Текст книги "Царствие благодати"

Перед внутренним взором Синсакера во всех подробностях возникла картинка. Он стоит в квартире Сири Хольм и держит в руках старинный скальпель, а она медленно вытирается полотенцем. Он внимательно осмотрел рукоятку и не обратил внимания, отломано у лезвия острие или нет. «Вот выйду отсюда и сразу ей позвоню», – подумал он.

– Надеюсь, я смог тебе помочь, – сказал Дал. – Когда мы разговаривали по телефону, ты сказал, что у тебя есть еще какие-то вопросы.

– Да, но с ними придется подождать.

Глава двадцать шестая

Выйдя из Музея естественной истории, Одд Синсакер первым делом проклял и себя, и это дело. Он должен охотиться за Ваттеном, но какой бы новый след он ни брал, тот вел куда угодно, но не к Ваттену. «Это расследование запутывается как лабиринт. Нет, это даже не лабиринт, а кунсткамера», – подумал он и представил себе музейный запасник, полный коробок и ящиков. Нет ни картотеки, ни ярлыков, и никогда не знаешь, что окажется в следующей коробке, которую захочешь открыть.

Синсакер достал телефон и набрал номер Сири Хольм. «Вы позвонили по номеру 928-10-476. Вас приветствует автоответчик. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после сигнала». «Чтоб тебе пусто было!» Никакого сообщения Синсакер, разумеется, не оставил. Ноги уже сами несли его к Русенборгу.

Трижды позвонив в дверь Сири Хольм и не дождавшись никакого ответа, Синсакер принялся изучать замки. Во-первых, имелся обычный врезной замок фирмы «Триовинг», который он вообще-то мог взломать. А вот со вторым замком дела обстояли хуже. Его установили недавно, видимо, по заказу Сири; он относился к классу замков повышенной надежности и так просто не открывался. Сама дверь тоже была относительно новой и казалась крепкой. Выбить такую, не причинив существенного ущерба всей конструкции, не получится. Он взглянул на часы. Почти три. Подходя к дому, он позвонил Хорнеману, чтобы проверить, не объявилась ли фрекен Хольм на работе. Она так и не пришла. Она отсутствовала почти полный рабочий день, однако в розыске не числилась, и Синсакер не располагал уликами, которые указывали бы на то, что в ее исчезновении есть что-то преступное. То есть никакого законного основания вламываться к ней в квартиру у него не нашлось.

Он вышел из холла ее дома и, немного отойдя, стал оглядываться. Все четыре квартиры казались пустыми. Свет нигде не горел, в окнах никто не мелькал. Он обогнул дом и очутился в небольшом садике. Разноцветная горка указывала на наличие детей хотя бы в одной из квартир. Верхний справа балкон принадлежал Сири Хольм. От вида открытой балконной двери у него по спине побежали мурашки. С балкона свисала лестница.

Когда работаешь полицейским, перестаешь удивляться, как легко можно проникнуть в жилища других людей. Оказывается, это очень просто. Полицейский в курсе, что люди не очень бдительны, особенно средь бела дня. По опыту многих допросов он знал: даже если кто и обратит внимание на карабкающегося по веревочной лестнице человека, лишь немногие заподозрят незаконное проникновение. Большинство же увидит ремонтника за работой или неудачливого жильца, захлопнувшего ключи в квартире. Те же, кто все-таки усомнится в его праве забираться в эту квартиру, в большинстве своем побоятся его расспрашивать. Просто невероятно, до чего народ в этой стране не любит ставить ближнего в неловкое положение, даже если этот ближний – вор. Однако больше всего Синсакер рассчитывал, что его вообще никто не увидит. Земля у подножия дома так резко шла под уклон, что от строения напротив видна была только крыша. А от соседних домов его загораживали деревья.

