Текст книги "Белый рояль, чёрный туман"

Глава 26. Дьявольские иероглифы

Утром следующего дня Вета и Михаил продолжили знакомство с Казантипом и окрестностями. О вчерашних эпизодах из жизни отдыхающих не вспоминали, будто сговорившись. Заброшенный атомный реактор – циклопическая сцена для музыкального драйва и экстрима – отыскался быстро. Огромное бетонное сооружение в немыслимых конструкциях из металлических прутьев – то ли ракеты, то ли лестницы в небо. Заброшенный реактор выглядел как фантастический плацдарм. Потом они отправились к морю. День выдался ветреный, и с утра море атаковали сёрфингисты. Зрелище даже издалека впечатляющее. Вета и Михаил очень удивились, узнав в одном из участников стихийных соревнований нового гитариста, любимчика Беленького – Костю с верёвочными волосами. Разноцветные воздушные змеи, будто соревнуясь в боевой раскраске, кувыркались высоко в небе в потоках горячего ветра. Отважные фанаты кайтсёрфинга бесстрашно перепрыгивали с одной волны на другую, выделывая сальто-мортале на досках. Многочисленные болельщики всех мастей вопили от восторга и задыхались от охов и ахов. В самый разгар волнующих акробатических трюков на прибрежной полосе появились два велосипедиста. Михаил и Вета без труда узнали в приближавшихся фигурах Леонида и Владислава.

– А велосипеды-то горные, – заметил Михаил, – на них ещё надо уметь ездить…

Точно в подтверждение его слов нарисовался Кречетов: одна рука забинтована, по-видимому, разорванной футболкой – остатки её развевались по ветру за спиной отважного велосипедиста, над бровью красовался выразительный кровоподтёк. Он поравнялся с Михаилом и резко затормозил.

– Миш, выручай! Сорвался на повороте, скорость не рассчитал. Велосипед – зверь, а этот чёртов мыс сплошь в колдобинах и валунах… Вот, руку повредил…

Он соскочил со своего «боевого коня» и пошёл с Михаилом рядом. Взглянув на непроницаемое лицо Веты, Кречетов вдруг сказал ни к селу ни к городу:

– Жена твоя – колдунья, посмотри на неё! Всех тут околдовала своими чарами…

– Замолкни, Кречетов, – парировал Михаил, – хватит болтать чепуху.

Вета сжала руку мужа, призывая к спокойствию.

– Да всех, всех!.. – продолжал задираться разогнавшийся гонщик.

Кого «всех» имел в виду Кречетов, осталось невыясненным. Их догнал на своём «росинанте» Беленький. Он пыхтел, как Винни Пух, усердно вращая педали. Пот лил с его пухлого лица и неохватной шеи в три ручья, растекаясь по жёлтой футболке тёмными разводами. При виде Веты велосипедист-тяжеловес выпучил глаза и стал устрашающе вращать ими в разные стороны. Вета рассмеялась. Михаил, принявшийся было осматривать руку Кречетова, обернулся и снисходительно покачал головой:

– Вот придурок…

А Беленький, не останавливаясь, прокатил мимо, подняв руки вверх и выкрикивая:

– Да здравствует ночь музыки! Да здравствует казантипский рай!

– Ладно, Миш, поехал я, – сказал Владислав, как только доктор закончил осмотр руки. – Главное, нет вывиха. Концерты здесь проходят ночью. Поэтому мой татуаж, – он потрогал ссадину над бровью, – сойдёт за… макияж.

Он вскочил на велосипед и погнал вслед за товарищем по развлечениям.

Очередная «ночь музыки» началась с шествия фриков. Это разодетые в чудную одежду придурки. Кто в пух и перья, кто с цепями на голое тело, кто в тунике из рыбацких сетей. С размалёванными гуашью рожами, с бубенцами и трещотками, с кольцами в носах и брошками в пупках. Чем уродливей воплощение, тем больше восторгов у зевак. В общем, если хотите выпендриться со своими фантазиями, – приезжайте на Казантип. Фантазии только костюмами не ограничиваются.

Потом был концерт «Блэк Фога». Вета идти наотрез отказалась, сославшись на головную боль от жары и дневных впечатлений, да и Михаил особо не рвался.

