Текст книги "Белый рояль, чёрный туман"

– Второе отделение – твоё! – объявил он Тимофею сразу, как пригласил его в Светловодск. Пусть Тимыч чувствует себя поувереннее, пусть помнит его доброту.

Не заладилось сразу. Словно не на клавиши нажимал, а мешки с картошкой грузил. Не было лёгкости – тянуло спину, подпирало правое подреберье. Болела голова, хотя вчера, когда они с Тимофеем сели в поезд, он не выпил ни грамма из припасённой бутылки коньяка. Руки дрожали. Волноваться он, конечно, волновался, но не больше, чем обычно. Да ведь и концерт тот, для Московской епархии, только-только отыграл. Ну, напутал немного в третьей части сонаты Моцарта, так этого попы не заметили, как пить дать. Зато очень в тему пришлась Токката Баха. Они так увлеклись, что пропустили мимо ушей, как он насочинял в отрывке текста, что в голову пришло. Что же было делать, если в памяти провал вышел? Чего не бывает. А здесь, сейчас, – что?

С первой ноты он понял – сегодня не его день. Не получилось взять власть над залом этой самой первой нотой. И понеслось. Ему самому скучно то, что он играет. Скучно! Непонятная тревога и раздражение владели им. Хотя рояль здесь не из худших. Чувствуется, перед концертом его основательно подшаманили. «А вот колдовства-то не выходит!» – злился Кречетов. Пассажи кривые, аккорды с призраками посторонних звуков. И никакого накала! Будто его обесточили. «Мямля!» – ругал себя Кречетов, но перестроиться не мог. Мешали посторонние мысли. Во-первых, он не увидел в зале Жанны. Ведь обещала, что приедет. Во-вторых, Вета и Михаил не изволили его поддержать, не приехали. Видите ли, у них покупка квартиры. Именно в этот день.

– Наконец готовы бумаги на ипотеку, надо срочно брать хату, – сказал ему накануне его отъезда из Москвы Михаил. – Неизвестно, как завтра повернётся, мир на пороге кризиса…

А как у него, Кречетова, повернётся, ему неинтересно, похоже. И Вета… Ведь знает же сама, что ему надо чувствовать её присутствие, ощущать исходящие от неё волны тепла и… что-то же есть в этом, есть! Он же знает, как она к нему относится! А вот тебе, выкуси, – полный зал, а на душе пустота.

Да ещё принесла нелёгкая Лёньку. Это выбивало из образа, в который пианист безуспешно пытался погрузиться. «Опять ему что-то надо от меня», – дёргался Кречетов.

Он собрал остатки сил и закончил на ошеломляющем форте: «Главное – как ты… как закончишь!» Вытер рукой пот со лба. Апатия и слабость мгновенно навалились на него.

Публика не заметила его творческих мучений. А может, вежливо сделала вид. Ему хлопали, многие стоя. На последнем ряду топали ногами и свистели неформалы. Кто-то крикнул: «Хотим на би-ис!» Выкрик «браво!» догнал Кречетова уже за кулисами. Снова раздался свист – неформалы выражали кайф. Не в восторге был, похоже, только он сам. «Ты сам свой высший суд…» – пронеслось в голове Кречетова. Он сделал вид, что не заметил, как девушка-русалка умоляющими жестами приглашала его выйти на сцену для поклона. Его колотила нервная лихорадка. Лицо горело, колени подгибались. Он с трудом отыскал артистическую в закулисных лабиринтах. Навстречу ему поднялся из-за рояля смущённый Тимофей. Наверняка слышал, как он лажал.

– Ну, как отыграл? Поставил всех на уши? – натянутая улыбка говорила сама за себя.

– Вот только спрашивать меня ни о чём не надо! – прикрикнул Кречетов на обомлевшего Тимофея и выскочил в коридор.