Внутри квартиры в глаза бросалось только одно – с тех пор как он побывал здесь, она так и не навела порядок. Затем он заметил собаку – она лежала на том же месте, где он ее оставил, у двери. Он постарался вспомнить, отлучалась ли собака со своего места во время его предыдущего визита, и если нет, значит, у него в первый раз был секс в присутствии собаки-вуайеристки. Когда он вошел, псина приподняла одну бровь. Не сторож, ясное дело. Раз собака осталась дома, значит, хозяйка не собиралась долго отсутствовать, решил Синсакер. Но это также могло свидетельствовать о том, что номер с исчезновением не планировался. Тем временем афганская борзая закрыла глаза, зевнула с таким видом, будто она сейчас умрет от скуки, и положила длинную морду на лапу. Она совершенно не возражала против того, чтобы он немного постоял и осмотрелся. Краем глаза Синсакер заметил в проеме кухонной двери человеческую фигуру. Ах да, манекен, такой же голый, как Сири Хольм во время их последней встречи. Он немного им полюбовался. Красивая работа. Куклу вырезали целиком из дерева и отполировали. Интересно, это дуб? Суставы-шарниры могли сгибаться. Правильные мужские пропорции. Эта кукла тоже антиквариат. Он представил себе итальянское ателье XIX века. У Сири Хольм не квартира, а музей, но в нем царит совершеннейший хаос.

Его взгляд обследовал комнату в поисках одной определенной вещи и наконец обнаружил, прямо посреди комнаты, примерно там, где он ее и оставил. Скальпель Алессандро Бенедетти. Он поднял диковину и внимательно осмотрел острие.

«Вот черт!» Синсакер немного постоял, зажав лезвие большим и указательным пальцами правой руки. Пальцы ощущали тепло. Он метнул нож. Тот несколько раз перевернулся в воздухе и воткнулся в манекен. Руки и ноги куклы дернулись, словно в агонии. Скальпель крепко сидел в дубовой груди. Если бы в ней было сердце, он пробил бы его своим неотломанным кончиком. «Вот черт, – снова подумал Синсакер. – Но взглянуть все равно стоило. Сири Хольм никакая не убийца. Но где же она тогда?»

Он огляделся. Если тут и есть какие-нибудь зацепки, их поиск в этом бардаке, займет уйму времени. Зазвонил телефон. Опять Владо Танески. Журналист. Со смешанным чувством раздражения, профессиональной добросовестности и неуверенности в том, как долго он еще сможет обороняться от борцов за свободу слова, он нажал на кнопку с красной телефонной трубкой. Пиктограмма словно напоминала об эпохе, когда у всех телефонов еще были провода. Мобильник зазвонил снова. Он ответил – так как теперь звонила Браттберг. Хотела знать, где он находится.

– Я возле квартиры Сири Хольм, – соврал он. Затем коротко доложил о разговоре с Киттельсеном и Йенсом Далом.

– Интересная находка. Но что ты забыл у Сири Хольм? Я-то думала, ты усвоил, что мы ищем Ваттена.

На размышления ему потребовалось две секунды. Затем он все рассказал о реставраторше, Сильвии Фрейд.

– Да уж, новость не с пылу с жару. Так она встречалась с кем-то в отеле «Принсен». И что?

– Может, я зря за ней поехал, – вынужден был признать Синсакер.

– Очень зря. Но все-таки не будем пока сбрасывать эту информацию со счетов. И вот почему. Гронстад принес мне список всех, кто в эту субботу входил в библиотеку с помощью своего именного электронного ключа. Помимо Гунн Бриты Дал, Ваттена и практикантки, которая выдавала и принимала книги до самого закрытия библиотеки и не имела доступа на служебный этаж, приходила еще эта дама, Сильвия Фрейд. Но она ушла задолго до того, как, по нашим предположениям, было совершено убийство. Еще мы знаем, что там присутствовала Сири Хольм. Очевидно, Гунн Брита Дал впустила и выпустила ее с помощью своего ключа. Хольм также покинула место преступления до совершения убийства. Если в библиотеку входил кто-то еще, он мог воспользоваться обычным ключом. Для того, кто не хочет оставлять следов, это удобная возможность. В обращении находится несколько таких ключей, и я не думаю, что Хорнеман в состоянии уследить за всеми.

– Значит, Сильвия Фрейд имеет большее касательство к убийству, чем мы думали.

– Повторяю, и она, и Сири Хольм ушли из библиотеки рано. У нас есть протоколы электронных замков. Не знаю, как ты собираешься связать кого-то из них с убийством.