– Конечно, может быть, и надо быть в курсе экспериментальных направлений музыки, – рассуждал он, когда они вместо концерта отправились на прогулку к ночному морю, – но…

– Но Лёнечка Беленький экспериментирует и с музыкой, и с мозгами. Лучше держаться от греха подальше, – продолжила мысль мужа Вета. – Нам и так всё слышно, – заметила она.

И в самом деле, по всему казантипскому раю всю ночь разносились заряды децибелов и взрывались фейерверки бешеных ритмов. Когда супруги вернулись к себе в домик, то, несмотря на усталость, долго не могли уснуть – стёкла в окнах дребезжали, словно рядом проходила линия фронта и рвались снаряды. В конце концов Вета заложила уши ватой и незаметно задремала. Михаил ещё выходил на крылечко, читал с фонариком журнал, но потом и его сморило от грохота канонад, и он, воткнув в уши наушники от мобильника, на второй части Третьего концерта Рахманинова тоже уснул.

Поутру, а точнее, ближе к обеду, начали вылезать последствия ночных феерий. На базу отдыха заявилась милиция. Искали Беленького. А что его искать? Он отсыпался в своём домике. Когда с известием о приезде милиции в домик музыкантов зашёл Михаил, Кречетов уже не спал. Он лежал, накрыв голову подушкой, и, увидев доктора, начал жаловался на боль в висках и звон в ушах. Лёня проснулся от этих стонов. Он был в плохом настроении и никак не мог сообразить, где находится. Михаил пустил в ход «чёрный юмор»:

– Братва, подъём! Грачи прилетели!

Беленький в чём был вышел на крыльцо навстречу «грачам». На него тут же набросился, вне себя от злости, молоденький опер:

– Что, дофестивалился?

А тот ещё не продрал глаза и, стоя в одних плавках, лениво пытался натянуть футболку.

Опер беспрерывно сплёвывал:

– Как ты нам надоел, драный композитор, со своей музыкой! Как только ты тут появляешься со своими концертами – жди неприятностей.

Беленький тем временем натянул свою фирменную улыбку и снисходительно внимал нападкам юного служителя правопорядка. Опер наскакивал на него, как задиристый петух:

– Чё лыбишься? Сейчас поедешь со мной показания давать!

Тут Беленький неожиданно начал наглеть – лучшая защита, как известно, нападение:

– Ага, разбежался. Ты что, Игорёк, плохо спал? Приснилось что-то? Какие показания? Чем тебе моя музыка не понравилась? Кто знает, что случилось? – Лёня окинул взглядом собравшихся на шум разборок любопытных и заметил Вету. Та, вероятно, поджидала Михаила, а тот всё ещё оставался в домике. Но только он собрался пригласить симпатичную женщину в адвокаты, как её оттеснили натуристы. Сгруппировавшись поплотнее, они тараном рассекли рыхлую толпу сочувствующих и продефилировали к выходу на пляж. Опер не знал, куда глаза девать от такого великолепия «натуры».

– Короче, – рявкнул этот Игорёк, – иди за мной, там разберёмся.

И пошёл в сторону ворот, где оставил машину, поплёвывая направо и налево.

Нахал Лёня всё подливал масла в огонь:

– Не спеши ты так, мне ещё шорты надеть надо, Игорёк!

Опер развернулся и воинственно потряс рукой в воздухе:

– Знаю я эту вашу жизнь без трусов, не первый день живу! Понавешали дурацкие лозунги и думают, что для них закон не писан.

Потом вышел за ворота, запрыгнул в машину и нервно закурил.

А на воротах турбазы ветер надувал бока плакатам с весёлыми лозунгами: «Жизнь без трусов» и «Казантип-КуКу».

Беленький же, насвистывая, закатился в домик. Через некоторое время он вышел одетый во всё белое – шорты, майка, даже носки – и не спеша направился к милицейской «карете». Когда он забрался в машину, опер от души нажал на газ, и они умчались, оставив после себя густые завихрения пыли.

