ссылаясь на то, что её «препод» занудствует и задавливает в ней индивидуальность. Она приходила на его вечерние уроки последней, и ему приходилось подвозить её на машине до метро. На прощанье она прилипала клейкими от сочного блеска губами к его губам и допрашивала очередной раз:

– Неужели я тебе не нравлюсь?

Кречетов морщился и отвечал:

– Ксения, ты красавица, ты замечательная, но я не могу заводить романы с ученицами. Это некорректно.

– Сухарь, – бросала Ксюша, выпрыгивала из машины и уходила, не оглядываясь, выказывая ему своё презрение.

Всё это тянулось несколько месяцев, пока не закончилось тем, чем и должно было закончиться, учитывая настойчивость Ксюши. В тот день Кречетову было особенно плохо и тоскливо: завершился бракоразводный процесс с Юлией, и он размышлял о том, что позади значительный кусок жизни, где было более-менее всё понятно, а теперь перед ним пустота и неопределённость. На столе стояла бутылка с «Хеннесси» и фужер-«тюльпан» из набора – подарка родителей и педагогов на мастер-классах у Ираиды Львовны. Он периодически наполнял фужер и опрокидывал его залпом – заливал саднящую рану, нанесённую уходом Юлии к состоятельному юристу с фамилией, заканчивающейся на «ич», с яхтой и особняком под Ниццей. У него был выходной, он никого не ждал, – да тогда никто, кроме Беленького, и не знал, куда он переехал, а Беленький потел над очередной своей композицией у себя на даче. Но раздался звонок в дверь. Он нехотя поднялся, предполагая, что хозяйке квартиры что-то срочно понадобилось, и она решила заехать без предупреждения. Однако на пороге он увидел Ксюшу. Осталось загадкой, как она разузнала, где он поселился, но тогда он почему-то даже не удивился её приходу.

Их роман вспыхнул, как бенгальские огни в новогоднюю ночь. И продлился полгода. Как мужчина Кречетов восхищался Ксюшиными многочисленными умениями и шутил: «Ты училась у жриц!» Она даже готовила завтраки и убирала постель. Но новоявленная «собственница» завоёванного мужчины не в силах была сдержать свою ревнивую натуру – ревновала его ко всем на свете: к роялю, ученицам, маме, продавщицам в магазине, официанткам в кафе и даже к Беленькому… Тот приходил посмотреть с Кречетовым футбол и попить пивка, а потом обсудить свои сочинения. Даже на Розалию Артуровну злилась Ксюша, когда та звонила Кречетову на мобильник, чтобы персонально напомнить время предстоящего зачёта или экзамена. Она выворачивала карманы возлюбленного, выискивая счета из ресторанов и предполагаемые записки от поклонниц. Поначалу он иронизировал по поводу Ксюшиной подозрительности, потом начал огрызаться, но безрезультатно: Ксюша неудержимо стремилась завладеть его личным пространством. Терпение иссякло, когда он проснулся как-то среди ночи и увидел, что подруга копается в его мобильнике, читая сообщения.

Он натянул джинсы, накинул рубашку и решительно сказал испуганной любовнице:

– Собирайся. Я отвезу тебя куда скажешь.

– Ты с ума сошёл! – расплакалась Ксюша, но Кречетов был неумолим. Он поставил в их романе жирную точку.

И вот спустя несколько месяцев она напомнила о себе. И очень лихо.

– У меня будет ребёнок, – сообщила Ксюша по телефону.

– Поздравляю, а почему ты об этом говоришь мне? – удивился Кречетов.

– Потому что это твой ребёнок, – взвизгнула Ксюша, – и ты должен на мне жениться.

Такие слова любого мужчину выведут из терпения.

– Значит, так, Ксюшенька, – призвав самообладание, сказал он, хотя готов был от вспыхнувшей злости разбить телефон, – сейчас ты приедешь ко мне, и мы пойдём в клинику и сразу узнаем, не ошиблась ли ты в выборе папы для ребёнка.

– Как? – прикинулась непонимающей Ксюша.

– Не строй дурочку, – холодно сказал Кречетов, – а то ты не слышала про анализ ДНК? И если ты врёшь…

– Я не вру! – на том конце провода послышались всхлипывания. – Я люблю только тебя, у меня больше никого нет.

Кречетов отключил связь и спустился в метро. Всю дорогу до дому он ломал голову: «Если я хоть что-то смыслю в этом деле, мы не виделись… с мая. Сейчас сентябрь. Почему она раньше молчала?!» А потом он поехал на занятия.