– Я тоже не знаю. Просто чувствую.

– А теперь послушай меня, Синсакер. Я отношусь к твоим предчувствиям с большим уважением. Я помню, как они служили нам в прошлых расследованиях. Но тебе крепко досталось. Не успел выйти на работу после болезни, и сразу попал в крутой переплет. Поэтому я хочу, чтобы ты немедленно пошел домой и на несколько часов прилег. Вечером поедешь в Вэрнес[28]28
  Главный аэропорт Тронхейма.


[Закрыть] и заберешь нашу американскую подругу. Это единственное твое рабочее задание на этот вечер. А мы продолжим искать Ваттена. Он ключ к убийству. Даже если Сири Хольм действительно пропала и имеет отношение к делу, это все равно не освобождает нас от необходимости искать Ваттена. Кстати, люди Гронстада нашли в мусорном ящике у библиотеки пустую бутылку из-под красного испанского вина, и угадай – что еще?

– Отпечатки пальцев?

– И не просто отпечатки.

– Ваттен?

– И Гунн Брита Дал.

– А что с анализом спермы? Что-нибудь новое сообщили?

– Синсакер, на дворе сентябрь, рановато ждать толстяка с белой бородой и в красном колпаке. Знаешь ведь, как они там в Осло в Институте судебной медицины работают.

– Киттельсен сказал, что, судя по всему, сперма попала туда, куда попала, задолго до убийства.

– Знаю. У меня перед глазами письменный рапорт. Но все-таки Ваттен нам соврал про вино.

– Ну, распитие вина еще не преступление. Мы же не знаем, когда бутылку бросили в мусорный бак. Но ты, конечно, права – все свидетельствует против Ваттена. – Сказав это, Синсакер изумился своему неосознанному желанию защитить Ваттена.

– Давай мы тут в участке будем с этим разбираться. Хочу завтра видеть тебя отдохнувшим. После обеда отправлю к твоему дому машину – забрать кусочек этого ножа. Надо его изучить как можно быстрее, – прекратила дискуссию Браттберг.

Закончив разговор, Синсакер подумал, что поехать домой и поспать не такая уж плохая идея. Однако вместо этого он пошел на кухню. К своему удивлению, в одном из кухонных шкафов Сири Хольм он обнаружил бар, и не самый скромный. Он пробежался глазами по бутылкам. Преимущественно литровые, много неоткрытых, очевидно, купленных в магазинах беспошлинной торговли или за границей. Возможно, ей их подарили. В глубине шкафа стояла бутылка аквавита. Правда, не «Красный Ольборг», а «Линье». Бутылка оказалась наполовину полна. Он отвинтил крышку и приник к горлышку. Первый глоток достиг места назначения. Следующие четыре можно было охарактеризовать словами известного спортивного комментатора по биатлону: «Попадание в нижний сектор». «Да, – подумал Синсакер, ставя бутылку обратно в шкаф, – Браттберг права: мне нужен отдых».

На беспечно заплетающихся ногах он вернулся в гостиную, бросил взгляд на диван, где они так страстно занимались любовью, и на собаку, которая одна в целом свете об этом знала. В спальне он обнаружил кровать. На ней только и было, что костюм для тейквондо. Он прилег и почувствовал запах Сири Хольм. Пахло гоголем-моголем и малиной и немного – выдержанным сыром. Он заснул и спал, как спит перетрудившийся полицейский с правильной дозой аквавита в крови, перенесший недавно операцию по удалению раковой опухоли.

Женщина за стойкой паспортного контроля широко улыбнулась:

– How are you?[29]29
  Как вы себя чувствуете?


[Закрыть]

– I’m fine[30]30
  У меня все замечательно.


[Закрыть], – соврала Фелиция Стоун.

Она вылетела из Ричмонда уже больше двадцати часов назад. После пересадки в Атланте она вынуждена была просидеть весь полет в распроклятом кресле перед аварийным выходом. По соображениям безопасности его спинку нельзя переводить в наклонное положение, поэтому на подлете к Лондону ей уже казалось, что поясница до посадки не доживет. В самолете, перенесшем ее в Осло, было не лучше.

