Текст книги "Дорога к саду камней"

Глава 32
Светильник

Учитель всегда учит ученика только хорошему, в то время как ученик склонен перенимать у учителя только плохое. Надо искать либо совершенного учителя, либо учителя, у которого его плохие стороны находятся в далекой провинции, похороненные в яме забвения.

Токугава Осиба. Из собрания сочинений. Том I. Секреты радуги

Осиба сидела в своей любимой комнате замка, наблюдая за тем, как рядом с ней спит Юкки.

Сначала девочка попросила отвезти ее в зверинец, как она называла по давнишней привычке подземелье замка, где, как и в былые времена, стояли клетки, но только в клетках сидели узники, и когда ее желание было исполнено, Юкки на некоторое время ожила. Ожила для того, чтобы попросить у матери отдать ей пленника Гёхэя в мужья.

Это было так странно, что Осиба даже не знала, как ей реагировать. С одной стороны, желаниям дочери имело смысл потакать, раз ей от этого становилось лучше, с другой… можно ли выдать замуж дочку даймё без согласия на то ее отца? Можно ли вообще выдать замуж шестилетнюю девочку? К чему приведет этот, с позволения сказать, брак?

Она поднялась и, отодвинув ставни, смотрела какое-то время на поблескивающие в темноте извилистые канальчики в саду. В воде отражались освещенные замковые окна.

Было уже достаточно поздно, но прислуга привыкла к ночной жизни замка, поэтому никто толком не спал, ожидая приказов. Осиба подумала, что пришло время попросить себе чаю, после чего можно смело отпустить прислугу, оставив одну служанку, но что-то не давало ей покоя. Осиба прислушалась ко внутренним голосам, отпуская сознание, и вскоре лицо ее исказила гримаса ненависти, ну конечно, в ее подвале до сих пор находился щенок Арекусу Грюку – злейшего врага Осибы. Благодаря которому Токугава одержал победу, и ей, матери наследника Тайку, пришлось выходить замуж за брата Иэясу Дзатаки, в то время как она метила…

Давным-давно Осиба обещала себе поквитаться с семьей Арекусу, и вот теперь сама судьба привела в ее руки Амакаву.

Что же с ним сделать? Убить? Но если об этом прознает Гёхэй, который так понравился ее дочери? Он может впасть в уныние, поняв, что не исполнил своего долга, а то и покончить с собой. А если погибнет Гёхэй, не прервется ли тогда целебная магия?

Нет, она не может убить проклятого Амакаву, не может, потому что от жизни этого парня, возможно, зависит жизнь ее собственного ребенка, ее жизнь.

Осиба сжала кулаки, вонзая в ладони крепкие, красивые ногти.

Связана, по рукам и ногам связана красавчиком Гёхэем и его колдовскими способностями. А впрочем, пусть и колдовскими. Если Юкки не проснулась, общаясь с просветленными, пусть просыпается от общения с колдунами. Никто не спросит, каким путем ты пришел к цели. Никто не узнает, что было в пути.

Хотя, с другой стороны, образ прекрасного Гёхэя не давал покоя ей самой, и какая разница, что именно влекло ее к этому юнцу, его шелковая кожа, похожие на крылья прекрасной птицы черные смоляные брови вразлет, женские, глубокие глаза или стать настоящего воина? Интересно, каков он в постели, этот мальчик, прекрасный, словно сорок вакасю одновременно, желанный до боли и дрожи в ногах.

Осиба поднялась и прошлась по комнате, стараясь не разбудить Юкки.

Конечно, дочь попросила его себе в мужья, хороший вкус следует поощрять, но ей – Осибе – второй муж без надобности, разве что…

Она рассмеялась такой шаловливой мысли.

Интересно, достаточно ли он уже оправился от ран, чтобы переплести с ней ноги? Согласится или начнет ломаться? С другой стороны, он же сам назвал ее прекрасной госпожой. Что он имел в виду, говоря это?

Осиба приосанилась и, выглянув за дверь, попросила служанку присмотреть за дочкой, отправилась в восточный флигель, где слуги разместили юношу. По дороге она встретила офицера стражи, как раз в этот момент производящего обход постов, и, отозвав его в сторонку, заливаясь краской, попросила под каким-нибудь предлогом забрать ненадолго из комнаты слугу Гёхэя. Последнее время Осиба частенько приглашала в замок вакасю, с которыми она и служанки предавались наслаждениям, так что это просьба не показалась офицеру странной.