Задержанного отпустили поздно вечером следующего дня, он приехал с кипой крымских газет. Они свидетельствовали, что «за сезон сталкерских набегов на реактор в районе Казантипского царства произошло более шестидесяти преступлений». И что любопытно, именно в ночь, когда зажигал «Блэк Фог», этих происшествий было больше всего. В том числе потерялись трое подростков. Оказалось, у них что-то случилось с ориентацией в пространстве после злополучного концерта, и они заблудились в степи. Одному из тусовщиков стало так жарко от музыкального драйва, что он прыгнул в море, чтобы охладить пыл в морской воде. Да вот беда: переоценил возможности, заплыл слишком далеко, и потому на дорогу к берегу ему не хватило сил. Ищут беднягу второй день. Беленькому и его команде чуть не приклепали торговлю наркотой – больно безбашенный народ валил с концерта. Было зарегистрировано несколько драк, развратные действия и бытовое хулиганство. У всех задержанных отмечалась потеря чувства времени и реальности. Они даже своих фамилий вспомнить не могли! Несколько человек утром обратились за помощью в медпункты с сильным носовым кровотечением и проблемами со слухом. Один из меломанов после концерта пострадал, упав на камни с приступом эпилепсии. В одной из газет корреспондент делился впечатлениями от личного пребывания на концерте. «И не то чтобы развязно, и не то чтобы отвратительно, – наоборот, очень пристойно и увлекательно. Своеобразная перезагрузка из реального мира в мир галлюцинаций. Необъяснимое состояние восторга и страха, мороза по коже и горячей дрожи. Это звуковые иероглифы, непонятные простому смертному, но дьявольски притягательные».

Глава 27. Поток противоречий

В раю нормально не вспоминать о проблемах. Ничего удивительного, что никто из соучредителей так и не коснулся по существу болезненного вопроса об аптеках за всё время пребывания в расслабляющей обстановке казантипского царства. Компаньоны замолчали эту тему, словно сговорились. Даже Вета, которую никогда не подводила интуиция и которая предчувствовала в глубине души крах совместного предприятия, предпочла покачаться на волнах беззаботности и не мутить воду до срока. После знаменательного концерта и случившихся неприятностей конфликт Беленького с местной милицией рассосался-таки за неимением веских оснований для принятия серьёзных мер в отношении подозреваемого в злоумышленных действиях Беленького Леонида.

– Ну музыка. Ну необычная, – рассказывал впоследствии новатор-композитор о претензиях в милицейском участке, – пусть даже сумасбродная, как им кажется. А может, эти ребята – ну, которые попали… хм-м… в переделки… фанаты – может, они просто больные на голову? А я-то при чём?

Так рассуждал Беленький. Хорошо ему было рассуждать. Ведь ни на одном концерте «Блэк Фога» родитель гениальных композиций не присутствовал. В то время, когда созданная его стараниями музыка вползала в сознание меломанов, взрывала его изнутри, входя в акустический резонанс с клетками мозга, и подчиняла своей разрушительной власти, автор отсиживался в уютном ресторане за столиком, заранее заказанным по телефону. Он не хотел подвергать риску своё слабое здоровье. Недаром он потратил время на погружение в науку о звуках и их воздействии на человека. И вот уже тысячи поклонников, желая получить фантастическое, «потрясное» удовольствие от музыки, пляшут под его дудочку, не скупясь на оплату.

С детства хилый Беленький завидовал чёрной завистью удачливым одноклассникам, особенно другу детства Кречетову. Тому без особых усилий доставались успех и признание. Чёрт, он действительно был талантлив! Больше всего бесило Лёню, что сам Влад будто не понимал, чем его наградила природа, – так легко и беспечно он делал в музыке то, что другим давалось неустанным трудом. Перед Кречетовым разворачивались блестящие перспективы, судьба стелила ему красную дорожку, а он, Беленький, был лишь тенью своего друга. Обида за себя любимого грызла его, как червяк грызёт яблоко, и подтачивала и без того никудышное здоровье. Ничего с этим поделать было невозможно. Но зато хватало ума не выдавать своих терзаний.

Когда стало окончательно ясно, что ему не стать великим пианистом, Леонид поставил цель завладеть публикой каким угодно способом. Он точно подметил, чего хочет среднестатистический человек: драйва и новизны ощущений. Он ищет их вокруг, подстёгивая себя изнутри. Алкоголь, наркотики, секс – вот «помощники» в бесконечной гонке за наслаждением. Но простые смертные ищут способы получения удовольствий неосознанно. Беленький же замахнулся вскрыть непочатые пласты новизны острых ощущений в тайниках мозга и нашёл ключ к кайфу. Оказалось, что добраться до этих сокровищ можно, манипулируя звуками. Бит-ритмы погружают сознание в мнимый яркий мир, растормаживают эротическую зажатость, дарят свободу сексуальных желаний, ощущение сверхзначимости. Разве не этого жаждет скованный комплексами среднестатистический современник?