– Сколько времени занимает перелет до Тронхейма? – нетерпеливо спросила она, пока сотрудница аэропорта сражалась со сканером, не желавшим считывать код ее паспорта. «Не может просто посмотреть на фотографию? – сердилась про себя Фелиция. – Разве так трудно определить, что я – это я?» Наконец сканер удовлетворенно пикнул, и на экране у дамы появилась вся необходимая информация.

– Полет длится всего сорок пять минут, – сообщила дама. – Но говорят, из-за ветра и аномально жаркой погоды в Трёнделаге сильная турбулентность.

Фелиция застонала.

– А я-то думала, что сбежала от жары. – Фелиция взяла паспорт и отправилась на поиски терминала для внутренних авиарейсов.

В восемь часов зазвонил телефон. Синсакер уже пять часов пребывал в темных краях страны снов. Среди прочего он попал на прозекторский стол в анатомическом театре. Лежа на столе, он не мог пошевелиться, как будто находился под наркозом, но в сознании. Проводил вскрытие доктор Киттельсен. Он медленно снимал с него кожу. Потом Киттельсен стал продавать снятую кожу, начались торги. В конце концов Синсакер сам выкупил свою кожу и накинул на плечи, как плащ. Проснувшись, он совсем не чувствовал себя отдохнувшим.

– Синсакер, – рявкнул он в выловленный из кармана телефон. С кровати он пока не вставал.

Полицейский представился, но такого имени он не помнил.

– Мы у вас под дверью, чтобы забрать улику. Ее ждут в отделе экспертизы.

Синсакер медленно сел в кровати и огляделся. За окном смеркалось. В комнате царил полумрак, но он быстро сообразил, где находится.

– Я вышел в магазин. Скажите, что я сам привезу вещественное доказательство, но попозже.

Положив трубку, он почувствовал тошноту. Тошнота – это нехорошо. Он ненавидел тошноту почти так же сильно, как и потливость. Осторожно опустил ноги на прикроватный коврик. Немного посидел на краю кровати, покачиваясь взад-вперед. Наконец взгляд сфокусировался на ночном столике. На нем оказалась целая стопка детективов. На книгах лежал беспроводной телефон, а рядом с ним к самой верхней обложке был приклеен желтый листок для заметок. На то, чтобы глаза привыкли к освещению, ушло некоторое время. Он легко разобрал аккуратный почерк записи, но понадобилось еще несколько минут, прежде чем мозг включился и переварил информацию.

Записка гласила: «Ресторан «Эгон», отель «Принсен», 10:00. Взять книгу».

Он оторвал листок и поднялся. Отпереть замки изнутри без ключа было невозможно, и он выбрался из квартиры тем же путем, каким пришел, – по веревочной лестнице. Когда до земли оставалось ступенек десять, он спрыгнул в траву. На горке сидели дети, мальчик и девочка. Чем они там занимались, он не понял, но теперь они таращились на него, как будто он только что упал с крыши. Он поздоровался и чинно повернул за угол.

Одд Синсакер позвонил Хорнеману домой.

– Мне нужен телефонный номер Сильвии Фрейд.

– Могу отправить вам контакт на мобильный телефон, – вежливо ответил Хорнеман.

– Не знаете, когда она сегодня ушла с работы?

– Точно не знаю, но, должно быть, рано. После обеда я ее не видел.

– Еще один вопрос. – Синсакер успел до того, как Хорнеман положил трубку. – Эта копия Йоханнесовой книги, которую изготовила госпожа Фрейд. Она ведь очень хорошая, верно?

– Да, это так.

– А как можно определить, что это не оригинал?

– Нужно специальное оборудование, тогда различие сразу видно. Лупа, флуоресцентная лампа, все такое. Но и тогда требуется определенный опыт.

– А если смотреть на книгу невооруженным глазом?

– В таком случае, чтобы отличить копию от подлинника, нужен очень острый глаз.

– Кто из ваших сотрудников в состоянии заметить различия без дополнительного исследования?

– Немногие. Полагаю, никто, кроме самой Сильвии, на это не способен.

– А если вам понадобится провести экспертизу с целью установления подлинности книги, кому будет поручена эта работа?