С замиранием сердца Осиба смотрела из-за угла за тем, как посланный ею самурай выводит из комнаты неказистого молодого слугу, мальчика с длинной челкой. И когда стихли их шаги, проскользнула в комнату.

Света не было, и Осиба не собиралась зажигать его. Тихо, на цыпочках она подкралась к ложу раненого и, приблизив лицо к темному профилю юноши, втянула ноздрями его запах.

Дыхание красавчика казалось ровным, должно быть, он спал после перенесенных треволнений и страданий. Осиба хотела уже раздеться, но в этот момент юноша зашевелился и сел на постели.

– Не бойся и не поднимай шума. – Госпожа присела рядом с парнем, гладя его по волосам.

– Я не боюсь вас. – Минору попытался подняться, но Осиба остановила его.

– Ты уже играл в постельные игры? – спросила она, сама не зная, какого желает ответа больше, чтобы юноша оказался очаровательным девственником или более-менее опытным мужчиной. И то и другое могло сулить наслаждение.

– Да, я спал несколько раз с крестьянками моего отца. – Несмотря на протесты Осибы, юноша все же поднялся с постели и зажег светильник. Осиба только и успела, что перехватить его и поставить ближе к дверям, чтобы их тени не привлекали внимание стражи.

Юноша стоял какое-то время перед ней, тонкий и прекрасный, он нежно глядел на Осибу.

– А ты хотел бы поиграть со мной? – спросила она с замиранием сердца. Происходило что-то неправильное, не так она должна была прийти и лечь на одну постель с Гёхэем, обняв его и согрев своим теплом, она не должна была его ни о чем спрашивать, а теперь…

– Я люблю вас, госпожа. – Минору-Гёхэй задохнулся и вдруг опустился на колени перед прекрасной Осибой, бывшей наложницей Тайку, женой даймё Дзатаки.

Осиба отступила на шаг и, развязав пояс, позволила ему золотой змеей сползти с ее кимоно. Она перешагнула через ставший не нужным пояс и сняла с плеч дорогое верхнее кимоно цвета крови, оставшись в более простом нижнем. Юноша, казалось, потерял дар речи, когда Осиба расправилась и с нижним кимоно, оставшись в завязанной на тонкой талии юбке.

– Как вы прекрасны, госпожа! Как вы прекрасны! – только и сумел прошептать Минору-Гёхэй. – Как я сумею доказать вам свою любовь?

– Вот сейчас и докажешь. – Осиба засмеялась, скользнув на постель юноши.

Его раненая рука плохо слушалась, к тому же нетерпение делало свое дело, Минору-Гёхэй подергался какое-то время в плену нижнего кимоно и наконец сдался, опустившись рядом с Осибой. Та осторожно распустила шнурки на верхней куртке и штанах юноши, стянула с раненого плеча светлое ночное кимоно и задохнулась в свою очередь, пораженная совершенством линий своего нового возлюбленного.

Более гармоничного и красивого тела ей никогда прежде не приходилось видеть. Совершенно белое, с небольшим рельефом мышц, оно казалось сделанным из тончайшего мрамора, безволосая грудь была украшена парочкой очаровательных розовых сосков, линия живота казалась совершенной, что же до талии, то о такой талии не зазорно мечтать девушке. Не спеша и не портя себе тем самым удовольствия, Осиба провела руками по груди юноши, нежно прижала между пальцами соски, которые сделались под ее пальцами еще более упругими, и, глядя в глаза своему будущему возлюбленному, положила руку на его набедренную повязку. Минору-Гёхей опустил и тут же вновь взмахнул пушистыми ресницами, и Осиба, плавно скользнув рукой, развязала повязку, выпустив на свободу набухший член.

Не доверяя одним только прикосновениям, Осиба посмотрела на оказавшийся в ее руках любовный жезл, справедливо решив, что о таком произведении искусства, случись правде каким-то образом вылезти наружу, вскоре станут мечтать все известные и пока неизвестные ей дамы, начиная с последней служанки и заканчивая знатными дамами из самых лучших самурайских семей, жен даймё, сегуна и даже принца.