Ритмы – вот отмычка к запасам гормонов удовольствия. И неважно, что за фонтаном наслаждений следует полоса депрессий и нервный срыв. Теперь он знал, что публика будет «тащиться» от его композиций, а он будет всегда при деньгах. При больших деньгах. Творец ключа к психике потребителя не сомневался, что за предоставленное удовольствие публика обязательно заплатит.

Поэтому Леонид особо не переживал из-за очередной стычки с казантипской милицией. За год страсти улягутся, забудутся. А вот его музыка застряла в мозгах тусовщиков, и следующим летом они снова приедут сюда кайфовать и привезут своих друзей и знакомых. Закопёрщик этих вакханалий не сомневался. Вернувшись из милиции, он ещё раз пересчитал выручку за концерт и отложил часть дружку-клавишнику. Тот лежал на кровати в таком же положении с подушкой на голове, как и вчерашним утром, когда они с опером уехали. Беленький подплыл к нему и нарочито участливо заглянул в лицо, приподняв подушку за уголок.

– Ты что, так и не вставал со вчерашнего дня? – спросил он, но ответа не последовало. Кречетов не шевелился и глаз не открывал. Тогда Лёня добавил воодушевлённо: – Твоя доля! – и потряс веером купюр перед носом валяющегося на кровати. Влад нехотя откинул подушку, поморгал, якобы только проснувшись, и сдавленным голосом сказал:

– Спасибо.

Он вылез наконец из-под одеяла и сел.

– Ну, что, отфестивалились? – посмотрел он на Лёню исподлобья. – Когда в Москву? Я готов хоть сейчас. У меня там дел полно, – пошарил он ладонью по тумбочке в поисках сигареты. – Куда всё девается? – пробурчал он.

– Ты что, не в духе? – спросил Лёня, обиженный, что напарник даже не обратил внимания на солидное вознаграждение.

– В духе, не в духе, – огрызнулся Влад, – мне к концерту готовиться надо. Добрышев звонил. В середине сентября в Малом зале. А у нас уже конец августа. И вообще, Лёня, не втягивай меня больше в свои затеи. Ты, конечно, гениальный, но злодей и урод, – он слабо улыбнулся. – Теперь я в этом не сомневаюсь. Играешь на людских слабостях.

Кречетов наконец нашёл на полу пачку сигарет, вытащил одну, подул на неё, вытряс из кармана шорт зажигалку и закурил, выпуская на приятеля струйку дыма.

Беленький сидел на кровати напротив, упёршись руками в матрац, опустив голову с разлохмаченными волосами, и кивал – то ли в такт рассуждениям друга, то ли ритмам внутри себя. Когда Влад высказался, Лёня гордо вскинул голову, поправил волосы движением назад и сказал:

– Они сами хотят того, что получают. Я просто попал в точку, угадав их желания, – малиновые губы растянулись в подобии улыбки. – Ну не дуйся, Влад. Ты отыграл, получил бабки. Остальное тебя не касается.

Владислав ничего не ответил. Он затушил окурок в стакане, поднялся и начал собирать вещи. Скоро он вышел из домика и направился к Ольшанским. Было темно, как в банке с чернилами. Он шёл наобум, уверенный, что они уже спят, но в домике горел свет. Прямо в дверях столкнулся с хозяевами, очень удивив их своим приходом.

– Привет! – кинул с порога Влад.

– Вот не ждали! – воскликнула Вета. – А мы купаться собрались, – доложила она.

– Здорово, шеф, давно тебя не видели. Со вчерашнего утра, – Миша пожал нежданному гостю руку, будто не было между ними размолвок. – Рад, что ты живой и здоровый, а то, говорят, не всё благополучно в казантипском царстве, – и махнул рукой на рассыпанные по столу свежие газеты.

– Хоть ты душу не трави, самому тошно, – Кречетов постоял, выискивая, где приземлиться. Наконец он развернул стул от стола, сел. Михаил ждал, когда гость «расколется», начнёт излагать суть своего визита.

– Ничего мы не решили с аптекой, время зря потратили, – начал Кречетов с расстановкой скучным голосом. – Мне надо ехать, а вы как? Едете со мной или останетесь? – вопросительно воззрился он на Михаила, а потом скользнул взглядом по лицу Веты, где под ласковой невозмутимостью скрывалась буря переживаний.