В училище же обстановка накалялась. Розалия Артуровна сверкала восточными глазами и извергала молнии негодования: ей срочно нужен был Кречетов, чтобы закончить наконец эту маету с расфасовкой учеников по классам преподавателей. Зачёты не за горами, а они всё утрясают организационные вопросы. «Удар» разгневанной директрисы в её кабинете «держал» терпеливый Тимофей Ипполитов.

– У него вечные гастроли, – разносился по всему училищу раздражённый голос Розалии Артуровны с характерным акцентом. – Когда я последний раз с ним разговаривала? Три недели назад, первого сентября. Явился, как ясное солнышко, только раз его и видели. Понимаю, понимаю, концерты. Но как же уроки с учениками? А тут такой мальчик чудный, его бы к конкурсу подготовить… – голос Розалии Артуровны то стихал, то выплёскивался из-за дверей с новым напором возмущения, – …заниматься нужно, а его образ жизни…

Ученики Владислава Александровича Кречетова сидели в приёмной рядком на диване, как воробьи на ветке, ожидая, когда будет решаться их судьба. Не хватало Пети Костина. Он, взъерошенный, залетел со словами:

– Октябрь уж близится, а Кречетова нет.

И плюхнулся на стул возле рабочего стола секретарши Тони, которая алмазной пилочкой оттачивала ноготки.

– Не знаешь, Тонь, зачем нас позвали? – Петя доверительно наклонился к девушке через стол.

Тоня тряхнула белокурым хвостиком:

– Знаю. Кречетова нет уже три недели. Розалия хочет раздать вас другим преподам. Говорит, замучилась с ним, пусть, говорит, выбирает: или концерты, или уроки. Сколько, говорит, Тимофей Ипполитов может за него отдуваться?

– Да мы можем и без Ипполитова обойтись, – Петя оглянулся на ребят, ожидая поддержки. На него зашикали и показали жестами на приоткрытую дверь кабинета.

– Конечно, Ипполитов говорит по делу, но чего-то не хватает в его уроках, – защебетала Ласточкина, – мне, например, скучно. Всё, что он объясняет, я давно знаю сама.

– Он мыслит конкретно, а Кречетов образами, они антиподы, – вставила Аля.

Тут из кабинета вышел сконфуженный Тимофей, следом раскрасневшаяся Розалия Артуровна, и разговор прервался. Ребята вскочили с дивана.

– Здравствуйте, ребятки, – улыбка Розалии Артуровны не предвещала ничего хорошего, – заходите, заходите, – она придерживала дверь, приглашая пройти в кабинет. Последним зашёл Петя, пропустив вперёд Розалию Артуровну:

– Только после вас, – расшаркался он и плотно прикрыл за собой дверь аккуратным щелчком.

Через полчаса, громко хлопнув массивной входной дверью, в фойе училища ввалился Кречетов. Он был взмылен от быстрой ходьбы, на лице проступала испарина, воротник рубашки с оторванной верхней пуговицей перекосился. Под мышкой – растрёпанный портфель с торчащими уголками нотных сборников.

– Здрассьте, – бросил он, не останавливаясь, охраннику, и направился прямиком в кабинет директора.

– Явился – не запылился, пропащий, – проворчал вслед незадачливому преподавателю охранник и уткнулся в газету.

А в кабинете директора разразилась буря.

– Или концерты, или ученики! – требовала определённости кипятившаяся Розалия Артуровна. – И вообще, Влад, в каком виде вы пришли в учебное заведение? Почему в джинсах? Сдаётся мне, что вы ещё и не совсем трезвы!..

Кречетов слушал молча. Ему было всё равно, даже если Розалия его сейчас уволит. Сейчас его больше всего на свете занимала новость от Ксюши, которая грозила крупными неприятностями и очередным переворотом в жизни.

– Я сегодня приглашала ваших учеников, они жалуются, что вы пропускаете уроки, – продолжала наступать Розалия Артуровна.

– Пропускаю, но потом возвращаю, – безразличным тоном поправил директрису Кречетов и спросил:

– Кто ж это ябедничает?

– Филимонов написал заявление, уйти от вас хочет…

– Ах, вот оно что, – вздохнул Кречетов. – Да пусть катится ко всем чертям. Мне предатели не нужны, – вспылил он. – Я плохо учу? Ну и пошли все…

– Влад, что вы себе позволяете?! – возмутилась Розалия Артуровна. – Это один из лучших наших учеников, одарённый музыкант…

Но Кречетов уже не слышал её. Он стремительно пересекал фойе по направлению к выходу, размахивая одной рукой и прижимая другой портфель, что-то возмущённо бормоча себе под нос. Стайки студентов шарахались в стороны, освобождая дорогу взбешённому музыканту.