– Тоже Сильвии.

– Книги из хранилища когда-нибудь выдаются читателям на руки?

– Некоторые из них очень редко просят для ознакомления ученые. Получив книгу, исследователи знакомятся с ней в присутствии кого-либо из наших сотрудников.

– Понимаю. А Йоханнесова книга?

– Ее просматривали лишь несколько историков. Мы планировали будущим читателям выдавать копию, изготовленную Сильвией. Настоящая книга должна храниться в книгохранилище, в неприкосновенности. Она просто-напросто слишком ценна, чтобы ее читать.

– То есть ее как бы не должно существовать?

– В некотором смысле. Зато так мы обеспечиваем ей лучшую сохранность.

Синсакер поблагодарил за беседу и отключился.

Получив необходимую информацию, он почти сразу позвонил Сильвии Фрейд. По сообщению можно было подумать, что они с Сири Хольм используют один и тот же телефонный сервис: «Вы позвонили по номеру…» Синсакер еще раз просмотрел телефонный контакт, присланный Хорнеманом. Кроме мобильного телефона, он содержал еще домашний адрес. Сильвия Фрейд жила на Сульсидене. Как раз по дороге, если идти с улицы Асбьернсена в участок.

* * *

Сульсиден – это тронхеймский Акер-Брюгге[31]31
  Престижный квартал Осло, набережная, где сосредоточены торгово-развлекательные заведения.


[Закрыть], как его здесь и называют. Но у Сульсидена есть свой шарм, которого не хватает ословскому Акер-Брюгге. Во всяком случае, цены на квартиры здесь не достигают заоблачных высот, бармены в заведениях, расположившихся в старых доках Тронхеймской судоверфи, не похожи друг на друга, а прогулочные катера, стоящие на причале у Недре Эльвехавн, не кажутся бесполезными игрушками. И блюзовые мелодии, иногда звучащие из самого сердца квартала, со сцены Доккехусет, уносят вас от свинцово-серых дождливых дней далеко-далеко, туда, где не сияет солнце норвежского материализма. На самого Синсакера тот же эффект оказывал шрам на лбу.

Сильвия Фрейд жила недалеко от торгового центра, но на другом берегу Нидэльвы. По расположению звонков у главного входа он вычислил, что ее квартира – на втором этаже. Скорее всего она втиснута между двумя выступающими корпусами и лишена дорогостоящего вида на помойки и стройки Браттэры с почти неразличимым Мункхольмом на горизонте, которым наслаждаются жители верхних этажей.

Напрасно Синсакер снова и снова звонил в дверь через каждые полминуты. Не дождавшись ответа, он осознал: Сильвия Фрейд или куда-то вышла, или не откроет дверь ни за что на свете. Он побрел обратно к докам. Присев на скамейку, он окинул взглядом вереницу баров и ресторанов. Солнце уже село, но жара не спадала. В заведения набилось много народу, на воде старого дока плясали отражения ламп и фонарей.

Синсакер отыскал в мобильнике фотографию, которую сделал сегодня с утра. Временной штамп показывал 09:53. Сири Хольм должна была прийти в «Эгон» сразу после того, как он ушел. Он не сомневался: она встречалась с Сильвией Фрейд и незнакомцем. Но зачем?

И самый важный вопрос – имеет ли эта встреча хоть какое-нибудь отношение к убийству Гунн Бриты Дал?

Из Сульсидена он самой короткой дорогой, через Блумстербру, пошел в полицейский участок, заглянул в кабинеты, но не встретил никого, с кем ему необходимо было поговорить. Потом он взял машину. Они же договорились, что в одиннадцать часов он будет в аэропорту.

Когда в половине одиннадцатого из участка ему позвонила Браттберг, он не без удовлетворения сообщил, что уже миновал въезд на платное шоссе в Ранхейме. Начальницу интересовало, где находится осколок лезвия. Синсакер положил его на рабочий стол у себя в кабинете, о чем и сообщил Браттберг.

– Отлично, сейчас скажу Гронстаду, пусть сходит за ним.

– Господи, неужели в это время суток он еще на работе?