Весь антракт Влад просидел на заднем крыльце. Курил одну за другой сигареты и остервенело грыз ногти. Тренькнул мобильник. Но он будто не слышал. Потихоньку уходил день, меняя контрастную яркость на вечерние полутона. Он не замечал перемен в окружающем. Одна мысль билась в его сознании: «Жизнь не удалась».

Знакомые гармонии вывели Кречетова из задумчивости. Тимофей играл Рахманинова. «Играет, как в последний раз! Будто его потом хоронить понесут, – накатила зависть. – Я уже так не сыграю. Чёрт, гениально играет! Как я, Тимыч, тебя пропустил! Если уж ты мне конкурент…»

От этих мыслей стало совсем тошно. Он полез за очередной сигаретой и наткнулся на мобильник: «Ах да! Кажется, было сообщение», – вспомнил он и пробежал глазами текст:

«Прости, Влад, что не приехала. У меня заболело горло. Решай: или концерты, или аптека. Я устала», – словно услышал он капризный и холодный голос Жанны, которой ещё недавно был так очарован.

«Да-а, и ты – не жена декабриста», – мысленно ответил Кречетов, а потом вздохнул: – Да, было и прошло. Отцвела черёмуха…»

Он вернулся в артистическую. Налил стакан минералки, без сил упал в кресло. «Остаётся утопиться…» Не успел он развить эту мысль, как в дверь осторожно постучали. Кречетов напрягся – кого принесла нелёгкая? Постучали ещё раз. Дверь приоткрылась. В проёме возникла… настоящая вампирочка из американских сериалов. Волосы цвета вулканического пепла беспорядочно разбросаны по плечам, лицо могильной бледности, подбородок заострён надменно, тонкие брови уголком вздёрнуты ко лбу, в глазах мерцают колдовские отсветы.

– Здрассьте, – сказала вампирочка вкрадчиво. – Можно? – и, не дожидаясь приглашения, втиснулась в артистическую, плотно прикрыла дверь. Руки длинные, тонкие, с чёрным лаком на длиннющих ногтях, как ветки дерева, торчат из широких рукавов серого балахона, болтающегося на плечах-вешалке. Сказка! И только узкие белые брюки, обтягивающие подростковую фигурку, и разноцветные кроссовки выдают цивилизованное существо.

– Вы к кому? – не ответив на приветствие, словно обороняясь, спросил Кречетов. И расстегнул верхнюю пуговицу концертной рубашки, сдёрнув «бабочку» – вдруг закололо сердце.

– К вам, – уверенно сказала ведьмочка в кроссовках и села на диван. – Я принесла ваш гороскоп, – она порылась в холщовой сумке и извлекла мятую школьную тетрадку. – Вот, возьмите.

И решительно протянула тетрадку артисту.

– Что ещё за гороскоп? – не понял Кречетов. – Я не просил никакого гороскопа! – вскипел он. – Зачем вы сюда пришли? Кто вас пропустил? – накинулся он на визитёршу.

– Я билет купила, – невозмутимо парировала вампирочка и тряхнула гривой, будто стряхивая пепел. – Слушала, как вы наяривали. В прошлый раз было лучше, – с видом ценителя распространялась она. – Ну, я про концерт Чайковского. А сегодня…

Она не успела договорить. Кречетов подскочил, как выпущенный из катапульты заряд, достиг в один миг двери и пинком распахнул её настежь. В артистическую ворвались колокольные перезвоны Первой прелюдии Сергея Рахманинова – Тимофей завершал выступление.

– Убирайтесь! Быстро! – прошипел он и взмахнул сжатыми кулаками. Лицо его исказилось ненавистью. – Я сказал – убирайтесь, пока я вас… не прибил!

Он схватил со стола бутылку с минералкой и замахнулся…

Прозвучал завершающий аккорд прелюдии. На мгновенье зависла оглушающая тишина. И вдруг взрыв:

– Браво! Браво!!! Браво!!!

Кречетов застыл с бутылкой в руке.

– Браво! Браво!!! – бушевала публика.