Изнемогая от страсти, Осиба припала к груди юноши, покрывая ее щедрыми поцелуями. Достигнув заветного скипетра, она почувствовала себя императрицей, пытаясь захватить заветную игрушку губами, в то время как ее очаровательный любовник вдруг словно очнулся ото сна, сильно и одновременно с тем нежно запустив пальцы в ее распущенные волосы.

Их страсть была недолгой, но вымотала обоих.

– Я хотел бы быть достойным вас, моя госпожа. – Юноша нежно целовал грудь Осибы, лаская ее съежившийся от наслаждения сосок. – Я хотел бы любить вас, как любил Будда!

– Разве Будда любил когда-нибудь женщин? – Осиба гладила дивные волосы своего любовника. – Я хотела сказать, разве он любил женщин, после того как стал Буддой?

– О да. Эту историю рассказывал мне мой прадед. – Минору вовремя остановился, так как в запале чуть не назвал имени Хиромацу, а это бы сразу же погубило всю игру. – Хотите, расскажу?

– Рассказывай. – Осиба устроилась поудобнее, поглаживая бедро своего любовника и предвкушая новые радости, когда он немножко придет в себя и восстановит силы.

– Однажды Будда отдыхал в тени деревьев вместе со своими учениками, – начал Минору-Гёхэй, – мимо них проходили куртизанки, и вдруг одна из них увидела Будду и тотчас влюбилась в него. Будда был дивно красив и привлекателен. Не в силах совладать с овладевшей ею страстью, куртизанка бросилась к Будде, расталкивая пришедших послушать его учеников.

– Я люблю тебя! – восторженно закричала она, бросаясь Будде в объятия.

– Я тоже люблю тебя, – ответил ей Будда, нежно отстраняя от себя женщину.

Его ученики начали переглядываться, еще никогда не было такого, чтобы Будда признавался кому-то в любви.

– Пойдем поскорее в мой дом, где мы будем любить друг друга! – воскликнула женщина.

– Нет, я люблю тебя по-настоящему, а это значит, что я не смогу воспользоваться твоей слабостью. Я еще докажу тебе, что люблю тебя, и тогда мы по-настоящему будем вместе.

– Если ты говоришь, что любишь меня, почему не хочешь овладеть мной прямо сейчас? – возмутилась куртизанка. – Все мужчины, которых я знала, поступали именно так.

– Я уже сказал, мне нужно проверить свои чувства, но я обязательно приду к тебе, когда действительно буду тебе нужен.

Ученики опасались, что Будда действительно уйдет к куртизанке и бросит их, но этого не случилось. Прошел год, другой, третий, и вот однажды, гуляя по городу со своими учениками, Будда остановился, прислушиваясь к чему-то.

– Моя возлюбленная зовет меня! Пришло время, когда я смогу наконец доказать ей свою подлинную любовь! – воскликнул он и побежал по улице в сторону тех самых деревьев, под которыми несколько лет назад встретил куртизанку.

Она действительно была там. Постаревшая, подурневшая, вся в язвах, женщина готовилась умереть на том месте, где впервые по-настоящему полюбила. Все ее друзья и родственники давно отвернулись от нее, у бывшей куртизанки не было денег ни на врача, ни на кусок хлеба.

И вот Будда прибежал под дерево и, увидев умирающую женщину, обнял ее.

– Я же сказал тебе, любимая, настанет день, когда я приду к тебе, чтобы доказать свою любовь! – целуя ее, ответил Просветленный. – Когда ты была молода и прекрасна, когда у тебя был свой дом и сколько хочешь денег, тебя мог полюбить и возжелать любой. Я же пришел тогда, когда от тебя все отказались, потому что я по настоящему люблю тебя! Я люблю твою душу, а не бренное тело!

Сказав это, Будда взял женщину на руки и отнес ее в больницу, где ее вылечили.

– Ты считаешь, что истинная любовь – это любовь к душе, а не к телу? – Осиба казалась уязвленной. – Отчего же тогда при нашей первой встрече ты назвал меня прекрасной госпожой? Значит, моя красота тебя все же трогает. Неужели ты думаешь, что тебе было бы приятнее входить в мои пещеры, будь я морщинистой старухой?