– Ну ты же знаешь Гронстада, – засмеялась Браттберг. – Свежие улики действуют на него примерно так же, как листья коки на курьеров у инков.

– Или как «дюрасел» на заводного кролика, – пошутил в ответ Синсакер, прекрасно понимая, что это шутка из репертуара трудоголиков или тех алкоголиков, которые отправляются догоняться прямо посреди ночи.

Часть IV
Маска полноценности

Природа – это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде.

Паскаль, 1670 год

Глава двадцать седьмая

На последнем перелете до Тронхейма в довершение всех бед Фелиции досталось место возле мамаши с грудным ребенком на руках, который явно нуждался в чистом подгузнике. Турбулентность оказалась такой сильной, что во время сорокапятиминутного перелета Фелиции ни разу не представилась возможность встать с места. Когда самолет стал заходить на посадку, она попыталась разглядеть в иллюминаторе Тронхейм, но не увидела ничего, кроме темных ночных полей. Нигде ни огонька, ни малейшего знака человеческого присутствия. Фелиции Стоун и раньше приходилось видеть подобный ландшафт – на Аляске.

Наконец она очутилась в зале прилета маленького аэропорта. Кондиционеры не работали, хотя температура воздуха в одиннадцать часов вечера не сильно отличалась от температуры дома, за океаном.

Она ничего не знала о том, как должен выглядеть встречающий ее полицейский, однако вычислила его мгновенно. Что его выдавало – усталый взгляд, пятна пота на рубашке, которая, на удивление, оказалась из шелка, или то, как он схватился за свой мобильник, так хватается за револьвер ковбой перед поединком?

Синсакер узнал ее столь же быстро, хотя низкий, но странно женственный голос, который он слышал по телефону, не совсем подходил к ее худенькой фигурке. Фелиция Стоун оказалась женщиной лет тридцати, с темными длинными волосами и снежно-белой кожей. Косметикой она не пользовалась, что, на его взгляд, выглядело не совсем по-американски. У нее были большие карие глаза. Синсакеру она понравилась с первого взгляда.

Он опустил мобильный телефон в карман, подошел к ней и предложил взять чемодан. Она сначала отдала чемодан, а потом протянула руку для приветствия. Вместо того чтобы поставить чемодан на землю и нормально поздороваться, он ответил на рукопожатие левой рукой и представился. Фелиция подумала: со стороны они, вероятно, выглядят очень неуклюжими, словно каждый чувствует себя не в своей тарелке и не знает, что и в какой последовательности делать и говорить.

– Фелиция Стоун, – представилась она.

– Я на машине, – отозвался он.

Они направились к выходу.

– Тяжелый день? – Похоже, она сама не очень-то верила, будто после этого вопроса у них завяжется общение.

– Тяжелый день, – кивнул он.

Синсакер по-настоящему включился в разговор только после того, как погрузил в багажник чемодан, усадил Фелицию, сел за руль сам и нажал на газ. Это все выглядело очень по-мужски. Поскольку мужчины не умеют одновременно говорить и делать что-то еще. Исключая вождение автомобиля, правда. Но вслух она этого не сказала.

Он проинформировал ее обо всем произошедшем с тех пор, как они общались по телефону.

– Позвольте взглянуть на фотографию того академика, с которым встречалась Сильвия Фрейд, – попросила она, когда он закончил рассказ.

Одним глазом поглядывая на дорогу, он достал мобильник и начал искать нужный файл. Нашел и протянул ей телефон. Чтобы узнать человека на фотографии, ей потребовалось совсем немного времени.

– Это он. Джон Шон Невинс. Это его мы подозреваем в совершении нашего убийства. – И добавила легкомысленным тоном: – Жаль только, что у него железобетонное алиби.

– Ненавижу железобетонные алиби, – отозвался Синсакер.

Она засмеялась. Тем самым глубоким смехом, который он слышал по телефону.

– Зато уже понятно: он как-то связан с убийством. Я, правда, надеялась, вы сообщите еще что-нибудь и это добавит нам ясности. А теперь, мне кажется, ниточки только сильнее запутываются.

– Согласен, это дело похоже на клубок. – Синсакер сомневался, что употребил правильное английское слово. – Расскажите о нем поподробнее. Он действительно академик?