Рука с бутылкой безвольно упала, нетвёрдой походкой пианист подошёл к столу.

– Всё. Точка. Меня больше нет, – он поставил бутылку и вытер вспотевшие руки об рубашку. – Я старик. Никчёмный старик. Овощ. Моё место на кладбище.

Невидящими глазами он обвёл артистическую, будто не понимая, где находится. И наткнулся взглядом на забившуюся в угол дивана девицу. Вытаращенные глаза не мигали, руки сжимали тетрадку.

– A-а, вы ещё зде-есь… – протянул Кречетов, будто что-то припоминая, – вы что-то принесли… – лицо передёрнулось усмешкой. – Вспомнил: вы принесли гороскоп, – он закинул голову и зло рассмеялся. – Ха-ха-ха! Гороскоп! Предсказание судьбы! Давайте его сюда!

Он шагнул к вампирочке, которая сейчас больше смахивала на кроткую Дюймовочку, вдруг поседевшую от переживаний в норе у Крота.

– Да ты совсем девчонка! Как я сразу не разглядел!

Он выхватил тетрадку из тонких дрожащих рук и перелистал. Почерк был разборчивый и аккуратный.

– Слушай! Ты тут так много написала! – с удивлением похвалил Кречетов. – Неужели это всё про меня? Откуда ты можешь знать, что меня ждёт? – его вновь охватила злоба. – Я тебя впервые вижу! Что ты можешь знать про меня?! – захлебнулся он и потряс тетрадкой перед бледным лицом предсказательницы.

– Это не я, это бабушка, – прошелестела нежданная гостья, – мы на концерте вашем с бабушкой были. Она астролог. У неё бешеная интуиция. Она сказала, что вы на неправильном пути. Что вас ждёт гибель, если вы не поменяетесь, – на одном дыхании выдала предсказание бабушки внучка. – Она ещё ни разу не ошиблась! – голос Дюймовочки звенел от волнения. – Ни разу.

– Хватит, – сказал Кречетов устало. – Хватит! Не верю я дурацким вашим гороскопам. Я в православии воспитан. Это всё чушь и выдумки.

Он поправил рубашку, выбившуюся из брюк, провёл рукой по растрёпанным волосам. «Психанул из-за каких-то бредней! Бабушка, вампирочка-внучка… Больше никогда не приеду в провинцию. Темнота!..» – хорохорился Кречетов, сожалея о срыве перед этой соплячкой. Он поднял руку в прощальном жесте, давая понять, что аудиенция закончена.

– Ладно. Оставлю себе на память. Бабушке привет! Пока.

– Пока, – вампирочка засеменила к выходу, только кроссовки засверкали. – Вы очень хороший музыкант! – оглянулась она на пороге. – Но моя бабушка никогда не ошибается, – повторила она и исчезла.

А в артистическую хлынул народ, внося широкой волной мокрого обессиленного Тимофея со счастливой улыбкой от уха до уха. Все толкались, что-то говорили, перебивая друг друга, жали новоявленному кумиру руки, наставляли на него объективы фотоаппаратов… И никто не заметил, как Кречетов вышел в коридор и растворился в сумерках вечера.

Глава 37. Здоровое поколение

Людмила Львовна, старший научный сотрудник клиники «Здоровое поколение», не находила себе места от охватившего её волнения. С недоверием она придвинула к себе новую медицинскую карту с фамилией, выплывшей из далёкого прошлого: «Кречетов». Ещё раз прочитала имя-отчество: «Владислав Александрович». В графе «работа, должность» значилось «пианист». Сомнений не оставалось – это он, Влад.

Мальчишка из двора детства, всегда провожавший её, девочку Люсю с огромными розовыми бантами, восхищёнными глазами, и никогда не смевший к ней подойти. Она была неприступной – на прогулках ни на минуту её не оставляла всевидящая бабушка. А он всегда был с грязным футбольным мячом, в перепачканных шортах и с ободранными коленками. Утром бабушка вела её в школу за руку, а его дедушка увозил на служебной «Волге». А ещё из окна его комнаты, выходившей во двор, начиная с обеда и до позднего вечера раздавались звуки фортепьяно. Люсина бабушка ворчала: «Замучили ребёнка!»