«Все несчастья из-за неё, а она вон как накрасилась, наряды надела, купаться собралась, ишь ты», – пробормотал Кречетов про себя, отводя глаза в сторону. Потом повторил:

– Ну что, едете или остаётесь?

– Поехали, конечно, – с готовностью сказал Михаил и оглянулся на жену. – Едем?

– Как вы решите, а я с вами, – Вета не возражала, – рай хорошо, а дома лучше.

– Тебя в башню заточить надо, – буркнул Кречетов.

– Ой-ой, Кречетов, что-то у тебя сегодня настроение паршивое…

Вета помахала ему рукой, дав понять, что его приколы её не трогают, чмокнула мужа в щёчку и скрылась в спальне.

Они ещё перебросились несколькими фразами с Михаилом насчёт завтрашнего дня, и он вышел от Ольшанских.

И не мог найти себе места. Его передёргивало, и сводило скулы. Ему казалось, что зелёные насмешливые глаза преследуют его. Эта Вета… «Вот заноза! Прицепилась, как колючка», – терзался он. Он не мог понять своё отношение к ней. Она притягивала его, но совсем иначе, чем другие женщины, чем Жанна. Неотвязное с некоторых пор желание видеть её, разговаривать с ней тревожило и беспокоило. Что это? Зачем это ему? Его страшно бесила её неуступчивость. Ему хотелось во что бы то ни стало подчинить её наконец своей воле, схватить, прижать, обладать, в конце концов. Но даже Казантип не мог дать ему такую степень свободы. Оставалось одно средство вернуть спокойствие – коньяк.

– Лёня! – крикнул вконец растревоженный Кречетов, перешагнув через порог своего домика. – Гонорар надо обмыть!

– Вот это ты хорошо придумал, а то что-то совсем грустно, все разъехались… – простонал переменившийся за какие-то полчаса Беленький, поднимаясь с кровати и натягивая всё те же белые шорты. – Пошли, вдарим по маленькой, сердцу станет веселей.

Они побрели по пустынному ночному пляжу, по щиколотку утопая в прохладном песке. Море, невидимое, где-то совсем рядом вздыхало и ворочалось в чернильной темноте, а Кречетов гадал, в чём причина перемены настроения у Лёни.

В пляжном ресторане «Трясина» было шумно и людно – идеальные условия для уединения. Правда, ещё с порога их окликнули милашки-модели: «Полосатики! Идите к нам!» Мужики направились было к столику кокеток, но разобрав, что те там не одни, ограничились ответными воздушными поцелуями и посылкой шампанского через мальчишку-официанта. Прежде чем отправить шустрого пацана с угощением, Кречетов спросил:

– Слушай, ты знаешь, кто такие полосатики?

На что мальчишка выпалил скороговоркой:

– Это те, кто носит плавки и купальники, закомплексованные, короче… – и умчался выполнять поручение.

Беленький, выпив рюмку, потом вторую, сначала молчал, уставившись в одну точку, потом неожиданно разрыдался:

– Влад, я мучаюсь! Мой Костя, мой мальчик сегодня уехал!.. Девушка его ждёт, видите ли. Бессердечный! А я люблю его, люблю! – рассиропился Беленький. Он хлюпал носом, уронив голову на руки, блуждающие по столу и сминавшие гармошкой скатерть, и утирал слёзы сервировочной салфеткой вместо носового платка. – Я не могу его не видеть, – мычал безнадёжно влюблённый. – Теперь мне ничто не в радость… Я страдаю… – исповедовался безутешный Лёня.

Кречетов, отпив полбутылки коньяка, сказал покровительственно:

– Да ладно, Лёнь, не убивайся так, не он первый, не он последний. У тебя Катя есть – вот уж кто свой парень на все времена.

И, считая свою миссию друга выполненной, принялся строчить эсэмэски Вете. Это был выход его терзаниям. Вдохновение захлестнуло его. На него неожиданно нашло стихотворчество. Он еле успевал записывать слова, которые ему диктовал Некто свыше.