– Мне кажется, что тогда я смог бы лучше понять свою любовь, ведь любить красивое тело – это обыкновенно, в то время как находить подлинное удовольствие в общении со старухой или уродиной…

– Ты еще недостаточно вылечился. – Осиба поднялась и, надев на голое тело верхнее кимоно, взяла в узел остальные вещи. Замотать пояс оби без помощи служанки было невозможно, поэтому она просто высунулась в коридор и, заметив неподалеку давешнего стражника, велела ему освободить ей путь, после чего расторопный слуга отправился разгонять дежурившую в это время в коридорах солдатню.

Когда шаги стихли, Осиба с тоской поглядела в последний раз на своего очаровательного любовника, поинтересовавшись, не нужно ли ему прислать девяностолетнюю старуху, что с незапамятных времен жила при кухне, и получив отказ, с достоинством удалилась к себе.

Все существо ее возмущалось предпочтением безобразию красоте, которое только что сделал глупый Гёхэй. Поэтому, желая немножко успокоиться и прийти в себя после полученного оскорбления, она вызвала к себе явившегося за новыми приказаниями начальника стражи и велела ему перебить всех мальчишек, которые были доставлены в ее замок в качестве ночной забавы и теперь сидящих в бывшем зверинце.

После чего легла спать, и сны ее были чудесны.

Глава 33
Новое задание

Самурай может иметь несколько плохих привычек. Важно, чтобы плохие привычки не имели самурая.

Тода Хиромацу, писано в 1610 году в Эдо

Получив назначение в Японию ранней эпохи Токугава, Павел в течение дня перелистывал электронный справочник по Японии, силясь догадаться, какие именно травы, применяемые при отравлении, следует искать, оказавшись на месте. Чем именно мог быть отравлен опытнейший агент ордена, находящийся под неусыпной охраной и, возможно, имеющий в арсенале очищающие кровь средства? Сам не имел, орден бы не оставил его без помощи и поддержки.

Немного смущало отсутствие в Японии скотоводства, так как первая помощь при отравлении – молоко, носящее в себе абсорбирующие свойства. Впрочем, если отравленный агент занимает княжеское положение, следовательно, была бы нужда, может заполучить и женское молоко. Эка невидаль – баб подоить. Бабы во все времена исправно рожали, а стало быть, целебный эликсир, убивающий яды, всегда был под руками.

Павел порылся в энциклопедии ядов, но так и не понял, произрастает ли в Японии крушина, кора которой также могла излечить отравленного. Хотя, с другой стороны, судя по характеру почвы, возможно, там можно было отыскать кровохлебку. Что еще? Уголь из печки, нет печки – из костра. Неприятно, конечно, но зато во все времена выручал.

Он снова поглядел в энциклопедию и, обнаружив, что, оказывается, для своих нужд жители повсеместно использовали глиняную посуду, расплылся в довольной улыбке – будет даймё Кияма жрать у него ложками глину, а потом срать глиноземом, перемешанным с отравой. И пущай срет на здоровье. Что еще? Обильное питье – причем пить зеленый чай, он вообще от всех болезней, рисовый отвар – и противоядие, и обволакивающее действие. Если температура, а как в таких делах без нее, растирать тело уксусом или водкой.

Насчет наличия в Японии XVII века уксуса он был не уверен, зато в существовании рисовой водки – саке сомневаться не приходилось. Так что вроде как все складывалось не так погано, как это можно было себе поначалу вообразить.

Другое дело, что магистр, отвечающий за состояние туннелей времени, то и дело присылал Павлу устрашающего содержания SMS-ки о якобы прогрызенных или, точнее сказать, словно проточенных астральной молью туннелях времени. По словам паникера, тот туннель, который как раз должен был вывести Пашку в токугавский сегунат, был в невероятно плохом состоянии. Магистр кинулся созывать срочную комиссию с целью расследовать, что на самом деле произошло на этом отрезке астрала, но в ордене ему особенно никто не доверял, так как означенный магистр имел склонность рисовать все в черном цвете и ежеминутно предсказывать конец света.

Поэтому Павел с деланым вниманием выслушал комментарии орденского кликуши и тут же благополучно забыл обо всем. Еще не хватало, чтобы из-за дурацких проверок там, в Японии, загнулся один из лучших агентов ордена, а у него, у Пашки Пехова, сорвалась командировочка, в которой он хотя бы ненадолго сможет вновь сделаться нормальным человеком.