Подружки бабушки, которые периодически приезжали из своих деревень в столицу к детям, послеобеденное время традиционно посвящали пересудам на лавочке во дворе, пока внуки выполняли домашние задания. Среди бесчисленных, сменяющих друг друга тем одна была постоянная и неизменная: «На кой сдалась эта музыка!» «Эта музыка» выводила старушек из себя, потому что звуки фортепиано заглушали их оживлённую беседу. Удовольствие от посиделок «завсегда» бывало окончательно испорчено каким-нибудь огненным пассажем, повторяемым минут пятнадцать кряду, или буреломом аккордов, в дебрях которых сознание бабушек впадало в ступор.

«И долбит, и долбит! Сколько можно?! Мы уже все тут оглохли!..» – поднимались бабушки с лавочки, кряхтя и растирая занемевшие поясницы, и нехотя отправлялись по домам. По причине злостной нелюбви к фортепиано все дворовые старушки игнорировали бабушку Влада. При встрече с нею каждая из соседок задирала нос повыше и с оскорблённым видом проходила мимо, не здороваясь.

Людмила Львовна отогнала воспоминания, достала очки с линзами-«хамелеонами» и аккуратно их надела. Придирчиво взглянула в зеркальце – за стёклами очков выражение глаз едва улавливалось. Понятно, что в помещении «хамелеоны» дают всего лишь дымчатый оттенок, но это лучше, чем «глаза в глаза». Она этого не перенесёт.

Людмила Львовна была тонкой натурой и не умела скрывать своих чувств. А чувств за двадцать лет, что разделили их с Кречетовым, накопилось с лихвой. Она боялась, что выдаст себя с головой, как только глаза их встретятся. И он увидит, что все эти годы она была верна той детской эфемерной влюблённости. Верность как таковая была качеством, которое Люся ставила на самый высокий пьедестал. Она ни за что не пошла бы учиться в медицинский институт, если бы не семейные традиции – Люсенька должна была сохранить им верность и продолжить медицинскую династию Фейерманов. Она каждый раз падала в обморок на занятиях в «анатомичке», но долг перед семьёй выполнила – получила диплом врача-терапевта. И вот она здесь, в клинике «Здоровое поколение», организованной другом отца. Работает со спермодонорами – людьми, желающими сдать материал в Банк спермы.

Что принесло того Владика, теперешнего Кречетова Владислава Александровича, в её кабинет? И почему, почему она так волнуется? Сколько лет прошло с тех пор, как её дедушке, генералу армии в отставке, дали новую просторную квартиру на юго-западе Москвы? Они переехали из старого уютного двора с добротными домами-трёхэтажками, построенными ещё пленными немцами после великой Победы. Переехали, но в сердце Люси в далёком укромном уголке остался жить фантом того шалопая, игравшего на фортепьяно, как Горовиц, и в футбол, как Марадона.

Никто не приглянулся Люсе в студенческие годы. Отвергала она ухаживания сослуживцев, прологом к которым были классические жалобы на наскучившую жену и опостылевшие семейные обязанности.

Нет, один раз она всё-таки влюбилась. В своего тренера по йоге. Он был великолепен – безупречно вылепленная фигура с мускулатурой, как на рисунках в анатомическом атласе, волевой подбородок, силища, как у Геркулеса. Как любил её – буквально носил на руках. Они могли денно и нощно разговаривать обо всём на свете, и их взаимный интерес друг к другу казался неисчерпаемым. Он был восхитительным нежным любовником – с ним она улетала в космос. Во всём подходили они друг другу, были прекрасной парой.