Как-то Жанна показала ему стихи своей начальницы. Как раз тогда, когда он Беленькому концертный гонорар проиграл в Светловодске. Он тогда о-очень удивился. Думал, эта выскочка – дура, как все бабы, а стихи прочитал – по-другому на неё посмотрел. Стихи оказались хорошими. Вот хоть это взять: «Как просто изменить, вдруг обо всём забыть, предаться чувству безотчётному, случайному, иль тайному…» Очень даже просто изменить. Примеров сколько угодно. Вот как ещё пережить! Если не ты, а тебе изменяют. Кречетов сжал кулаки, вспомнив про Юлию и её юриста с фамилией на «ич».

А стихи… Он тоже когда-то однокласснице Таньке записки с признаниями в стихах писал, подражая Шекспиру: «Лаура, милая Лаура! Ты помнишь?..» И вот через столько лет на него снова нашло. Наверно, казантипский воздух спровоцировал. Кречетов отстукал:

 
Хоть и ценю угрюмый ваш талант,
уныние и самому, увы, знакомо, —
милее сердцу нежный бриллиант,
зовущийся любовью.
Бестолково
доказывать, что где любовь —
не нужен кнут,
там нет непониманья, яда, горя,
там в хижинах счастливые живут
и ловят рыбу у большого моря.
А мне приятен щебет птиц,
я жизнь люблю, какой желаю видеть.
И я живу, хочу любить, смеюсь
не из желанья вас обидеть.
 

К его удивлению и удовольствию, Вета немедля отреагировала. И злорадно усмехнулся: «угрюмый талант» попал в точку.

«Хоть вы и цените угрюмый мой талант…» – писала в ответ Вета. А потом:

 
… но не угрюмость в нём,
а лишь оттенок грусти.
Милее пусть вам «нежный бриллиант»,
не это от меня вас не отпустит.
 

– Какая самоуверенность! – вырвалось у Кречетова. Задремавший Беленький вскинул было голову, но сил удержать её не хватило. Он крякнул, голова с глухим стуком безвольно упала на стол.

Вета же, судя по всему, вошла в образ героини и почуяла невидимую соперницу. Похоже, он задел её самолюбие. Иначе как объяснить такой откровенный напор?

 
Пусть вас влечёт соломенный уют,
дешёвый лоск и праздник возлияний —
я знаю точно, как вам душу жгут
сокрытые костры совсем других желаний…
 

Последняя строфа, по мнению Кречетова, говорила о безоглядном зазнайстве Веты:

 
И пусть от бешенства вас каждый раз трясёт,
когда уносит нас поток противоречий.
Не щебет птиц вас вновь и вновь спасёт,
а то, что заменить вам нечем!
 

«Заменить вам нечем, – проворчал Кречетов, – сильно умная…» Он ещё хотел что-нибудь сочинить в ответ, но коньяк взял своё, и азарт стихотворчества поутих, уступив место хмельному расслаблению.

Вете тоже резко захотелось спать. Отправив эсэмэску Кречетову, она завела на мобильнике будильник на пять утра, поцеловала спящего уже Мишу в колючую щёку, поудобней пристроилась на подушке и закрыла глаза. «Как странно! Я переписываюсь с мужчиной, и никаких угрызений совести не испытываю… Только радость…» – было последнее, о чём она успела, засыпая, подумать.

Проснулась она от внутреннего толчка. Солнце раскалённым оловом надвигающегося южного полдня вливалось в окно. «Проспали!» – ужаснулась она. Миши в комнате не было. Накинув халатик, она вышла на крыльцо. На лавочке в тени домика сидел Миша в плавках и читал какой-то журнал. Волосы у него были мокрые, на плечах ещё не обсохли капли воды.

– Проснулась? – оторвался он от журнала и взглянул на сонную растрёпанную Вету, иронично улыбнулся. – Я не стал тебя будить… Вода сегодня отличная, пошли купаться, Влад всё равно ещё спит.

– Я даже будильник не слышала, – призналась Вета. – Что, будить его не будем? – уточнила она.

Миша покачал головой:

– Да неудобно как-то. Пошли лучше купаться. Сам проснётся.

Пробудился Кречетов только к двенадцати. Пока попил кофе, пока покурил. Выехали в самое что ни на есть пекло.