Несколько раз за это время его проведала сердобольная медсестра Танечка, которая последнее время прикипела к страдальцу, клещами не отдерешь. Впрочем, Павел подозревал, что девицу более всего в этой истории привлекает как раз не он сам, рубаха-парень, с которым можно поговорить на любую тему, который всегда с удовольствием выслушает девичьи секреты и даже посоветует что-то не самое глупое. Ах, если бы это было так, но последнее время Павел серьезно начал подозревать, что девушку интересует не он сам, а его все усиливающееся в ордене положение. Еще бы, безногий и безрукий калека, не способный обслужить себя в мелочах, отвечал за подготовку других агентов и, вот же чудо из чудес, сам находился на положении самого лучшего и перспективного спецагента ордена! А ведь это какие бабки!

Конечно, содержание Павла со всеми его навороченными компьютерами и насыщенной электроникой комнатой влетало в немалую копеечку, но на счет Пехова регулярно поступали совсем не мизерные суммы, так что если бы Танька заполучила себе страдальца горемычного, у нее появилась бы реальная возможность жить в свое удовольствие королевой и ни о чем особенно не задумываться.

Учитывая все это, Паша Таньку, понятное дело, не гнал, кому же не льстит внимание дородной девки с темной косой в руку толщиной, с накачанными гелем алыми губками и огромными синими с поволокой глазами. С другой стороны, и слишком близко к своей персоне не подпускал, опасаясь, что задурить буйну голову почти что беспомощному мужику эдакая краля может за милую душу, а расхлебывать, в случае чего, придется ему.

Тем не менее сразу же после первых опытов заниматься сексом, находясь в чужом теле, елда Павла начинала свое героическое становление, приветствуя новорожденное солнышко и устраивая побудку самому спецагенту. При этом, вот ведь парадокс, говорят, что если Господь что-то отбирает, то в чем-то другом уж одаривает с избытком. Каждое утро стояк вздыбливал одеяло несчастного калеки, возвышаясь над ним, точно обелиск, при этом неуемный член иногда становился вровень с культями, являя миру странное зрелище пятиконцового существа, а временами и вырастал даже сверх положенного.

Но если, будучи здоровым человеком, Павел без особых проблем справлялся со своим развоевавшимся дружком, то, будучи калекой, ему приходилось несладко.

В один из таких нелегких для Пехова подъемов в его апартаменты тихой сапой прокралась Танечка, при виде которой предатель член, казалось, вырос еще больше. Глаза с поволокой лизнули не соображающее со сна лицо Павла, блеснув из-под пушистых, совершенно черных ресниц блудливой синью.

Втянув в себя запах созревшего мужика, она глубоко вздохнула, отчего ее девичья грудка четвертого призового размера поднялась. Несколько секунд или вечность она смотрела в глаза заранее сдавшему свои позиции Пехову, после чего приблизилась роковой волной, отбросив одеяло и накрывая инвалида шестидесятикилограммовой лавиной страсти.

Глава 34
Ночной замок

Предки поддерживают своих потомков, поэтому нужно прожить жизнь таким образом, чтобы воспитать в себе достойного во всех отношениях предка.

Из записанных изречений Тода Хиромацу

Юкки очнулась ночью в комнате своей матери, впервые за долгое время ей удалось открыть глаза и, увидев что-то знакомое, не потерять это что-то, зацепившись за него взглядом. Это было странно и одновременно волнующе, словно она наконец-то вернулась домой. Откуда? Надолго ли?

Юкки повернулась и увидела спящую у дверей служанку, должно быть, мама приказала ей лечь рядом с дочкой, чтобы та была под присмотром. Девочка снова легла на спину, смотря в потолок.

Когда придет мама? Где она вообще?

Юкки поднялась и, поддерживая полы ночного кимоно, тихо прокравшись мимо служанки, с замиранием сердца приоткрыла седзи. В коридоре было темно, но справа из-за поворота желтел свет фонарика стражника. На какое-то время Юкки застыла, собираясь с мыслями. Наверное, правильнее было бы разбудить служанку и потребовать, чтобы та немедленно отвела ее к маме, но… а Юкки это освоила более чем хорошо, ее пребывание в знакомом, привычном мире могло закончиться в любую минуту, и тогда она либо падала крошечной жемчужиной в черную пустую раковину непроглядного сна, откуда не было выхода, либо перед ее глазами вдруг появлялись горящие круги мишени, вроде тех, в которые стреляют лучники на праздниках, и тогда она превращается в одну из таких стрел и летит навстречу неизведанному. Куда? Зачем? Как долго это может продолжаться? Вопросы без ответов.