Однако Эдуард был патологически ревнив. В каждом телефонном звонке подозревал соперника, в каждом пациенте клиники – тайного любовника Люсеньки. Он встречал и провожал её с работы с точностью инкассатора, забирающего выручку в кассе. На улице, по дороге домой, будучи за рулём машины, он перехватывал каждый её взгляд, вольно или невольно брошенный в сторону. И не дай бог этот взгляд задерживался на мужчине – ярость охватывала всегда внешне невозмутимого, как египетская мумия, тренера по йоге. «Убью! Обоих!» – рычал он, напрягаясь так, что вены вздувались на крепкой шее. Ей становилось страшно и хотелось убежать от его пугающей любви.

А он караулил её у подъезда, когда она заходила поболтать к лучшей подруге. И закатывал скандалы, когда она собиралась на корпоративную вечеринку без него: «Ты не любишь меня! Ты притворяешься! Кто тебя там ждёт, говори!» Ей всё чаще приходилось уступать его безумному напору, чтобы сохранять отношения, и она чувствовала себя в ловушке.

Она замкнулась. Из лучезарной Люсеньки превратилась в затравленную серую мышку. Тысячу раз давала себе слово не идти на поводу у любимого, но вновь и вновь сдавалась, подчинялась его чарам и уговорам, падала в его объятия, и всё повторялось сначала. Она становилась его придатком. Выход был один – разорвать отношения. О чём она робко намекнула. Но в ответ на это возлюбленный стал сыпать угрозами. Люся временно перебралась к подруге Ладе на дачу и сменила «симку» в мобильнике. Тогда он стал названивать подруге: «Мне надо услышать Люсю, я не могу без неё жить!» – вещал этот змий. И когда она разжалобилась и согласилась на разговор с ним, он поставил очередное условие: «Я наложу на себя руки, если ты не вернёшься». Люся похолодела – а вдруг и вправду что-то случится. Ведь она будет виновата, что не остановила его. Как она будет с этим дальше жить?!

Словом, это было невыносимо. Она уже готова была лететь к возлюбленному, чтобы уберечь от гибели, но подруга Лада перегородила дородной фигурой дверь и сказала: «Дура! Он вьёт из тебя верёвки. У тебя что, гордости совсем не осталось? Плюнь на него и забудь. Если не хочешь, чтобы тебя окончательно растоптали». Лада была непреклонной. И Люсин пыл остыл. Эдуард звонил ещё около месяца, а потом исчез, будто его и не было.

С тех пор прошло почти десять лет. В память о том периоде сумасшествия остался страх – страх влюбиться. «Всё, что угодно, только не любовь», – твёрдо решила для себя Люся.

Незаметно Люсенька превратилась в Людмилу Львовну и однажды услышала от той же лучшей подруги Лады, с которой вместе отучилась все шесть лет в «меде», неприятно поразившую фразу:

– Слушай, Люська, не моё это дело, ты можешь ещё сто лет ждать своего принца, но с моей бабьей колокольни – тебе пора тупо подумать о потомстве. Твои-то предки ждут не дождутся внуков. Ты хоть стариков порадуй на закате их жизни. Кто традиции ваши продолжать будет? А твоё женское предназначение? Лет-то тебе сколько? Не девочка уже. Говорю как специалист – дальше начнутся возрастные проблемы: невынашиваемость, угроза «Дауна»… Ты подумай, мать, – увещевала Люсю Лада, используя самые болевые точки. – Если хорошо всё просчитать, так можно даже одним свиданием обойтись, – строила планы подруга-гинеколог, – ты только свистни, они ж сами к тебе липнут!..

– У них у всех семьи, Лада, – морщилась Люся.

– Так лучше даже, если женатик! – хохотала над наивностью подруги опытная Лада. – Не подзаборный бродяга…

– Не пори чушь, – оборвала тогда Люся. Но слова подруги запомнились. Теперь Людмила Львовна всё чаще украдкой поглядывала в зеркальце и находила подтверждение того, что время не ждёт. Она взяла привычку вечером, раздеваясь ко сну, прежде чем нырнуть под холодное одеяло, оглядывать себя перед зеркалом: не заплыла ли талия, по-прежнему ли безупречна грудь. Здесь всё оставалось в норме. Пока.