– На самом деле он занимается тем же, чем и Сильвия Фрейд.

– Переплетает книги?

– Реставрирует. Невинс является сотрудником университетской библиотеки в Виргинии, но он также известен как крупный коллекционер-библиофил. Часть своего состояния он заработал, покупая и продавая редкие книги. Правда, покойница жена принесла ему в приданое гораздо больше. Семья табачных магнатов.

– Так у него есть деньги? Возможно, их даже хватит на то, чтобы вложить их в покупку книги, которую нельзя будет показать ни одной живой душе?

– Меня бы это не удивило. От него можно такого ожидать. Это бы его возбудило. Жажда власти, которую обычно испытывают богатые и трусливые люди вроде него, оказалась бы удовлетворена, а заодно и детское желание обладать такой вещью, которой больше ни у кого нет.

У Синсакера возникло неприятное ощущение, словно американка принимает расследование чересчур близко к сердцу.

– Ну, последнее – вряд ли, ведь он ни перед кем не сможет похвастаться книгой.

– Если считать себя пупом земли, то никому другому хвастаться и не надо. – Она снова засмеялась своим грудным смехом.

Синсакер поймал себя на том, что интересуется самой Фелицией Стоун не меньше, чем предметом разговора.

– Кстати, у меня для вас плохие новости. По дороге я получила сообщение. В последние недели человек по имени Йун Ваттен в Штаты не въезжал и не выезжал. Он действительно находился в Америке этим летом, но раньше, задолго до убийства. То же самое касается Гунн Бриты Дал. Она приезжала к нам весной.

– Это мы уже знаем. У меня есть еще два имени, которые я попросил бы вас проверить. – Синсакер произнес имена чуть ли не по слогам. Но ему все равно пришлось вырвать листок из молескина и написать их печатными буквами. Фелиция посмотрела на листок и кивнула.

– Отправлю в Ричмонд сообщение. Но все-таки стоит сосредоточиться на парочке тепленьких кандидатов. С какого мужчины начнем, с нашего или с вашего? – Фелиция вздохнула.

– Наш мужчина исчез.

– А я вроде бы располагаю точной информацией, где находится наш. Вообще-то он должен быть во Франкфурте.

– Сейчас он может быть где угодно. С Йоханнесовой книгой или без нее. Думаю, начинать надо в другом месте.

– И где же?

– У меня есть одна идея, но это только идея. Я думал взять вас с собой на Фосен и заглянуть к тамошним хозяевам.

Она устало кивнула. Синсакер предположил, что она понятия не имеет, о чем он говорит, но решил больше ей не докучать. Выглядела она смертельно усталой.

– Займемся этим завтра, – только и сказал он.

Фелиция посмотрела в окно.

– Скажите, а разве в этой пустыне не должно быть города?

Он не смог сдержать улыбки. Никогда не думал о Малвике как о пустыне. Хотя это, как и многое другое, всего лишь вопрос перспективы.

Жизнь – это цепочка случайностей, и одна из них состояла в том, что Фелиция Стоун забронировала номер в отеле «Принсен». После того как Синсакер помог ей занести багаж, они отправились посидеть в «Кегельбар» и выпить пива. О работе старались не говорить. Он немного рассказал ей о Тронхейме и его истории. Ее больше заинтересовал местный способ игры в кегли. К ее большому удивлению, правил Синсакер не знал. В час ночи он вернул машину в участок. В крови у него плескались недозволенные вещества. Оттуда Синсакер отправился домой спать и заснул, не успев донести голову до подушки.

Ваттену показалось, будто он что-то слышит. Он поднял голову и прислушался. В хвойном лесу вокруг домика шумел и звенел сентябрьский ветер. В ночи тщетно звала друга какая-то птица. И больше ни звука. Ваттен продолжал прислушиваться. Да, вот теперь снова. Звук приближающихся по тропинке шагов. Они слышатся все отчетливей. Руки и ноги у него были связаны жесткой веревкой, которая царапала кожу и натирала запястья. Он старался не шевелиться. Просто лежать и слушать приближающиеся шаги. Как он сюда попал? Он находился у себя дома, открыл дверь и тут же получил удар монтировкой. Считанные мгновения до удара вспоминались смутно. Восстановить в памяти лицо похитителя никак не удавалось.