Нет, она помнила свои пробуждения, пробуждения от страха, восторга или любопытства, она помнила красный цветок, который вдруг раскрылся на безволосом, блестящем от пота теле незнакомого мальчика. Странно, алый, пленительный цветок раскрылся после того, как в это тело врезалось нечто блестящее. Юкки тогда вздрогнула и проснулась, захваченная дивным зрелищем. Просыпалась всякий раз, когда на людях вырастали удивительные цветы, когда по их спинам начинали змеиться алые живые ручейки или когда она слышала непонятный и одновременно с тем будоражащий шепот и стоны из материнской комнаты.

Иногда Юкки просыпалась просто так ночью дома или во время молитвы в храме, но тогда ее воображение, не захваченное больше ничем, гасло, теряя интерес к окружающему миру, и девочка вновь тонула брошенной в омут жемчужиной, чтобы, сверкнув последний раз таинственным перламутром, быть поглощенной ракушкой-тюрьмой.

Тюрьмой! Юкки задумалась и, добравшись до черной лестницы, спустилась к бывшему зверинцу, где ей удавалось очнуться чаще, нежели в других помещениях замка. Внутреннее чутье или неосознанная память влекли ее в правильном направлении, так что она умудрилась обойти все существующие в этой части замка посты и, спустившись к тюрьме, тихо проникнуть на балкончик, с которого она с матерью обычно наблюдала за ночным представлением, на котором часто распускались диковинные алые цветы.

Вопреки ожиданию, Осибы там не было, но девочка была рада уже и тем, что она прошла такой долгий путь, ни разу не потеряв контроля над собой. Ее волновали мягкость и одновременно с тем надежность белеющих под ногами татами, и когда коридор закончился и началась лестница, холод каменных ступеней обжег ее босые стопы, принося новое полузабытое ощущение. Маленькая Юкки купалась в запахах человеческих тел, слабо доносящихся до нее, когда она проходила мимо спален с чуть приоткрытыми фусима, на мгновение ее насторожил запах чеснока рядом с комнатой стражи, и тут же она учуяла запах страха, боли и отчаяния, доносящийся со стороны тюрьмы.

Выбравшись на смотровой балкон, девочка села на одну из подушек, стараясь быть максимально незаметной, внизу в коридоре горел свет, несколько дежурных факелов, помогающих стражникам наблюдать за узниками. Юкки поглядела в сторону клетки, в которой раньше сидел красавчик Гёхэй, и увидела там другого мальчика, того самого, которого назвали Амакаву. При воспоминании о любимом, как Юкки решила называть красавца самурая, девочке сделалось томно и приятно, захотелось выпить зеленого чая, глядя в его глубокие, блестящие глаза, показать свое новое кимоно или даже станцевать храмовый танец, который перед болезнью она разучивала с матерью.

Девочка посмотрела на Амакаву и вдруг поняла, что он тоже смотрит на нее. Мальчик не просто смотрел, а казалось, прожигал ее взглядом. От страха, что он может выдать ее стражникам, Юкки встрепенулась и хотела уже бежать, но тут пространство вокруг нее закачалось, завибрировало, перед глазами появилась знакомая красноватая мишень. Девочка попыталась закрыться рукавом, чтобы не видеть манящих ее кругов, знакомая тяжесть сдавила плечи и грудь, мешая дышать и словно впечатывая несчастное детское тельце в пол. Не в силах сопротивляться, Юкки упала на подушки, больно ударившись головой о перила балкончика, в то время как ее душа золотой стрелкой вылетела из тела и, врезавшись в огнедышащую мишень, вдруг не полетела как обычно по бесконечным коридорам, а врезалась во что-то плотное.

Это было так странно, что Юкки тотчас замахала руками, пытаясь освободиться, но только рухнула на каменный пол камеры и потеряла сознание.

Обморок длился не долго. Первое, что с удивлением обнаружила Юкки – на ней было не ее привычное ночное кимоно белого цвета, а грязное коричневое кимоно с черным поясом, какие обычно носят самураи сегуна. Это было так странно, что Юкки не сразу сообразила, что и ее руки, ноги и вообще тело какое-то необычное.