Людмила Львовна вздохнула и свернула картинки прошлого: «Ладно. Посетитель ждёт, а я тут о себе…»

Ещё раз придирчиво посмотрелась в зеркальце, положила его в сумочку, села за стол, расправив складки коротенького медицинского халата, и нажала кнопку вызова пациента.

Белокурая лохматая голова просунулась в кабинет, и нахальный баритон осведомился:

– Можно?

– Заходите! – строго сказала доктор.

От двери к врачебному столу продвигался мужчина выше среднего роста с признаками ожирения первой степени. Одутловатое лицо, отёкшие веки, рубашка расстёгнута на выпирающем животе… Походка шаткая, если не косолапая. На пол пути пациент остановился, пытаясь застегнуть рубашку.

– Присаживайтесь, – предложила Людмила Львовна бесстрастно, – слушаю вас.

Сердце предательски колотилось. Она делала вид, что читает медицинскую карту, и никак не могла заставить себя поднять голову и взглянуть на клиента. «А вдруг он узнает меня!» – обжигала навязчивая мысль. И хотя вероятность того, что это произойдёт, была почти нулевой, она на всякий случай поплотнее посадила очки на переносицу и подняла голову.

– Кречетов Владислав Александрович? – уточнила она бесцветным, как лак на её ногтях, голосом и посмотрела сквозь дымчатые линзы прямо в глаза сидящего напротив неё мужчины средних лет. «Да, мы почти ровесники, – мелькнуло в голове Людмилы Львовны, – он был старше года на два», – прикинула она.

– Да, он самый, – кивнул мужчина.

Чистый высокий лоб и песочные глаза… Не хватает футбольного мяча…

Всё тот же Влад смотрел на неё, но ничто не дрогнуло в его лице. Он не узнал прежнюю Люсю.

«Он не узнал, потому что все эти годы не вспоминал о тебе, – жёстко сказал Людмиле Львовне внутренний голос. – Что ты хотела? Это же мужик! У таких, как он, женщин немерено. Он давным-давно забыл про девочку с розовыми бантами».

И потерявшая было самообладание от встречи с давней любовью Людмила Львовна начала трезветь.

– Вы хотите стать нашим донором? – задала она вопрос, который обычно и задавала всем посетителям своего кабинета. И голос её был приветливо-ровным, как положено по инструкции клиники, потому что она уже взяла себя в руки. Самое страшное – первый взгляд друг другу в глаза – позади.

Кречетов сидел, развалившись на стуле, и ждал, пока докторица напишет полотно-направление.

Он-то думал: придёт, сделает что надо, получит свои дивиденды и – «досвидос». Не тут-то было! Это целая эпопея. Но что делать! Денежки-то нужны. Не упускать же такую возможность. Сдать то, что тебе… порой просто некуда девать – он хмыкнул, – и получить за это деньги. Даже смешно: из-за того, что он пианист, а не простой плотник, цену его донорского «продукта» увеличили сразу в десять раз. «Вы проходите по новой программе „Генетическое наследие нации“, которая распространяется на клиентов – потенциальных носителей генов одарённости в той или иной области человеческой деятельности», – электронным голосом без интонаций информировал его молодой доктор на первом собеседовании.

– Вот, возьмите, пожалуйста, ваше направление на обследование, – оторвала его от размышлений миловидная врачиха.

Ему вдруг показалось, что он видел её когда-то. Но где?