Наконец дверь отворилась. В полумраке он увидел и узнал человека, пришедшего отнять у него жизнь. Он удивился? Он и сам не знал. Зато почувствовал, как бьет в цель ненависть, давно хранившаяся в душе, – нашлось лицо, на которое можно ее направить.

– Поднимаясь сюда, я думал об Эдгаре Аллане По. Тебе ведь нравится По, не так ли? Разве ты не посещал его музей в Виргинии этим летом?

«Откуда ублюдок об этом знает? – подумал Ваттен. – Я же никому не говорил».

– Я тоже туда заходил. В саду необыкновенная, колдовская атмосфера, не находишь? Я один из немногих, кому довелось насладиться видом этого сада на закате. Только подумай: им удалось обессмертить По. А ведь мало кто был так необратимо мертв, как По в своей безымянной могиле.

Похититель умолк и посмотрел на Ваттена, который по-прежнему лежал не шевелясь.

– Почему ты молчишь? Я думал, тема тебя заинтересует. По, как ты знаешь, был почти одержим смертью и возвращением мертвого к жизни. Может, вообще вся литература только тому и служит, чтобы воскрешать умершее и наполнять жизнью утраченные миры?

Оратор склонил голову набок. Только теперь Ваттен заметил что-то у него в руке. Свиток серо-белой кожи. Нет, сверток. Этот жуткий человек подошел к столу, стоящему в центре комнаты, положил на него свою ношу и развернул. Ваттен поднял голову. В кожу оказались завернуты инструменты: ножи всевозможных форм и размеров, скальпели, пилы, сверла разного диаметра. Ваттену вспомнилась картинка, которую он когда-то видел в книге. Старинная гравюра XVI века. На ней были представлены все инструменты, которые могут понадобиться хорошему анатому для правильного проведения вскрытия. Именно они и прятались в свертке.

С другой стороны стола на него изучающе смотрели два неприятно спокойных глаза.

– Здесь много отличных инструментов. Таких больше не делают.

Ваттен подавил рвущийся крик.

– Но самое любопытное – обертка.

В скупом сумеречном свете Ваттен смог рассмотреть внутреннюю сторону кожи, в которую были завернуты ножи: ее хорошо выскребли и выровняли, и на ней можно было писать, как на пергаменте. На ней и оказалось что-то написано. Сначала шли крупные изящные буквы, но постепенно линии слабели и истончались до полной невидимости, а под конец слова почти не читались. Текст был старинный.

– Знаешь, что это такое?

Ваттен промолчал – он все равно получит ответ.

– Это кульминация Йоханнесовой книги. Ученые давно установили: нескольких страниц не хватает. У меня есть сведения, что пропавшие страницы недавно обнаружили в Виргинии. Они разоблачают самого отца Йоханнеса – убийцу, хладнокровно забиравшего жизни у своих невинных прихожан, препарировавшего их и снимавшего с них кожу, прежде чем похоронить. Я же знал об этом давно. Никому об этом не известно, но существует еще один, самый последний лист. Он никогда не входил в книгу, однако его точно написал Йоханнес. В этой коже он хранил свои ножи. У него имелся по-настоящему хороший набор. На листе, который у меня с собой, он заходит дальше всего. Он описывает вивисекцию. Скажи мне, Ваттен, ты знаешь, что такое вивисекция?

Ваттен знал. Вивисекция предполагает вскрытие живого существа. В эпоху Ренессанса вивисекции иногда подвергали животных. Еще он где-то читал об одном древнем враче, который провел вивисекцию на осужденном преступнике, но никогда не верил, что эта история правдива. Теперь он понял, какая участь ему уготована.

Самому себе он мог признаться в страхе перед болью. А еще, если быть честным, то с тех пор, как исчезла Хедда, он только и ждал смерти. И как бы безумно это ни звучало, он подумал, что его ждет не самая плохая смерть. Она будет во всем противоположна кошмару о преждевременных похоронах. Его вскроют. Впустят внутрь свет, чтобы всем было видно.