Первый час пути водитель молчал. Настроение у него было поганое. Он будто кол проглотил – сидел, откинувшись на спинку водительского сиденья, не меняя положения. Напряжённо смотрел на дорогу через тёмные очки и курил, прикуривая сигарету от сигареты. Михаил на соседнем сиденье сосредоточенно изучал карту автомобильных дорог, развернув её на коленях, и периодически поглядывал по сторонам. Изредка они обменивались односложными фразами касательно маршрута. Вете на заднем сиденье в одиночестве ничего не оставалось, как наблюдать картины природы за окном. Но когда они миновали Керченские степи, въехали в горный Крым и дорога стала напоминать аттракцион «американские горки», Кречетов ожил.

– Щас ка-ак прокатимся с ветерком! – ни с того ни с сего рявкнул он и нажал на газ прямо на крутом извилистом спуске. Машина резко рванула вперёд.

Внезапный рывок откинул Вету назад, из глаз покатились горячие слёзы. Она вцепилась руками в спинку переднего сиденья и сжалась в комок, приготовившись к худшему.

Михаил, стараясь сохранить самообладание, деревянным голосом выговорил:

– Влад, не дури, сбавь скорость, дорога старая, угробишь нас всех к чёртовой матери!..

Но самозваного пилота «Формулы-1» было не остановить.

– Кречетов!.. – выдавила из себя Вета. – Прекрати это безобразие…

Но «безобразник» словно не слышал её.

Он снова и снова жал на газ, будто задался целью разогнаться до предела и взлететь, а там – будь что будет. Каким-то чудесным образом машина удерживалась в русле корявой дороги. Ветер жужжал, врываясь в приспущенное окно, больно хлестал по лицу, рвал волосы на голове. Вета закрыла глаза, чтобы не видеть, как сливаются в сплошную чёрную полосу придорожные кусты и деревья, как несётся им навстречу скалистый обрыв, как неожиданно перегораживает путь крутой выступ горы… «Вот сейчас, – заторможенно плыли мысли, – сейчас… вот в эти можжевеловые заросли… там, внизу… и костей не соберёшь… а может, сразу… взорвёмся… сгорим… Или… вот с этого обрыва… в море… никто никогда не найдёт… А Аля…»

Дальше у Веты не было сил думать.

– Ну что, нравится? – зло выкручивал баранку Кречетов. – Нравится?!.

У побледневшего Михаила желваки вздувались под обозначившейся вдруг щетиной на скулах.

– Владислав! – сквозь зубы хрипел он. – Сейчас же прекрати эти идиотские шутки!

– Сейчас, ещё немножко… позабавлю вас, – придавил педаль Кречетов, и машина пошла юзом. Взвизгнули шины. – Ну вот, теперь отдохнём, – он резко нажал на тормоз. Машина дёрнулась. Их подбросило, кинуло вперёд. Несколько метров несло силой инерции. И наконец они остановились.

Тяжёлая тишина сдавила виски.

– «Скорости не сбрасывай на виражах!..» – Кречетов открыл дверцу и вылез из машины. Потянулся, как после долгого сна, закинул руки за голову и уставился в небо. Михаил покрутил у виска пальцем и сказал:

– Больной ты, что ли, Влад?

Вета всхлипывала, съёжившись в углу сиденья.

– Изверг безжалостный, ненормальный дурак! Как земля таких носит! – разговаривала она сама с собой, вытирая слёзы подолом сарафана.

Кречетов поглядывал на неё в боковое зеркало. Лицо его передёрнулось.

– Вот так и носит. Как перекати-поле.

Он достал сигарету и закурил. Курил долго, прохаживаясь вразвалку вперёд-назад по обочине дороги.

Михаил пересел на заднее сиденье, обнял жену.

– Ну, всё. Успокойся, Вета, всё позади.

Она ещё повсхлипывала и затихла.

Когда горе-водитель вернулся к машине, Михаил спросил:

– Влад, может, ты объяснишь, что это было? Что за бешеное ралли ты устроил?

Кречетов завёл мотор и сказал:

– Всё. Я решил. Эти проклятые аптеки, в которые она меня ввязала… – он кивнул в сторону Веты, – с них никакой отдачи, а всё потому, что она не умеет вести бизнес. Хватит. Надоело. Я хочу вернуть свои деньги. А она не даёт нам развернуться. Мы с Жанной, как приближённые императора. Больше не потерплю такого. Директором буду я. Миша, ты должен сказать своей жене, чтобы она написала заявление. Иначе я выйду из дела и потребую деньги назад.

И нажал на газ.