– Вам надо посетить кабинеты терапевта, уролога, психиатра, генетика… – продолжала Людмила Львовна. – Всё это не займёт много времени – схема работы с донорами отработана. Вам надо будет сдать анализы на наличие инфекций, таких, как хламидиоз или гонорея, на ВИЧ, сифилис, гепатит В и С, – тараторила она наизусть, – анализ крови на группу и резус-фактор, – доктор улыбнулась. – Думаю, это в любом случае не помешает: порой люди живут и не знают свою группу крови всю жизнь, пока не попадут… в какую-нибудь переделку, – она смутилась. – Потом вас ждёт цитогенетический скрининг, а далее – консультация юриста.

– Юриста? – вскинул брови Кречетов. – Это ещё зачем? – подался он вперёд, схватившись руками за край стола.

– Да вы не волнуйтесь, – мягко коснулась его руки Люсенька и тут же отдёрнула свою руку, покраснев.

«Ты глянь, пугливая, как лань, – отметил про себя Кречетов, – а кожа на пальчиках прохладная, как китайский шёлк».

– Мне вот всё кажется, что я вас где-то видел, – откинулся он на спинку стула и сцепил пальцы на груди в замок. – Не пойму – где.

Он смотрел куда-то сквозь сидевшую напротив миниатюрную женщину, напряжённо пытаясь что-то припомнить, поймать померещившуюся тень былого.

Она ощутила это, похолодела, потом её бросило в жар, по щекам запрыгали нервные мурашки, она чувствовала себя как под прицелом. В кончиках пальцев покалывало. Во рту пересохло.

– Вам… показалось, – Людмила Львовна плотнее прижала очки к переносице. – Это бывает… хм-м… Владислав Александрович, – склонилась она над картой.

А внутренний голос штурмовал её сознание: «Ну же, скажи ему, что ты – та самая Люсенька с розовыми бантами! Он вспомнит тебя и!.. Это твой шанс!»

«Да-да, конечно, скажу сейчас…» – вела она диалог с внутренним голосом.

Время остановилось, будто предоставляя ей возможность выбора. Она колебалась, и вот уже совсем было решилась и подняла голову, чтобы…

И тут из глубин сознания выплыл вопрос: «А что же будет дальше?» «Да-да, – застучало её сердце, – что же будет дальше, что же будет?..»

Внутренний голос, который только что был полон уверенности и надежд, странно осёкся, сорвался на интонации заезженной пластинки. Голова у Людмилы Львовны закружилась, она почувствовала, что близка к обмороку. Собрав остатки воли, она отчеканила механическим голосом:

– Вряд ли мы с вами встречались. Слишком разные у нас направления деятельности.

Она едва заметно перевела дыхание и продолжила, уже почти совладав с собой:

– Так вот, по поводу посещения юриста. Вы должны будете подписать документ, обязывающий вас не пытаться разыскивать своих детей.

– То есть как? – непонимающе тряхнул кудлатой головой пациент.

– Обыкновенно, Владислав Александрович. Вы – наш донор. У вас есть свои права и обязанности. У реципиента – свои. Дети, которые появятся в результате использования… вашего материала – не ваши дети юридически. Хотя вы имеете право на льготы при использовании собственной… собственного… материала в случае потери возможности иметь детей… гм… обычным способом, – закончила Людмила Львовна.

Ей стало невозможно легко. Она уже знала, что будет делать. Знала, кто будет первым и единственным реципиентом – она сделает так, что ни с кем не станет ИМ делиться! Она сделает его своим личным донором. И всё остальное уже не имело значения.

– Понятно, – поднялся Кречетов. Свернул листок-направление в трубочку и по-мальчишески дунул в неё. – Я могу идти?

– Да, конечно, – блеснула стёклами очков окончательно овладевшая своими эмоциями Людмила Львовна. – Ещё маленькое предупреждение. Всё это время вы должны вести здоровый образ жизни. Это тоже ваше обязательство, – конечно, если вы подпишете с нами контракт. Мы гарантируем вам анонимность. Теперь можете идти, – встала она из-за стола. – До свидания.

– До… свидания, – протянул Кречетов, распахивая дверь. И обернулся:

– Так когда я смогу получить свои деньги?