– Очередной сон, – решила девочка, осматривая вонючую камеру. – Да еще и решетка закрыта, – констатировала она. – Дурацкий сон.

Девочка хотела уже подняться и более подробно исследовать пространство нового сна, как вдруг обнаружила, что все это время ее правая рука сжимала длинный нож.

– Забавно. – Она посмотрела на нож в своих новых руках, и тут же плечо ответило ей острой болью, от которой у Юкки выступили слезы на глазах, а нож выпал из рук. Сжавшись в комочек, она сидела какое-то время, думая о том, что это несправедливо вот так страдать от чужих ран, и что из этого сна нужно как можно скорее выбираться.

Неожиданно за тюремной дверью послышалось какое-то движение и в коридор ворвались сразу же несколько самураев в черном, обычно участвовавших в ночных представлениях. Следуя указаниям начальника стражи, они быстро распределились по коридору, после чего два самурая отворили дверь в камеру, находящейся напротив той, в которой сидела сейчас Юкки, сверкнули сразу же два меча, раздался истошный крик, потом другой, и в следующее мгновение все закончилось. Со своего места Юкки не могла видеть, как именно умер крестьянский сын, привезенный в замок в этот день, не видела его выражения лица, но все и так было понятно. Один из палачей вышел из клетки сразу же после смертельного удара. Его меч из серебряного сделался алым. Другой еще нанес несколько ударов, должно быть, расчленяя труп.

В соседних камерах начали кричать и плакать напуганные узники, другие самураи уже открывали клетку со вторым крестьянином, которого на этот раз вытащили в коридор, после чего один из самураев велел ему встать на колени, а когда тот отказался, рубанул сплеча, как обычно колют дрова, рассекая несчастного пополам. Так что голова, левое плечо, половина торса и обе ноги оставались еще несколько секунд стоять, с то время как правая рука и часть грудной клетки отвалились, разрывая живот, откуда вывались, смачно шлепнувшись об пол, кишки.

В тот же момент двое самураев подлетели к ее камере, в замке повернулся ключ, и не помнящая себя от страха Юкки вскочила на крепкие мальчишеские ноги, нанося удар в горло первому же из нападавших. Перед глазами замелькала красная мишень. В лицо Юкки брызнуло горячим, когда она высвободила нож.

Мишень полыхнула огнем, грозно шикая и искрясь. Юкки заняла оборонительную позицию, уже понимая, что сейчас умрет.

Она сделала слабый выпад, меч противника ударил по ее ножу, больно выбивая его из руки. В следующее мгновение девочка увидела над своей головой занесенный меч, и тут же ее душа золотой стрелкой вылетела из тела и проскользнула мимо убийц. Так что напоследок она умудрилась обернуться и увидеть, как падает на пол отрубленная голова Амакаву, на лице которого все еще можно было прочесть ее удивленный взгляд.

Не медля больше ни секунды, Юкки нырнула в красную мишень, пробивая ее в самом центре, но снова ей не удалось скользнуть в спасительные коридоры, так как она столкнулась со следующим препятствием.

Перед ней снова была решетка, мало этого, кто-то пребольно схватил ее за волосы и теперь тащил куда-то по окровавленному полу. Перед глазами снова возникла не успевшая до конца исчезнуть мишень, но девочка никак не могла вылететь из вновь пленившего ее чужого тела. Посмотрев в пол, она увидела ноги, грязные ноги мальчика, в теле которого оказалась она, и ноги мужчины в стоптанных, но чистых сандалиях.

Самурай сильнее потянул ее за волосы, обнажая меч. Перед глазами настойчивее замигала красным огнем мишень. Не раздумывая, она снова кинулась к спасительным кольцам, влетев в них за несколько секунд до того, как палач пронзил ее временное пристанище мечом.

На этот раз Юкки оказалась лежащей на подушках, ее голова болела, как после удара, и к ней с длинным, алым от крови ножом приближался сам начальник стражи.

Юкки надсадно завизжала, с удивлением узнавая свой собственный голос, после чего, лишившись остатка сил, обмякла на руках у заметившего ее на балконе и пришедшего на помощь самурая. Побоище было моментально остановлено, по приказу начальника стражи один из самураев побежал к хозяйке докладывать о необыкновенном происшествии в зверинце.