– Опять Розалия на Кречетова наехала… – пронеслось по училищу.

– Нашла коса на камень, – пробубнил охранник, когда Кречетов выскочил из училища, хлопнув дверью. Ложечка в стакане с чаем жалобно звякнула, а газета затрепетала под ударом воздушной волны.

– Да за такую зарплату!.. В гробу я видел… – донеслись до охранника последние слова горе-музыканта.

Через полчаса Кречетов накручивал круги по бульвару в ожидании Ксении, а она всё не появлялась. Мобильник её был недоступен, и неопределённость нависала над ним сентябрьской тучей.

Через час она позвонила сама:

– У меня закружилась голова, мне пришлось вернуться.

Не удалось им увидеться и на следующий день. И снова Ксюша сослалась на плохое самочувствие.

– Где ты? Я сам к тебе приеду, – предлагал Кречетов.

– Я позвоню, – уклончиво отказывалась бывшая подруга.

Кречетов был уверен, что это шантаж, и никакого ребёнка нет и в помине, иначе почему она избегает с ним встречи? Лихорадило его неделю. Ему казалось, что коллеги на него бросают косые взгляды, что ученицы иронически улыбаются, а в глазах всегда язвительного Филимонова, который забрал-таки своё заявление и продолжал ходить к нему на уроки, Кречетов читал: «Знаем-знаем, слышали-слышали». Но, в сотый раз анализируя ситуацию, он понимал, что если бы Ксения действительно ждала от него ребёнка, весь белый свет знал бы об этом. Оставалась одна версия: Ксюша захотела женить его на себе и придумала ребёнка, или ребёнок есть, но не от него, а потому она так упорно не хочет делать анализ на установление отцовства, ведь тогда выяснится её враньё.

А скоро всё разъяснилось само собой. Кречетова пригласил к себе проректор по учебной работе Академии:

– По собственному желанию, – коротко уточнил он и положил перед Кречетовым чистый лист и шариковую ручку.

Единственным желанием руководителя по учебной работе Академии было приструнить талантливого, но безалаберного молодого преподавателя.

– Я не совсем понимаю, – Кречетов вопросительно посмотрел на начальника.

– Да тут и понимать нечего. Красавица приходила, говорит, обидел ты её и бросил, – пояснил тот.

– И вы ей поверили? – разозлился Кречетов.

– А в этих делах закон на стороне женщины, – наставительно сказал проректор. – Слушай, Влад, давай как мужчина с мужчиной… – проговорил он, закуривая сигарету. – Ситуация сам понимаешь какая: преподаватель, студентка. Ну, допустим, ты женишься на ней…

– Ни за что, – резко оборвал рассуждения чиновника Кречетов, – я там вообще ни при чём, это чистой воды развод. Мы не виделись с весны, и она избегает со мной встреч.

– Понятно, взяла тебя на мушку. Рассчитывает, что ты испугаешься, согласишься. А иначе пострадает карьера. Тебе ведь вот-вот доцента должны дать, если не ошибаюсь? Что делать-то будем? – с участием спросил проректор. Неожиданно для музыканта он принял его сторону.

Но не мог предвидеть дальнейший разворот событий.

– Писать заявление, – Кречетов притянул к себе лист бумаги и быстро набросал несколько строк. – Готово, – сказал он и поднялся, с грохотом отодвинув стул, – подпишите.

Чин обомлел:

– Влад, ты что?! Не надо так горячиться, я ж хотел с тобой поговорить, уладить это дело. Давай девочку пригласим…

– Ну, видеть я её не желаю, а путаться в сплетнях не хочу. Подпишите, – пододвинул Кречетов листок с заявлением.

Проректор, затушив окурок в хрустальной пепельнице, принялся читать бумагу.

Кречетов, не дожидаясь подписи, развернулся и направился к двери.

– Постой, Влад, давай я лучше эту девицу исключу, – засуетился проректор, – подожди ты!..

Но без пяти минут доцента было уже не остановить. Он сбежал по лестнице, вихрем пронёсся мимо встрепенувшегося от шума охранника:

– Счастливо оставаться…

А с улицы донеслось: «Пошли все к чёрту! Свободу Юрию Деточкину!»